О происхождении сознания

 

 

В данном разделе мы рассмотрим гипотезу о происхождении человеческого сознания исходя, при этом, из предположения о трансцендентности сознания по отношению к известному нам физическому субстрату (телу и мозгу) в котором это сознание проявляется.

В предыдущих разделах данной главы мы обосновали тезис о трансцендентности сознания, который можно сформулировать следующим образом: целый ряд известных нам феноменальных и функциональных свойств сознания невозможно последовательно истолковать исходя из натуралистической предпосылки, сводящей сознание либо к функции мозга, либо к некоему “внутреннему аспекту“ самого физического субстрата мозга. Иными словами, предполагается существование “экстрасоматической“ составляющей человеческой психики, необъяснимой с позиций современной физики, химии и физиологии (но, как мы видели в предыдущем разделе, предполагаемой в рамках квантовомеханической картины мира - в качестве “нефизической“ компоненты этой картины). Спрашивается: откуда взялась эта “экстрасоматическая“ компонента психики? Если человеческая психика - это продукт эволюции, то эта трансцендентная компонента также должна проявляться постепенно, эволюционно и, следовательно, на разных этапах эволюции живого может выполнять весьма различные функции.

Специфика человеческой психики - то, что более всего отличает человека от животных - это способность к творчеству. Творчество - это созидание чего-то принципиально нового, небывалого. Что же нового, однако, может создать мозг - если он просто физическая система, действующая согласно всеобщим универсальным законам? Нейронная сеть может реализовать лишь тот алгоритм, который жестко детерминирован ее структурой. Даже когда эта сеть перестраивается, то, с точки зрения натурализма, эти перестройки также должны быть жестко детерминированы законами физиологии и биологии мозга. Следовательно, если мозг - это не более чем сложная нейронная сеть, то никакое подлинное творчество оказывается не возможным. Однако творчество существует.

Этот факт, а также проведенный нами выше анализ устройства сознания, позволяет нам достаточно уверенно утверждать, что психика - и как функциональная, и, тем более, как феноменальная сущность - не является продуктом известных нам физических, химических и физиологических процессов в мозге. Существует некий “трансцендентный фактор“ (ТФ) – предположительно тождественный целесообразной селекции квантовых альтернатив, который вносит существенный вклад работу человеческой психики, и, также, определяет качественность, целостность, индивидуальность сознания, способность к творчеству, способность к свободным целесообразным волевым выборам и, видимо, именно он обеспечивает ту огромную “вычислительную мощность“ человеческой психики, которую не способна обеспечить одна лишь нейронная сеть. Назовем этот трансцендентный фактор “трансцендентным фактором сознания“ (ТФС).

В данной части работы нас интересует вопрос о возможных эволюционных механизмах происхождения ТФС. Если человеческий мозг - продукт эволюции, то и ТФС - также должен иметь эволюционное происхождение. Эволюция - это процесс более или менее плавной трансформации одного объекта в другой. Следовательно, и ТФС не появляется внезапно “из ниоткуда“ - должен, очевидно, существовать некий “предшественник“ (или предшественники) ТФС, который должен, видимо, выполнять какие-то другие биологические функции, отличные от описанных выше психических проявлений ТФС, но, вместе с тем, этот “предшественник“ должен иметь существенно сходные с ТФС свойства. Таким общим для ТФС и его “предшественников“ свойством должна, прежде всего, быть “трансцендентность“, т.е. невозможность объяснения с позиций имеющихся в настоящее время научных теорий. Нам, следовательно, нужно отыскать биологические процессы, в которых, предположительно, мог бы проявляться некий “трансцендентный фактор“, аналогичный по своим свойствам ТФС, и которые, следовательно, необъяснимы до конца с натуралистической точки зрения. Далее, нам нужно показать, каким образом этот “трансцендентный фактор“ мог бы эволюционно трансформироваться в ТФС.

Мы попытаемся показать, что вероятные биологические процессы, в которых может изначально проявляться “трансцендентный фактор“ - предшественник ТФС - это процессы биологической эволюции и морфогенеза. Иными словами, мы попытаемся показать, что некий трансцендентный фактор, который существенным образом участвует в процессах филогенеза и онтогенеза мозга, на определенном этапе эволюции может трансформироваться в ТФС и участвовать теперь уже в организации индивидуального поведения.

То общее, что, очевидно, связывает сознание человека, эволюцию и морфогенез - это способность к творчеству. Эволюция творит виды, морфогенез - индивидуальные организмы, их тела, сознание же - творит культуру. Хотя продукты и временные масштабы творчества здесь существенно различаются, сами процессы созидания нового могут иметь принципиально общую природу и сходные механизмы. Но, прежде всего, нам нужно показать, что и эволюция и морфогенез - нуждаются для своего объяснения в привлечении трансцендентных факторов, т.е. не могут быть исчерпывающе объяснены как результат действия известных нам законов физики и химии.

Претензии на натуралистическое объяснение эволюционного процесса опираются в настоящее время на идеи т.н. “синтетической теории эволюции“, которая представляет собой соединение дарвиновского учения о естественном отборе (как движущей силы эволюции) и генетики (которая дает объяснение причин изменчивости). Согласно синтетической теории - эволюция есть результат естественного отбора мутаций - случайных точечных повреждений генетического кода. Эти повреждения могут представлять собой точечную замену одного нуклеинового основания другим, выпадение того или иного основания, дублирование генов и т.п. Большинство мутаций вредно, часть даже летально, но возможны и полезные мутации, повышающие выживаемость их носителей. В условиях давления отбора - например, при существенных изменениях условий внешней среды, конкуренции со стороны других видов, - возможно накопление положительных мутаций, повышающих шансы выжить и оставить потомство в новых условиях, что со временем порождает новый вид, приспособленный к этим новым условиям. Так, в общих чертах, синтетическая теория представляет эволюционный процесс.

В разделе 5.2 мы уже анализировали данные представления об эволюции и показали их несостоятельность. Процесса эволюции, конечно, мог происходить путем накопления случайных мутаций и естественного отбора, но этот процесс, как показывают расчеты, неизбежно растянулся бы на миллиарды лет, тогда как реальное видообразование можно наблюдать даже на временных промежутках порядка десятков лет (как в случае с образованием новых видов моллюсков в Аральском мире).

Все это заставляет предположить, что процесс эволюции направляется каким-то неизвестным нам фактором, который, вероятно, способен осуществлять быстрые адаптивные перестройки генома, например, существенно увеличивая вероятность как отдельных мутаций, так и их сочетаний. Представляется крайне маловероятным, что данный гипотетический эволюционный фактор когда-либо удастся объяснить натуралистически, т.е. с позиций имеющихся в настоящее время физических, химических, биологических и прочих теорий. Т.е. данный фактор запределен, трансцендентен по отношению к известным нам схемам теоретического объяснения. К аналогичному выводу мы пришли выше, рассматривая феномен человеческого сознания, и ввели понятие “ТФС“. По аналогии введем теперь термин: “трансцендентный фактор эволюции“ (ТФЭ).

Основную идею данного раздела можно тогда сформулировать как гипотезу сущностного тождества ТФС и ТФЭ: один и тот же трансцендентный фактор (ТФ) вначале творчески создает человеческий мозг, а затем, в качестве ТФС участвует в творческом созидании поведенческих актов на уровне отдельного индивида. (Отсюда, в частности, следует, что ТФЭ реализуется посредством того же механизма, что и ТФС т.е., в соответствии с нашим предположением, посредством механизма целесообразной селекции квантовых альтернатив). Поскольку эволюция и поведение - это весьма различные феномены (в частности, они существенно различаются пространственными и временными масштабами), то необходим некий “опосредующий фактор“, связывающий их друг с другом. С нашей точки зрения таким фактором может быть морфогенез - процесс формирования и переформирования структуры тела и мозга в ходе онтогенеза.

Мысль о том, что процессы морфогенеза направляются некоторым неизвестным нам фактором, объяснение которого не возможно в рамках общепринятых биологических теорий высказывалась уже достаточно давно. Мы имеем здесь в виду различные версии т.н. “теории морфогенетического поля“. Наиболее разработанные концепции морфогенетического (эмбрионального) поля принадлежат П. Вейсу и двум советским ученым: А.Г. Гурвичу и Н.К. Кольцову. По мнению П. Вейса и А.Г. Гурвича, морфогенетическое поле не обладает обычными физико-химическими характеристиками. А.Г. Гурвич назвал его “биологическим полем“. В противоположность этому Н.К. Кольцов полагал, что поле, командующее развитием целостного организма, сложено обычными физическими полями.

И в наше время продолжаются исследования в этом направлении, в частности в нашей стране они проводятся Ю.Г.Симаковым [185]. Оригинальную версию теории морфогенетического поля предложил в 80-е годы прошлого столетия английский биолог Р. Шелдрейк [229]. Современная версия концепции морфогенетического поля выглядит следующим образом. Полагают, что каждая клетка организма обладает собственным морфогенетическим полем, которое несет в себе информацию обо всем организме, а также и программу его развития. Поля отдельных клеток объединяются в единое морфогенетическое поле, которое охватывает весь организм, находится в постоянном взаимодействии с каждой клеткой и управляет всеми операциями по формированию и функционированию как каждой клетки, так и целого организма. По этой концепции, носителем наследственной информации является уже не ядро клетки, а ее морфогенетическое поле, а гены только отражают информацию, которую несет данное поле. Морфогенетическое поле постоянно изменяется, отражая динамику развития организма.

Популярность подобных теорий в значительной мере объясняется тем обстоятельством, что нам до сих пор не понятны механизмы генетической детерминации индивидуального развития многоклеточных организмов. Ряд исследователей: (Р. Кастлер, X. Равен), подсчитав количество информации в зиготе и в развивающемся организме, пришли к выводу, что количество информации в сформированном организме возрастает на несколько порядков, по сравнению с той, которая была в начале развития. Приводят такие оценки: генетический аппарат человека может содержать не более 10¹⁰ бит информации, тогда как полный объем информации, необходимый для описания структуры тела и мозга человека составляет величину порядка 10²⁵ бит.

Таким образом, получается, что общий объем информации в процессе онтогенеза возрастает примерно на 15 порядков. Как это возможно? Откуда, из каких источников возникают эти “избыточные“ биты? Обычно отвечают так: прирост информации осуществляется “за счет механизмов межклеточных взаимодействий“. Это фактически означает, что описание структуры человеческого организма существенно избыточно и может быть “сжато“ на 15 порядков. “Межклеточные взаимодействия“ есть, в таком случае, механизм “разжатия“ этой информации. Так это или не так - выяснить пока не представляется возможным. Чтобы ответить на этот вопрос - необходимо детально проследить механизм генетической детерминации этих самых “межклеточных взаимодействий“. Если окажется, что генетической информации явно не достаточно для определения всех особенностей строения развитого взрослого организма, нам, безусловно, понадобятся нечто вроде “морфогенетического поля“ в качестве “трансцендентного фактора морфогенеза“ (ТФМ), способного творчески “прочитывать“ и “интерпретировать“ генетический код и, таким образом, обеспечить необходимый прирост информации. Функцию ТФМ в таком случае можно уподобить функции инженера-строителя, который, опираясь на проект (аналог генетического кода), возводит реальное здание. Хотя проект полностью определяет “морфологию“ будущего здания, он отнюдь не содержит полной информации о том, как это здание нужно строить. Нужен ум и знания инженера, чтобы понять смысл той информации, которая заключена в проекте, и затем воплотить данный проект в жизнь. При этом необходимая для понимания и реализации проекта дополнительная информация может на много порядков превышать тот объем информации, который содержится в тексте проекта.

Также и “морфогенетические поля“ (или ТФМ) могут выполнять функцию “понимания“, “интерпретации“ и “воплощения в жизнь“ того “проекта“ организма, который содержится в ядре оплодотворенной яйцеклетки и именно они, в таком случае, будут источником той дополнительной информации, которая проявляется в ходе онтогенеза. Если такого рода морфогенетическое поле действительно существует, то именное его и следует рассматривать в качестве “связующего звена“ между ТФЭ и ТФС.

Но, повторим, приращение “морфологической информации“ за счет трансцендентного внешнего источника в ходе нормального онтогенеза - это не более чем гипотеза. Заметим также, что в отличие от эволюции и сознания, морфогенез в норме, по крайней мере, в пренатальной фазе развития организма, не представляется по-настоящему творческим процессом. Он лишь интерпретирует и воссоздает в материальном плане то, что изначально содержалось в генетической программе. Однако творческий характер морфогенеза проявляется в тех случаях, когда необходимо исправлять какие-либо повреждения, нарушающие нормальный ход онтогенеза, в процессах регенерации органов, а также в ходе раннего постнатального развития.

Известна поразительная пластичность развития эмбрионов животных и человека. Мы знаем, что полноценный организм способен вырасти из отдельного фрагмента или даже отдельной клетки первоначального эмбриона - таким путем появляются однояйцевые близнецы. Низшие животные и во взрослом состоянии проявляют такого рода способность восстановления целого из отдельной части. Так плоские черви планарии способны восстановить свой облик из 1/300 части своего тела. Если разрезать планарию на различные по величине кусочки и оставить в покое на несколько недель, то клетки в тканях планарий теряют свою специализацию и перестраиваются в целых животных различного размера. Важно подчеркнуть, что в некоторых случаях регенерация органов взрослых животных протекает совершенно иначе, чем их нормальное развитие в онтогенезе - что указывает на творческий характер морфогенетических процессов.

Морфогенез у высших животных активно продолжается и после рождения. Особенно это касается развития головного мозга. Так человек рождается уже с достаточным количеством нейронов в мозге, но связи между этими нейронами формируются в основном уже после рождения. Скорость образования синапсов в головном мозге новорожденного у человека высока и составляет около 500 000 синапсов в секунду. Такая скорость формирования синапсов сохраняется весь неонатальный период - первые 28 дней жизни. Но окончательно нервные связи формируются лишь к 7 годам жизни. У животных также наблюдается активный процесс образования новых связей в мозге в первые недели и месяцы после рождения. При этом постнатальный онтогенез мозга управляется не только генетической программой, но существенным образом зависит от характера внешней стимуляции, от условий, в которые помещен организм.

Сошлемся на исследования группы ученых из Массачусетсского технологического института (Д. Шарм, А. Ангелуччи, М. Сур), которые продемонстрировали поразительную пластичность мозга в ранний постнатальный период. Они брали хорьков в возрасте одного дня и делали им хирургическую операцию: подсаживали оба зрительных нерва к таламокортикальным путям, ведущим в слуховую сенсорную кору. Целью эксперимента было выяснить, изменится ли слуховая кора структурно и функционально при передаче ей зрительной информации. (Известно, что для каждого типа коры характерна особая архитектура нейронов). В самом деле, это произошло: в результате воздействия зрительной стимуляции слуховая кора морфологически и функционально стала похожа на зрительную! [217]. Вряд ли способность к такого рода неестественным перестройкам морфологии и функции могла возникнуть в процессе естественного отбора. Скорее здесь можно заподозрить действие некого “разумного“ (или “квазиразумного“) фактора, активно воздействующего на морфогенез, и приводящего морфологию мозга в соответствие с характером внешней сенсорной стимуляции. Таким образом, именно для объяснения такого рода “творческих“ процессов адаптивной перестройки морфологии организма (прежде всего, мозга) нам и может понадобиться представление о существовании особого “морфогенетического поля“ или ТФМ.

Теперь, после того как мы обосновали необходимость (или хотя бы вероятность) привлечения необъяснимых в рамках современной науки “трансцендентных факторов“ для объяснения эволюции, сознания и морфогенеза, мы можем попытаться представить, как происходила трансформация ТФЭ через ТФМ в ТФС, т.е. представить процесс эволюционного развития сознания из фактора, первоначально задействованного в процессах филогенеза и определяющего, видимо, адаптивность и восходящий характер эволюционного процесса.

В общих чертах этот процесс можно представить следующим образом. Первоначально живые организмы возникли под влиянием творческой активности ТФЭ как своего рода автономные “биологические машины“, деятельность которых полностью определялась их физико-химической конструкцией. Затем, вероятно под давлением отбора, ТФЭ начинает все более активно вмешиваться в жизнь созданных им “биологических автоматов“, вначале создавая все более и более эффективные механизмы перестройки и регуляции функций генома, а затем, уже начинает активно вмешиваться непосредственно в процессы морфогенеза на уровне отдельного индивида - уже не за счет генных перестроек, а, видимо, путем прямой регуляции экспрессии генов. Т.о. ТФЭ эволюционно трансформируется в ТФМ. Поскольку поведение животных прямо определяется морфологией мозга, то контроль над морфогенезом позволяет ТФМ со временем контролировать и поведение животных (в частности, процессы обучения - которые, по сути, являются процессами ограниченного постнатального морфогенеза). Это означает, что у животных ТФМ фактически выполняет функцию ТФС. В дальнейшей эволюции ТФМ находит себе новые биохимические мишени и в какой-то момент (который имел место, видимо, у каких-то приматов - предшественников человека) начитает прямо воздействовать на поведение животного - уже не через адаптивные перестройки морфологии, а путем прямого воздействия на процессы генерации и (или) проведения нервных импульсов. С этого момента ТФМ начинает эволюционно трансформироваться в ТФС. У человека этот процесс трансформации завершается - ТФС становится основным фактором, регулирующим текущее поведение. Это событие имело место, вероятно, 40-50 тысяч лет назад, что привело к “взрыву“ творческих способностей, породившему в конечном итоге человеческую культуру.

Рассмотрим теперь эту схему более подробно. Прежде всего, нам необходимо рассмотреть связь между эволюционным процессом и морфогенезом. Если эволюция одноклеточных организмов была преимущественно связана с совершенствованием их биохимического аппарата, то эволюция многоклеточных почти целиком происходила за счет модификаций генов, управляющих процессами эмбрионального, внутриутробного морфогенеза, а также и процессами постнатального развития организма. Не будет большим преувеличением, если мы скажем, что эволюция многоклеточных - есть эволюция морфогенеза.

Если ранняя эволюция была в основном связана с созиданием новой генетической информации, с увеличение общего числа структурных генов, то в дальнейшем тактика эволюции меняется и на первый план выдвигается сложный многоуровневый регуляторный аппарат, позволяющий тонко управлять процессами экспрессии различных структурных генов. Мишенью эволюции становятся регуляторные гены, число которых быстро растет и существенно обгоняет число структурных генов. Т.е. вместо того, чтобы создавать новые гены, эволюция сосредотачивается на выработке более эффективных механизмов генетической регуляции экспрессии уже существующих генов. Поэтому не удивительно, что общее число генов у многоклеточных организмов в эволюционном ряду либо вообще не возрастает, либо возрастает не значительно. (Общее число генов у человека (около 35 тыс.) такое же, как, например, у рыбы Фуго).

Прослеживая данную тенденцию легко представить, что на каком-то этапе эволюции генетическая регуляция экспрессии генов со стороны ТФЭ дополняется какими-то другими, боле прямыми и менее затратными не генетическими методами контроля экспрессии генов. Но прямая регуляция экспрессии генов позволяет уже напрямую, минуя геном, управлять процессами морфогенеза. Ведь морфогенез - это, помимо роста, есть еще и процесс дифференцировки клеток, связанный с регуляцией экспрессии структурных генов. Функцию “морфогенетического поля“ в частности, усматривают в том, что оно отдает клеткам команды к включению или выключению различных генов в зависимости от того, в какой части зародыша оказывается та или иная клетка.

Итак, мы можем вполне обоснованно предположить, что ТФЭ на каком то этапе развития обретает прямой (минуя геном) контроль над морфогенезом и, следовательно, эволюционно трансформируется в ТФМ. При этом он получает возможность творчески исправлять дефекты развития и восстанавливать целостный организм из отдельных фрагментов. У высших животных он обретает возможность адаптивно “достраивать“ мозг в процессе раннего постнатального развития и, также, управлять процессами морфогенеза во взрослом мозге, непосредственно вмешиваясь в процессы обучения, и, т.о., через морфогенез управлять поведением животного.

Последнее оказывается возможным в силу существования изначальной связи между эволюцией и поведением. Поведение животных прямо детерминировано морфологией их нервной системы. Если речь идет об инстинктивном поведении, то соответствующие морфологические структуры генетически детерминированы и, следовательно, непосредственно создаются эволюционным процессом. Эволюция не только приспосабливает биологию организма к условиям внешней среды, но и приспосабливает к ним поведение животного. Приобретенное поведение уже не зависит прямо от генов, но по-прежнему зависит от морфологии нервных связей. Если ТФ обретает контроль над морфогенезом и помимо воздействия на гены, то, очевидно, ничто не мешает ему контролировать и приобретенные формы поведения.

Рассмотрим подробнее связь приобретенных форм поведения с морфогенезом. Исследования показывают, что в мозге взрослых животных и людей происходят постоянные перестройки связей между нейронами. Идет активное образование новых синаптических контактов между клетками и их разрушение. (По некоторым оценкам в коре мозга человека каждые сутки создается 800 миллионов новых синапсов и примерно столько же разрушается [177]). Эти процессы образования новых синаптических связей (отдельных синапсов, коллатералей), а также изменение эффективности уже существующих - рассматриваются в настоящее время как основа процессов консолидации долговременной памяти.

Исследования последних лет показали, что начальным звеном цепочки молекулярных процессов, обусловливающих морфологические модификации нейронов как в процессе морфогенеза (ранний онтогенез), так и при консолидации памяти у взрослых индивидов, является один и тот же процесс экспрессии “ранних“ генов. Активация “ранних“ генов - это довольно кратковременный процесс (около 2 часов), сменяемый второй волной экспрессии – “поздних“ генов. При этом синтезируются морфорегуляторные молекулы, имеющие непосредственное отношение к морфологическим модификациям нейрона [3, 4, 5].

Таким образом, исследования показывают, что многие закономерности модификации функциональных и морфологических свойств нейронов, а также регуляции экспрессии генов, лежащие в основе научения у взрослых, сходны с теми, которые определяют процессы созревания, характеризующие ранние этапы онтогенеза. Это дает ряду авторов основание утверждать, что научение есть своего рода реактивация процессов созревания, имеющих место в раннем онтогенезе. Таким образом, в отношении мозга созревание и научение оказываются тесно связанными и даже тождественными на уровне базовых механизмов регуляции экспрессии генов.Как утверждает К.В. Анохин: “в мозге процессы морфогенеза и развития никогда не прекращаются, а лишь переходят под контроль когнитивных процессов“ [3].

Помимо перестроек синаптических связей, в процессах научения, видимо, участвуют и процессы нейрогенеза - процессы образования новых нервных клеток. В последние годы убедительно опровергнута догма: “нервные клетки не восстанавливаются“. Нейрогенез в зрелом мозге обнаружен и у животных, и у человека. Конечно, зрелые нервные клетки не размножаются, но новые нейроны могут возникать из стволовых клеток которые, в частности, находятся на внутренних стенках мозговых желудочков.

Процесс нейрогенеза происходит в мозге взрослых людей. Причем если у грызунов нейрогенез идёт только в гиппокампе, то у человека он может захватывать более обширные зоны головного мозга, включая кору больших полушарий. Установлено, что в обонятельных луковицах мозга человека и зубчатой извилине гиппокампа идёт непрерывное обновление нейронов. Установлено, что в ассоциативных областях лобной, височной и теменной долей у взрослых обезьян образуются новые гранулярные нейроны с небольшим (около двух недель) временем жизни. У приматов также выявлен нейроногенез в обширной области, охватывающей внутреннюю и нижнюю поверхности височной доли мозга. Видимо то же самое происходит и в мозге человека. По крайней мере для птиц показано, что процессы нейрогенеза влияют на реализацию врожденных форм поведения (пение птиц). Есть основание думать, что и у человека нейрогенез связан с обучением. Так, например, исследования лондонских таксистов показали, что размер гиппокампа у них положительно коррелировал со стажем работы, что связано, видимо, с более активным нейрогенезом при условии необходимости запоминания больших объемов топографической информации.

Мы видим, что как врожденные, так и приобретенные формы поведения тесно связаны с процессами морфогенеза. Если “творческие“ формы морфогенеза управляются неким “разумным“ трансцендентным фактором (ТФМ), то этот же фактор, как мы предположили, может также творчески и разумно управлять поведением. Следовательно, с этой точки зрения животные обладают чем-то подобным человеческому сознанию, но это “сознание“ действует относительно “медленно“ - лишь через посредство долгосрочных морфологических изменений в мозге.

Морфогенез - это весьма медленный процесс, который занимает многие часы, сутки, недели и даже месяцы. Человеческое же сознание способно разумно и творчески управлять поведением на гораздо меньших временных интервалах - порядка секунд и даже долей секунды. Как мы установили выше, сознание необъяснимо натуралистически и требует введения трансцендентного фактора. Следовательно, если в основе сознания человека лежит трансцендентный фактор, то этот фактор действует, по крайней мере, не только через морфогенез.

Исследования показывают, что у высших животных и у человека морфогенез в мозге протекает более интенсивно, чем у низших, чем, видимо, объясняется большая пластичность поведения первых. Можно предположить, что в человеческом мозге интенсивность морфогенеза достигает физиологического максимума. Поэтому дальнейшее развитие сознания и мышления было возможно лишь на путях радикального изменения характера связи трансцендентного фактора с мозгом.

Как мы предположили выше, в какой-то момент появляется принципиально новый способ воздействия трансцендентного фактора на поведение, не опосредованный морфогенезом. Трансцендентный фактор находит новые биологические мишени, что позволяет ему непосредственно модулировать нейродинамические процессы, не втягиваясь в медленные и затратные процессы морфогенеза. В этот момент ТФМ постепенно трансформируется в ТФС. Точнее, возникают два параллельных механизма: один более древний “медленный“ - связанный с модуляцией морфологенетических процессов, и другой более молодой и “быстрый“ - связанный с модуляцией текущей нейродинамики. Эти механизмы тесно связаны (т.к. в обоих случаях действует один и тот же трансцендентный фактор), но обладают и значительной автономией. Было бы вполне логично истолковать эти механизмы как фрейдовское “сознание“ и “бессознательное“.

Эволюционное зарождение ТФС, как мы полагаем, произошло до появления человека. ТФС не мог возникнуть мгновенно - эволюция допускает лишь плавные переходы от одной формы к другой. Критерием наличия ТФС является способность решения экстренно возникающих задач, для которых у данного животного нет готовых (инстинктивных или выученных) решений. Т.е. способность к “инсайту“. Такой способностью, как известно, обладают не только люди, но и в ограниченной форме обладают высшие приматы, например, шимпанзе, а также и некоторые другие виды животных (дельфины, врановые птицы и др.). Но эту способность к инсайту приматы и другие развитые животные проявляют лишь от случая к случаю, несистематически. У них все еще преобладают врожденные или выученные схемы поведения. Только у человека инсайт становится основным механизмом регуляции поведения. Полагают, что современный человек Homo sapiens sapiens появился примерно 200 тыс. лет назад. Однако первые 150-160 тыс. лет он практически мало эволюционировал. На протяжении десятков тысяч лет люди использовали практически неизменные орудия труда, отсутствовало искусство, религия и человек, по сути, не проявлял какой-либо существенной изобретательности. Однако 40-50 тыс. лет назад происходит неожиданный взрыв творческой активности: появляются многочисленные новые формы каменных орудий, возникает искусство, религия, культура, затем человек изобретает лук, осваивает скотоводство и земледелие, возникают первые государства и письменность. Этот революционный скачок не сопровождался сколько-нибудь заметным изменением морфологии, объема мозга и т.п. Можно предположить, что этот скачок был вызван эволюционными изменениями конструкции мозга, которые позволили трансцендентному фактору не просто “подключиться“ к нейродинамике мозга (что произошло на более ранних стадиях эволюции), но взять ее под полный контроль и, таким образом, всесторонне модулировать поведение в “реальном“ масштабе времени.

Если предположить, как это сделано в первой части работы, что ТФС действует через механизм целесообразной селекции квантовых альтернатив, то должна существовать жесткая положительная корреляция между развитием (количественным увеличением) этого механизма и степенью разумности поведения. Например, как мы предположили выше, этот механизм может быть связан с деятельностью нейронов, обладающих спонтанной импульсной активностью. Тогда разумность поведения должна коррелировать с количеством спонтанно активных нейронов, вовлеченных в нейронные процессы, связанные с принятием решения, выбором поведенческих альтернатив.

При этом мы отнюдь не отрицаем связи сознания с общим количеством нервной ткани и сложностью организации мозга. Мозг, с нашей точки зрения, - это своего рода “инструмент“, с помощью которого осуществляется саморегуляция ТФС, а также это механизм, способный достаточно автономно осуществлять автоматизированные (врожденные или выученные) программы поведения. Ясно, что и та и другая функции мозга зависят от сложности его организации. С помощью мозга ТФС управляет своими функциями примерно таким же образом, каким мышление человека организует свою деятельность с помощью языка. Нельзя сказать, что язык мыслит. Мыслит мышление, организуя собственные функции посредством языковых символов. Чем сложнее язык, чем больше в нем слов - тем эффективнее работает мышление. Аналогично, чем сложнее и больше мозг - тем эффективнее работает ТФС (хотя бы потому, что увеличивается число альтернатив, из которых процесс осознания может делать выбор). Усложнение функций ТФС повышает его творческие возможности, расширяет репертуар поведения и, соответственно, увеличивает число приобретенных поведенческих программ. А для этого также необходим большой и сложно организованный мозг. Одно размер мозга - это лишь необходимое, но не достаточное условие возникновения механизма ТФС. Так, у кашалотов и голубых китов мозг гораздо больше, чем у человека, но это не делает их полноценными сознательными существами. Да и у человека размер мозга далеко не всегда коррелирует с умственными способностями. (Например, у И. Канта и А. Франса мозг был небольшой, а самый большой мозг (около 3 кг.) был обнаружен у олигофрена).

Появление “быстрого“ механизма ТФС и его полный контроль над текущим поведением - все это дало человеку огромные преимущества. Наличие ТФС позволяет нам быстро ориентироваться в незнакомой обстановке и экстренно принимать осознанные творческие решения на временных интервалах порядка секунд и даже долей секунды - в ситуациях когда нет готового, заранее выученного решения. Животные (кроме высших приматов и других упомянутых видов) на таких интервалах, как правило, способны лишь реализовать заранее сформированные (врожденные или приобретенные) программы поведения. Поэтому животное беспомощно в новой, незнакомой для него ситуации, хотя способно действовать вполне разумно и целесообразно в привычной и мало меняющейся обстановке. Иными словами, животное просто мыслит намного медленнее человека и потому его мышление оказывается бесполезным, если внешний мир быстро и непредсказуемо изменяется.

ТФС привносит творческий элемент в текущее поведение и тем самым позволяет человеку осуществлять такие действия, как быстрая спонтанная (заранее не подготовленная) речь, активный диалог, музыкальная и прочая художественная импровизация и т.п. Важно также, что человеческое творчество, в отличие от творчества животных, не отягощено необходимостью сопряженных, весьма затратных энергетически и материально, морфогенетических процессов, и, таким образом, получает неограниченные возможности развития. Человек с легкостью может творчески проигрывать в уме различные ситуации, рассматривать различные альтернативные схемы поведения - и это не требует какой-либо перестройки анатомических связей между нейронами. Требуется лишь обратимая перестройка электрической активности нейронов

В результате у человека развивается сложная и богатая внутренняя жизнь, которая позволяет ему дистанцироваться от природной среды, созидать культуру, общество, религию, т.е. быть собственно человеком, а не животным.