В системе гражданских отношений ненасилие — это прежде всего борьба за справедливость, за права человека, за власть, но без применения силы и причинения вреда, прежде всего физического. Вместе с тем ненасилие нельзя рассматривать только как разновидность борьбы, которую стоит избрать из соображений целесообразности и эффективности. Ненасилие не сводится лишь
Подробнее о различных формах насилия: Фромм 9. Душа человека. М., 1992.
к отказу от насильственных действий, от применения силы, а в позитивном плане включает в себя уважение и утверждение гражданских прав личности. Можно сказать, что ненасилие — это фиксируемый порог терпимости к другому, к тому, что не есть Я. Благодаря ненасилию становится возможным перенести в сферу общественной практики этические нормы любви и правды. Таким образом, идея ненасилия предлагает своеобразную концепцию человека, где он становится высшей ценностью.
Проблема ненасилия всегда была предметом внимания мировых религий. Своеобразие буддизма и других восточных религий, не допускающих абсолютного размежевания добра и зла, — в однозначности внутренней установки: не нанести ущерба, не допускать никакого насилия. Христианская культура и ислам видят в ненасилии идеал социальной гармонии и справедливости. В этих культурах идея Ненасилия включается в систему гражданских отношений.
В центре внимания европейской культуры всегда был идеал ненасилия, сформулированный в Нагорной проповеди Иисуса Христа в качестве средоточия духовных усилий человека. Как бы возражая ветхозаветному «Око за око, зуб за зуб», Иисус Христос утверждает: «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Бесконечно мудрый, но трудновыполнимый завет.
Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам понятны и одновременно парадоксальны: они, казалось бы, противоречат здравому смыслу, природным инстинктам и социальным мотивам человека и поэтому воспринимались и воспринимаются, мягко говоря, скептически. Люди склонны считать, что Нагорная проповедь предназначена для идеального мира, и нужно быть святым, не от мира сего, чтобы принять ее логику. Однако этот способ поведения по заповеди не меняется из-за того, что требуется действовать в реальном мире, в котором принято «бить по щекам»
Апостолами этики ненасилия в XX в. считаются Махатма (Мохандас) Ганди, Мартин Дютер, Кинг, Лев Толстой, а также А. Швейцер,Д. Фейхи, Д. Шарп. Для Ганди ненасилие было не просто политической тактикой борьбы за освобождение Индии от метрополии. Ненасилие - это основополагающий принцип целостности его мировоззрения. Принцип, который находит воплощение в идеалах благоденствия, самоуправления общин, ненасильственного гражданского сопротивления Уместно напомнить в этой связи и максиму Л. Толстого о непротивлении злу силою. Толстой и его последователи не только называют насилием всякое заставление—принуждение, но и отрицают любое внешнее понуждение как насилие. «Толстовцы» настолько идентифицируют понятия «насилие» и «зло», что сама проблема непротивления злу насилием интерпретируется ими как непротивление «злу злом». Из всей сферы
волевого заставления толстовцы признают только самопринуждение (в форме насилия над своим телом). Что же касается других аспектов принуждения (например психического), толстовцы тоже отвергают их как зло, насильственное вмешательство в чужую жизнь. Каким же образом в таком случае воспитатель может понуждать ребёнка, подростка, молодого человека отказаться от вредных привычек, скажем, от наркотиков: ведь это будет «насильственное вмешательство в чужую жизнь»?
В конце ХХ века — века насилия и жестокости, войн и преступности — концепция ненасилия становится особенно актуальной. Для современной концепции ненасилия характерны, по мнению А.А, Гусейнова, по крайней мере, два важных момента. Первый: ненасилие органически увязано с борьбой за справедливость; оно рассматривается как наиболее действенное и адекватное средство в этой борьбе. Ненасильственная борьба становится единственно возможным, реальным и эффективным путем к добру и справедливости. Она вносит изменения в мир, является началом нового — справедливого, отвечающего идеалам любви и правды, — типа отношении между людьми.
Ненасильственная позиция сегодня, как и две тысячи лет назад, требует героизма, но это не героизм долготерпения, а героизм ответственного поведения. В свете такого понимания евангельская заповедь непротивления злу означает новые требования:
- не подчиняться несправедливости, оказывать сопротивление;
- не прибегать к ответному насилию;
- «подставляя другую щеку», обращаться к совести человека; принуждая его к изменению.
Второй: ненасилие, способное преобразовать отдельного человека и межличностные отношения, носит социальный характер, вторгаясь в отношения гражданского общества; оно способно также преобразовывать общественные институты, взаимоотношения больших масс людей, классов, государств. Сторонники ненасилия убеждены, что даже политика — этот «отчий дом» организованного и легитимного насилия — может быть кардинально преобразована на принципиально ненасильственных основах и что от этого преобразования она только выиграет.
У этики ненасилия, обосновывающей моральные преимущества ненасилия, есть ряд аргументов. Во-первых, отвечая на насилие насилием, злом на зло, мы не боремся с ними, так как не утверждаем добро, а только увеличиваем количество зла в мире. Во-вторых, ненасилие разрывает «обратную логику» насилия, порождающего эффект «бумеранга зла» (Л. Толстой), согласно которому, содеянное тобой зло обязательно вернется к тебе. В-третьих, требование ненасилия ведёт к торжеству добра, поскольку способствует совершенствованию человека.
В-четвертых, не отвечая назло насилием, мы противопоставляем ему силу, ибо способность «подставить щеку» требует гораздо большей силы, чем просто «дать сдачи».
Одна из важнейших особенностей ненасильственной стратегии поведения заключается в том, что человек при этом берет на себя ответственность за зло, царящее в мире. Чтобы возлюбить врага, открыть себя для отношений сотрудничества, индивид должен осознавать собственную, причастность к насилию, честно признаться, что и он сам мог бы оказаться на месте того, кого он считает насильником и врагом. Таким образом, ненасилие — не поощрение зла и не трусость, но способность достойно противостоять злу и бороться с ним, не роняя себя и не спускаясь до уровня зла. Ведь ненасильственный путь предполагает: во- первых, решение всех социальных и политических вопросов путем сотрудничества и договоренностей; во-вторых, легитимное, массовое, активное сознательное участие граждан, вовлеченных в этот процесс; в-третьих, высокий уровень культуры и исключительное напряжение нравственных сил граждан. Наверное, поэтому, у этики ненасилия так много сторонников — и идеологических, и практически действующих в рамках различных движений (хиппи, пацифисты, «зеленые» и др.)
Вместе с тем не следует сбрасывать со счетов и аргументы у сторонников насильственной борьбы со злом. Конечно, мало кто сомневается, что ненасилие лучше, чем насилие. Даже те общественные движения и институты, которые практикуют насилие как норму социальных отношений, и те теории, которые оправдывают его, не столько считают насилие позитивным явлением, и желаемым состоянием, сколько принимают его как данность. В то же время в концепции ненасилия они видят лишь утопичную, красивую мечту, которую нельзя использовать. Главный аргумент противников ненасилия, одновременно защищающий насилие, — это безнаказанность зла в условиях ненасилия.
Оперируют они, в основном, конкретными примерами, но примеры эти весьма убедительны. Действительно, разве насильственная борьба с оккупантом и агрессором не есть добро? Что было бы, если бы во время Великой Отечественной войны наш народ, исповедуя этику ненасилия, подставлял бы «другую щеку» фашизму? Или самооборона от напавшего на тебя преступника? А разве содержание его в тюрьме не есть насилие и не следует ли поэтому нам вовсе отказаться от этого, а заодно и вообще от борьбы с преступностью и терроризмом? Так что у сторонников «добра с кулаками тоже есть своя, весомая точка зрения.
Еще один недостаток противники этики ненасилия видят в ее, на их взгляд, слишком благостном представлении о человеке. Теория и практика ненасилия действительно акцентирует внимание на присущем, человеку стремлении к добру, рассматривая эту склонность в качестве своеобразного архимедова рычага, способного перевернуть мир. Однако они вовсе не считают, что добро исчерпывает нравственную сущность человека, более того они склонны признать, что человеческое поведение может быть
источником зла. Но считать человека полностью злым существом — значит клеветать на него. Считать же его только добрым — значит льстить ему. Именно такую ошибку допускают те, кто утверждает, что каждый человек - или хищный «волк», склонный к разрушению и насилию, или покорная «овца», не способная постоять за себя (Э. Фромм). Только признание моральной амбивалентности, двойственности природы человека выражает справедливое отношение к нему.
Именно такая, сугубо трезвая, реалистическая концепция человека является исходной основой, гарантией действенности и, более того, «технологической парадигмой» ненасильственной борьбы, которая делает ставку на доброе начало в человеке. Это доброе начало можно усиливать (путем культивирования) и приумножать (путем сложения). Ненасильственная борьба предлагает путь, стратегию и тактику такого усиления и приумножения добра. Таким образом, ненасильственные акции как альтернативный и покорности, и насилию способ поведения в конфликтной ситуации вполне могут быть расценены как «конкретная тактика добра в борьбе со злом, практическая этика любви и сотрудничества» (А.А. Гусейнов).
Для этого необходимо, чтобы и сторонники насилия, и все мы смогли: а) отказаться от монополии на истину, признавая, что все могут ошибаться; б) осознать, что каждый вполне мог бы быть на месте своих оппонентов, и под этим углом зрения критически проанализировать свое поведение и то, что могло бы в нем провоцировать враждебную позицию оппонентов; в) исходя из убеждения, что человек всегда лучше того, что он делает, и что в нем всегда сохраняется возможность изменений, искать такой выход, который позволил бы оппоненту сохранить достоинство, не унижая его; г) не настаивать на своем, не отвергать с ходу точку зрения оппонента, а искать приемлемые решения; д) пытаться превращать врагов в друзей, ненавидеть зло, но любить людей, стоящих за ним. Очевидно, что подобная тактика ненасильственных действий актуальна и реальна не только в гражданственных, но и межличностных отношениях. Она не ставит задачу преодолеть зло насилия, ибо это невозможно (насилие органично человеческой природе и, как проницательно писал М. Л. Кинг, «бесконечная гражданская война бушует внутри нас»), а объявляет ему вечный бой. И педагог может и должен показывать детям, что бой этот не безнадежен.
В плане позитивного социального действия ненасилие имеет три аспекта: непротивление, пассивное сопротивление, активное действие. Нет сомнения, что именно последнее содержит в себе наиболее конструктивный потенциал и является залогом успеха в утверждении идеалов гражданского общества и социальной справедливости.
К сожалению, существует устойчивый стереотип, рассматривающий ненасилие как социальную пассивность и психологическую трусость, отсутствие мужества. Это обвинение никак
нельзя считать справедливым. Прежде всего, следует провести различие между понятиями силы и насилия. Сила является неотъемлемым и фундаментальным свойством бытия человека, проявляющимся в самых разных формах (борьба за существование, реакция самообороны, проявление политической силы и др. ). Сила может проявляться как в насилии, так и в ненасильственных действиях. Разница между ними в том, что насилие — это разрушительной сила, точнее даже, саморазрушительная, ибо в конечном счете оно оборачивается против самого себя. Ненасилие же является позитивным, конструктивным выражением силы: оно тоже сила, но при этом более сильная, чем насилие.
Ненасилие нельзя также путать с пассивностью. Пассивность представляет собой вызванную отсутствием силы капитуляцию перед несправедливостью. По сравнению с ней даже насилие в качестве ответа на несправедливость является более: предпочтительным: это конечно ложный, путь, но все-таки путь активного неприятия и борьбы со злом. В отличие от пассивности ненасилие, помимо огромной внутренней работы и духовной активности, направленной (не в последнюю очередь) на преодоление страха, предполагает продуманную наступательную тактику, технологию противостояния злу и воздействие на людей и институты с целью вызвать, изменение в их позиции.
К сожалению, многие идеологии в частности идеология классовой борьбы, националистических движений, религиозно-фундаменталистских направлений, культивируют и освящают насилие, однозначно связывая его с борьбой за социальную справедливость. Революционное насилие считалось и при некоторых режимах считается даже чистилищем, через которое надо пройти трудящимся, чтобы сбросить с себя мерзость эксплуататорского строя. Поэтому во имя оправдания насилия освящения социальной ненависти необходимо представлять ненасилие как форму трусливого смирения перед воинствующим злом, дискредитировать его, как пассивное и жалкое непротивленчество.
Желательно, чтобы учитель сумел показать ученикам, что в действительности пассивность и смирение - не синонимы насилия; напротив, они являются условием и порождением насилия. Пассивность — это позиция человека, который не дорос до насилия. Ненасилие же — поведение человека, который перерос насилие и поднялся на более высокую ступень преодоления страха. Причём помимо преодоления «животного страха» ненасилие требует еще и особой духовной стойкости: смелость, мотивированная злобой и мстительностью, трансформируется здесь в этически более высокую и психологически более трудную смелость, мотивированную любовью и справедливостью. Поэтому ненасилие — это сила бесстрашия, любви и правды, сила в ее наиболее чистом созидательном и полном проявлении, направленная на борьбу против зла и несправедливости.
Ненасилие органически сопряжено с мужеством, которое в условиях ненасилия поднимается на новый уровень, обретая адекватную этике гражданственности форму.
Традиционно мужество считалось добродетелью мужчин: (о чем, в частности, свидетельствует и русская этимология слова), а основной областью общественной деятельности, в которой формировалась и практиковалась эта добродетель, являлась война. Аристотель видел в мужестве высший добродетельный способ поведения человека в бою, который и несовместим с безумной яростью, и требует преодоления органического страха.
Однако оказалось, что военное сражение — не единственная сфера мужества. Не мёнее важно его проявление в гражданской жизни, причем здесь представление о мужестве расширяется. Во-первых, мужество начинают связывать с общественной деятельностью, борьбой за социальную справедливость в широком смысле — не только на поле брани. Во-вторых, оно лишается своего сугубо мужского предназначения и обретает статус общечеловеческой добродетели равно украшающей и женщин, и мужчин. Именно ненасильственный этический подход «отрывает» мужество как личностную добродетель от войны, и воинской деятельности и превращает его в сознательно и целенаправленно культивируемую гражданственную установку.
Таким образом, ненасилие- это не абстрактная норма, которую остаётся лишь употреблять в дело, не состояние, которое кем-то и когда-то может быть достигнуто. Оно прежде всего представляет собой ненасильственную, направляемую силой любви и правды борьбу против зла и несправедливости:—как в собственной душе, так и в мире. Это - не усилие, которое должно привести к истине, а истина, которая состоит в усилии. И мужество, которое требуется для ненасильствённой борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом мире.