3 октября 1951 года, Йом Киппур. Стоит раввину отвернуться, как я потихоньку прислушиваюсь к финалу кубка Национальной Лиги - повторная игра после ничьей, "Нью-Йорк Джайантс" против "Бруклин Доджерс". Весь мой капитал - все до последнего цента - мы с Букмекером поставили на "Доджерс". Он придвинулся ко мне поближе, чтобы слышать по радио результат игры.
Битва за кубок 1951 года закончилась серией из трех повторных игр между "Джайантс" и "Доджерс". Хауи болел за янки, но победа "Доджерс" казалась неизбежной. В игре участвовал сам Дон Ньюкомб, ас команды (20:9 за сезон), и лишь днем раньше "Бруклин" со счетом 10:0 всухую разгромил "Джайантс". Дядя Хауи не любил мельчиться. "Букмекер - единственный, кому можно верить", - сказал он и поставил все свои сбережения, 800 баксов (из них 2 мои), на "Доджерс". "Доджерс" вели 4:1 к концу девятого периода. Мы с Хауи подсчитывали выигрыш.
Пренебрегая службой Йом Киппур, мы слушали прямой репортаж матча, пряча транзистор. И вдруг в игре наступил перелом. Затаив дыхание, мы ловим слова комментатора. "Джайантс" вырываются вперед - 5:4! И Русс Ходже вопит на весь эфир: "Кубок у "Джайантс"! Кубок у. "Джайантс"!"
В течение пяти минут мы с Хауи вознеслись и вновь опустились на землю. В те же минуты, когда мы предавались отчаянию, в одном из баров Бруклина заливал свое горе один богатый гандболист и шахматист. Этот расстроенный человек был таким же отчаянным болельщиком! "Доджерс", как и мы. Как все великие люди, он ни в чем не полагался на случай. Прежде чем рискнуть, он изучал и анализировал каждую деталь своих планов и инструментов. Речь идет о знаменитом грабителе банков, величайшем специалисте "по входам и выходам", Уилли Саттоне.
Накануне Уилли совершил побег из тюрьмы в Пенсильвании и скрывался в пуэрториканском районе рядом с Флэтбуш и Четвертой авеню в Бруклине. Как всегда, Уилли заранее все спланировал. В тюрьме он изучил испанский. Он знал, что в этом районе люди читают газеты только на испанском языке, а в них они вряд ли обнаружат его фотографию, помещенную в ведущих газетах Нью-Йорка.
В тот день, когда «Джайантс» разбили «Доджерс», Уилли смотрел игру по телевизору. На стадион он не пошел, опасаясь, что среди зрителей могут оказаться полицейские. В своих воспоминаниях он пишет об этой игре:
«Я смотрел финал 1951 года в таверне, которая находилась в одном квартале от бруклинского полицейского участка... Глядя на то, как Томсон добивает «Доджерс» никогда в жизни я не был более несчастен. Я готов был пойти в участок и сдаться. Болеть за «Доджерс» - значит cокращать себе жизнь. Даже когда они выигрывают, как в 1952 году, то заставляют тебя перенервничать до смерти» (Квентин Рейнолдс, «Я, Уилли Саттон»).
Если этот матч так подействовал на Уилли, что один из величайших в истории мастеров по ограблению банков и побегам из тюрьмы был готов сдаться полиции, легко представить, что испытывали такие простые смертные, как мы с дядей Хауи. В наше время, как утверждается, показатели японской бейсбольной команды «Джайантс» непосредственно влияют на биржевой индекс «Никкей». Когда «Джайантс» побеждает, индекс Никкей повышается. В Соединенных Штатах сегодня вряд ли найдется настолько обожаемая бейсбольная команда, как «Доджерс» в 50-х или сегодняшние «Джайантс» в Японии. Любопытно было бы изучить влияние «Чикаго Буллз» на курс государственных обязательств США на Чикагской фондовой бирже.
Уилли Саттон - идеальный пример того правила, что «успех в любом деле требует тщательной подготовки каждой детали и абсолютной сосредоточенности». Прежде чем ограбить банк, Уилли неделями и месяцами изучал его. Он переодевался в форму полицейского и настолько идеально входил в эту роль, что отвечал на обращения граждан и регулировал дорожное движение.
В свое время отец обратил мое внимание на те страницы мемуаров Уилли «Где были деньги», на которых описывались его методы подготовки:
«Я обожал перевоплощаться. Я всегда был настолько поглощен предстоящим делом, что, едва надев полицейскую форму, уже чувствовал себя полицейским. Я оставлял машину в паре кварталов от банка и шел к нему, автоматически фиксируя глазами двери каждого магазина. Нередко ко мне обращались с вопросами, как пройти туда-то. Несколько раз водители обращались ко мне с просьбой разрешить оставить машину в месте, запрещенном для парковки, - им только сбегать на минутку в магазин. Я сурово отчитывал их: как можно просить полицейского нарушить правила? «Впрочем, если вы объедете вокруг квартала и вернетесь через пару минут, меня здесь, скорее всего, уже не будет».
Однажды в Филадельфии я в полицейской форме переходил улицу в людном месте, и меня остановил патрульный полицейский. Капитан долго распекал меня за расстегнутый воротник. Мне было очень стыдно - «да, сэр, слушаюсь, сэр, совершенно недопустимо, сэр» - не потому, что полицейский остановил меня возле банка, который я собирался ограбить, а из-за того, что меня отчитал старший по званию. Я был весьма примерным полицейским до последней секунды, пока снова не превращался в вора» (Уилли Саттон, Эдуард Линн, «Где были деньги»).
Любимой поговоркой Уилли было: «Есть план». Почти вся полиция единодушна в том, что в разработке и исполнении планов ограбления банка еще не родился равный Саттону. Он учитывал риск и всегда искал слабое место в охранной системе банка. Его первое ограбление, совершенное в универсальном магазине в возрасте десяти лет, было тщательно спланировано. Когда его посадили, все свободное время он посвящал проблеме выхода из тюрьмы либо путем побега (для этого он изучал чертежи тюрем), либо в результате суда (для этого он изучал судебные прецеденты). Он нигде не учился, зато изучил благодаря тюремным библиотекам психологию, литературу, философию, медицину и право. Его юридические штудии вполне оправдали себя, когда он добился помилований после десяти лет изучения судебных прецедентов. Его адвокаты к этому времени давно сдались. Если хотите добиться успеха в биржевых спекуляциях или в любом другом деле, будьте так же целеустремленны, как Уилли.
«Тройственный союз»
В юные годы мы с двумя приятелями составили план, как разжиться карманными деньгами. Купальни Брайтон-Бич примыкали к общественному пляжу. В дни национальных праздников - Дня Поминовения или Четвертого июля - на пляже собиралось более двух миллионов человек. Разносчики сновали по пляжу с 25-килограммовыми коробами мороженого и льда. Шла бойкая торговля прохладительными напитками. Мы втроем организовали товарищество по сбору бутылок, брошенных отдыхающими на берегу. За каждую сданную бутылку мы получали два цента, и в хороший день наша усердная команда - Стив, Рене и я - зарабатывала 15-20 долларов (около 300 долларов в сегодняшнем масштабе цен).
Добычу мы таскали в картонных коробках. Однажды, усталые и разгоряченные, мы с партнерами остановились на висячей мостовой освежиться холодными напитками и подкрепиться лепешками. Пока мои партнеры делали заказ, я держал коробку. Замечтавшись, я не придал значения тому, что моя коробка потяжелела. Внезапно, как гром среди ясного неба, грянул вопль продавца: «Полиция!» - и он крепко ухватил меня за руку. Полицейский не заставил себя ждать.
В коробке среди пустых бутылок оказались бутылки минеральной воды, оранжада, имбирного пива и лимонада.
- Парень, тебе всего-то лет восемь, а ты уже воруешь! Что же будет, когда ты вырастешь? Скажи мне свое имя. Сейчас заполню на тебя карточку как на малолетнего преступника и сообщу родителям.
- Но это не я! Это друзья мне подкинули!
- Тогда держись подальше от таких друзей.
Когда я рассказал отцу обо всем, что случилось, он вспомнил историю о быке, которого держали на бойне в те дни, когда он там работал. «Бык заходил на помост и шел в убойный цех, как будто это было лучшее место в мире. Все стадо двигалось за ним. Только почему-то он каждый раз умудрялся затеряться в суматохе и снова оказывался внизу помоста, чтобы увлечь за собой новые жертвы. Тебе в жизни встретится немало таких «друзей». Если хочешь жить долго и счастливо, держись от них подальше. Если не уверен в человеке, убедись, пойдет ли он с тобой по помосту до конца».
Рынки склонны вести себя так же, как тот бык-предатель». Нескольких заманчивых движений в одном направлении вполне достаточно, чтобы убедить инвесторов совершить ошибку. Таким же образом нередко управляются рыночные котировки [Котировка - установление курса ценных бумаг на фондовой бирже - Прим. ред.] на экранах, чтобы создать благоприятное впечатление, а ребята в офисах тут же начинают мычать: «Симпатичный помост!»
После этого первого опыта партнерства в Брайтоне мне встречалось множество «друзей», которые норовили завести меня на бойню, предлагая обычно налоговые льготы на инвестиции. Друг заявляет, что вкладывает все свои сбережения в сделку с человеком, которого считает лучшим в бизнесе. Основываясь на его заверениях и желая получить налоговые льготы, я вкладываю деньги, и вдруг оказывается, что приятель решил воздержаться от участия в сделке. Не то чтобы эта сделка сама по себе была убыточна - просто подвернулась другая возможность, и он вложил все деньги. В девяти случаях из десяти результат предсказуем: я теряю все вложенные деньги и, кроме этого, право на налоговую скидку, в которой и была главная привлекательность сделки. На моей памяти инвесторы теряют на сделках, сулящих налоговые льготы, больше, чем, пожалуй, от любого другого вида мошенничества.
Кинув меня подобным образом, мои партнеры великодушно предложили мне заключить пари на партию в теннис.
Я должен был играть левой рукой в паре с левшой Стиви, который должен был играть правой рукой. Рене играл против нас двумя руками - по две подачи каждой, плюс 15 очков форы. Играли до 21 очка. Условия оговорены, деньги положены в шляпу, судья назначен. Однако с самого начала игры стало очевидно, что мой партнер сдает игру, играя против меня. Он подавал все время в аут, а отбивав ударами, за которые начислялись штрафные очки. Я выгнал его с площадки. Таким образом, бороться мне пришлось и с противником, и с партнером, отдав 17 очков форы: я потерял еще два очка, прежде чем понял, что происходит. В конце концов мне удалось сравнять счет 18:18» и на этом матч прекратился. Физический перевес был явно на стороне противников, поэтому мне никогда бы не удалось получить свои деньги. Но никогда в жизни я не проявлял большего героизма, чем в этой игре. Это многому научило меня.
Во-первых, игру «сдают» чаще, чем кажется. Подобный предложения звучат зачастую весьма убедительно: «Ну как! молодой человек, хотите выиграть с перевесом в 50 очков, опозорить противника и окончить колледж в следующем году нищим? Или дадите ему возможность сохранить достоинство, будете играть не в полную силу, выиграете с перевесом в 40 очков и станете богатым человеком?» Кажется, что в этом плохого?
Во-вторых, какой бы верной ни казалась биржевая сделка, всегда существует вероятность провала. Зачастую реальное положение дел далеко не так хорошо, как кажется. Сделка, которая представляется невероятно выгодной, скорее всего, нереальна, или, как выразился Деймон Раньон:
«Сынок, сколько бы ты ни повидал, чему бы ни научился, всегда помни одно: найдется парень, который покажет тебе новую, нераспечатанную колоду карт и предложит пари на то, что из нее выскочит валет пик и нальет тебе в ухо пива. Сынок, не принимай пари, иначе окажешься с полным ухом пива» (цит. по: Дэвид Спэньер, «Что творится в голове у игрока»).
Глава вторая. Паника и "худу"
Паника на Уолл-стрит - такое же явление природы, как смерч в прерии.
«Искусство инвестиции»
Скотт Джоплин прекрасно чуял Уолл-стрит. Недаром его «Уолл-стрит Рэг», написанный в 1908 году, предварен пометкой: «Паника на Уолл-стрит, брокеры предаются; печали» (Скотт Джоплин, «Избранные сочинения»).
Каскад диссонирующих синкопированных малых и уменьшенных септаккордов в до мажоре, охватом в три с половиной октавы, прекрасно передает хаос и отчаяние на Уолл-стрит во время паники 1907 года, которая, несомненно, вдохновила композитора.
В самый ее пик в октябре 1907 года проценты по займам доходили до 150 годовых, банки лопались по всей стране. Заверенные чеки и наличные принимались с надбавкой в 5%. Уолл-стрит атаковали толпы вкладчиков, требующих платежей от своих банков. По всей Америке закрывались фондовые рынки и биржи. Первое издание сочинения Джоплина вышло с иллюстрацией на обложке, изображающей возбужденную толпу, осаждающую Нью-Йоркскую фондовую биржу и казначейство.
Джесси Ливермор дает прекрасное описание пика Великой паники 24 октября 1907 года. Он сравнивал ее с «... опытом во время школьного урока, когда мышь помещают под стеклянный колпак и выкачивают из-под него воздух. На ваших глазах у несчастного животного учащается дыхание, бока вздымаются, подобно мехам, пытаясь восполнить недостаток кислорода. Мышь начинает задыхаться и умирает. Вот о чем я вспомнил при виде толпы у стойки по выдаче наличности! Наличных денег нет нигде, акции невозможно продать, потому что их никто не покупает. На мой взгляд, в этот миг наступает крах всей Уолл-стрит» (Эдвин Лефевр, «Воспоминания биржевого брокера).
Промышленные индексы Доу на 16 октября упали до 53 (на 7 января Доу составлял 96,37!). Падение в среднем на 45% может быть очень болезненным, особенно если большинство спекулянтов работают при марже всего в 10%, что было в те годы обычным делом.
Атмосфера бизнеса в 1907 году - хорошее напоминание о том, как мало изменились силы, управляющие рынком. Землетрясение и пожар в Сан-Франциско в 1906 году и русско-японская война 1904 года отвлекли миллиарды от производительного капитала. Крах «Барингс» в 1890 году - еще одно напоминание о дамокловом мече. Благоприятные условия для бизнеса и небывалые урожаи вызвали повышение процентных ставок. Новые и новые выпуски акций расхватывали, как горячие пирожки, цены на них достигли рекордной отметки. Но 14 марта 1907 года крупные сделки упали с 10 до 25%, Доу снизился с 83 до 76.
Отношения политиков с биржей во время паники 1907 года до жути напоминает сегодняшний откат. Цены продолжали падать во всем мире, журнал «Экономист» назвал это «крупнейшей финансовой катастрофой в Нью-Йорке с 1857 года» (Форест Дэвис, «Сколько стоит Уолл-стрит»). Наблюдая этот спад после десятилетия ненасытного обогащения и сверхприбылей богачей, президент Рузвельт сделал заявление, которое могло бы прозвучать и сегодня из уст любого популиста: «Некоторые преступники, сколотившие огромные состояния, вступили между собой в сговор с целью вызвать максимально возможные финансовые затруднения». Заявление, сделанное министром финансов в 1995 году в разгар мексиканского кризиса: «Меня совершенно не волнуют богачи, которые могут пострадать от спада» - до странности похоже на ответ президента Рузвельта крупнейшему финансисту, который пытался получить льготы для Моргана: «Меня не интересуют ваши богатые друзья». Влияние Рузвельта на рынки стало настолько отрицательным, что когда он всего лишь заявил: «Честность - лучшая политика», вкладчики по всей стране ринулись требовать свои деньги от финансовых учреждений.
В XIX веке паника на Уолл-стрит была подобна морским волнам, захлестывающим тонущий корабль. Типичное описание этого события можно увидеть у Генри Клюза. Он замечает, что в 1837 году «цены упали до нуля», а паника 1857 года была еще страшнее (Генри Клюз, «Пятьдесят лет на Уолл-стрит»). Вот впечатление нью-йоркского брокера о биржевой панике: «Стадо, несущееся по прериям Дикого Запада, менее подвержено гибельным неожиданностям и беспорядочным метаниям» (Джон Фергюсон Хьюм, «Искусство инвестиций»). Сводка получивших наиболее печальную известность биржевых паник. ХIХ века дана в таблице 2.1.
Эти источники - единственное, что дает представление о тех днях, когда не существовало индексов курсов акций. Однако для понимания таких всеохватывающих явлений, как биржевые паники, необходимы точное определение и математическое описание. Математически я определяю биржевую панику как всякий день, в который при закрытии торгов индекс Доу-Джонса упал в цене как минимум на 10% относительно самого высокого показателя индекса на момент закрытия торгов за предыдущие 30 календарных дней (перекрывание не допускается). Приводимая ниже сводка данных подтверждает, что в 30-е годы количество паник достигло 38, а последний раз они имели место в 80-х годах - 4 за все десятилетие, согласно данному критерию. В 90-е годы паник практически не было.