От Алекса по‑прежнему никаких вестей. Вчера доставили елку, которую он заранее заказал. Елка здоровущая, я с трудом уговорила курьера подержать ее, а сама кинулась рыться в чулане, искать хоть какую‑нибудь подставку. Сейчас елка так кренится в сторону, что по сравнению с ней Пизанская башня выглядит строго вертикальной. С болью в сердце распаковала прошлогодние елочные украшения, в том числе и пять коробок гирлянд, которые Алекс аккуратно свернул, чтобы лампочки не побились. Все в доме покрыто тонким слоем блестящей пудры: девчонки мастерят рождественские открытки и на пудру не скупятся. Если бы нам сейчас вздумалось пройти флюорографию, снимки наверняка оказались бы засвеченными.
Мама только что прислала мне взволнованное письмо, убеждая ни в коем случае не возвращаться к Никки, – парадокс, если вдуматься. У меня уже голова идет кругом, и усталость почему‑то навалилась. Мама вызвалась поговорить с Алексом – она убеждена, будто умеет разрешать конфликты, – но я хочу во всем разобраться сама. Нет, маму я не виню, но лучше дождусь, когда Алекс сам захочет поговорить со мной. Досадно, что нельзя отменить Рождество – так же легко, как я отменю приглашение Никки. На Рождество Алекс вряд ли вернется, разве что захочет повидаться с детьми. Ведь наверняка отчаянно скучает по ним.
Завтра у Матильды в школе праздничный утренник. Еще несколько недель назад, когда все мы были счастливы, Джей пообещал прийти на представление вместе со мной. Наверное, он до сих пор дуется на меня из‑за этого интригана Кевина. Не представляю, как они сейчас живут втроем. Небось плюются, стоит кому‑нибудь упомянуть мое имя. А может, еще хуже – вообще обо мне не говорят. Только одно и радует: Молли увезли на Маврикий, а Матильде досталась ее роль. Теперь моя дочь уже не скромный трактирщик, а сам архангел Гавриил. Матильда в восторге, тем более что от нее ничего не требуется: роль она уже знает назубок. Надеюсь, завтра Джей все‑таки придет. Понятия не имею, как высижу спектакль совсем одна, в окружении супружеских пар.