И ГОСПОДСТВА

Вопросам насилия в жизни людей посвящены многие труды, они являются предметом озабоченности политиков, затрагивают жизненные интересы миллионов людей во всем мире. В своих крайних выражениях насилие проявляется в форме войн, террора, геноцида в межэтнических отношениях, а в межличностных — в виде преступлений против личности (убийства, грабежи, изнасилования, драки с нанесением увечий). Даже в семье систематически происходят насильственные действия в отношении детей и женщин[137].

В современном мире происходит эскалация насилия, как социального, так и межличностного. Все геополитические доктрины различного уровня и масштаба основаны на стремлении к доминированию в регионе или в мире прежде всего «великих держав», средства массовых коммуникаций систематически проповедуют культ силы, экраны телевизоров заполнены сюжетами насилия. Порой кажется, что люди рождаются лишь для того, чтобы превратиться в насильников или их жертв.

Можно ли рационально, научными методами познать, понять и объяснить феномен господства, доминирования и связанных с ними насилия и агрессивности человека и общества? Сегодня в этой области существуют по крайней мере четыре направления: биогенетическое (этологическое), психологическое, экологическое и социальное.

Биогенетическое и этологическое объяснение. К. Лоренц, известный этолог, утверждал, что существует связь между «естественной историей агрессии», описывающей влечение к борьбе у животного, влечение, направленное против своих сородичей, и «агрессиями в истории человечества». Более того, он ясно высказался в пользу биогенетической природы агрессивности человека, заявляя, что «пагубный по своим размерам агрессивный инстинкт, который как дурное наследие и по сей день сидит у нас, людей, в крови» был пронесен через многие тысячелетия как результат генетической селекции[138]. К. Лоренц полон пессимизма в отношении силы здравого смысла и чувства ответственности современного человека: «Имея в руках атомные бомбы, а в центральной нервной системе — эндогенные агрессивные инстинкты вспыльчивой обезьяны, современное человечество основательно утратило свое равновесие»[139]. Современный человек, по Лоренцу, является лишь промежуточным звеном между животным и истинно гуманным человеком.

Еще дальше в переносе на человеческое общество законов мира животных пошел О. Шпенглер, автор книги «Закат Европы». Накануне захвата власти в Германии Гитлером он провозгласил, что «человек — это хищный зверь», т.е. зверь, чья «жизнь построена на убийстве», и что характер свободного зверя перешел к организованному народу. При этом существуют народы, «чья сильная раса сохранила характер хищного зверя, разбойничьи, агрессивные народы — господа...[140]. Человечество заплатило 50 млн. жизней в процессе обуздания такого «хищного зверя» в виде народа, опутанного нацистским бредом «о праве на мировое господство» германской расы.

Если установки О. Шпенглера и ему подобных идеологов самым убедительным образом опровергнуты самим фактом, Второй мировой войны, то утверждения К. Лоренца нуждаются в корректировке с помощью рациональных аргументов. Критики Лоренца и других поддерживающих его воззрения этологов делают вывод об их непоследовательности в рассуждениях: Лоренц призывает к тому, «чтобы мы разделяли как две; принципиально различные вещи — инстинктивно унаследованное и приобретенное путем передачи традиций»[141]. Традиции — это прежде всего культура, т.е. знания, нормы и ценности, навыки и умения населения. Следовательно, при размышлениях о биогенетических основаниях агрессивности человека мы должны помнить и о многовековой истории человеческой культуры, придавшей человеческому поведению пластичность, сформировавшей ценность права и возможности выбора линии, поведения и связанное с этим чувство ответственности за свободный выбор.

Если говорить о микроуровне проявления агрессивности людей, то представляется верным утверждение Р. Мертона о том, что всякое отклонение от культурной норм« (в нашем случае — насилие над другим) есть нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия. Следовательно, насилие есть в большей мере реакция человека на условия, препятствующие удовлетворению человеком каких-то своих потребностей, интересов, нежели проявление врожденного инстинкта агрессивности.

Существует биогенетическое объяснение альтруистического поведения животных — альтернативы агрессивности. Его основу составляет «отбор родичей», при которой гибель отдельных особей обеспечивает сохранение генов близкородственных, организмов. Человеческий же альтруизм принципиально иной и определяется двумя основными мотивациями: механизмом сопереживания, сочувствия и потребностью следовать этическим нормам, принятым в данной культуре.

Этологические концепции имеют значение не только для проникновения в тайны поведения животных, но и для человековедения. Академик И.П. Павлов сделал замечательный вывод: «Нет никакого сомнения, что систематическое изучение фонда прирожденных реакций животного чрезвычайно будет способствовать пониманию нас самих и развитию в нас способности к личному самоуправлению»[142].

Современные оценки сводятся к осознанию необходимости проявлять «величайшую осторожность при сопоставлении социального поведения животных и человека, наделенного сознанием и феноменом культурного (негенетического) наследования»[143].

Психоаналитическое объяснение. З. Фрейд утверждал, что нужно учитывать «изначальную враждебность людей по отношению друг к другу» и что агрессия проявляется как «не поддающаяся уничтожению черта человеческой природы»[144]. Следуя посылке о переносе на другого человека того, что угнетает Я индивида, он пришел к убеждению, что войну следует понимать как попытку психологического самосохранения народа, как выход наружу деструктивного влечения к самоуничтожению, к смерти. Следовательно, он истолковывает агрессию как выход, «выплескивание» влечения к смерти — важнейшего, как считают многие антропологи, феномена человеческого существования, накладывающего свою печать на все жизненные проявления человека как существа конечного. Г. Маркузе, стремясь совместить марксизм и психоанализ, в свое время пришел к выводу, что господство одних людей над другими обусловлено в конечном счете биологическими инстинктами. Вторая мировая война, однако, показала, что причины войны связаны с жизнеобеспечением народов («жизненное пространство» — германский нацизм, «совместное сопроцветание» — японский милитаризм, борьба за свободу и независимость народов, оказавшихся жертвами агрессии).

Будем справедливы. Сегодня представляется логичным и современным вывод З. Фрейда о грядущем человечества. Он писал: «Вопрос о судьбе человеческого рода, по-видимому, сводится к тому, удастся ли, и если удастся, то в какой мере, в ходе культурного развития преодолеть те нарушения процесса совместного бытия, которые приводят человека к агрессии и самоуничтожению»[145]. Для сегодняшней России этот вывод можно истолковать так: реализация основных ценностей светской культуры — свободы и справедливости — должна сопровождаться обязательным ростом уровня правосознания народа, его уважения к закону и моральной норме, иными словами — становлением и развитием правового государства. Удастся ли это, пока не известно.

Основной вывод психоаналитической теории: культура по мере ее освоения личностью переориентирует агрессивность человека, направленную наружу, на него самого, превращаясь в саморегулятор поведения. Самокритика, однако, порождает неврозы — бич современного человечества.

Экологическое объяснение агрессивности. Живой организм есть система, стремящаяся сохранить свое внутреннее состояние, несмотря на внешние колебания (изменение условий обитания и жизнедеятельности). В терминах синергетики, т.е. науки о самоорганизующихся системах, а в нашем случае — о самоорганизующемся социальном прогрессе, отношение такого организма к физическому миру можно назвать отношением устойчивого неравновесия[146]. Устойчивость такому неравновесию придает целенаправленное расходование предварительно накопленной энергии самим организмом. Хищник, например, «отбирает» такую энергию у своих «жертв» — растений, травоядных животных, а иногда и у сородичей. Убывание (благодаря уравновешивающему давлению среды) накопленной энергии вызывает возрастание энтропии, и если не проводить антиэнтропийную работу, то организм приходит в состояние термодинамического равновесия со средой, т.е. к смерти. Tо же самое происходит и с человеческим организмом.

Но как социальным образованиям получать энергию извне? На любом уровне жизни организма, индивидуального или социального, для того чтобы получать свободную энергию, необходимо разрушать какие-то другие неравновесные системы: природу, живые организмы (разрушается даже Солнце — ему осталось по некоторым данным «жить» около пяти млрд. лет). Следовательно, созидая, мы разрушаем. Снижение энтропии в одном месте сопровождается ее повышением в другом — жизнь и смерть взаимобусловливают друг друга. Активное, созидание в любой сфере (материальной, социальной, духовной) сопровождается разрушительной работой, энтропийным процессом. Этот закон надо учитывать во всех проектах, правилах, хабитусах, реальных нововведениях.

Всмотримся в природу — в ней установлен взаимный, контроль за разрушениями: больше, например, растений — больше травоядных, следовательно, с течением времени — меньше растений, далее — больше травоядных — больше хищников, что, в свою очередь, приводит к уменьшению травоядных, следовательно, к увеличению растений, и т.д. В природе нет понятия прогресса, происходящее в ней сводится к понятию выживания. Наращиваются этажи агрессии, при которой разрушительная активность одних видов регулируется разрушительной активностью других. Чем выше этаж, тем сложнее внутренняя организация. Происходит, как утверждают; синергетики, «интеллектуализация» природы, позволяющая выживать в новых средовых условиях. На вершине такой пирамиды — человек с его развитым интеллектом. По логике такой схемы, человек агрессивен по своей природе, причем более агрессивен, нежели остальные виды. Обуздание агрессивности в обществе (прежде всего по отношению к своим сородичам) происходит посредством культуры, внесоматического наследования традиций — ее ценностей, норм, правил поведения, правовых ограничений агрессивности в межличностных и социальных отношениях. Это — самоограничение человечества. Некоторые мыслители утверждают ныне, что мера развития интеллекта обусловливает и меру развития оружия по принципу «атака — защита» и что такое самоограничение предусмотрено природой (или творцом?): например, атомная бомба самим фактом своего появления и существования диктует соответствующее поведение, направленное на ограничение агрессивности народов. Иными словами, война преодолевается войной, т.е. готовностью к ней по отношению к агрессору, а экологическое разрушение — экологической культурой общества.

Итак, рост сложности организма обусловлен необходимостью выживания, выживание есть созидание, последнее сопровождается разрушительной работой вовне, разрушение же требует проявления агрессивности, больший интеллект — большая агрессивность. Таково синергетическое объяснение агрессивности.

Слишком все просто в этой схеме. Общим недостатком всех экологических объяснений агрессии и насилия является, на мой взгляд, упрощенное видение данной проблемы. Правда, есть исследователи, говорящие, что интеллект есть инструмент экономии агрессии[147]. Думается, именно интеллектуальная сила человека в себе самой содержит нравственные пределы своего агрессивного проявления — недаром Сократ настаивал на том, что знание тождественно добродетели. Без знаний не было бы и ядерного оружия — этого средства принуждения к миру целых народов. Думается, что экологи пытаются средствами формальной логики, не терпящей противоречий, решать вопросы диалектики развития природы и общества. Поэтому схемы, построенные логически весьма правильно, обычно не раскрывают всей сложности проблемы.

Социальное объяснение насилия. Известно выражение К. Маркса о том, что насилие всегда являлось повивальной бабкой истории. Понятно, что это не призыв, а констатация факта (в «Интернационале» есть слова: «Весь мир насилья мы разрушим...»). Насилие связано с жестокостью в отношениях между людьми (группами, народами), а она есть функция нужды, т.е. ощущения недостатка в удовлетворении потребностей, в первую очередь витальных. Жизненная борьба за существование ужесточает отношения людей, и перед этим фактором все остальные факторы агрессивности человека отступают на задний план. Взаимная борьба людей за обладание благами, за социальную позицию, обеспечивающую влиятельный статус и престиж, за преимущества в образовании и в собственности является социальной формой проявления феномена доминирования человека над человеком, его стремления к преимуществу в какой-либо области, вызывающего сопротивление других. Яснее всего такая борьба выражена в классовой борьбе между богатыми и бедными, борьбе угнетенных против угнетателей и т.д. Этой борьбе несть числа: еще древние утверждали, что идет «война всех против всех» (bellum omnium contra omnes) и что «силу следует отражать силой» (vim vi repellere licet — Сенека).

Такой борьбой любовь оттесняется в семью, сводится либо к сексуальной, или же к любви по отношению лишь к близким, или же человек ищет поддержки, понимания и утверждения своей личности в религии. Социальная же жизнь нагнетает лишь неврозы при таком расщеплении человека на борца, не останавливающегося ни перед чем в стремлении доминировать, и любящего, растворяющегося в другом. Я человека при этом расколото, и чувства, его самоощущение амбивалентны. Экспектации от такого человека весьма противоречивы, и очень трудно ему доверять при взаимодействии с ним. Отношения непрозрачны, личность расщеплена.

Современная социальная жизнь навязывает индивиду тот модус действия, который организует социальную практику и выступает для индивида как хабитус — система предрасположенностей (диспозиций), объективно приспособленных для достижения определенных результатов, т.е. социальных целей. Для отдельного человека хабитус — это круг жизненных необходимостей, в которых активно присутствует прошлый опыт в виде схем восприятия, мыслей и действий, что и гарантирует «правильность» практик, их легитимность в глазах людей. Хабитус зависит, однако, больше от различий в обществах, воспитании, престиже, обычаях и модах, нежели от субъективности индивидов[148]. И если социальная жизнь диктует индивидам способ действий, который наиболее эффективно приводит к цели в данных условиях, то люди обычно выбирают линию своего поведения, исходя из этого диктата. Общество, построенное на принципах доминирования, господства одних над другими, открывает дорогу к насилию. «В решении спорных вопросов все чаще отдается предпочтение насильственным способам решения конфликтов... существенно расширяется зона действия использования насилия»[149]. Криминальная ситуация в России сейчас отличается исключительной напряженностью, преступления часто принимают характер, угрожающий основам общества. Опасным феноменом является насильственное овладение боевым оружием[150]. Вспышки насилия за последние годы, их оценка и анализ подводят к мысли о том, что главным фактором социального насилия являются не инстинкты агрессивности человека — ведь за эти годы генотипы не изменились, — а социальные условия жизни. Следовательно, речь вообще должна идти не о полной ликвидации насилия в обществе, а о его минимизации, о максимально возможном уменьшении роли насилия в предлагаемых обществом способах действия, ведущих к успеху индивида в сферах экономики, политики и экзистенциальности.

Общества, исповедующие равенство общественного положения людей (различные варианты «социализма»), стремятся минимизировать социальное насилие, вводя демократические «правила игры» для удовлетворения стремления людей к доминированию и соперничеству (выборы, повышение властной роли общественного мнения о тех или иных действиях властей или партий, соблюдение соответствия меры труда и меры потребления и т.д.). Возникает противоречие между стремлением людей к свободе и навязываемыми обществом «правилами игры».

«Классический» социализм видел основную причину неравенства и социального насилия лишь в сфере экономики, в характере собственности, в эксплуатации человека человеком. Практика такого социализма выявила, однако, и другую сторону, не менее важную — насилие организации над человеком. Утверждение нового образа жизни (совокупности уклада, уровня, качества и стиля жизни, основанной на общественной собственности на средства производства) могло быть проведено в жизнь лишь путем применения классового насилия посредством государственной власти (диктатуры пролетариата). Сила государства в решении социальных задач ощутимо возросла. Это привело, да и не могло не привести, к резкому усилению насилия со стороны политических организаций общества, т.е. к тоталитаризму. Общественные структуры стали диктовать схемы действия, ведущие к полному подчинению индивидов целям государства и политической партии.

В обществах, исповедующих социальное неравенство, наоборот, сила государства направляется на поддержание интересов уже сформировавшихся, «классически» доминирующих в обществе групп и классов (а их интересы выдаются за интересы всех граждан), на обеспечение свободы личности во всех сферах жизни, прежде всего в экономической. Насилие в таком обществе имеет основные свои корни в экономических отношениях: львиная доля преступлений — экономические. Теоретически сила денег должна обеспечивать прогресс в экономической сфере при условии свободы личности, а сила государства (организации любого уровня) — обеспечивать социальную справедливость, т.е. законность, легитимность всяких доминаций, преимущественность тех или иных групп и классов.

Оба типа общества призваны (вызов конца двадцатого века, предъявленный человечеству) минимизировать насилие в отношениях людей и в отношениях «власть — гражданин». В основе такой практики лежит выработанный европейской культурой кодекс прав и свобод человека.

Реальная конвергенция обоих типов общества является теоретической мечтой, направленной на гуманизацию общественной жизни.

ПОЛИТИКА: ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА.