Большинство социологов сегодня полагает, что итогом качественного социологического исследования должно быть теоретическое знание, представляющее собой определенную взаимосвязь понятий, «далеких от опыта», по выражению КТиртца. Они-то и составляют собственно язык науки, язык, на котором говорят специалисты. Конечно, это не универсальные теоретические обобщения, описывающие или объясняющие социальный универсум: качественная социология, как мы уже говорили, не претендует на глобальные обобщения. Ее перспектива — микропроцессы, взаимодействия, происходящие в повседневной жизни. Отсюда и нацеленность качественного исследования на эмпирические обобщения или мини-теории как его результат. Здесь первая часть слова «мини» указывает на масштаб обобщений, значительно меньший, чем в классическом социологическом исследовании. Вместе с тем такой подход содержит серьезную проблему: теоретическое знание, полученное по итогам качественного исследования, с одной стороны, неизбежно обременено «здравым смыслом», с другой — как научное, должно быть отделено от него.
Действительно, сам фокус исследования в рамках качественного подхода, акцент на изучении повседневного опыта, который социолог разделяет вместе с изучаемыми людьми, создает проблему специфики тех теоретических понятий, которые используются для представления результатов исследования. В самом деле, явления, которые наблюдают и обобщают физики и астрономы, открываются им «в невинном первозданном виде, необработанными, свободными от ярлыков и готовых определений».1 Они ждут, пока физик или астроном не даст им название, не определит их место среди других явлений, не придаст им значение. Но изучаемые социологами человеческие действия и взаимодействия уже были названы и обдуманы, пусть недостаточно связно и внятно, самими действующими лицами еще до того, как социолог приступил к их изучению, уже были наделены ими смыслами и значениями. Поэтому социологи, которым всегда суждено находиться по обе стороны того опыта, который они стремятся понять, — т.е. быть вне его и внутри одновременно, описывая те же самые объекты, — могут пользоваться одним и тем же языком. «Какое бы социологическое понятие мы ни взяли, — полагает З.Бауман, — оно всегда будет отягощено значениям^ (смыслами), данными ему обыденным знанием и здравым, смыслом простых людей»2.
Более того, ориентируясь на изучение социального явления с точки зрения действующего лица, качественная социология обречена на использование понятий, «нагруженных» здравым смыслом, чего нельзя сказать о классической социологии, как правило, «не впускающей» обыденное знание в свои «владения», — она считает его ложным, «неправильным», содержащим ошибки.
Вместе с тем ориентация на научный идеал, хотя и в другой его форме, на производство упорядоченной совокупности знания требует размежевания со здравым смыслом, как с донаучным, повседневным знанием.
Язык результата такого научно ориентированного качественного исследования — это язык теоретических понятий, «сцепленных» в единую цельную мини-концепцию. Сами термины эти большей частью берутся «взаймы» из числа уже имеющихся в арсенале социологии, что вполне оправданно: они понимаемы и приняты в научном сообществе. Последнее очень важно, потому что новое теоретическое знание, полученное в ходе качественного исследования, рассчитано прежде всего на специалистов, на их восприятие и оценку. С другой стороны, понятия могут быть и принципиально новыми, впервые вводимыми в научный оборот, правда, им предстоит, как правило, довольно трудный путь легитимации (признания «законными») в языке науки1.
В целом реальное существование этого принципиального подхода достаточно сложно: с одной стороны, возникает справедливое опасение, что социолог опять окажется «в плену удушающих абстракций, оторванных от реального опыта информантов»2. Да и сами эти теоретические конструкты так нагружены различными, порой противоположными смыслами, сформировавшимися за годы существования науки, что их использование не столько облегчает понимание специалистами конкретного «случая», в котором «отлита» социальность, сколько затрудняет это понимание.
С другой стороны, понятно, что элементарное простое описание бесконечно рассеяно. Оно запутывается в переплетениях тысяч и тысяч противоречивых обстоятельств и связей. Понятно также, что «выйти» за границы конкретного текста, «вписать отдельный случай» в сложную многогранную социальную реальность, «схватить» типическое в индивидуальном можно прежде всего на теоретическом языке.