«История жизни» как целостная исследовательская стратегия направлена на сбор и анализ рассказов о жизни, автобиографий, вне зависимости от того, какими методамиэти рассказы получены. Это могут быть и интервью (нарративное, лейтмотивное, свободное), взятое социологом у рассказчика-информанта (устная традиция), и автобиография, написанная самим рассказчиком (письменная традиция).
В центре этого типа исследования всегда стоит индивидуальная жизненная траектория от детства до старости, индивидуальная судьба во всем уникальном сочетании ее поворотов и изгибов. Рассказчик здесь в отличие от oral history описывает свою собственную историю, свои этапы жизненного пути, соотнося себя с другими людьми, социальными группами, отождествляя себя с ними и выделяя одновременно. Рассказ о жизни — это всегда особая доверительная информация о такой стороне человеческого мира, которая недоступна другим познавательным средствам.
Для социолога история жизни — всегда «два реально существующих полюса человеческой жизни, индивидуальный и социальный»1, всегда связь между этими полюсами. Социология, ориентированная на познание типического в социальном, рассматривает течение жизни конкретного человека в обязательном соотнесении с социальной жизнью: ее событиями, писаными и неписаными правилами, причудливой взаимосвязью ее мозаичных элементов. Задача социолога в life story — понять социальный контекст индивидуальной жизни, т.е. «идентифицировать основные игры, в которые люди играют в рамках этого социального контекста, скрытые правила и ставки, внутренние механизмы и конфликтную динамику власти в этих играх»2.
Важнейшей чертой рассказов о жизни, создающей «осо-бость» этой стратегии, является их темпоральность, вписанность во время. Это создает уникальную возможность рассмотрения социальных явлений во временной перспективе, в их процессуальности, когда происходящие в них изменения (социальная динамика) соотносятся с временными рамками. При
1 Бургос М. Указ. соч. С. 125.
2 БертоД. Полезность рассказов о жизни для реалистичной и значимой социологии. С. 15.
этом масштаб этих временных рамок может быть достаточно большим, включая и время жизни целого поколения.
Еще одна важная черта — это укрупненный взгляд на действительность, характерный для здравого смысла и обыденного языка. Именно этим, магией жизни без литературных украшений, человеческие документы завораживают. Н.Н.Козлова, изучая «плохопись» крестьянки Киселевой, пишет о соблазнительности такого материала для исследователя: «Они порождают искушение просто плыть по течению материала... трудно дистанцироваться и остановиться»1.
Для исследователя здесь постоянно возникает проблема насилия через навязывание своих собственных понятий, интерпретаций. С другой стороны, и автор навязывает свою картину мира.
Встроенность индивидуального в социум в исследованиях типа life story может изучаться в двух направлениях.
Первое — изучение социальной обусловленности жизненных путей. Это прежде всего исследования профессиональных биографий социодемографических когорт. Здесь в центре внимания — социальные механизмы регулирования жизненных траекторий, увязывающие возрастную дифференциацию, социально-классовое расслоение с кризисами в обществе и просто крупными историческими событиями.
Второе — исследования, ориентированные на реконструкцию личного опыта людей (понимание смыслов их поведения), а также способов их объяснения, толкования социальной реальности.
В исследованиях этого типа реализуется попытка «схватить» систему ожиданий и норм, предъявляемых человеку (социальному актору) конкретной социально-исторической ситуацией. Здесь жизнь человека интерпретируется как некий ответ па вопросы, порождаемые ситуацией, в которую человек «запрошен».
В каждой индивидуальной жизни осуществляется своего рола отбор, селекция индивидуальной стратегии из существующих) спектра «типических правил». В этом ключе исследователя
' Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи (голоса из хора). С. 17.
в истории жизни интересует, при каких условиях индивид «примеряет», перенимает типичную жизненную конструкцию, внося в нее индивидуальное своеобразие, каким образом вообще складывается тот или иной социальный тип (например, «советский человек», «диссидент», «мужчина»).
К исследованиям этого рода можно отнести исследование сознания рабочего класса (Д.Берто)', исследование советского общества, предпринятое Н. Н.Козловой2, изучение практик социального исключения в современном российском обществе, произведенное Е.Ярской-Смирновой3.
6.2. Из истории становления
Корни интереса к индивидуальным жизнеописаниям легко обнаружить не только в литературе, но также и в этнографии, психиатрии, психологии: этнографию всегда интересовало описание выдающихся личностей среди «примитивных» народов; психиатрия интенсивно изучает течение жизни одного человека, выделяя психические нарушения как собственный предмет исследования; психология в рамках психоанализа трепетно относится к жизненным воспоминаниям, пытаясь сквозь них «прорваться» к бессознательному.
Считается сегодня, что «история жизни» как социологическая исследовательская стратегия «вышла» из знаменитого исследования крестьян-иммигрантов в Западную Европу и США из Польши, произведенного американскими социологами У.Томасом и Ф.Знанецки в 1920-х годах: один том из пятитомного труда «Польский крестьянин в Европе и Америке» целиком посвящен автобиографическим мемуарам, написанным по просьбе социологов польским крестьянином-иммигрантом Владеком Висневским. Заслуга исследователей состояла в том, что они подняли истории жизни до серьезнейшего социологи-
1 Bertaux D., Thompson P. Path to Social Class. A Qualitative Approach to Social Mobility. Oxford: Clarendon Press, 1997.
2 Козлова Н.Н. Указ. соч.
3 Ярская-Смирнова Е. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов: СГТУ, 1997.
ческого и психологического материала, сформулировав при этом соответствующую методологическую позицию: «Мы уверены, что личностные сообщения о жизни — полные, насколько возможно, представляют лучший тип социологического материала-»''.
Вместе с тем в 1930-х годах в США эта стратегия не выдержала конкуренции с классической методологией и прекратила свое существование. Главная причина, видимо, состояла в том, что качественная социология в этот период не была еще осознана как методологически другая, имеющая право быть наряду с классической (мы об этом говорили в Теме 3, Часть I).
В то же время в Польше, где Ф.Знанецки в 1921 г. выпустил первое собрание письменных автобиографий2, «история жизни» закрепилась, превратившись не только в непрерывную исследовательскую традицию (она существовала и в социалистической Польше), но и стала культурным движением, признанной частью национального образа жизни: начиная с Ф.Знанецки, который в 1921 г. был организатором первого польского конкурса памяти, в Польше и по сей день ежегодно проводятся конкурсы дневников — жизненных историй, издаются тома таких автобиографий, в их написание и обсуждение поставленных проблем вовлекаются тысячи граждан Польши.
Возрождение методологического интереса к этому типу исследования, видимо, следует связывать с работой Д.Берто «Биография и общество», вышедшей в 1981 г.3 Данная работа сделала «историю жизни» предметом дискуссии в мировом социологическом сообществе, поставив на обсуждение методологические проблемы стратегии истории жизни и качественного исследования в целом.
1 Цит. по: Томпсон П. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Польше // Биографический метод. История, методология, практика. М.: Институт социологии РАН, 1994. С. 53.
2 Там же. С. 55.
3 BertauxD. Biography and Society: The Life History Approach in the Social Science. — Beverly Hills (CA): Sage, 1981.