Итоги и выводы

Итоги и выводы. На глобальные войны мы можем также посмотреть с точки зрения того, что это войны за тот или иной вариант альтернативного будущего. Даже любое элементарное воздействие облегчается, когда есть опора на имеющиеся представления о будущем развитии событий у стороны, которая подвергается воздействию.

Учет этих воззрений позволяет строить более эффективное воздействие. Сложность глобальных инфовойн как раз и состоит в том, что в них делается попытка поменять имеющийся или предполагаемый тренд развития. Украинская оранжевая революция как раз и является примером смены такого тренда. Россия имеет потенциальный тренд развития в виде евразийского вектора. Евразийство как философский подход дает России возможность сформулировать свой собственный глобальный проект (по этому поводу интересно почитать «Континент Евразия» Савицкого, «Основы геополитики.

Геополитическое будущее России. Мыслить пространством» Дугина, «Евразийскую цивилизацию» Орловой). Евразийские идеи будут присутствовать потенциально в экспертной среде до их востребованности более широкими массами населения и политиками. То есть игра «за» или «против» этих идей явно и неявно будет реализовываться во внутренней и внешней политике России.

По сходной модели определенные мифологические структуры из прошлого находят свою реализацию в той структуре общества, которую выстроил Гитлер (см. работы Пленкова «Мифы нации против мифов демократии: немецкая политическая традиция и нацизм, Кунца «Совесть нацистов», Гудрика-Кларка «Оккультные корни нацизма»). Это дало право Лаборатории Сандиа (США) начать работы по мониторингу интернета, чтобы обнаружить разного рода дестабилизирующие идеи будущего, поскольку и Ленин, и Гитлер сначала изложили свои идеи на бумаге и лишь через десяток лет после этого начали воплощать их в жизнь.

По этой модели, трансформации физического пространства предшествует трансформация информационного и виртуального пространств. Мы упоминаем здесь и виртуальное пространство наряду с информационным, поскольку такого рода идеи революционного порядка как раз и должны нести в себе изменения каких-то параметров модели мира. Например, революция 1917 г. строилась на лозунге «кто был никем, тот станет всем», то есть модель мира подвергалась принципиальной трансформации.

Глобальная инфовойна наиболее часто является столкновением более сильного и менее сильного оппонента. В прошлом это мог быть конфликт между империей и колонией, всегда усложненный тем, что империя создавала и удерживала весь символический продукт, тем самым затрудняя формулировку протестных целей на имперском варианте языка. Шмуэль Эйзенштадт увидел в прошлой российской империи модель, при которой центр создавал принудительное разобщение между властными политическими элитами, когда доступ таких элит друг к другу и особенно к центру был ограничен центральной политической элитой (см. его работу «Революция и преобразование обществ.

Сравнительное изучение цивилизаций»). То есть удерживаемая сознательно война между элитами в то же время являлась наиболее удобной моделью управления для центра. Интересно, что русские философы и мыслители (среди них, например, такие, как Лев Карсавин в работе «О сущности православия» и Николай Бердяев в книге «Истоки и смыслы русского коммунизма») видели определенную преемственность в том, что делали большевики.

Карсавин в этом плане, говоря о русском максимализме, подчеркивает «большевизм Петра Великого». Бердяев пишет, что идеология анархизма является созданием слоя высшего барства, а русский анархизм в лице Бакунина, Кропоткина и Льва Толстого приобретает общеевропейское значение. Отсюда мы можем сделать важный вывод: даже существенно трансформируясь, социальная система все равно сохраняет свои принципиальные параметры.

Петр Ершов сформулировал правила коммуникации на сцене, от которых мы можем отталкиваться, выстраивая информационные стратегии в глобальных и локальных конфликтах. Приведем наиболее интересные примеры (из книги «Режиссура как практическая психология»):  «Враг предпочитает не выдавать, а добывать информацию, а поскольку ему приходится выдавать — он выдает ту, которая неприятна партнеру»,  «Сильный слабому скупо выдает информацию, поскольку не видит оснований излишне утруждать себя»,  «Выдавая информацию в деловой борьбе, сильный склонен вдалбливать ее в голову партнера, считая последнего если не глупым, то все же и не слишком сообразительным, хотя, может быть, старательным и исполнительным»,  «Слабый, чтобы противодействовать сильному, вынужден информировать партнера о сложной и трудной ситуации, которая вынуждает его бороться — настаивать на своем.

Хотя в наступлении слабому нужно добыть информацию, практически его слабость обнаруживается в том, что он обильно выдает ее»,  «Чтобы добиться дружественности, нужны непринужденность и щедрость в выдачах информации». То есть типы информационного поведения подчиняются вполне конкретным моделям, которые, как получается, опираются на социальный статус игроков.

Разные аудитории заставляют пропагандистов изымать/вставлять разные куски в единый текст. Для примера возьмем статью Виталия Иванова «На пути к газовому миру», напечатанную в «Известия в Украине» (12.01.2009) и в оригинальных московских «Известиях». Украинский вариант лишился следующих красноречивых пассажей: «Украина проиграла "газовую войну" 2005-2006 гг при том что тогда она ходила у Запада в "любимых женах", а мы, в свою очередь, воздержались от радикальных мер (ну, почти воздержались)». Далее: «Естественно, Украина все равно надеялась, что Запад, как в прошлый раз, прикроет ее воровство и объявит Россию во всем виноватой». Или: «Сам Запад напоролся на то, за что боролся.

Кто помогал Ющенко со товарищи захватить власть? Кто всеми силами лепил из них видных "демократов", "реформаторов" и "европейцев"? Пусть жнут посеянное.

Это очень похоже на историю с Саакашвили, крепко подставившего своих благодетелей. Развязал войну, проиграл ее вчистую, причем проигравшими по факту оказались и США с Евросоюзом, которым пришлось в конце концов проглотить признание Южной Осетии и Абхазии». То есть в данном случае российский газетный бизнес спокойно закрывает глаза на нюансы редактирования, а изнес-интересы оказываются выше политических.

Кстати, и в этом случае явственно проявляется проблема следующего порядка: структура одного плана (информационная), функционируя по иным правилам, разрушает свою исходную структурность. Все как бы замолкают по поводу свободы слова и демократии, когда это мешает финансовым потокам. Информационные потоки не должны пересекаться с потоками финансовыми, чтобы не потерять себя и свою сущность. В ситуации подобного глобального информационного конфликта, а он именно глобальный из-за задействованности множества стран, происходит следующее: включается множество факторов, которые начинают оказывать противоречащее один другому воздействие, что с неизбежностью ведет к хаосу.

Возникает хаос в управлении, хаос в аргументации, хаос в массовом сознании, когда уже трудно понять, кто прав, а кто виноват. Хаос еще можно определить как разрешенность противоположных интерпретаций и противоречащих друг другу фактов.

Это синхронное существование противоположностей и создает неадекватно функционирующее массовое сознание. Стрессовые ситуации обучают только тогда, когда мы можем ими управлять. Когда же они достигают уровня выше наших возможностей, в нас могут быть имплантированы неверные выводы. Все происходящее можно трактовать как использование шокового инструментария, задачей которого обычно является невозможность для социальной системы вернуться в прежнее состояние. Моносистема под влиянием такого воздействия распадается на множество подсистем, которые вступают друг с другом в конфликтные отношения.

Как следствие, внешнее информационное давление оказывается дополненным внутренним. Именно за счет этого возникает дополнительная энергетика конфликта, которая может привести к разрушению социальной системы. Это как в теории хаоса, когда малое воздействие может нести непредсказуемо большие последствия. Сформулируем это правило так: визуальность побеждает вербальность. Карл Роув в устном интервью одному из исследователей говорит: «Думаю, что в эру после 1980 г. мы все следуем за М. Дивером, который сказал: “Выключите в телевизоре звук и вы получите то, на базе чего люди решают, выиграли вы день или проиграли его, — качество картинки”». То есть усиление визуальности влияет на аудиторию сильнее, чем порождение аргументации.

В одном из меморандумов эпохи избрания Ричарда Никсона было четко сформулировано: «Постоянно надо держать в голове, что играет роль не то, что мы говорим, а то, что слышит слушатель; не то, что мы подаем, а то, как получатель формирует свое впечатление». Этот феномен мы можем сформулировать так: акцент на слушателе, а не на говорящем.

Френк Лунц даже вынес в подзаголовок своей книги: «Важно не то, что вы говорите, важно, что люди слышат». То есть недостаточно просто говорить разумные с точки зрения коммуникатора вещи, они должны быть «упакованы» в такие формы, которые смогут пройти сквозь фильтры слушателей. Глобальные информационные конфликты в ситуации, когда они связаны с ценностными изменениями, длятся бесконечно долго.

Инерция виртуальных систем не позволяет осуществлять резких изменений. Более того, такие изменения возможны исключительно на базе сохранения определенных параметров трансформируемой системы неизменными. Это нужно, чтобы делать изменения одних параметров, опираясь на другие, поскольку даже кардинальные изменения должны быть системными.