Лень как национальный симптомокомплекс

 

– Что скажете о распространенном мнении, будто бы лень есть специфическая национальная черта русского человека?

– Довольно убогий миф. Предрассудок.

– Но ведь не бывает дыма без огня. Образ Ивана‑дурака, лежащего на печи... Или Ильи Муромца, тридцать лет и три года на печи пролежавшего...

– А зато потом как богатыря понесло?.. Мне кажется, ближе к истине наблюдение, высказанное европейцами пару веков назад: русские медленно запрягают, но быстро ездят. Большая инерция, но и большая сила движения и развития, континентальный размах... Ложное же и вредное представление о русских как о народе‑лентяе, пожалуй, более всех присуще самим русским.

– Хлебом нас не корми, дай себя покритиковать. Только чур сами, от других критики нелюбим.

– А кто любит критику от других?.. Что до лени в национальном масштабе, то это такой же общий симптом разных социально‑духовных болезней, как рвота и тошнота – симптом болезней телесных.

Стоит почитать литературу и публицистику любого народа, чтобы убедиться, что всякий благонамеренный просвещенный критик нации внутри нации, будь это англичанин, француз, немец, китаец, американец, еврей, японец, грек древний или современный, – обрушивает свои разящие стрелы прежде и более всего на лень, считая ее чертой, присущей именно своему народу и главной причиной чуть ли не всех его бед.

Гете, например, в одном из писем писал:

 

 

«Мы, германцы, – народ лентяев, каких свет не видывал. У нас будет протекать крыша над головой и проваливаться пол под ногами, а мы будем сидеть, дуть пиво, болтать и распевать песни, притом жалуясь на свою разнесчастную жизнь, и никто пальцем не пошевелит, чтобы изменить эту жизнь...»

 

А вот Вольтер, тоже в письме – о своих соотечественниках французах:

 

 

«Настоящий француз, поверьте мне, никогда не будет работать как следует, хотя может с успехом делать вид, будто вовсю работает. Другое дело – поесть, выпить, подраться, поволочиться, посплетничать. Француз убежденно ленив во всем, кроме ублажения собственной утробы, дай в этом занятии старается рассчитать все так, чтобы не сделать ни одного лишнего движения.»

 

 

– Как узнаваемо, только странно, что вместо нас речь о них... Неужели даже и китайцы и японцы считают себя ленивыми?

– Еще как! – и не без оснований, что удивительно. Я учился в мединституте с четырьмя китайцами, из которых три были балбесами и шалопаями, то есть нормальными студентами, и только одна милая девушка по имени Яо Пайпай, в которую я был нежно влюблен, воплощала китайскую национальную, как мы полагаем, черту – трудолюбие.

Приглядевшись к Яо внимательней, я убедился, что и она не трудоголик отнюдь, а просто организованнее и четче в мышлении, чем остальные ее сокровники, – просто умней...

И японца одного знал, лентяя отменного, работавшего в редакции международного журнала. Осклабясь, он сказал мне однажды: «Наса японса такая зе лентяйса как васа. Но улыбаеса!..»

– А наша лентяйса не улыбается, это разница, возможно решающая с точки зрения экономики...

Что ж, выходит, количество лени на душу населения во всех странах и нациях одинаково?

– Да, похоже, основные различия не в количестве, а в распределении, в идеолого‑философских обоснованиях, в стилях и физиономиях лени – улыбается или нет, болтливая или сонная, хамская или не слишком...

– Недавно я отдыхал в Испании и с удовлетворением отметил, что есть в мире народ, превосходящий мой родной русский по части помойного безобразия на улицах, по уровню бардачности на транспорте и в общественных учреждениях, по ненавязчивости сервиса... Пофигизм и необязательность испанцев, по‑моему, не имеют себе равных в мире.

– Вы еще не бывали в Зимбабве...

– Зато много раз бывал в моей любимой антисанитарной Индии. Там огромные массы людей беспредельно ленивы, религиозно ленивы...

– Может быть, вернее назвать это созерцательной пассивностью, ставшей массовой философией. Столько веков замкнутого кастового общества... В таких обществах людям некуда жить и незачем напрягаться.

В нашей истории и сегодняшей жизни есть этому созвучность: русский народ тоже долго задыхался в сословных тисках, которые революция сперва взорвала, а потом в новом качестве законсервировала, одни колхозы чего стоили. Удушье сказывается и доныне...