В XV веке Российское государство становится правопреемником византийского православия. Расширение идеологического геопространства приводит к новому уровню оценок текущей социальной политики, где происходит учет интересов не только внутриполитических сил и взглядов оппозиции (светской и конфессиональной), но и западных и восточных соседей.
Расширение российского геополитического пространства повлекло за собой и изменение идеологии управления в самом государстве. Выражением ее стала теория монаха Филофея о Москве как о «третьем Риме» (XVI в.), где «освященная» персона царя обязана была заботиться о своих подданных[98], причем не только в пределах своего государства. Новая для России государственная идеология управления строится не на положениях номоканона, а на рациональных принципах пользы, нашедших свое отражение в римском праве. Все это внесло определенные коррективы в подходы к социальной справедливости. Милосердие возводится в ранг государственных добродетелей, которое, в свою очередь, является необходимым общественным условием для сохранения «закона и укрепления царства»[99]. Поддерживать нищих в тяжелый для них час необходимо, поскольку «и они будут в тяжелый час твоей опорой. Так ты сохранишь свой закон и укрепишь свое
царство»[100].
Значительную роль начинают играть не только теологические, но и светские идеологемы справедливости в отношении ближних, к которым причисляют как традиционных субъектов (клиентелла церкви), так и бояр, служилых людей, тягловое население. Светские представления о справедливости выстраиваются на основе исторического контекста прошлого, которое начинает выступать в качестве оценочной категории текущей социальной политики власти. Большое значение здесь имеют вопросы распределения и перераспределения, что находит отражение в литературных памятниках тех лет.
М. Грек в посланиях к Ивану Грозному обосновывает новые критерии справедливого государственного правления, которые выстраиваются на примерах античной истории, Ветхого и Нового Заветов. «Праведный царь» уже не тот, кто только выполняет все христианские заповеди в отношении людей церкви, как мы это видели в наставлениях прошлого периода, а тот, кто царствует «в глубоком мире и тишине»[101]. Это достигается «праведностью», соблюдением необходимой обрядности, правящей литургией, но и «прилежным попечением о подчиненных». В разряд «подопечных» попадают помимо вдов, сирот и убогих «знатные князья и бояре», «воеводы, храбрые воины». Спасительные заповеди, которым должен следовать монарх, помогут ему творить праведный «суд и правду», что позволит обеспечить блаженство не только в будущем, но и в «настоящем».
Государственная справедливость, милосердие государя как основа порядка находят отражение в Посланиях Ф. Карпова (конец XV – начало XVI вв.). Правда и законы должны быть основой порядка, предотвращать «бесчинства». Однако, приводя изречения апостола Павла, Карпов подчеркивает, что закон обязан не только карать, но и поддерживать «малодушных», «слабых». Поэтому государственное управление должно включать в себя и определенные «милости». Именно на сочетании «правды» и «милости» достигается социальная стабильность: поддержка нуждающихся, «слабых», контроль «бесчинных». Именно таким должно быть государственное управление, а следовательно, мир и порядок в обществе.
В этой же логике обосновывает необходимость проведения социальной политики в отношении нищенствующих И. Пересветов. Забота о социально уязвимых слоях населения является не только христианским догматом, но и обязательным условием «социальной политики», направленной на стабильное существование государства. Рассуждая о государственном управлении молдавского царя Константина, Пересветов обращает внимание на то, что обнищание воинства, переход их в другую социальную группу приводят к государственным конфликтам, переходящим в междоусобную войну1.
Тематика идеологии социальной политики не ограничивалась только вопросами справедливого управления. От власти требовалось решать и текущие актуальные проблемы, связанные с массовым голодом, с различными формами социальной патологии, которыми являлись алкоголизм, разбой, профессиональное нищенство.
Ермолай-Еразм, церковный деятель и публицист, уже в середине XVI в. ставит вопросы о налогах как мерах, позволяющих устранить массовый голод. По его мнению, одно «тяглое бремя» позволит крестьянству дать больше хлеба, а постоянный «оброк», «ямские поборы» и другие виды налогов приводят только к обнищанию крестьянства.
Меняется отношение к институту нищенства. В нем видят не только святость, как это было декларировано церковью, но не
нормальное состояние образа жизни человека, противоречащее общественным представлениям о жизненном сценарии личности. К нищему как субъекту подходят с позиций «возможности-невозможности» быть ему как все, т.е. его идентифицируют по отношению к феноменам социального мира, где человек рассматривается как деятель, представитель определенного слоя, носитель определенных норм и ценностей.
В этой связи характерны Судебники, в которых институт нищенства подвергается официальному осуждению. Ограничительными факторами являются социальный статус, возраст, источник «питания». Исходя из этого, определяются полномочия суда. Законными людьми Церкви, попадающими под святительский суд, согласно Судебнику 1550 г., являлись следующие категории: «попы», «дьяконы», «чернецы», «старые вдовицы», «нищие, которые питаются от Церкви Божьей милостью».
Дальнейшее развитие общественно-правовой мысли в области помощи нуждающимся осуществлено в Стоглаве (1551). Стремление упорядочить «скитающихся по миру» заставляет выделить из них наиболее массовые группы: чернецов и черниц, попов, мирян, а также «строи со святыми иконами».
Всех нуждающихся условно поделили на две большие группы, каждую из которых в той или иной степени брали под патронаж государство и церковь. Таким образом, определялись структурно-типологические категории нуждающихся.
В первую группу попадали чернецы и черницы. Они подлежали переписи с тем, чтобы направить их в общие монастыри. Находясь под началом «духовных пастырей», они должны были пройти обучение «страху божию и житию чернеческому», после чего здравых телом «посылали в монастырские службы». Больных же и старых чернецов оставляли в общих монастырях, «устраивали в больницах пищею и одеждой» за счет государственной казны. Если здоровые чернецы могли «трудитися» и «служити» «за свои вклады», то черницам, и здоровым, и больным, «вклады давали» из «царской и святительской» казны, правда, на тех же основаниях, «как ему царю и государю, Бог известит»[102].
Регламентируя жизнедеятельность не церковных людей, закон определял следующие категории нуждающихся, попадающих под патронаж и контроль со стороны государства: прокаженные, колосные, «престаревшиеся», «в коробех лежащие», «на тележках и на санях возящих», «не имущих главы где подклонити». В отношении них предусматривались перепись, строительство мужских и женских богаделен по городам, приставление к ним «здравых строев» и «баб стряпчих». Финансирование подобных заведений предполагалось осуществлять за счет «милостыни боголюбцев».
К середине XVII в. происходит переориентация социальной политики в государстве. Соборное уложение 1649 г., направленное на секуляризацию церковной власти, смещает акценты в подходах к государственному милосердию. В нем все больше и больше места занимают светские тенденции в организации и идеологии социальной помощи.