Политическая антропология и современность

 

отличие от Европы, исключительно как деспотические. Такая точка зрения не лишена определенных оснований. Действительно, немалое количество древних, средневековых и современных обществ Азии, Африки и Америки можно классифицировать как режимы с автори­тарно-традиционной системой властвования. Однако деспотизм высшей власти на Востоке сильно преувеличен. Стремление к неконтролируе­мому господству здесь всегда гасилось, с одной стороны, существовани­ем на низовом уровне общинных, племенных, профессиональных и иных организаций, несколько смягчавших пресс власти на отдельного человека. С другой стороны, для традиционной (в том числе и восточ­ной) культуры характерно патерналистское восприятие государства подданными. По этой причине массы никогда не стремились изменить существующий порядок, а лишь требовали от верхов соблюдения спра­ведливости. Наконец, на Востоке всегда существовали разнообразные категории лиц (вожди, землевладельцы, патроны, богатые крестьяне, «большие люди» и т. д.), группы и ассоциации (бюрократический аппа­рат, касты, кланы и проч.), которые претендовали на определенный процент власти, гарантии сохранения собственного статуса и имущества и в силу этого могли быть как проводниками тех или иных намерений высшей власти, так и стать тормозом на пути тех или иных изменений. Один из исследователей индийского общества отмечает, что имен­но невозможность осуществления эволюционных институционных преобразований в Индии подтолкнула Индиру Ганди к отчаянным попыткам решить эту проблему с помощью жестких, непопулярных методов.

Наследственные кастовые группы, каждая из которых ритуаль­но занимала выше- или нижестоящее положение по отношению к другим (а все вместе они руководствовались в своих взаимоотноше­ниях нормами несимметричных прав и обязанностей), составляли блоки социальной организации в сотнях тысяч индийских деревень (Хорос 1996: 266).

В современной России клиентные отношения хотя и имеют опреде­ленное распространение (отчасти в бизнесе и политике, больше в кри­минальном мире, особенно сильно среди среднеазиатских и кавказ­ских национальностей), однако не играют такой роли, как на посттра­диционном Востоке. Гораздо более развиты личностные отношения. В административно-управленческой системе в Российской Федерации они наиболее ярко проявляются в личностном характере президент­ской власти. Президент является надпартийной фигурой, не связан­ной ни с одним политическим объединением. Согласно Конституции он имеет право, ни с кем не советуясь, распускать законодательную власть, менять председателей правительства и ключевых министров. Особенно наглядно это проявилось в последние годы правления Б.Н. Ельцина, когда он, руководствуясь исключительно личностными

пристрастиями, поменял за год нескольких премьер-министров. Пра­вительство представляет собой неполитический орган, занимающийся только экономическими и социальными вопросами. Руководители силовых структур (Минобороны, ФСБ, МВД, ФАПСИ, пограничная служба и др.) подчиняются непосредственно президенту. Все наиболее ключевые решения вырабатываются в Администрации Президента — органе, сопоставимом по своим функциям и статусу с прежним ЦК. В каждом субъекте Российской Федерации имеются «глаза и уши» президента — его представители на местах. Помимо них в ближайшее время появятся региональные представители со своим многочислен­ным аппаратом, которые по замыслу создателей этого нового бюро­кратического органа дополнительно должны усилить вертикаль испол­нительной власти.

Однако личностный характер власти российских президентов — это только вершина невидимого айсберга. Подобные отношения глубоко пронизывают всю пирамиду власти в России. Как пишет один из наибо­лее компетентных в этом вопросе специалистов:

Важнейшей составляющей сегодняшнего административного процесса в России являются клиентарные связи (отношения личной преданности и покровительства), которые 1) пронизывают практически весь аппарат, 2) оказывают решающее влияние на карьеру чиновника, 3) определяют пути разрешения конфликтов, 4) воспринимаются большинством управ­ленцев как нормальные, естественные условия аппаратной деятельности (Афанасьев 1997: 233).

Социологический опрос более 100 чиновников федеральных и реги­ональных структур власти, проведенный в 1995 г. в Российской акаде­мии государственной службы, показал, что сами представители управ­ленческой элиты признают значительное распространение в своей среде личностных отношений.

 

	семеино-	земляческие	связи	личная
	родственные	связи	однокашников	преданность
	связи
не распространены	30%	15%	15%	5%
имеют место	55%	60%	60%	35%
сильно	15%	25%	25%	60%
распространены

Источник информации: Афанасьев 1995: 71; 1997: 227, рис. 1.

Данная таблица очень показательна. Она демонстрирует, насколько глубоко порочна современная российская управленческая элита. Лишь треть (!) респондентов отмечает, что семейно-родственные связи не рас­пространены среди чиновничества. Доля же других форм личностных

Глава 5

Политическая антропология и современность

 

отношений (землячество, возрастные связи, патронаж и проч.) гораздо больше. В то же самое время наиболее преобладающими являются лич­ная преданность и покровительство. Только 5% опрошенных считают, что подобные отношения не распространены в среде управленцев. Нако­нец, еще один интересный момент. Согласно мнению респондентов, сте­пень распространения семейно-родственных связей в России и земля­честв уступает персоналистским личностным отношениям. Это указыва­ет на важные структурные отличия сформировавшейся системы власти в России от систем власти других (в первую очередь среднеазиатских) стран СНГ.

Согласно данным того же опроса, главным фактором чиновничьей карьеры в России являются личные преданность и покровительство (такое мнение разделяют в той или иной степени 96% респондентов). Опыт наблюдения за биографиями некоторых политиков показывает, что если современный российский чиновник не соблюдает личностную модель поведения и пытается сообразовать свою деятельность в рамках рационального типа управления, то это, скорее всего, означает, что его пребывание в кабинетах власти будет недолгим. Такие факторы, как влияние семейно-родственных, земляческих связей, также присутству­ют, но роль их на порядок ниже, хотя примерно сопоставима с таким немаловажным критерием чиновника любого уровня, как исполнитель­ность. Определенную роль в служебном росте играют поддержка ка­кой-либо экономической структуры, этнонациональная принадлеж­ность и идеологические убеждения. Показательно, что, по мнению опрошенных, образование и служебная квалификация не влияют на карьеру российского управленца конца XX в. (Афанасьев 1997: 168— 169, 176, 227-229).

В постсоветское время резко возросла численность чиновников всех уровней и мастей. Одних только генералов в современной Рос­сийской Армии в несколько раз больше, чем их было в Советской Армии в годы Великой Отечественной войны. Согласно подсчетам М. Восленского (Восленский 1991: 150—153), в СССР к началу пере­стройки в номенклатуру входили примерно три миллиона человек (с учетом членов семей). Численность чиновников и их ближайших родственников составляла около одного миллиона человек (0,5% от общей численности населения). На рубеже XX и XXI столетий, по расчетам специалистов, количество российских чиновников увеличи­лось в несколько раз. Максимально их численность с их домочадцами оценивается в 7,2 (1,8 х 4) миллиона человек. Это составляет почти 5% от населения Российской Федерации. Новые замыслы по усиле­нию вертикали власти в стране должны привести к еще одному каче­ственному скачку в числе чиновников. И все это происходит на фоне затянувшегося экономического и политического кризиса, сокращения почти на четверть площади страны и уменьшения численности насе­ления едва ли не вдвое.

Каждый российский среднестатистический чиновник высшего управ-

ленческого звена обходится казне приблизительно в 30 тысяч долларов в год (для сравнения годовая зарплата профессора не достигает и ты­сячи долларов). По оценкам различных аналитиков, примерно до тре­ти бюджета страны уходит на содержание бюрократии. Как тут не вспомнить пессимистическое предостережение П. Сорокина, согласно которому перепроизводство элиты губительно для общества. Оно при­водит к значительному увеличению эксплуатации масс и росту конку­ренции и конфликтов внутри правящих групп, что неизбежно ведет к политической нестабильности, беспорядкам и революциям (Сорокин 1992: 416-419).

Показательно, что в новой, «демократической» России большинст­во реальных рычагов власти по-прежнему контролируются выход­цами из советской элиты. Существенно обновились только депутат­ский корпус и бизнес-элита, где немногим менее половины лиц не связа­ны в прошлом с коммунистической номенклатурой. В правительстве и иных высших органах власти около 75% лиц связано с партноменкла-турным прошлым. В региональных элитах доля новичков и того меньше — 17%. Анализ возрастного состава советской и российской эли­ты последних нескольких десятилетий позволяет охарактеризовать изменения в составе управленческой элиты как «революцию заместите­лей», когда ключевые должности оказались в руках более молодого поколения выходцев из советской номенклатуры (Афа­насьев 1997: 245-247).