Что Питеру нравилось, когда они жили в городе, так это почти полное отсутствие сплетен среди соседей.
В Лондоне можно было спокойно спать весь день, а ночами пить свежий гемоглобин, и никто не подсматривал за тобой из-за занавески, никто не шептался неодобрительно на почте. На их улице в Клэпхеме его, по большому счету, никто не знал, всем было решительно плевать, как он проводит свое свободное время.
Но в Бишопторпе дело всегда обстояло несколько иначе. Он быстро понял, что досужие языки здесь работают беспрестанно, хоть и умолкают, как чирикание птиц, стоит ему приблизиться.
Когда они только переехали на Орчард-лейн, у Хелен еще не начал расти живот и всем было любопытно, с чего вдруг такая гламурная лондонская молодая пара без детей задумала перебраться в никому не известную тихую деревеньку.
Разумеется, у них были наготове ответы, большинство которых хотя бы отчасти соответствовало истине. Они хотели переехать поближе к родителям Хелен, поскольку ее отец серьезно болен – целый ряд проблем с сердцем. Дороговизна в Лондоне совершенно невообразимая. И, самое главное, они намерены воспитать будущих детей в тихой деревенской обстановке.
Труднее оказалось выдерживать расспросы о прошлом, особенно Питеру.
Где проживают его родственники?
– Родители погибли в автокатастрофе, когда я был маленьким.
Есть ли у него братья или сестры?
– Нет.
Почему он решил заняться медициной?
– Сам не знаю. Как-то постепенно вошел во вкус.
Значит, они с Хелен познакомились в восьмидесятых, когда были студентами. Развлекались на полную катушку, надо полагать?
– Не особо. Если честно, мы были порядочными занудами. По пятницам иногда ходили поесть карри или брали видеокассеты напрокат – вот, собственно, и все. На нашей улице был милый индийский ресторанчик.
Как правило, они с Хелен отбивались от любознательных соседей весьма успешно. Когда родился Роуэн, а Питер доказал, что он – ценный кадр в клинике Бишопторпа, их радушно приняли в деревенское сообщество.
Но он прекрасно понимал: раз обитатели Бишопторпа сплетничают о других (а они судачили непрерывно – на ужинах, на крикетных площадках, на автобусных остановках), значит, наверняка не обходят вниманием и семью Рэдли.
Конечно, они приложили все усилия, чтобы по возможности слиться с окружающей средой. Питер с Хелен всегда одевались соответственно своему статусу. Всегда покупали машины, которые ничем не выделялись из ряда соседских автомобилей на Орчард-лейн. Благоразумно придерживались умеренных политических взглядов. Когда дети были помладше, они каждый год ходили в церковь на детскую рождественскую службу, и на Пасхальное воскресенье, как правило, тоже.
Через несколько дней после переезда в новый дом Питер даже согласился с предложением Хелен пройтись по библиотеке и коллекциям видео- и аудиозаписей, с тем чтобы убрать все произведения, созданные вампирами, независимо от того, являлись ли они таковыми с рождения или были обращены, практиковали или воздерживались.
Питер неохотно попрощался со своими любимыми фильмами Симеона и Брукхаймера (в последний раз полюбовавшись на роскошные кровавые закаты «Полицейского из Беверли-Хиллс 2»). Пришлось скрепя сердце расстаться с Нормой Бенгелл в «Планете вампиров», с Вивьен Ли в «Унесенных ветром», с Катрин Денев в «Дневной красавице», с Келли Ле-Брок в «Женщине в красном». Почила в бозе его трогательная заначка из послевоенной классики Пауэлла и Прессбургера (всякий уважающий себя кровосос в курсе, что это вовсе не о балеринах и монашках), а также бессмертные великие вамп-вестерны («Красная река», «Рио-Браво», «Молодые стрелки 2»). Стоит ли упоминать о том, что за ними последовала и вся его коллекция вампирского порно, включая самопальные ремейки знаменитых картин: «Полицейский и вампир», «Как только гложешь», – Питер благоговейно хранил их, хоть и не смотрел давным-давно.
В тот же печальный день в 1992 году отправились на помойку сотни дисков и аудиокассет, столько раз обеспечивавших музыкальный фон их полуночным пиршествам. Как часто он внимал восхитительным воплям и стонам под пиратские версии «Летать» и «Не в шею ли это укус?» Дина Мартина! Особенно переживал Питер утрату виртуозов кровавого соула Грейс Джонс и Марвина Гея, а также беспринципного негодяя Билли Оушена – на его долгоиграющей пластинке «Океаны крови» был помимо прочего записан окончательный вариант песни «Убирайся из моих снов, залезай в мою тачку» («А то я сатанею от жажды…»).
Что касается книг, были выброшены неофициальные исследования о Караваджо и Гойе, купленные на черном рынке, несколько томов поэзии эпохи романтизма, «Государь» Макиавелли, «Грозовой перевал», «По ту сторону добра и зла» Ницше и, самое обидное, «Жажда странствий» Даниэлы Стил. Короче, все, что свято для кровопийцы. Разумеется, «Руководство воздерживающегося» они, наоборот, приобрели и берегли, но надежно упрятали его у себя под кроватью.
Чтобы пополнить свою обескровленную музыкальную коллекцию, они пошли по магазинам. Купили Фила Коллинза, альбом «Грейсленд» Пола Саймона, «Четыре времени года» Вивальди – «Весну» потом ставили каждый раз, когда кто-нибудь приходил на ужин. Обзавелись и книгами, такими, как «Год в Провансе», набрали кучу солидных исторических романов, в которые не собирались даже заглядывать. На их полках больше не появлялось ничего откровенно примитивного, или, наоборот, чересчур высокохудожественного, или маргинального. И во всем остальном они по мере возможностей придерживались исконных вкусов деревенских жителей среднего класса, не пьющих крови.
Но, несмотря на все превентивные меры, неизбежные проколы так или иначе случались. Например, Питер упорно отказывался вступить в крикетный клуб, как его ни уламывали другие обитатели Орчард-лейн.
А однажды к ним зашла Маргарет с почты, и ей чуть дурно не сделалось при виде картины Хелен – обнаженной женщины, лежащей на шезлонге с раздвинутыми ногами. (После чего Хелен убрала старые холсты на чердак и начала рисовать акварели с яблонями.)
Но чаще всего привлекали лишнее внимание их ничего не подозревающие дети. Бедняжка Клара обожала животных, а они ее к себе не подпускали. Роуэн в начальной школе огорошивал учителей своими попытками к сочинительству (кровосмесители и детоубийцы Гензель и Гретель в бегах; приключения Колина, любопытного каннибала; вымышленная автобиография, по сюжету которой он всю жизнь прожил в гробу).
Больно было смотреть, как дети тщетно пытаются завести настоящих друзей, а когда над Роуэном начали издеваться, родители всерьез задумались над вариантом домашнего обучения. Это позволило бы ему постоянно находиться в тени и спасло бы от придирок одноклассников. В конце концов Хелен неохотно, но твердо отвергла подобный выход из положения, напомнив Питеру главную заповедь «Руководства»: адаптируйтесь, адаптируйтесь, адаптируйтесь.
Такой подход более или менее работал, однако не мог гарантировать полного избавления от слухов, как не мог обещать и того, что кто-нибудь из детей, с которыми общаются Клара и Роуэн, не доведет их, соблазнив или запугав, до приступа ОЖК.
И вот сейчас, в понедельник утром, сплетни лезут из всех щелей, подбираются в ним все ближе, грозят реальной опасностью. Питер находится в приемной, просматривает свою почту и лист предварительной записи. Краем уха он слушает Элейн, у которой, наверное, все биологические процессы в организме прервутся, если она пропустит понедельничный утренний ритуал обсасывания прискорбных происшествий. Трагическим театральным шепотом она сообщает одной из пациенток Джереми Ханта:
– То, что случилось с мальчиком из Фарли, просто ужасно.
– Да, я знаю. О боже, это просто чудовищно. Я видела сегодня репортаж по местному телевидению.
– Он просто исчез.
– Я в курсе.
– Знаете, они думают, что это было убийство.
– Правда? В новостях сказали, что его считают пропавшим…
Элейн поспешно перебивает:
– Нет. Как я поняла, у него не было совершенно никаких причин сбегать из дома. Понимаете, он же пользовался таким успехом. Спортом занимался. Играл в регби и так далее. Моя подруга знает его мать, та говорит, парень был само очарование.
– Ой. Жуть какая. Кошмар.
Наступает зловещая тишина. Питер ясно слышит скрип стула Элейн, когда она поворачивается к нему.
– Доктор Рэдли, ваши дети, конечно, его знали, не так ли?
Доктор Рэдли.
Он работает с Элейн уже более десяти лет, а она все называет его доктором Рэдли, хотя он постоянно твердит ей, что можно и даже желательно обращаться к нему по имени.
– Не знаю, – отвечает он, может быть, чуть поспешнее, чем следовало бы. – Мне кажется, вряд ли.
– Доктор, ну разве не ужасно? Подумать только, это же соседняя деревня.
– Да. Но я уверен, что он найдется.
Элейн этого как будто бы и не слышала.
– Мир полон всякого зла, не так ли? Всякого зла.
– Да, полагаю, вы правы.
Элейн смотрит на него как-то странно. И пациентка тоже. Чем-то ему знакома эта женщина с длинными сухими волосами, в пестрой вязаной кофте, похожая на постаревшую и ужасно растолстевшую Мону Лизу. Ах да, Дженни Краузер, вела детские занятия по рукоделию, проходившие по субботам в деревенском клубе. Семь лет назад она позвонила им домой и сообщила Хелен, что сделанная Роуэном кукла римского бога пугает остальных детей. С тех пор она ни разу не здоровалась ни с кем из них на улице, лишь невыразительно улыбалась, так же, как и сейчас.
– Всякого зла, – повторяет Элейн с нажимом.
Питер внезапно испытывает приступ клаустрофобии и почему-то вспоминает заборы, которые Хелен рисовала все эти годы. Они в ловушке. Вот почему она их рисует. В ловушке пустых улыбающихся лиц и далеких от истины слухов.
Он отворачивается от женщин и замечает в стопке исходящих больничных писем конверт с мягкой подложкой. Это кровь на анализ.
– Как подумаешь, прямо хочется посадить своих детей под замок, правда, доктор Рэдли?
– Ох, – отвечает Питер, почти не слушая Элейн, – тут уж всего начинаешь бояться…
Звонит телефон, Элейн берет трубку. Дженни Краузер отходит подальше и садится на оранжевый пластиковый стул в приемной, спиной к Питеру.
– Нет, – отвечает Элейн позвонившему пациенту. – Мне очень жаль, но если вам срочно требуется записаться на прием, надо звонить с полдевятого до девяти… Извините, но нет, на часах уже почти пять минут десятого, так что, боюсь, вам придется подождать до завтра.
Пока Элейн разглагольствует, Питер как-то незаметно для себя наклоняется к коричневому конверту, чтобы понюхать его, и пульс его учащается, но сердце бьется не тяжело – под воздействием адреналина оно разгоняется мягко и стремительно, как сверхскоростной пассажирский экспресс.
Удостоверившись, что Элейн занята и не обращает на него ни малейшего внимания, он берет конверт, стараясь сделать это как можно незаметнее, и вместе с остальной почтой уносит к себе в кабинет.
В кабинете он смотрит на часы.
Пять минут до прихода пациента.
Питер быстро открывает конверт и достает пластиковые пробирки с бледно-голубым формуляром. В формуляре написано то, что ему уже сообщило обоняние, – это действительно кровь Лорны Фелт.
Его словно мощным магнитом тянет к этой крови.
Нет. Я не такой, как брат.
Я сильный.
Я не поддамся.
Питер напоминает себе о том, к чему напрасно стремится вот уже без малого двадцать лет. Относиться к крови как врач, видя в ней лишь смесь плазмы, протеинов, красных и белых телец.
Он думает о сыне и дочери, и ему каким-то образом удается положить все три пробирки обратно. Он пытается заново заклеить конверт. Но как только Питер садится на стул, конверт открывается снова. Узкая темная щель – как вход в пещеру, где таится то ли невыразимый ужас, то ли безграничное блаженство.
А возможно, и то и другое.