Международные отношения Древнего мира обладали целым рядом специфических особенностей, отличавших их от современных международных отношений и вытекавших из особенностей военной, политической, социальной организации государственных образований древности, их хозяйственного уклада и уровня развития техники.
Во-первых, на всем протяжении истории Древнего мира международные отношения развивались фактически в рамках определенных локальных и региональных субсистем, так и не перерастая в единую систему международных отношений. Под международной субсистемой в данном случае понимается совокупность географически близких политических сообществ, которые поддерживают между собой регулярные отношения и могут быть вовлеченными во всеобщую войну. Системность при этом находит выражение прежде всего в регулярности взаимодействий и в состязательности составляющих субсистему единиц.
В силу слабого развития средств транспорта и коммуникации, наличия “естественных” ограничителей в виде особенностей климата и ландшафта (труднопроходимых горных цепей, пустынь и т.д.) международные отношения распадались на ряд четко выраженных региональных сегментов (Восточная Азия, Южная Азия, Ближний и Средний Восток, Средиземноморье), контакты и взаимодействия (в рамках международной торговли, войн и конфликтов) между которыми носили вплоть до середины I тысячелетия до н.э. эпизодический характер. Иными словами, если в рамках современных международных отношений мы привыкли иметь дело с системой и миропорядком, то применительно к Древнему миру имеет смысл говорить о наличии нескольких региональных по характеру субсистем и отсутствии целостного “мирового порядка” как такового. При этом каждая из существующих субсистем носит открытый характер, подвержена внешним воздействиям, легко поддается эрозии.
Во-вторых, международные отношения этой эпохи выходят за рамки отношений между государственными акторами и включают в себя отношения государственных образований с “чем-то иным” - племенными союзами, теократическими и военными вождествами и т.д. Иными словами отличительной чертой открытых региональных субсистем на всем протяжении древнего мира остается сосуществование и взаимодействие разнокачественных субъектов: наряду с сообществами, обладающими собственной государственностью, неизменными и активными участниками политической истории выступают народы, еще не преодолевшие стадию потестарности (дополитической организации). Насколько правомерно причислять их к субъектам международных отношений? Представляется вполне корректным утверждать, что в той мере, в какой народы, сохранившие родоплеменные структуры, влияют, зачастую решающим образом, на судьбы государственных образований (в ходе нашествий, завоеваний и т.д.), определяют содержание и направленность их внешней политики, они являются субъектами международных отношений.
В-третьих, как уже отмечалось, основной сущностной характеристикой современного государства является суверенитет. Понятие суверенитета несвойственно государственным образованиям древности, будь то империи или города-государства. Империям присуще включение одних государственных образований в другие при сохранении сложной системы статусов и взаимоотношений между составляющими имперское целое частями. Возникает проблема “разделения суверенитета” между имперским центром и составляющими имперской периферии. Наглядным примером подобного рода организации может служить Империя Ахеменидов или, например, Римская империя. Кроме того, империи Древнего мира подобно кометам тянули за собой целый шлейф вассальных, полузависимых, полностью зависимых и т.п. государственных образований, формально не входивших в состав империи, но не способных проводить самостоятельной внешней политики.
Города-государства со своей стороны нередко вынуждались внешними обстоятельствами или по собственной инициативе проявляли склонность к вхождению в союзные образования, именуемые в исторической и политологической литературе “федерациями” или “конфедерациями”, таким образом, утрачивая часть своего суверенитета в пользу межгосударственного политического союза. Наиболее показательным примером в этом отношении выступают т.н. “федерации” и “конфедерации”, а точнее сказать “квазифедеративные” союзы типа Беотийского и более поздних - Ахейского и Этолийского в Древней Греции.
В-четвертых, еще одной характеристикой современного государства, не в полной мере присущей древности, выступает территориальность. Империи, являющиеся открытыми политиями и претендующие в идеале на всемирную гегемонию, не знают постоянных границ. Расширение пределов империи приводит к увеличению находящихся в ее распоряжении людских и материальных ресурсов. В этом смысле территориальный императив для эпохи Древнего мира однозначно связан с осуществлением контроля над возможно большей территорией.
При этом можно проследить наличие своеобразных имперских циклов развития, проявляющихся с завидным постоянством на протяжении нескольких тысячелетий. На первом этапе - демографический взрыв и технологический рывок, связанные, как правило, с совершенствованием приемов агротехники и применением в хозяйственных и военных целях новых металлов (медь, бронза, железо), затем - череда завоеваний, обеспечивающих государство дополнительными ресурсами, затем - период стагнации и упадка, когда дальнейшее территориальное расширение оказывается по ряду географических, военно-политических, экономических или иных причин невозможным (и соответственно остается неизменной и даже сужается ресурсная база соответствующих государственных образований), а оборона границ от находящихся на стадии потестарности (дополитической организации) или ранней государственности соседей требует привлечения все большей доли ресурсов и подтачивает внешний военно-политический и внутренний репрессивный потенциал соответствующих политических сообществ, лишая их устойчивости и приводя, в конечном счете, к распаду.
В-пятых, отсутствие сколь нибудь значимой роли конфессионального и этнического факторов. Дело в том, что религиозная нетерпимость возникает лишь с появлением догматических религий - зороастризма, христианства, ислама. Эти религии являются универсальными по своим притязаниям. Кроме того, все они определяются как религии “священных текстов”, по сути своей не допускающих широких интерпретаций и исключающих все неортодоксальное, привносимое извне. Приверженцы каждой из этих универсальных по своей сути религиозных систем представлений исходят из того, что есть только один “истинный Бог”, которому и должно поклоняться все человечество. Приверженцы иных богов являются в лучшем случае “заблудшими”, либо даже “злонамеренными” людьми и потому подлежат безусловному обращению в “истинную веру” - добром или силой.
Отличительной чертой всех религий ранней древности является многобожие и полное отсутствие религиозной вражды. В представлении древних каждая страна, каждый город, каждое племя имеют местного верховного бога - главу целого пантеона, включающего в себя огромное множество местных божеств. Верховное божество, как правило, считалось творцом и владыкой всего мира. Это обстоятельство, однако, не приводило к распрям или возникновению международных конфликтов на религиозной почве. Дело в том, что функции богов у разных народов, как правило, во многом совпадали, поскольку олицетворяли собой совокупность космических, природных и стихийных сил - земли, неба, Солнца, Луны, моря, реки, плодородия, войны и т.п. В сущности, это были одни и те же боги, только именуемые по-разному и несколько различающиеся “объемом полномочий”, т.е. конкретным набором функций, являвшихся исключительной прерогативой того или иного божества. Есть основания утверждать, что именно так их и воспринимали в древности. Дело доходило до полного отождествления богов из различных страновых пантеонов. Причем отождествлялись не только Юпитер и Зевс, Марс и Арес, Венера и Афродита, например, но и финикийский Эл с античным Кроном и хеттским Кумарби, Аполлон - с иранским Митрой, античный Уран - с месопотамским Ану и т.д. Кроме того, происходили, так сказать, присвоение и интериоризация богов, если в собственном пантеоне вдруг обнаруживалось отсутствие соответствующих божеств, функции которых представлялись достаточно важными. В частности, персы заимствовали ряд божеств из вавилонского пантеона. Многие исследователи склоняются к мысли, что античный культ Диониса был позаимствован с Востока. В Риме широкое распространение получил культ богини Изиды и т.п. Широкое распространение практики отождествления и заимствования приводило, в конечном счете, не к религиозной вражде, а к подобию религиозного синкретизма (уподоблению и слиянию религий), о котором находят возможность говорить некоторые специалисты в области религиоведения и социальной психологии.
Что же касается этнического фактора, то имеются все основания утверждать, что у человека древнего мира осознание своей этнической принадлежности оставалось довольно смутным. Решающей для него была принадлежность к определенной общине или общинно-гражданскому коллективу (полису, городу-государству). Именно на такие локальные коллективы, кстати, и распространялось понятие “патриотизма”. Затем имела значение принадлежность к “большому” государственному образованию (мировой державе, империи), выступавшего объектом проявления лояльности со стороны подданных или граждан. Но этничность как таковая существенной политической роли не играла. Определенный этноцентризм древних царств и мировых империй (Египта, Ассирии, Рима времен поздней республики и ранней империи, Ханьской державы в Китае и т.п.) поддерживался исключительно осознанием своего культурно-цивилизационного превосходства над окружающим миром (превосходство египтян над дикарями и кочевниками пустынь, превосходство хуацяо срединных царств над “варварами четырех сторон света”, превосходство “римской доблести” (virtus) и порядка Pax Romana над хаосом, в котором пребывает варварская периферия, и т.п.). А большинство крупных государственных образований древности носили очевидный полиэтнический характер без выраженного доминирования одного из этносов. Достаточно вспомнить в этой связи Месопотамию, представлявшую собой настоящий “плавильный котел” древности (шумеры, аккадцы, хурриты, семиты, персы, затем греки и выходцы из других районов Средиземноморья) или древний Рим, возникший в результате синойкизма (слияния) трех этнически неоднородных общин - сабинов, латинов и этрусков.
Внешняя политика строилась в этом смысле совершенно вне связи с этническим контекстом. Естественным противником всегда выступал ближайший сосед (в том числе этнически родственный), в то время как естественным союзником - сосед соседа, независимо от его этнической принадлежности.
В-шестых, политическая карта Древнего мира неоднократно претерпевала существенные изменения. С нее нередко исчезали без следа не просто отдельные государственные образования, но целые гигантские империи (Хеттское царство, Митанни, Мидия и т.д.), уступая место зачастую столь же эфемерным и недолговечным государственным образованиям или имперским структурам.
Ну и, наконец, международные отношения охватывали достаточно незначительное, но постепенно расширяющееся пространство обитаемой ойкумены, протянувшееся узкой полосой от Западной Европы до Восточного Китая.
1.2.Хронология МО Древнего мира.
В хронологическом плане можно выделить ряд этапов в развитии МО в эпоху Древнего мира.
На первом этапе, охватывающем период с рубежа IV-III тыс. до н.э. вплоть до середины II тысячелетия до н.э., можно вести речь лишь о зачатках межгосударственных отношений на локальном и региональном уровне, формировавшихся вслед за возникновением первых государственных образований. Собственно говоря, эру международных отношений открывает возникновение государственных образований (городов-государств, т.н. номовых политических структур) в долинах великих рек (Нила, Двуречья, Инда, Каруна и Керхе, несколько позже - Хуанхэ). Номы древнего Египта и Месопотамии, равно как и другие города-государства речных долин носили военный или теократический характер. Иными словами они возглавлялись либо военными вождями (кстати, нередко избираемыми представителями правящей элиты того или иного сообщества), получавшими пышную титулатуру “владык”, “царей” и т.п., либо жрецами и жреческими корпорациями. В рамках речных систем, отделенных друг от друга “варварской” периферией, получили развитие центростремительные тенденции, связанные с особенностями ведения хозяйственной деятельности (“гидравлические цивилизации” по К.Виттфогелю, т.е. сообщества основой существования которых выступало ирригационное земледелие, требовавшее довольно больших трудозатрат и высокой организованности при проведении сельхозработ), а также логикой развития государственных институтов (стремлением к максимальному территориальному расширению). Вся история отношений между городами-государствами Двуречья и ранняя история взаимоотношений независимых друг от друга номов долины Нила (IV-III тысячелетие до н.э.) выступает историей борьбы за преобладание в рамках территории речных систем, сочетавшейся впоследствии с попытками подчинения соседних государственных образований, племенных союзов (завоевание Египтом ливийцев и Нубии, претензии на подчинение государственных образований и городов-государств Ближнего Востока, прежде всего побережья Восточного Средиземноморья, войны государственных образований Междуречья с Эламским царством и т.д.).
Сложность в исследовании природы и основных характеристик международных отношений этого древнейшего периода истории человечества во многом связана с узостью и неполнотой источниковой базы. Кроме того, отсутствие четкой диффернциации внешних и внутренних отношений на ранних этапах развития древних цивилизаций (вплоть до середины II тысячелетия до н.э.) делает подчас размытой грань между внутренней и внешней политикой. В самом деле, если взаимоотношения египетских номов, представлявших собой до объединения Египта в рамках единого государства (т.н. Раннего царства рубежа IV и III тысячелетий до н.э.) вполне независимые города-государства с окружавшей их сельскохозяйственной округой, могут быть квалифицированы как отношения квази-государств и следовательно как международные отношения, то существенно менее однозначна ситуация с определением статуса подобных же номов в период фактического распада государства на излете эпохи Древнего царства или накануне завоевания Египта гиксосами (XIX-XVIII вв. до.н.э.). Точно также трудноуловима тонкая грань между зависимостью того или иного государственного образования от своего соседа и его включением в состав другого государственного образования на правах автономии с особым статусом.
Вместе с тем, борьба за преобладание в речных долинах сопровождалась формированием коалиций, заключением первых договоров между субъектами межгосударственного общения. Во всяком случае, в Месопотамии мы имеем дело с теми или иными проявлениями внешнеполитической деятельности номов уже в III тысячелетии до н.э. Ур, Урук, Лагаш, Киш, Аккад, несколько позже Ниппур, Вавилон и др. конкурировали друг с другом по поводу доминирования в долине Евфрата и Тигра. Известия о заключении международных соглашений восходят примерно к XXVI в. до н.э., когда был составлен документ, фиксирующий условия мира и границы между городами Лагашем и Уммой.
Наряду с конкуренцией между отдельными городами-государстввами в Междуречье имел место конфликт с государственным образованием, возникшим вне Двуречья, в долинах рек Карун и Керхе - Эламом. В Эламе в тот момент в идентичных условиях речных долин процветала цивилизация весьма сходная с нижнемесопотамской шумеро-аккадской. Именно с Эламом связывают многие исследователи первый дошедший до нас подлинный международный договор. Цари Аккада (потомки т.н. Саргона Древнего) вели ряд не слишком успешных войн с Эламом. Не сумев подчинить себе его территорию правитель Аккада Нарам-Суэн заключил с эламитами письменный договор, по которому Элам обязался согласовывать свою внешнюю политику с Аккадским царством, но сохранял внутреннюю независимость (конец XXIII в. до н.э.).
На втором этапе развития МО - с середины II тысячелетия до н.э. и вплоть до V-IV вв. до н.э. - имеет место формирование ряда региональных субсистем МО как результат интенсификации взаимодействий прежде относительно замкнутых, локальных речных субсистем (на Ближнем Востоке, в Индии, в Китае), а также возникновение новых региональных субсистем в тех районах ойкумены, которые не были ранее затронуты процессами государствообразования - в Греции, затем в Италии и некоторых других. При этом каждая из региональных и локальных субсистем (за некоторым исключением Востока, прежде всего Китая) уже не является полностью изолированной. Подобные региональные субсистемы оказываются открыты не только для вторжений варваров (это имело место и прежде и воспринималось примерно также, как стихийное бедствие - такие события невозможно было предотвратить, равно как и предсказать их последствия - смена династий, крушение государственных образований или, напротив, их неожиданное усиление), но и для взаимопроникновения и взаимовлияния друг на друга. Так, действия греческих наемников начинают играть заметную роль в распределении сил на Ближнем Востоке, египетские и персидские деньги и вооруженные силы влияют на ход и исход межгреческих конфликтов, греки и финикийцы превращаются в едва ли не определяющий фактор регионального баланса сил в Италии и Западном Средиземноморье и т.д. Более того, происходит пересечение и взаимное наложение региональных систем, когда в зависимости от точки зрения Эллада является периферией Ближнего Востока или напротив, Ближний Восток представляет собой варварскую периферию Греции с ее многочисленными колониями и разветвленными торговыми интересами.
Кроме того, в рамках каждого из регионов ни одна социальная, политическая или культурная система не формировалась изолированно. Различные политические системы - города-государства, патримониальные государства, монархические государства и империи, равно как и потестарные образования типа племенных союзов не только сосуществовали, но и активно воздействовали друг на друга. Особую силу этот процесс набрал к концу II тысячелетия до н.э. на Ближнем Востоке, а затем к середине тысячелетия и во всем Средиземноморье.
В рамках региональных субсистем, как правило, имело место преобладание олигополистической структуры международных отношений, т.е. в рамках каждой из систем доминировали и определяли основные правила международного общения немногие ведущие игроки. На ближнем Востоке - это Египет, Ассирия, Митанни, Хеттское царство, Вавилония. На Балканах и в Италии - наиболее могучие в военно-политическом отношении полисы и союзы городов-государств под их гегемонией (греческие симмахии - Делосская, Пелопоннесская, т.н. Римско-Италийский союз и др.).
Вместе с тем, цели внешней политики по преимуществу оставались прежними - достижение контроля над максимально возможной территорией и получения доступа к возможно большему объему ресурсов. В этом смысле войны велись исходя из стремления к тривиальному грабежу чужих территорий, осуществляемому в ходе военных действий и после их окончания - в виде дани и прочих поборов в пользу победителя (систематическое разграбление завоеванных территорий превратилось в особую статью доходов, один из источников развития таких государств как Египет, Вавилония, Ассирия, Митанни, Мидия, Персия, затем несколько позже - Рим). Помимо этого, завоевательные походы имели целью установление контроля над торговыми путями, ключевыми в военном отношении позициями (проливами и проливными зонами, перевалами, горными дорогами, оазисами, крепостями), морскими побережьями, месторождениями полезных ископаемых (медных и железных руд, золота и серебра и т.д.), ослабление конкурентов, расширение собственных границ и долговременное приращение в этом случае своей фискальной базы и различных видов людских и материальных ресурсов.
Вместе с тем, в данный период сложилась, по крайней мере, одна региональная субсистема, в рамках которой, по мнению целого ряда исследователей[1], возникли предпосылки для становления системы равновесия на основе баланса сил вовлеченных в международные отношения сторон и относительной стабильности числа и качества участников международного общения (примерно равные по силам города-государства, не исчезавшие с политической карты даже в случае военных поражений от своих противников). Имеется в виду Древняя Греция со свойственными ей специфическими институциональными ограничениями, формировавшими особые условия функционирования и определявшими особенности взаимоотношений между собой городов государств.
Третий этап (V-IV вв. до н.э. - до середины V в н.э.) можно назвать эпохой гигантов. Это период доминирования в международных отношениях крупных государственных образований имперского типа. Империи, или т.н. мировые державы, принципиально отличались от крупных государственных образований древности, размеры которых определялись лишь размерами данного этнокультурного и географического региона (Египет, Месопотамия и т.д.). Империи объединяли обширные и весьма неоднородные по природно-географическим условиям, уровню и характеру экономического развития, этническому составу населения и культурным традициям территории. При этом в рамках мировых империй осуществлялись попытки этнокультурных и политических синтезов, оставлявшие глубокий след в судьбах государственных образований, выступавших в качестве их преемников. Масштабные (иногда принудительные, в виде депортаций) миграции масс населения, расширение культурных и торговых контактов создавали весьма высокую интенсивность социальной и политической коммуникации. Как правило, даже после распада мировых империй их отдельные части генерировали реставрационные импульсы на протяжении многих десятилетий, а иногда и столетий и, во всяком случае, сохраняли такую плотность взаимных контактов, которая была немыслима ранее.
Первыми мировыми империями в истории человечества считаются Новоассирийская и Нововавилонская державы. Пик их могущества приходится на период VIII-VII вв. до н.э., явно выходящий за рамки рассматриваемого этапа. Однако в этом нет никакой ошибки. Дело в том, что Ассирия, Вавилон, а затем и Мидия при всем притязании на универсальность не выходили в целом за рамки определенных субрегионов. И только ранняя империя Ахеменидов решительно поменяла картину МО, выйдя за довольно четко очерченные региональные рамки и, прорвавшись в долину Инда (равно как и попытавшись закрепиться в Балканской Греции), фактически смела до того довольно четко различимые региональные границы. С этого момента можно говорить о постепенной кристаллизации по крайней мере 4 макрорегиональных субсистем МО - Средиземноморской, Среднего Востока и Центральной Азии, Южной Азии, Восточной Азии. Причем первые три оказывались проницаемыми друг для друга не только в смысле культурных и торговых обменов, но и в военно-политическом плане (правда, в основном, в одном направлении - с Запада на Восток).
Макрорегиональные субсистемы при этом проявляли тенденцию к полной имперской унификации, что, в конечном счете, выразилось в уменьшении числа основных игроков на политической арене. В идеале, как, например, в Средиземноморье, их число с трех-четырех (в разные периоды Рим, Карфаген, Македония, Египет Птолемеев, держава Селевкидов и т.п.) уменьшилось до одного (Римская империя), приобретшего в этой связи квази-универсальный характер. Примерно таким же образом складывалась ситуация в Китае (империи Цинь (III в. до н.э.) и Хань (III в. до н.э.- II в. н.э.)), Индии (державы Нандов (IV в. до н.э.) и Маурьев (III-I вв. до н.э.)). Для Среднего Востока и Центральной Азии непреходящим примером универсальной государственности стала держава Ахеменидов и наследовавшая ей империя Александра Македонского.
Взаимоотношения между “мировыми империями” и олицетворяемыми ими макрорегиональными системами МО того периода едва не привели к становлению подобия единой системы международных отношений. Достаточно вспомнить в этой связи планы военных кампаний Цезаря в отношении Парфии или стремление императоров из династии Хань в Китае взять под свой единоличный контроль т.н. “Шелковый путь”. Однако поскольку планам этим не суждено было сбыться, а военно-политические контакты между ведущими мировыми империями (за исключением Рима и Парфии) оставались лишь эпизодическими, то все разговоры о формировании единой системы МО в Древнем мире представляются недостаточно обоснованными.
Таким образом, в рамках международных отношений древности, очевидно, происходило постепенное накопление сложности и увеличение масштаба происходящих явлений и процессов. От локальных систем на заре политической истории человечества через более масштабные и сложные по составу региональные системы - к большим макрорегиональным системам МО, то поглощаемым «мировой империей», то олигополистичным на руинах прошедшей очередной имперский цикл или разрушенной «мировой державы».
А теперь от общих вопросов специфики МО эпохи Древнего мира перейдем к более частным проблемам истории МО, сделав при этом акцент на внешнеполитической активности государственных образований Древнего Востока и Средиземноморья.