Исторически (хотя это и совсем недавняя история) можно выделить несколько методологических подходов к анализу историй жизни.
В рамках первого, близкого к классическому история жизни — это идеальный материал для того, чтобы выяснить, что существует на самом деле и что на самом деле произошло в обществе. Здесь рассказы о жизни — это правдивый материал о том, «что люди сделали, где, когда, с кем и в каких локальных контекстах, с какими результатами и что из этого Поспелова ло»1.
Современный французский социолог Й.П.Руус иронично называет этот подход «обретенным раем» для социолога2. Этот подход, по его мнению, был характерен для конца 1970-х — начала 1980-х годов. Уже с середины 80-х социологическим сообществом начинает осознаваться, что ничто в мире из того, что мы видим и описываем, не предстает перед нами таковым, каким оно существует на самом деле: наше восприятие всегда опосредовано через то, как мы видим мир в настоящее время. Это означает, что история жизни — это и репрезентация автора, его видение ситуации.
В экстремальном постмодернистском варианте это означает, что не существует фактов, есть только лишь интерпретации: «факты» уже не являются фактами, но лишь фигурами текста («означающие» — слова потеряли связь с «означаемым» —- реальностью). В целом, полагает Руус, пришло осознание следующих моментов:
1 — текст первичен, т.е. исследователь имеет дело с текстом, а
не с реальной жизнью;
2 — нарративность, понимаемая как ориентация на понима-
ние слушателем, читателем, является чрезвычайно важным фактором автобиографии;
1 БертоД. Указ. соч. С. 14.
2 Русс Й.П. Контекст, аутентичность, референциалыки.п,, рефлексивность: назад к основам биографии. С. 6.
3 — между автором, его «Я» и текстом существуют напряжен-
ные отношения;
4 — существует проблема идентичности «Я» рассказчика (мно-
жественность идентичностей, углов зрения и т.д.);
5 — существует множественность уровней авторов и аудито-
рий. Так сформировался принципиально другой методологический подход, который можно было бы назвать интерпретативным (мы помним, что именно такой способ изучения социальных явлений и составляет методологический базис качественной социо-
В рамках такого подхода собственная биография, рассказанная автором, — это еще и представление себя другим (вспомним И.Гофмана. — А.Г.), демонстрация себя, но также и конструирование себя в процессе рассказывания.
В рамках такого рассмотрения стали различать три типа «конкретизации субъекта» в «истории жизни»1:
— субъект в качестве реально интервьюируемого, как участник процесса взаимодействия с интервьюером или субъект коммуникации (письменная автобиография), ориентированный на подразумеваемого читателя;
— субъект — герой, персонаж рассказа;
— субъект — рассказчик истории, которую он рассказывает сегодня.
Каждая из этих конкретизации относится в истории жизни к одному и тому же лицу, но каждая тем не менее занимает особое место в структуре повествования.
Сегодня интерпретативный подход к историям жизни является общепризнанным. В то же время внутри него наметились тоже два подхода.
• Сторонники первого, назовем его вслед за Д.Силверме-НОМ реалистическим (см. Тему 4, Часть I), полагают, что через гуоъективные жизнеописания все-таки можно получить «если Ке полностью объективное описание и объяснение социальных феноменов, то по крайней мере их «плотные» описания». ll.ll.Pyyc, продолжая эту линию, также полагает, что «тексты пшобиографий ничего не представляют собой до тех пор, пока
1 Бургос М. Указ. соч. С. 124.
со стороны, меняя угол зрения, уровень рассмотрения. Вот, например, как выражается рефлексивность в рассказе: «Я могу сказать теперь задним числом, что то-то было плохо» или «Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас». Рефлексивность — это еще и мотивация рассказчика: почему именно он рассказывает историю так, а не иначе. В тексте она может быть выражена так: «Это важно для меня, потому что...».
В рамках этого подхода «возможны варианты».
1 — анализируется одна история жизни конкретного человека, где реконструируется его личный опыт проживания, «переживания» жизни, «ьсфоенный» в социальное время, в социальный контекст1. В отечественной социологии примером подобного рода может служить исследование истории жизни бомжа, осуществленное В.Журавлевым2. Социолог здесь сквозь жизненные перипетии бомжа Владимира Волкова пытается понять социальные условия — от деятельности государства до особенностей социально-психологического климата в семье, которые так или иначе обусловили его социальное исключение.
Применительно к истории семьи прекрасным примером может быть известное исследование Д.Берто, посвященное анализу социальной мобильности. Через историю одного рода на протяжении четырех поколений, записанную в одном маленьком городке в центре Франции в 1987 г., исследователь пытается понять механизмы трансляции социального статуса во французском обществе. Изучая преемственность профессиональных занятий членов этого рода, индивидуальные жизненные траектории членов рода, этапы их жизненного цикла: детство, юношество, обучение, замужество, рождение детей и т.д., французский социолог смог сделать ряд теоретических выводов. 11режде всего это касается невозможности передани статуса от Семьи к детям; передаются лишь составляющие его элементы: жономический, образовательный, географический и т.д. Даже |»КОЙ элемент статуса, как капитал, должен претерпеть метаморфозу, чтобы быть воспринятым следующим поколением.
1 Это может быть и история одной семьи.
2 Журавлев В. История жизни бомжа С. 179-206.мы не предоставим им кредит реальности, чего-то существующего вовне, что эти тексты стараются описать более или менее адекватно и что мы пытаемся понять и сделать понятным другим в коммуникации»'. Французский социолог считает, что анализ историй жизни в этом ключе можно производить, исходя из четырех базовых понятий, тесно связанных друг с другом: контекст, аутентичность, референциальность (соотнесенность) и рефлексивность.
Контекст здесь означает конкретные условия и структуру значений автобиографии, как она явно (чаще неявно) выражена автором. Контекст — это ситуация, когда рассказ можно понять лишь в рамках данного поколения с его социально-историческим опытом. Многие нарративы можно понять лишь в контексте бедности, войны, трансформации социума, определенной субкультуры и т.д. Сами авторы могут не осознавать контекст своих повествований. Задача социолога — создать (сконструировать) контекст, чтобы понять сказанное, придать ему значение.
Аутентичность являет собой попытку автора представить свою жизнь наиболее реалистическим способом. Эта характеристика предполагает, что автор знает о событиях и отношениях прошлой жизни и хочет о них рассказать. Аутентичность в конечном итоге — это правдоподобность рассказа. Исследователь, анализируя текст рассказа, должен прежде всего выбрать наиболее аутентичные его части. Точно так же следует отбирать наиболее аутентичные рассказы из всех анализируемых2.
Референциальность (отнесенность) означает отнесенность к определенным событиям, действиям в социальной реальности. Референциальность повышает правдоподобие рассказа.
Рефлексивность предполагает, что в рассказе следует выделять автора как рассказчика истории, который смотрит на себя
1 Руус Й.П. Указ. соч. С. 7.
2 Конечно, существуют приемы, делающие рассказ более аутентичным, правдоподобным, однако, как правило, в автобиографиях они практически не применяются — это делают чаще всего профессиональные писатели.
Кроме того, и это одно из*самых важных теоретических положений, прямая трансляция профессионального статуса является скорее исключением, чем правилом. Чаще всего происходят трансляции по принципу эквивалентности: сын булочника, ставший торговцем зерном; сын писателя, ставший журналистом; сын токаря, ставший инженером. Во всех этих примерах «присутствуют одновременно и неразрывно консервация и трансформация»'.
2 — анализируется ряд историй жизни или семейных историй, принадлежащих к одной и той же социальной среде. По мнению исследователей, в подобного рода исследованиях за счет сравнения разных жизненных историй достигается большая обоснованность выводов. Как правило, количество историй жизни, необходимое для этого, колеблется в пределах от 20 до 50. В отечественной социологии к исследованиям историй жизни такого плана можно отнести исследование маскулинности, проведенное Е.Мещеркиной в 1995 г.2 В центре внимания исследователя находились специфичные для мужчин жизненные пути и социальные ожидания, связанные с принадлежностью к полу. Анализ мужских биографий позволил Е.Мещеркиной выявить неоднозначность и сложность мужской идентификации, описать уровни ее формирования (локально-семейный, институциональный), описать типы мужественности, выделенные по различным критериям: «гегемонический», «демократический», «нарци-сстичный».
Еще один пример использования уже семейных историй — исследование Е.Фотеевой, посвященное анализу социальной адаптации состоятельных семей в России после революции 1917 г.3 Изучая все повороты и изгибы жизненных пугей членов нескольких семей «бывших» так, как они представлены в се-
1 Берта Д., Берто-Вьям И. Наследство и род: трансляция и социальная мобильность на протяжении пяти поколений. С. 119.
2 Мещеркина Е. Введение в антологию мужской жизни. С. 298-325.
3 Фотеева Е. Социальная адаптация после 1917 года: ЖИ1 ненный опыт состоятельных людей. С. 240-275.
мейных историях, исследователь смогла выявить адаптивные стратегии этой социальной группы, направленные на ее включение в принципиально новую социальную ситуацию, описать специфичность женских и мужских вариантов этих стратегий. • В рамках второго подхода — нарративного (см. Тему 4, Часть I) — акцент делается на том, каким образом рассказчик объясняет те или иные свои поступки, на схемы объяснения: известно, что любой рассказ ориентирован на слушателя, и потому рассказчик использует схемы, понятные слушателю, т.е. присутствующие в культуре и потому понятные. Отсюда по «решеткам» ооьяснения можно реконструировать и «большие нар-ративы», т.е. представления, распространенные в обществе в той или иной культурно-исторической ситуации.