Политическая антропология и современность

 

симостью, то вряд ли стоит удивляться тому, что национальное осво­бождение нерусских частей Советского Союза, по сути, превратилось «в этническое освобождение некоторых групп за счет других». В результате этнические же русские в новых независимых государствах превратились в национальное меньшинство со всеми «прелестями» подобного этносо­циального статуса (Khazanov 1995: 56—57, 87—89).

Это подтверждается многочисленными эмпирическими данными. Проиллюстрируем вышесказанное на примере изучения опубликован­ных выводов социологических опросов. Необходимо иметь в виду, что социологические опросы часто не могут зафиксировать наличие этни­ческого неравенства. Нередко прямая постановка подобного щекотли­вого вопроса (например: «Предпочитаете ли вы, чтобы руководитель был вашим родственником?» или «Если бы вы были руководителем, то собрали бы вокруг себя своих родственников?») вызывает, как правило, однозначно отрицательный ответ (Смагамбетова 1998: 21). В деликатных случаях люди нередко неосознанно склонны оценивать свои поступки в более положительном контексте, чем это есть на самом деле (вот где простор для антропологов (!) и методов прямого и включенного наблю­дения). Однако различные косвенные данные указывают на существова­ние определенной этнической дискриминации.

Так, например, в Казахстане, согласно социологическим опросам, представители титульного этноса гораздо меньше, чем другие нацио­нальности, склонны отмечать наличие в своей стране межэтнических противоречий, нарушений прав человека, бюрократических злоупотреб­лений, дискриминации при выдвижении на руководящие должности. Казахи же чаще полагают, что титульная нация должна иметь опреде­ленные преимущества перед другими этносами Казахстана (в образо­вании, приватизации и т. д.), и, что особенно симптоматично — более 1/3 казахов считают, что эти преимущества должны учитываться при выборах в органы власти (Аренов, Калмыков 1998: 48—51, 53, рис. 2, 4, табл. 5). Интересно также, что казахов, считающих, что они живут удовлетворительно или в достатке, несколько больше, чем представи­телей других национальностей (Там же: 46).

Очевидно, что это обусловлено наличием мощного традиционного пласта в ментальности (и в том числе в политической культуре) каза­хов. Практически все респонденты неказахских национальностей поч­ти единодушно фиксируют среди характерных черт казахской этнич-ности — гостеприимство, приверженность традициям и уважение к род­ственникам (Там же: 56, табл. 8). А что же еще является лучшим приме­ром «приверженности традициям», как не обычай родовой и племенной взаимопомощи и, как частный вариант этого, протекционизм по отноше­нию к родственникам.

Более реально факт этнического неравноправия отражает количе­ство представителей той или иной национальности в различных орга­нах власти. Рассмотрим его на примере того же Казахстана. Этнонаци-ональный состав высшего законодательного органа власти страны на

1990—1993 гг. приблизительно соответствует этнонациональному соста­ву населения республики. Удельный вес представленности титульной нации (так называемый коэффициент Празаускаса (КПр) )* составляет 1,2. Для русских КПр равен 0,9. В то же время доля русского населения в исполнительных органах власти существенно меньше. На местном уровне КПр для русских уменьшился к 1993—1994 гг. с 1 до 0,7, тогда как КПр для казахов возрос с 1,2 до 1,3. В аппарате кабинета минист­ров число казахов еще больше (КПр для русских — 0,6, КПр для каза­хов — 1,5). Но еще значительнее диспропорция в аппарате президента Назарбаева (КПр для русских — 0,5, КПр для казахов — 1,7) (Галиев и др. 1994: 43-44, 47-51, 53-55).

Подобное положение дел характерно не только для ныне независи­мых государств, но и для многоэтничных субъектов Российской Феде­рации. Почти во всех национальных республиках РФ политическая власть контролируется титульными этносами, даже если они и не со­ставляют большинства численности населения. Так, в Якутии КПр в законодательном органе власти составил 1,8 — для якутов и 0,6 — для русских (Khazanov 1995: 177—179). В Татарстане титульная нация преоб­ладает как в административном аппарате, так и в парламенте (соответст­венно КПр составляет 1,6 и 1,5). В Башкирии КПр равняется соответ­ственно для законодательной (башкиры — 1,9—2,5; татары — 0,5—1; рус­ские — 0,5) и исполнительной (башкиры — 2,7—3; татары — 0,5—0,7; рус­ские — 0,4—0,5) власти (Галлямов 1999: 166—167). Схожая ситуация в Адыгее, где адыгейцев еще меньше, но они практически полностью контролируют структуры власти (Тишков 1997: 120). Подобных приме­ров можно привести еще достаточно много.

Однако между поведением власти в независимых государствах СНГ и многонациональных субъектах Российской Федерации есть принципи­ально иная, отчасти зеркальная разница. Титульные элиты бывших республик СССР озабочены укреплением своей власти и полагают, что эта задача может быть разрешена через вытеснение представителей других наций из государственных институтов, навязывание своего язы­ка и культурных ценностей нетитульным этносам. Все это может при­вести к разрешению межэтнических противоречий только после созда­ния новых наций с синкретичной культурой (вопрос в том — насколь­ко это реально) либо после максимального вытеснения (вплоть до им­миграции) русскоязычных меньшинств.

Национальная элита полиэтничных республик России нередко ведет себя аналогичным образом, что позволяет видеть в происходящих про­цессах определенную закономерность. В то же время ситуация здесь

* Коэффициент Празаускаса высчитывается путем деления доли того или иного
этноса в соответствующем органе власти на долю этого этноса в удельном весе всего
населения страны. Соответственно единица свидетельствует об адекватной представлен­
ности данного этноса в соответствующих органах власти. В случае, если КПр выше еди­
ницы, можно говорить о привилегированном положении этноса, в случае, если ниже, — о
дискриминационном положении. ,_х. , . •;

6 Н. Н. Крадин

Глава 5

Политическая антропология и современность

 

сложнее. Эти республики не являются самостоятельными государства­ми, и федеральный центр озабочен развитием националистических тен­денций в отдельных регионах страны. Однако политика выплавления единой нации здесь едва ли применима. С одной стороны, центр должен учитывать этнокультурные особенности различных субъектов Федера­ции. С другой стороны, он не должен забывать о задачах государствен­ной безопасности и бороться против сепаратистских устремлений наци­ональных князьков. Удастся ли правительству и президенту найти обще­национальный консенсус, который бы поддерживался всеми гражданами независимо от их этнической принадлежности, — это ключевой вопрос, от которого зависит будущее страны.