Сегодня было очередное обследование. С каждым разом проходить их становится все легче. Наверное, вошло в привычку, как регулярно бывать у дантиста. Досадно только, что забыть о болезни удалось всего на пару месяцев. Я вытеснила ее из памяти и продолжала жить. Перестала ежедневно осматривать и ощупывать себя, чтобы не свихнуться. Теперь домашние осмотры я предпринимаю только накануне визита к профессору Харрисону, чтобы убедиться, что жаловаться мне не на что. Так мне спокойнее. Что я терпеть не могу, так это подозревать, что шишка на спине – рак позвоночника, легкое покашливание – симптом рака легких, а каждая мигрень – верный признак опухоли мозга. С какой стороны теперь ждать атаки – неизвестно.
Сегодня я решила взять Дейзи с собой в больницу. Ритуал обследования мне уже знаком как свои пять пальцев: если врачи что‑нибудь заподозрят, то возьмут анализы. Результаты будут готовы через пару дней. Сейчас я в таком состоянии, что мне вряд ли назначат экстренную операцию, приказав Дейзи начисто вымыть руки и ассистировать анестезиологу.
После больницы Дейзи собиралась на свой первый праздник, поэтому нарядилась в чудесное платьице, из которого Матильда уже выросла: темно‑синее, бархатное, с отложным кружевным воротничком и манжетами и большим шелковым бантом‑поясом на спине. Вся эта роскошь досталась нам от матери Алекса, давным‑давно ее носила старшая сестра Алекса, Ребекка. В синем бархате, с хвостиком на макушке, Дейзи в больнице вмиг очутилась в центре внимания: все медсестры останавливались поболтать с ней и похвалить наряд. Наверное, после серых напряженных лиц больных смотреть на миловидную девчушку было особенно приятно. Сконфуженная Дейзи в ответ на приветствие каждой медсестры запевала «с днем рожденья», думая, что уже попала на праздник. На день рождения ее пригласили впервые. Матильда охотно рассказала сестричке, что день рождения – это когда дают подарки, играют, поют и едят торт.
– А кода будет товт? – допытывалась Дейзи, а я пыталась объяснить, что пока мы в больнице, но очень скоро уйдем отсюда – прямиком на праздник.
Пока Дейзи пела свою серенаду очередной медсестре (благодаря любезности младшего персонала больницы мой ребенок целый час был под неусыпным надзором), я разговорилась со своей соседкой по очереди, женщиной средних лет. До сих пор в приемной мне случалось говорить только с медсестрами – я опасалась ненароком разбередить свежие раны других пациентов. Но моя сегодняшняя собеседница сама завязала разговор, держалась непринужденно и казалась здравомыслящей.
– Вы сюда только на очередное обследование? – спросила она.
– М‑да, – настороженно отозвалась я. – А вы?
– Я здорова уже шесть лет, – сообщила она, на всякий случай скрестив пальцы.
– Потрясающе! – Вот что я давно хотела услышать! – А я перед обследованиями всегда нервничаю, – призналась я.
– С годами тревога отступает, – заверила незнакомка.
– Кажется, я утратила веру в будущее, – разоткровенничалась я и сама удивилась тому, что вдруг озвучила эту мысль. Только теперь я поняла, что меня по‑настоящему гложет.
– И совершенно напрасно. Я прекрасно понимаю вас, но ведь можно рассуждать и по‑другому. Теперь, стоит мне только встревожиться, я говорю себе: «Ну скажи, что тебе терять? Ты же могла умереть еще два года назад, так что живи себе и радуйся». И странное дело: эта мысль всегда меня успокаивает и вселяет уверенность.
И вправду, такой взгляд на положение вещей оказался для меня совершенно новым. Собеседница придвинулась ближе и дружески похлопала меня по колену.
– Надо научиться дорожить каждой минутой. – Она кивнула на Дейзи, только что забравшуюся на колени к секретарю в приемной: – Какая прелесть! Она у вас одна?
– Нет, вторая дочь постарше. А у вас есть дети?
– Двое мальчишек. Им уже за двадцать, – с улыбкой сказала незнакомка.
– А, вот оно что! – обрадовалась я. – Когда у меня обнаружили рак, утешала только одна мысль: что у меня есть дети. Они с мужем и удержали меня в этом мире. После больницы было так чудесно вернуться домой и обнять всех троих!
– Нет‑нет, когда я узнала про рак, я поступила совсем иначе. Ушла от мужа, стала путешествовать по всему свету, всюду заводить романы и вообще развлекаться вовсю. Даже попыталась пересечь Атлантический океан под парусом – не сумела, конечно, зато попробовала.
Я онемела. Я таращилась на эту пухленькую, темноволосую приветливую женщину, типичную домохозяйку (ну прямо как я сейчас), и прямо‑таки чувствовала, как у меня отвисает челюсть.
– А как же ваш муж?.. Он смирился?
– А что еще ему оставалось, бедному? Думаю, он меня понял. Он был воплощением терпеливости, просто ждал, когда я переболею и стану совсем другим человеком, что в конце концов и случилось. Я вернулась к нему, но ни о чем не жалела и теперь не жалею: никогда в жизни я не чувствовала себя лучше. В кои‑то веки я повела себя как законченная эгоистка, и мир, как видите, не перевернулся. Но повторения мне бы не хотелось.
Сестра вызвала меня. Впервые пристальный осмотр и подробные расспросы показались мне лишними – лучше бы я задержалась в приемной и наговорилась с соседкой. Подхватив Дейзи на руки, я попрощалась, и недавняя собеседница улыбнулась мне. Мне показалось, что нас связали незримые узы. Профессор Харрисон не обнаружил у меня ничего подозрительного. Мы славно поболтали об Ирландии, куда он недавно ездил в отпуск. Я засыпала его вопросами насчет кемпинга (сейчас я пристаю с ними ко всем подряд, рискуя прослыть занудой), но ничего дельного в ответ не услышала. Профессор учинил мне подробный осмотр, словно искал пропажу, а я не знала, найдет он ее или нет. У него всегда теплые, очень мягкие руки, и, если бы не волнение, обследование было бы приятным. Эх, бедная я, бедная…
Как ты и твой загадочный возлюбленный? От вас уже несколько недель нет никаких вестей. Все в порядке? Не хотите провести недельку в Корнуолле? (Шучу, не обращай внимания.)