Не зная, куда я еду и сколько времени там пробуду, я следовал по пятам за отцом. У каждого из нас через плечо висел привычный «Калашников», хотя нас тесными рядами окружали охранники – они стояли плечом к плечу, пока мы не забрались целыми и невредимыми в большой джип с тонированными стеклами. Потом все расселись по своим автомобилям, и вся эта длинная автоколонна начала двигаться одновременно. Набрав скорость, вереница машин помчалась прочь из Аль‑Рияд Вилладж – так стремительно, что автомобили во главе колонны чудом не сбили суданских рабочих, неосторожно перебегавших дорогу.
Отец погрузился в размышления и не сказал мне ни слова по дороге в аэропорт. Впрочем, путь был недлинным. В аэропорту мы быстро забрались в зафрахтованный специально для нас самолет. С отцом и его сопровождающими обращались как с важными сановниками – нам не пришлось проходить таможню и паспортный контроль. Кроме отца и меня самого, в самолет сели еще восемь мужчин. Семеро из них работали на отца и остались его верными соратниками в дни невзгод. Некоторых я часто видел возле гостевого дома отца. Брат Саиф Адель был шефом охраны отца, а Мухаммед Атеф – его лучшим другом и главным военачальником. Оба они отправились в путь вместе с нами. Неожиданным и незнакомым мне пассажиром стал важный суданский чиновник, отец называл его Мухаммедом Ибрагимом.
Я чувствовал себя так, словно тоже защищаю безопасность отца, хотя на самом деле был всего лишь пятнадцатилетним, не слишком развитым физически мальчиком – над моей верхней губой не пробивалось еще ни единого волоска. Но, несмотря на юный возраст, я умер бы за человека, чьей любви добивался чуть ли не с пеленок. Я гордился своим новым положением избранного сына и почтительно стоял возле отца, внимательно оглядывая все вокруг, пока отец поднимался по небольшому трапу, перед тем как войти внутрь самолета, где, как я надеялся, он будет в безопасности.
Я последовал за ним, помедлив пару секунд в дверях, чтобы осмотреться и привыкнуть к непривычному окружению. В самолете пахло новой кожей. Наняв нам такой дорогой самолет, кто‑то из суданских чиновников хотел продемонстрировать всю степень своего уважения к отцу. Отец выбрал место в носовой части у первого прохода и сел, положив на колени автомат. Брат Саиф Адель сел ближе всех к отцу, а я расположился у окна позади отца. Мухаммед Атеф и остальные люди отца сели на другие места недалеко от нас. Был там и третий мужчина, которого я знал, его звали Хатим. Он сидел поблизости и сжимал в руках карту и компас. Остальные четверо сопровождавших нас мужчин забрались в хвост самолета.
Мысли мои неслись галопом, я все время размышлял о том, куда же мы летим. Но боялся, как бы остальные в самолете не узнали, что мне не посчитали нужным сообщить эту информацию, поэтому хранил молчание. Отец оставался бесстрастным, тогда как мое волнение росло с каждой минутой. Я был уверен, что мы на пороге приключений.
Меня укололо грустное воспоминание о братьях, оставшихся в Хартуме, и тут я внезапно понял, почему он не назначил меня своим доверенным лицом. Отец не был уверен, что мы с ним переживем это путешествие! Если случится трагедия, мои братья возьмут на себя всю ответственность за его огромную деловую империю.
Значит, впереди нас ждали неприятности? Может быть, даже смерть? Вспомнив вооруженных мерзавцев, пытавшихся застрелить отца, я подумал: что, если другая кучка убийц уже поджидает нас и вот‑вот окружит самолет, пока он еще на земле? Я перевел дух, только когда мы оторвались от взлетной полосы и взмыли в небо. Я поднял голову и в последний раз поглядел на покинутые нами края. На мгновение мне стало грустно, и я стал молча повторять:
– Прощай, Хартум… Прощай.
Оживленный африканский город скоро исчез из виду. Я больше не мог разглядеть места, которые успели мне полюбиться. И горькая мысль пронзила меня: жизнь, которую я вел последние пять лет, тоже исчезла, словно ее смыло приливом, унесшим в небытие неповторимые годы моей юности. В Хартуме я впервые испытал нечто похожее на счастье. И теперь сердце мне подсказывало, что Омар бен Ладен уже никогда не ощутит прежней беспечной радости.
Я глубоко вздохнул и потер рукой подбородок, мечтая, чтобы на нем в одно мгновение появилась длинная, густая борода. Тогда я превратился бы во взрослого мужчину и мог сам принимать решения, как мой старший брат Абдулла. Я знал: будь у меня выбор, я сломя голову бежал бы прочь от сумасшедшей жизни семьи Усамы бен Ладена. Но так же, как моя мать и младшие братья и сестры, я не имел выбора и должен был следовать за отцом, куда бы ни привели меня его решения.
Напряжение в самолете усиливалось с каждой минутой. Мой юный разум жаждал узнать, что сейчас произойдет. Но молчание отца, словно заразная болезнь, поразило всех, кто там был. И я не осмелился задать вопрос.
Отец никогда не делился своими сокровенными мыслями даже с членами собственной семьи, и все же я чувствовал, что он был в весьма мрачном расположении духа, возможно, даже был разгневан. Отец никогда не верил в то, что его могут вышвырнуть из Судана, но это произошло.
Временами раздавался тихий шелест бумаги. Это Хатим сгибал и разгибал карту нашего региона. Его руки и глаза совершали быстрые хаотичные движения: он бросал внимательный взгляд на компас, затем снова на карту – и поспешно делал какие‑то заметки на полях. Своей мрачной скрупулезностью Хатим давал нам понять, что не доверяет двум пилотам, сидевшим за штурвалом самолета. А это, в свою очередь, означало, что отец ожидал какого‑то подвоха от суданского правительства.
Отец был ошеломлен, когда страна, где ему прежде оказывали столь радушное гостеприимство, капитулировала перед требованиями Саудовской Аравии, египтян и американцев. И осознав, что у него нет выбора, отец сразу стал искать подходящее место, где он мог бы вести свою деятельность, и выяснять, какие средства и какое имущество ему позволят забрать с собой.
Теперь эти вопросы терзали и меня. Куда мы направляемся? Лишимся ли мы своей собственности? Вспомнив, что мне велели оставить в Хартуме даже зубную щетку, я стал подозревать: мы потеряли все, что имели. Я не смог даже тайком пронести с собой ингалятор и лекарства от астмы – они занимали много места. Оставалось надеяться, что там, куда мы летим, смогу купить себе другой ингалятор и хоть немного вентолина.
Но сейчас перед нами вставали куда более тревожные вопросы, чем судьба нашей собственности. Неужели суданские власти предали отца? Неужели пилотам велели доставить нас в Эр‑Рияд или, того хуже, в Америку и нас ждут арест и тюремное заключение? Или наш самолет просто собьют?
Пытаясь вернуть себе бодрость духа, я стал осматриваться вокруг. Лицо отца не выдавало его чувств, но меня успокаивало присутствие в самолете суданского дипломата Ибрагима. Он вел себя учтиво, почти услужливо, и не было ни малейших признаков тревоги в его поведении, которая подтвердила бы, что существовал план подбить наш самолет. Уж конечно, он отказался бы сопровождать нас, подозревай он, что это ловушка. Я решил: его присутствие в самолете – добрый знак.
Хатим тихо говорил отцу, что мы пролетели над Красным морем – водным пространством, отделявшим Африку от арабских стран. Мы уже так далеко и живы! Но если тот факт, что истребители до сих пор не появились у нас на пути, был, несомненно, хорошей новостью, плохая новость заключалась в том, что мы вошли в воздушное пространство Саудовской Аравии. Услышав это, отец громко проговорил, так чтобы слышали все пассажиры самолета:
– Отставить все разговоры! Молча молитесь Богу, пока мы летим над Саудовской Аравией.
Ощущение опасности усилилось, и все мужчины замерли в креслах. Кто‑то молча молился, кто‑то не мигая смотрел в иллюминатор. Я еще раз взглянул на отца и увидел, что тот молится, отдавая всё в руки Господа.
Я тоже молился, хотя мои мысли продолжали скакать галопом. Узнав, что мы пересекаем воздушное пространство над Саудовской Аравией, я понял одно – мы не летим в Йемен, так как он находится к югу от Саудовской Аравии. Если бы эта страна была целью нашего путешествия, мы не оказались бы над Саудовской Аравией – весь наш путь пролегал бы над Красным морем. Следующее, что пришло мне в голову, – Пакистан. Чтобы попасть туда, требовалось пролететь над всей Саудовской Аравией, Ираном и Афганистаном.
Поскольку Саудовская Аравия огромная страна, в основном состоящая из пустынь и по площади занимающая треть территории США, все пассажиры нашего самолета очень долго оставались в состоянии сильной тревоги.
После продолжительной молитвы отец наконец спросил Хатима:
– Ты знаешь, куда мы летим?
Хатим покачал головой:
– Нет.
Мое сердце несколько раз подпрыгнуло. Неужели Хатим и впрямь не знал, куда мы направляемся? А может, отец спросил его, потому что и сам не знал? Тогда дела плохи. Вопросы так и рвались из меня наружу, но я пересилил себя и промолчал.
Я бросил взгляд на Мухаммеда Атефа (те, кто был близко с ним знаком, называли его Абу‑Хафс) – на его лице не наблюдалось и тени тревоги. Отец полностью доверял Абу‑Хафсу, и ему‑то уж точно был известен пункт назначения.
Шеф охраны отца Саиф Адель выглядел напряженным, время от времени вставал с места и шел в кабину переговорить с пилотами. Я попытался разглядеть пилотов, но смог увидеть их лишь мельком. Один из двух был темноволосым, со смуглой кожей. Это дало мне основания полагать, что он араб, но я не был уверен.
Хатим продолжал изучать карту и компас. Минуты тянулись медленно и казались часами, но наконец Хатим объявил:
– Мы за пределами Саудовской Аравии.
Отец глубоко вздохнул и повернулся прямо ко мне.
– Сын мой, – сказал он, – я молился о том, чтоб саудовцам не стало известно, что я нахожусь в этом самолете. Знай они, что я пролетаю над их территорией, они приказали бы своим истребителям сбить нас. Вероятно, они подумали, что на борту суданский дипломат.
Счастливая дрожь пробежала по моему телу. Вероятно, самые опасные мгновения этого дня остались позади и всё закончится благополучно.
Как только мы оставили позади Саудовскую Аравию, то стали пересекать еще одно водное пространство – Арабский, или Персидский, залив, – жители Саудовской Аравии и Ирана называют его по‑разному. Я удивился, когда наш самолет начал снижаться над иранским городом Шираз – я не рассматривал Иран как возможную цель нашего путешествия. Но вскоре узнал, что здесь мы лишь для того, чтобы пополнить запасы топлива, и остановка будет короткой. Как только самолет коснулся земли, отец обратился ко мне:
– Омар, иранцы не знают, что на борту бен Ладены. Не произноси ни слова!
Разумеется, представители иранских властей помчались к самолету и потребовали пустить их на борт. Сопровождавший нас Ибрагим вскочил на ноги и ринулся вниз по трапу, перегородив этим людям доступ в самолет. Я видел, как один из них изо всех сил вытягивает шею, чтобы разглядеть, кто в салоне самолета. Ибрагим разговаривал с ними в своей обычной медоточивой манере. Пилоты же так и не вышли из кабины.
Плечи отца напряглись. Я выглянул из‑за спинки кресла и увидел, что он приготовился стрелять. Саиф Адель и Абу‑Хафс тоже держали автоматы наготове. Я обернулся и посмотрел в хвост самолета: все люди отца напряженно ожидали схватки. Если бы те иранцы поднялись на борт, их без колебаний уничтожили бы как прямую угрозу нашим целям. Я тоже развернул автомат в более удобную позицию, сказав себе, что сейчас может начаться перестрелка.
К счастью, оружие не понадобилось. Ибрагим убедил иранские власти, что мы просто важные бизнесмены, пролетающие над их страной. Поскольку мы не собирались ступать на иранскую землю, сказал он, официальный досмотр не требуется. Уверен, что Ибрагим подкрепил свои слова, вложив изрядную сумму денег в руки тех чиновников – вскоре они уже весело болтали с ним и смеялись, словно все трое дружили с детства.
Когда заправка закончилась, мне было неприятно узнать, что Ибрагим не полетит с нами дальше. Они долго прощались с отцом, а потом он вышел, как раз в тот момент, когда пилот врубил двигатели. Отец сказал мне, что Ибрагим вернется в Хартум регулярным рейсом.
Я, как всегда, промолчал.
Мы снова оказались в воздухе так скоро, что никто из пассажиров не успел даже встать и размять ноги. Покинув Иран, наш самолет продолжал двигаться по своему таинственному маршруту.
Вскоре я увидел в иллюминатор горную гряду. Отец повернулся к Хатиму:
– Теперь ты понял, куда мы летим?
Я затаил дыхание, зная, что скоро увижу свой новый дом.
– Что ж, – сказал Хатим. – Мы пересекли Иран, и теперь мы над Афганистаном. Думаю, цель нашего путешествия – Афганистан.
Отец кивнул, хотя и не подкрепил этот жест словом «да».
Абу‑Хафс тоже кивнул.
Через несколько мгновений мы стали снижаться во второй раз. И наконец мой отец подтвердил:
– Ты прав, Хатим. Наша цель Афганистан. Мы приземлимся в Джелалабаде.
Я хмыкнул от удивления и торопливым взглядом окинул лица бойцов. Они оставались бесстрастными. Солдаты отца никогда не ставили под сомнение правильность его решений.
Я попытался свыкнуться с этой мыслью. Что ж! Теперь мы будем жить в Афганистане. Я не знал, что думать, а в животе у меня все дрожало от волнения и тревожного ожидания. Афганистан – страна, где отец провел годы в сражениях. С ранних лет мое мальчишеское воображение увлекали рассказы о смертельных схватках афганских бойцов с русскими в исторических сражениях за Джаджи и Джелалабад. Сейчас мне наконец удастся увидеть места сражений собственными глазами.
Поскольку я был юн и несведущ, то не понимал, что значит жить в стране, которая в недавнем прошлом пережила истощившую ее десятилетнюю войну с супердержавой, а затем яростную гражданскую войну, окончательно уничтожившую то, что оставалось от прежнего Афганистана. Никогда не бывавший в районах военных действий, я даже предположить не мог, какие трудности поджидают каждого, кто пытается выжить в стране, низведенной до первобытного состояния непрекращающимися войнами. Я имел достаточно глупости полагать, что наша жизнь здесь будет во многом такой же, как в Хартуме.