Изложенные факты оставляют в тени вопрос о том, каковы были движущие силы происхождения человека. На этот вопрос было дано немало ответов в литературе. Существуют взгляды о ведущей роли смены экологических условий (по-видимому, неоднократно в процессе антропогенеза), повышенном радиоактивном фоне, вызвавшем скачкообразные мутационные изменения с возникновением, в конечном итоге, Homo sapiens, эффекте гетерозиса (скрещивания локальных популяций, ранее длительное время находившихся в изоляции), а также роли других факторов. Многие исследователи считают антропогенез комплексным процессом, протекавшим под воздействием сразу многих факторов, включая1) сложную и разнообразную среду обитания (саванну, см. ниже), 2) сложный характер поиска и добывания пищи с конкуренцией за нее; 3) усложненную социальную организацию и систему социальной коммуникации, что связано с кооперацией при добывании пищи и особенно ее охране от конкурентов;4) необходимость коллективного ухода за ненсамостоятельными и медленно развивающимися детьми в условиях, когда срок жизни женщины в среднем составлял 26 лет, а первый ребенок появлялся в 15—17 лет(Дольник, 1994, 1996; Butovskaya, 2000). Таким образом, эволюция человека рассматривается во многом в контексте биосоциальных системи корнинговского «телеономического отбора».
Этапы антропогенеза отражали этапы смены социального уклада; изменённые биосоциальные (просто социальныес момента появления рода Homo) системы были не только коррелятами этих изменений, но и, вероятно, по крайней мере в части случаев их причинными факторами – идея, согласующаяся с взглядами Корнинга, Янча, а также нашего соотечественника Красилова.
Крупные эволюционные преобразования сопровождались изменениями биосоциальной организации. Для отдаленных предков человека, по-видимому, напоминавших современных низших приматов, вероятно, были характерны жёсткие иерархии (т.е. отношения доминирования-подчинения между особями) с сильным вожаком-доминантом на вершине. Примерно таков социальный уклад у макаков, мартышек, лангуров и других современных обезьян, по которым судят об организации сообществ у обезьян, живших десятки миллионов лет назад. Подобная социальная группа получила название «мультисамцовая» (несколько самцов, располагающихся по разным ступеням иерархии доминирования-подчинения). Вожак (a-самец) в типичном случае принимает особую выпрямленную позу с поднятым хвостом, он патрулирует территорию, осуществляет коллективный уход за детёнышами, имеет преимущественный доступ к пищевым ресурсам, укрытиям, самкам и др. Правда, наряду с самцом доминантом, могут возникать также рыхлые не-иерархические объединения, особенно молодых обезьян, своего рода «неформальные молодёжные клубы». Описанный тип социальной организации наиболее характерен для приматов. Следует, однако, иметь в виду многовариантность социальных систем у приматов – например, у широконосых обезьян нет смысла говорить о жесткой иерархии, так как имеются лишь моногамные семейные группы (самец + самка + потомство). Известны также так называемые односамцовые группы, где имеется смысл говорить об иерархии только в том случае, если они формируют «агрегации односамцовых групп» (у павианов, гамадрилов).
Более близкие эволюционные сородичи человека – человекообразные обезьяны – часто имеют более «демократичную» и рыхлую социальной организацию, в том числе и в случае наблюдаемых, например, у бонобо, мультисамцовых групп, которые не имеют такой четкой иерархии, как у низших приматов. Конечно, иерархические отношения в той или иной степени присутствуют и у человекообразных обезьян. Так, у горилл высокий социальный ранг имеют старшие, «сереброспинные» самцы.Однако антропоиды, и в особенности, шимпанзе и бонобо, характеризуются преобладанием кооперативных горизонтальных (неиерархических) отношений (груминг - ласки, игровое поведение, ритуал приветствия, одаривание друг друга пищей и др) над отношениями доминирования-подчинения, а также тем, что индивиды могут свободно двигаться в одиночку, присоединяться к временным сообществам или покидать их. Особенно рыхлы социальные связи у шимпанзе, для которого характерен «дисперсный тип» социальных структур. «Объединение <в социальные структуры> и распад <этих структур> в обществе шимпанзе достигает пределов социальной пластичности; индивиды обоих полов имеют практически полное право свободно приходить и уходить когда им вздумается... Состав временных групп постоянно меняется... Он <особь шимпанзе> может путешествовать в течение дня в составе большого, шумного, легко возбудимого сборища, а на следующий день быть предоставленным самому себе» (Goodal, 1994, P.106). Социальная организация шимпанзе, включающая изменчивые коалиции без жесткой структуры доминирования, по мнению политолога и биополитика С. Петерсона, согласуется с нормами политического плюрализма (Peterson, 1991)
Учитывая подобные факты, Марьянски и Тэрнер (Maryanski, Turner, 1992) считают, что структура групп предка гоминид характеризовалась только эпизодическими взаимодействиями между индивидами. Переход от жесткого иерархического социального уклада к более эгалитарному[25] и рыхлому, возможно, был связан со сменой среды обитания. Они предполагают, что более многочисленные низшие обезьяны сумели вытеснить возникших человекообразных обезьян из их первоначальной среды обитания – крон деревьев, где пища (фрукты, листья, насекомые) имелась в изобилии. Высшие приматы вынуждены были перейти к жизни на открытой местности, например, в саваннах. Возможно, некоторые из них освоили прибрежную зону материка. Гипотеза Марьянски и Тэрнера, поддерживаемая частью биополитиков (в частности, Р.Д. Мастерсом), состоит в том, что дальнейшая эволюция предков гоминид определялась естественным отбором в направлении утраты или вывода из строя генов, отвечающих за создание иерархических структур, а также жёстко организованных территориальных сообществ. Причина: саванны (и другие открытые местообитания), в отличие от крон деревьев, давали лишь достаточно скудную пищу. Они могли кое-как поддерживать существование одиноких скитальцев, но не плотных популяций, характерных для иерархически организованных сообществ низших обезьян. Жизнь на безлесных пространствах была полна опасностей, и скученность особей только бы увеличила угрозу со стороны наземных и воздушных хищников.
В этих условиях эволюция благоприятствовала индивидуальной изоляции с крайне рыхлыми социальным связями. Дальнейшая эволюция шла по пути максимальной адаптации к новым условиям открытого трехмерного мира. Необходимость быстрого передвижения и ориентации, а также обнаружения пищи и опасности издали обусловили отбор в направлении усложнения организации центральной нервной системы и органов чувств, особенно зрения. Зрение, в отличие от развитых у более низших животных обоняния и вкуса, обладает значительно более широким радиусом восприятия и в то же время нуждается в сложном анализе получаемой информации. Так создаются предпосылки для дополнительного усложнения нервной системы. Формируются нейрофизиологические механизмы для прямохождения как нового эффективного способа быстрого преодоления значительных расстояний. Если верна гипотеза о прибрежном образе жизни предков человека, то хождение на двух ногах обестпечивало передвижение вброд, а развитое зрение наряду с соответствующими локомоторными возможностями руки облегчало поиск пищи под водой.
Несмотря на предполагаемую (Maryanski, Turner, 1992) утрату или инактивацию генов обезьяней иерархической социальности (см. выше), усовершенствование мозга могло стать предпосылкой вторичнойсоциальности, основанной не на иерархии доминирования-подчинения, а на новых возможностях кооперации (взаимопомощи) и коммуникации (общения) между первоначально изолированными и «самодостаточными» высшими приматами. Предполагается интенсивное развитие так называемых ассоциативных зон мозга, первоначально отвечавших за переработку зрительной информации и новых нервных связей, поставивших вокализацию (производство звуков) под контроль коры головного мозга – зоны, связанной с формированием сознания. Это было необходимо для возникновения символического общения на базе звукового языка.
Если «бродячие группы» австралопитеков «без баз и лагерей» (Хрисанфова, Перевозчиков, 1991), вероятно, были лишены речевого общения, то уже первый в эволюционном ряду представитель рода Homo – H. habilis – имел сравнительно более развитые речевые зоны мозга (зону Вернике и Брока). О возросшей роли социальной жизни свидетельствует наличие примитивных укрытий на местах охотничьих стоянок. Представляют особый интерес коммуникативная и социальная ситуация у следующей эволюционной ступени, H. erectus (архантроп). Обладая, по убеждению большинства антропологов, примитивной речевой коммуникацией и способностью к коллективной охоте и использованию огня, архантроп продолжал эволюционную «работу» по прогрессивному развитию коры головного мозга. Коллективная охота, вероятно, стимулировала зоны мозга (например, лобные доли), отвечающие за планирование, проведение расчетов, а также кооперацию при выслеживании и поимке крупной дичи.
Охота на крупного зверя требовала полной уверенности друг в друге, непременной взаимной страховки и поддержки по принципу «погибай сам, но выручай товарища»(Дольник, 1994, С. 42). Использование огня способствовало коммуникации и формированию социальных связей, сплачивая группы Homo erectus, которые согревались и проводили вместе время. Читая эти строчки, многие, быть может, вспомнят собственные ощущения от костра и коллективного «расслабления» подле него – весьма «эволюционно-консервативные» ощущения. Символическая (речевая) коммуникация способствовала переносу «основной тяжести» естественного отбора на уровень конкуренции между целыми социальными группами – на уровень группового отбора. Развитие кооперации порождает, в терминах концепции «телеономического отбора» П. Корнинга, «синэргетические эффекты», ведущие к усложнению социальной организации первобытного стада как «протополитической системы». Социальная жизнь, культура и её материальные атрибуты – жилища, орудия и др. -- ещё более усложняются на этапе появления Homo sapiens (сначала неандертальцев, далее кроманьонцев как представителей современного подвида -- H. sapiens sapiens).
Групповой отбор по мере эволюционного становления вида H. sapiens, вероятно, все в большей мере подпадал под влияние факторов формирующейся культуры.Эволюция отбирала не столько группы с наиболее благоприятными генами в генотипах их членов[26], сколько, по-видимому, группы с культурными чертами, нормами поведения, традициями, которые давали этим группам преимущества в выживании по сравнению с группами-конкурентами (Richardson, Boyd, 1998). Такие выигрышные («конкурентоспособные») характеристики культуры передавались в рамках группы из поколения в поколение путем обучения, подражания старшим, а также сознательного индоктринирования(об индоктринировании см. ниже подраздел 5.16.3) и могли представлять собой, например, усовершенствованные методы добывания пищи или ведения войн с соседями. Мы уже говорили о том, что разные группы шимпанзе и бонобо имеют различающиеся традиции, сохраняемые путем обучения (ритуалы приветствия и другие сигналы коммуникации, стратегии добывания пищи, например, извлечения муравьев из муравейника: de Waal, 1996; Butovskaya, 2000). Поэтому и в сообществах этих высших приматов вполне возможен групповой отбор на базе культурных характеристик.