Не стесняясь в словах

 

Возможно, кой‑кому я ненавистен, но у друзей я обрету защиту. Пускай все знают: я – Макиавелли. Что люди мне и что мне их слова? Мной восхищаются и ненавидят.

Кристофер Марло, пролог к «Мальтийскому еврею»[96]

 

Имя его выше всех похвал.

Надпись на гробнице Макиавелли в церкви Санта‑Кроче у Флоренция

 

Флорентийская республика, которую Макиавелли застал незадолго до смерти, просуществовала три года, острой политической борьбой воспользовались сторонники радикальных мер. Умеренных политиков, желавших мирно договориться с императором, оттеснили республиканские консерваторы, сохранявшие полумифическую веру в альянс с Франциском I и противившиеся любому союзу с папой. После разгрома французов у Неаполя и заключения Климентом соглашения с Карлом V оставалось лишь дожидаться, пока объединенные силы империи и папства не явятся поквитаться с Флоренцией. Город героически оборонялся во время десятимесячной осады, продлившейся с октября 1529 по август 1530 года, благодаря усиленным оборонительным укреплениям – в чем есть заслуга и Макиавелли – и возрожденному ополчению, хоть и при существенной поддержке наемников. В итоге Флоренция сдалась на оговоренных условиях, после того как ее основные силы были разбиты в сражении при Гавинане (3 августа 1530 года), а главнокомандующий Малатеста Бальони перешел на сторону врага, тем самым избавив Флоренцию от ужасов разграбленного Рима. К тому времени многие горожане утратили иллюзии насчет ярых сторонников республики, правление которых привело лишь к войне, голоду, эпидемиям и непомерным налогам. После снятия осады сторонники Медичи, вопреки условиям перемирия, отдали многих своих противников под суд и предприняли шаги к тому, чтобы республика уже больше не возродилась.

Таким образом, созванная два года спустя после осады балья приступила к радикальным конституционным реформам. Прежние органы исполнительной власти были упразднены, все кроме Совета Двенадцати Добрых Мужей (Dodici Buonomini), та же участь постигла и законодательные органы. Учредили новый совет из двухсот членов и Сенат из сорока восьми членов, избиравшихся пожизненно (в числе сенаторов оказались старые друзья Макиавелли, такие как Франческо Веттори и Франческо Гвиччардини). Наконец, балья избрала Алессандро де Медичи главой исполнительной власти и нарекла титулом герцога Флорентийской республики. Годы конституционных дебатов, политических разногласий, войны и тягот привели к тому, что флорентийцы получили куда более закрытое правительство, чем можно было себе представить и которому суждено было продержаться двести лет.

Приход к власти Козимо I де Медичи в 1537 году еще больше укрепил единоличную власть во Флоренции после того, как отгремел последний бунт республиканцев, среди которых оказались бывшие сторонники Медичи, такие как Филиппо Строцци. Козимо сосредоточил в своих руках огромную власть. Действуя при поддержке Габсбургов и реформированного ополчения, он существенно урезал полномочия и влияние двух новых советов. Медичи оставались у власти, и долгие годы флорентийские герцоги – а позднее великие герцоги Тосканские – сумели разработать систему согласия и подчинения, впоследствии снискавшую уважение их подданных и позволившую мирно править до самого угасания рода в 1737 году.

Можно лишь предполагать, какого мнения был бы Макиавелли о подобных изменениях, проживи он дольше, скажем до возвращения Медичи. Как бы он повел себя? Стал бы на сторону республики или же затаился, полностью отойдя от политической жизни? Его повышенное внимание к почестям и выгоде (honore et utile) заставляет нас подумать о том, что Никколо писал бы сочинения о том, как лучше защищать Флоренцию от врагов, и трактаты в честь республики. В конце концов, многие его друзья из числа поборников Медичи приняли новый режим. Хотя благодаря связям с Климентом VII Макиавелли имел все шансы стать подозрительной фигурой в глазах радикальных республиканцев и вполне мог закончить свои дни, подобно Франческо Гвиччардини, в добровольном изгнании в своем имении, составляя, подобно ему, адресованные самому себе «Обвинение» (Accusatoria) и «Защиту» (Difensoria).

Перебежал бы Никколо во время осады в лагерь имперских войск или остался бы в городе, чтобы разделить с жителями все тяготы войны? Стал бы он избираться в Сенат после конституционных реформ 1530–1532 годов? Дать даже умозрительный ответ весьма непросто, учитывая противоречивую натуру Никколо Макиавелли. Во‑первых, отчасти по неудачному стечению обстоятельств он всю жизнь демонстрировал необъяснимую способность вставать на сторону тех, кому в конечном итоге суждено было оказаться в проигрыше. И вероятно, его безвременная кончина избавила его от дальнейших унижений. Действительно, то, что он умер, пользуясь благосклонностью Медичи, впоследствии пойдет на пользу его потомству – за исключением Лодовико, погибшего во время осады.

Бернардо избрал для себя путь чиновника и в итоге стал папским казначеем в Умбрии, Козимо I ценил его, но однажды отказал ему в должности профессора Пизанского университета лишь потому, что его прошение прибыло незадолго до начала академического года.

Гвидо, этот книгочей, вел скромную жизнь клирика. Четвертый сын Никколо, Пьеро, оказался куда более склонным ко всякого рода авантюрам и после 1530 года вступил в ряды имперской армии сражаться с османами и с тех пор в роли наемника обошел всю Европу, не раз попадая в плен к мусульманам. В 1556 году он поступил на службу к герцогу Козимо I, сделал головокружительную карьеру во флоте, став под конец жизни генерал‑лейтенантом галерной флотилии. Пьеро стал одним из первых рыцарей Военно‑морского Ордена Святого Стефана, Папы Римского и священномученика, основанного Козимо в 1561 году. Ранее он представил герцогу свою программу будущей военно‑морской стратегии Флоренции, трактат, написанный в 1559 году, под названием «Проект герцогу Козимо де Медичи изгнания французов и испанцев из Тосканы и создания Тосканского флота» (Di segno al Duc a Cosimo de’ Medici per Cacciar di Toscana Francesi e Spagnuoli e per Instituire una Armata Toscana). Пьеро, унаследовав от отца склонность к составлению всякого рода планов, в отличие от него, отличался куда более выраженной практичностью.

Последняя дань памяти Макиавелли, во многом способствующая его очернению, связана с его друзьями и родственниками, которые пожертвовали средства на посмертное издание «Государя». Печатник Антонио Бладо издал трактат в 1532 году с дозволения понтифика, добавив им самим сочиненное посвящение. В нем Бладо восхвалял политическую прозорливость Макиавелли, выразившуюся в умении изложить методы правления, которыми должен руководствоваться «новый государь». Позже в тот же год во Флоренции вышло в свет и второе издание книги.

Публикация «Государя» позволила широкой публике ознакомиться с этим трактатом во времена, когда многие образованные европейцы говорили по‑итальянски. Тем не менее, поскольку большинство не имело представления об обстоятельствах, в которых эта книга создавалась, нескрываемое презрение Макиавелли к морали, пренебрежение ею ради достижения политических целей довольно быстро превратили его в зловещую фигуру, виновную во всех гнусностях, творимых правителями. Французский кальвинист Иннокентий Жентилле в своем труде «Рассуждения о способах доброго правления против Макиавелли» (Discours contre Machiavel), изданном в 1576 году, открыто обвинял «Государя» в том, что этот трактат вдохновил монархов династии Валуа в том числе и на резню, устроенную ими в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года в Париже: ведь королева Екатерина де Медичи была не кем‑нибудь, а флорентийкой. Досталось Макиавелли и от католиков: иезуит Антонио Поссевино (всецело основываясь на работе Жентилле) вместе с Педро де Рибаденейра вовсю сочиняли ядовитые опровержения трудов Макиавелли.

Ныне всякий хитрый и коварный человек или поступок удостаивается определения «макиавеллианский», что подразумевает некое собирательное зло. «Ну, кто из вас посмеет сказать, что я не политик, не хитрец, не Макиавелль?» – произносит один из персонажей пьесы Шекспира «Виндзорские насмешницы». Бен Джонсон в пьесе «Притягательная леди» описывает главного интригана Бианта как «вылепленного из того же теста, что и Макиавелли». В пьесе Кристофера Марло «Мальтийский еврей» пролог произносит злой дух Макиавелли, который кроме прочего говорит: «Религию считаю я игрушкой / И утверждаю: нет греха, есть глупость».[97]В англоязычном мире Никколо превратился в «старого Ника» – так именуют самого дьявола. Несколько лет назад компания Avalon Hill издала настольную игру о политиках итальянского Возрождения, и, что характерно, называлась она «Макиавелли» В этой игре, чтобы победить, приходилось постоянно мошенничать.

Макиавелли вряд ли привела бы в восторг слава, которую принес ему «Государь» (хотя он, несомненно, оценил бы суммы отчислений за авторские права), и, как уже было сказано, даже при жизни он пытался выступить с критическими замечаниями, сочиняя истории, которые, по его собственным словам, были не чем иным, как наставлением по борьбе против тиранов. В свое время, когда его поругивали за то, какими деспоты представали в той или иной его книге, он язвительно отвечал: «Я учил государей становиться тиранами, а подданных – от них избавляться». Однако в действительности, вероятнее всего, подобная мысль никогда не приходила в голову Никколо во время написания очередного «памфлета». Скорее всего, Макиавелли занимала «искушенность в событиях нынешних и знание событий древних», и он не размышлял о последствиях того, что в вышедшей из‑под его пера книге блистает своим отсутствием некий моральный посыл – в конце концов, итальянские правители с давних пор вели себя «по‑макиавеллиански», причем задолго до появления Макиавелли на свет.

Очевидным фактом является и усилившаяся религиозность Никколо в последние годы его жизни, в то время как при написании «Государя» в нем все еще превалирует глубокий скептицизм к метафизике, вскормленный трактатами древних классиков – в особенности Лукреция. Как оказалось, ему удалось распространить мнение о том, что его самая знаменитая книга в завуалированной форме поддерживала республиканизм, и эта выдумка благополучно просуществовала до тех пор, пока в конце XVIII века не было опубликовано его письмо к Франческо Веттори от 10 декабря 1513 года. Сложность понимания истинных мотивов Макиавелли – как и понимания его самого – коренилась и в том, что после 1558 года его труды были занесены папством в проскрипционные списки (Index Librorum Prohibit огит), доступ к которым был возможен лишь с особой санкции церковных властей. Недобрая слава Никколо была столь распространена, что нелегко было получить разрешение ознакомиться с его «Историей Флоренции». Все попытки внука Макиавелли Джулиано де Риччи реабилитировать предка оказались безрезультатными, и до самой середины XVIII века, то есть до снятия запретов, труды Макиавелли можно было найти только среди изданных за пределами католической Европы книг. Тем не менее благодаря бытовавшему тогда мнению о том, что своей книгой Никколо стремился изобличить деспотов, Макиавелли обзаводился все новыми и новыми читателями и поклонниками, большей частью в протестантских странах. Генрих, принц Уэльский и сын английского короля Якова I, однажды заявил флорентийскому послу, что признает Макиавелли одним из непререкаемых авторитетов в политике.

Вопрос о том, считать Никколо истинным республиканцем или нет, до сих пор остается открытым. Безусловно, большая часть его сочинений на первый взгляд подсказывает положительный ответ, однако при ближайшем рассмотрении напрашивается обратный вывод. Занимая должность секретаря Десятки, Макиавелли проявил себя верным слугой своего правительства, а его желание служить Медичи после возвращения их к власти в 1512 году свидетельствует о том, что Макиавелли грезил о почестях и выгоде (honore et utile), которые мог даровать ему новый режим. И все же Макиавелли – а вместе с ним и Франческо Гвиччардини – полагал, что республиканская конституция окажется для Флоренции куда полезнее единоличной власти, хоть и последняя имеет куда более глубокие корни в этом городе.

Мировосприятие Никколо во многом определялось историей, и нет сомнений в том, что он пал жертвой античных текстов, проникнувшись убежденностью в том, что уроки прошлого можно и нужно безо всяких изменений экстраполировать в настоящее. Вот пример: при всей безусловной разумности его проекта ополчения Макиавелли потерпел фиаско, уверовав в то, что безвозмездная служба сама по себе способна привить людям гражданскую добродетель. Правители из рода Медичи после 1530 года разовьют идеи Никколо и сформируют надежную призывную армию, гарантировавшую всем желающим вступить в нее налоговые, юридические и политические льготы и привилегии и руководимую посредством эффективной системы гражданского контроля. И то, что Повязки (Bande), как стали называть Тосканское ополчение, просуществовали до второй половины XVIII века, доказывает в целом правоту идей Макиавелли при условии, что они будут избавлены от налета архаичности. Примечательно, что Никколо, считавший, что люди действуют из сугубо эгоистических интересов, непоколебимо верил в то, что патриотизм возможно насадить даже в не получающих ни гроша ломаного за службу ополченцах. Но, как мы уже не раз убеждались, Макиавелли был весьма противоречивым человеком.

Тенденция заново открывать Макиавелли, появившаяся в середине XVIII века, позволила обнаружить многоликость этого человека, хотя многие, кто изучал его биографию – как ненавистники, так и апологеты, – пытались усмотреть в его сочинениях некую логическую последовательность, которая позволила бы оправдать любое предвзятое мнение о нем. С одной стороны, король Пруссии Фридрих II – чья антимакиавеллианская позиция во многом пробудила интерес к самому Никколо, – считавший «Государя» книгой тлетворной, хотя местами, к несчастью, весьма верной. С другой стороны, Жан‑Жак Руссо, повторявший избитую нелепость о том, что книга эта якобы направлена против деспотов (и при этом оба нахваливали антипатию Никколо к католической церкви).

Первая попытка издать полное собрание сочинений Макиавелли – и в то же время восстановить его доброе имя – была предпринята во Флоренции в 1782–1783 годах. Среди тех, кто пожертвовал необходимые денежные средства, были такие фигуры, как папа Пий VI и реформатор Великий герцог Тосканский Петер Леопольд Габсбург‑Лотарингский. Макиавелли превратили в представителя эпохи Просвещения, а следующее столетие наденет на него маску опередившего свое время позитивиста и итальянского националиста.

Таким его изображали ученые, среди них Оресте Томмазини и Паскуале Виллари – два фундаментальных биографа Макиавелли. Хотя мы должны быть благодарны им за то, что они, перерыв архивы, извлекли из них и опубликовали неимоверное количество сведений, пусть даже снабженных зачастую совершенно нелепыми комментариями (причем Томмазини проявил себя как исследователь, а Виллари – как историк), отчего их попытки истолковать работы Никколо в соответствии с их контекстом отдавали анахронизмом.

Эта тенденция продолжилась, невзирая на то что со второй половины XVIII века из‑за недоступности полного собрания сочинений Никколо, включая частную и служебную переписку, дипломатические документы и литературные сочинения, любые попытки подвергнуть работы Макиавелли объективному анализу были сравнимы разве что с черпанием воды решетом. В XX веке Никколо превратили в предтечу гегельянских политических систем.

Бенедетто Кроче полагал, что в «Государе» Макиавелли первым отделил политику от этики, несмотря на то что Никколо вновь и вновь заявлял о необходимости «гражданской религии»[98]и свода традиций – может быть, древнеримских и языческих, но отнюдь не аморальных.

Итальянский диктатор Бенито Муссолини и вождь итальянских коммунистов Антонио Грамши основывались на постулате Кроче: первый воспринял идею Макиавелли о правителе как живом воплощении «Государства», а второй считал его предтечей коммунистической партии. Тот факт, что «Государя» можно использовать как руководство для тоталитаризма, вызвало критику ученых, таких как Лео Штраус и некоторые его последователи. И до сих пор маятник продолжает раскачиваться между различными политологами, пытающимися интерпретировать труды Макиавелли. Надо отдать «старине Нику» должное: нельзя не восхищаться макиавеллизмом подобных авторов, в том смысле, что они используют сочинения Никколо, в особенности его «Государя», для оправдания устаревших представлений о прошлом в точности так же, как когда‑то Макиавелли считал античных классиков мерилом текущих событий. Ученики превзошли учителей.

Самая заметная попытка отвести Никколо надлежащее место была предпринята Роберто Ридольфи. Флорентиец, аристократ, потомок Макиавелли и кропотливый ученый лучше других разбирался в психодинамике развития личности, которая помогла точнее понять жизнь и творчество Никколо. Главная проблема состояла не в том, что ему лично импонировал Никколо – он обожал его и потому организовал едва ли не крестовый поход во имя реабилитации его имени, вступая в полемику со своим предшественником (главным объектом ненависти Роберто Ридольфи был Томмазини), а также современниками. Защищая собственное видение «подлинного» Макиавелли, Ридольфи нередко предпочитал в упор не замечать факты, которые он считал порочащими репутацию Никколо. Кроме того, будучи человеком верующим, Ридольфи яростно доказывал, что флорентийский секретарь – далеко не атеист – в действительности всю жизнь оставался добрым христианином, несмотря на множество пороков (неприятие Савонаролы, другого героя Ридольфи, во внимание не принималось, потому что в те годы Никколо еще не достиг интеллектуальной зрелости).

Сила трудов Ридольфи, не считая множества впервые обнаруженных доказательств, заключается в его понимании того, что Макиавелли обладал особым флорентийским характером, встречающимся и по сей день, и что его улыбка отражала не столько присущий ему цинизм, сколько цинизм его родного города. Теперь Макиавелли хотя бы стали воспринимать как человека, даже если Ридольфи продолжал видеть в нем гения, хотя мифы отличаются завидным долгожительством и так просто не исчезают – периодически появляются издания «Государя» с допотопными и набившими оскомину комментариями. И авторы и издатели не прочь чуть заработать за счет «старины Ника», причем без особых усилий.

Несмотря на известность – куда более широкую, чем самого Макиавелли, – «Государь» ни в коем случае не является главным трудом Никколо, поскольку это место по праву занимают его пьесы. «Мандрагору» и «Клицию» также можно рассматривать как пример развития его идей и житейских воззрений и представлений о человечестве, менявшихся с течением лет от весьма пессимистичных до несколько более обнадеживающих. Однако не следует забывать, что изначально обе пьесы были написаны для флорентийской публики и все сочинения Макиавелли, в сущности, связаны с Флоренцией.

Действительно, Никколо временами мог быть неистовым патриотом, хотя это не всегда относилось к Италии в целом, о чем свидетельствует его работа «Рассуждение, или Диалог о нашем языке» (Discorso о dialogo sulla nostra lingua), датировка которой не установлена, на страницах которой разворачивается воображаемый диалог Никколо с флорентийским поэтом XIII века Данте Алигьери, в котором Макиавелли обвиняет автора «Божественной комедии» в дурном обращении со своими согражданами. Диалог задуман с целью вновь подтвердить верховенство флорентийского языка, в особенности изюминку повседневной речи, в отличие от более формальной тосканской речи литераторов. С той же целью однажды на вопрос одного венецианца о попытках ученого Пьетро Бембо обучать тосканцев флорентийскому языку Никколо саркастически заметил: «Я отвечу вам так же, как вы ответили бы флорентийцу, которые пытается учить венецианцев венецианскому».

Флорентийское происхождение и знакомство с трудами классических авторов означало бесспорное умение Макиавелли разбираться в людях и житейских ситуациях, зачастую замутнявшееся свойственным ему провинциализмом и в то же время некоторой склонностью отвлеченно воспринимать действительность. К тому же его высокое мнение о собственных талантах вкупе с довольно резкой манерой высказывать свое мнение доставили ему немало неприятностей. После отставки в 1512 году убежденность Никколо в том, что его знаний и опыта вполне достаточно, чтобы положительно зарекомендовать себя в глазах нового правительства, подвигло его принять сначала деспотическое, а затем так называемое демократическое решение политических проблем Флоренции. В действительности «Государь» и «Рассуждения» писались для весьма своеобразного правителя, чем никак нельзя пренебречь, объясняя противоречивость мышления Макиавелли. В особенности после возвращения Никколо выработал в себе склонность подстраивать свои мысли и сочинения под желания людей или то, что он принимал за их желания, неизменно ради почестей и выгоды (honore et utile). Увы, но Макиавелли оказался не слишком удачлив в этой игре и сумел вернуться в политику лишь благодаря содействию могущественных покровителей, не только наслаждавшихся его обществом и остроумием, но и ценившим его таланты. Куда лучше более поздних авторов они понимали все присущие Макиавелли слабости и огрехи, зачастую их шокировавшие или даже задевавшие за живое; они мирились с ними, временами хохотали над его эскападами, считая его прежде всего не гением в политике или литературе, а попросту умным, образованным, веселым и занятным человеком, флорентийцем до мозга костей.

 

[1]Игра слов. В английском языке словосочетание Old Nick («старина Ник») является эвфемизмом слова «дьявол». Предположительно оно закрепилось в языке как аллюзия на имя Макиавелли (см. эпилог). (Примеч. перев.)

 

[2]Сер – принятое в Италии того времени обращение к нотариусам. (Примеч. перев.)

 

[3]Второе название Приората. (Примеч. перев.)

 

[4]Господин, почетное звание знатных граждан Флоренции, а также судей, почетных докторов медицины и юриспруденции. (Примеч. перев.)

 

[5]Тем не менее до сего дня флорентийцы уверены, что ждать из Пистойи не стоит ничего, кроме двух вещей: проституток и плохой погоды; к тому же аббревиатура «РТ», обозначающая транспорт из этого городка, расшифровывают не иначе как puttane е temporali, то есть «блудницы и ненастье». (Примеч. авт.)

 

[6]Древнеримский писатель, филолог, философ и теоретик музыки, живший в V веке н. э. (Примеч. перев.)

 

[7]Великий итальянский гуманист и историк (1392–1463). (Примеч. перев.)

 

[8]Представители шестнадцати районов (знамен) Флоренции. (Примеч. перев.)

 

[9]Совет Ста – по сути, выборный сенат. Совет Семидесяти обладал функциями правительства; при нем были созданы два комитета: Совет Восьми (отвечал за внешнюю политику и ведение войн) и Совет Двенадцати Добрых Мужей (ведал финансово‑кредитной и торговой политикой, вопросами внутренних дел и юстиции). (Примеч. перев.)

 

[10]Бенефиций – некая собственность, передаваемая в пожизненное пользование на условии несения службы. (Примеч. перев.)

 

[11]В некоторых источниках им соответствуют старшие и младшие цехи, а принадлежавшие к ним ремесленники назывались соответственно «жирным народом» и «тощим народом». (Примеч. перев.)

 

[12]То есть выходцам из народа, простолюдинам. (Примеч. перев.)

 

[13]Гостия – лепешка из пресного пшеничного теста; используется католиками и лютеранами во время таинства евхаристии. (Примеч. перев.)

 

[14]Однажды во время всеобщих выборов каноник флорентийского собора – большой ученый и тому же человек набожный и весьма разумный – сказал мне: «Надеюсь, коммунисты проиграют». Помолчав, он затем с кривой ухмылкой добавил: «Иначе священники первыми заключат с ними сделку». Затем хлопнул себя по губам и тихо рассмеялся: «Ой, что это я ляпнул?!» (Примеч. авт.)

 

[15]Курсив мой. (Примеч. авт.)

 

[16]Сады Ручеллаи (Orti Oricellarii) – центр философских и литературных бесед флорентийской молодежи, расположенный в имении мецената, ученого‑историка и любителя литературы, друга Макиавелли Бернардо Ручеллаи (1495–1520). (Примеч. перев.)

 

[17]Даже житие флорентийского святого Филиппа Нери изобилует остротами и шутками, хотя и лишено характерной для флорентийцев сальности. Способность святого Филиппа менять врожденный характер милосердием – само по себе чудо. (Примеч. авт.)

 

[18]Достоверность этого случая остается сомнительной, поскольку Макиавелли упоминал об этом первым, и ни в одном современном ему источнике, описывающем события после убийства Риарио, ничего подобного не встречается. Конечно, есть вероятность, что Никколо услышал эту историю из уст самой Катарины, потому как последние годы она прожила во Флоренции. (Примеч. авт.)

 

[19]Лимб – в католицизме область между Раем и Адом, где пребывают души некрещеных младенцев и праведников, умерших до пришествия Христа. (Примеч. перев.)

 

[20]Monte delle Doti (um. букв, «гора приданого») – общественная касса, состоявшая из вкладов родителей, копивших на приданое дочерям. Вклад замораживался на пятнадцать лет, а по истечении срока выплачивался в пятикратном размере. (Примеч. перев.)

 

[21]В середине 1960‑х годов один старожил из нашего загородного имения в Кьянти вспоминал, как мой дед приезжал в карете, запряженной четверкой лошадей, и говорил, что в те времена «на господ было любо‑дорого посмотреть»(Allora si che I signori davano soddisfazione). (Примеч. авт.)

 

[22]Короткая, плотно облегающая фигуру куртка до пояса с длинными рукавами или без них на стеганой ватной подкладке. (Примеч. перев.)

 

[23]Порт на адриатическом побережье Италии. (Примеч. перев.)

 

[24]Здесь маккия (заросли кустарников и низких деревьев, обычно вечнозеленых, в прибрежных местах, характерные для побережья Средиземного моря). (Примеч. перев.)

 

[25]Во Флоренции аналогом американской угрозы «я тебя убью» – хотя и не в вежливом обществе – считается фраза «я тебя поимею» (Vinculo). Бьяджо Буонаккорси использовал ее в письме Никколо (cazo Vinculo), когда из‑за равнодушия супруга Мариетта кипела от злости. (Примеч. авт.)

 

[26]В те времена оставшиеся без отцов дети до наступления совершеннолетия попадали под юрисдикцию Попечительского совета (Ufficiali dei Pupilli). Отец мог назначить опекуна, чтобы в случае своей безвременной кончины тот представлял интересы детей в делах с Попечительским советом, и опекун обычно, но не всегда выбирался из числа родственников‑мужчин. В частности, один из соседей Макиавелли, Аодовико Каппони, опекуном своих отпрысков назначил жену, а не одного из своих братьев (ACRF, III [В], Lodovico Capponi е figli, f. 2 г). Тот факт, что Макиавелли назначил опекуном Мариетту, служит убедительным доказательством его доверия супруге. (Примеч. авт.)

 

[27]На гербе Медичи изображались аптекарские пилюли‑шары (palle). По одной из версий, один из родоначальников клана был врачом (medico) при дворе Карла Великого. (Примеч. перев.)

 

[28]Дословно «Десятка свободы и мира»; комиссия состояла из десяти членов. Макиавелли стал ее секретарем в июле 1498 года. (Примеч. перев.)

 

[29]Копье – средневековая тактическая единица (численность войска измеряли в копьях), состоявшая из рыцаря с оруженосцами и сержантами и иногда наемниками. (Примеч. перев.)

 

[30]Большинство авторов утверждает, что встреча состоялась 9 октября, когда заговорщики заключили союз против Борджиа. Однако в инструкциях флорентийской Синьории, предназначенных Макиавелли и датированных 5 октября, ясно говорится о «заседании совета Орсини и прочих участников в Маджоне». Очевидно, Чезаре имел хорошую сеть осведомителей, или заговорщики просто действовали неосмотрительно. Как сказали бы римляне, «когда боги хотят наказать человека, они прежде лишают его рассудка», что любивший классику Никколо бы подтвердил. (Примеч. авт.)

 

[31]Дон Мигель де Корелла – Дон Микелотто, как называли его флорентийцы – был каталонцем и одним из главных офицеров Борджиа и задушил немало врагов своего предводителя. (Примеч. авт.)

 

[32]Не будем забывать, что Чезаре действовал на основании законных полномочий, как герцог Романьи и главнокомандующий папской армии. Казнив Вителли, Эуфредуччи и Орсини, он предал в руки правосудия лишь нескольких мятежных врагов Святейшего Престола. Но и сами не были агнцами божьими. Например, Эуфредуччи захватил Фермо, вырезав семью родного дяди. (Примеч. авт.)

 

[33]Симония – продажа и покупка церковных должностей или духовного сана в Средние века; святокупство. (Примеч. перев.)

 

[34]Любопытно, что словам Макиавелли до сих пор вторят жалобы сегодняшних флорентийцев. Они недовольны тем, что городом правят лавочники (bottegai), которых волнует только ежедневная прибыль и которые позволяют международным корпорациям разрушать культурное своеобразие Флоренции, превращая город в этакий Диснейленд а‑ля Ренессанс. (Примеч. авт.)

 

[35]Здесь – казна коммуны (Примеч. перев.)

 

[36]Хроники о «трудах Италии за десять лет», написанные Никколо за пятнадцать дней. (Примеч. перев.)

 

[37]Сатира Макиавелли, обличающая Александра VI, становится еще язвительнее, если вспомнить отрывок из Евангелия от Луки, в котором Мария соглашается стать матерью Христа со словами: «Се, Раба Господня» (ессе ancilla Domini). (Примеч. авт.)

 

[38]Форли жаловал семейству Риариро папа римский Сикст IV в 1480 году, сместив правивший ранее клан Орделаффи. (Примеч. авт.)

 

[39]Это выражение относится к некоему Сесто Кайо Баччелли, который родился спустя несколько лет после смерти Макиавелли и прославился тем, что предсказывал очевидное. Тех, кто крепок задним умом, флорентийцы сравнивают с «астрологом из Броцци, который определял рога на ощупь, а дерьмо по запаху» (far соте lo Strolago di Brozzi, che riconosceva I pruni al tatto e la merda dal puzzo). (Примеч. авт.)

 

[40]До возникновения современной почтовой службы отправка писем была делом весьма затратным. Зачастую люди скорее доверяли свою корреспонденцию тем, кто направлялся в город адресата, нежели – как заметил некто – «этим убийцам почтовой службы» (questi assassini delleposte). ASF, MP, 3901, nnf (Кристофоро Бронзини, Рим – Демиурго Ламбарди, Флоренция, 10 мая, 1624 г.) (Примеч. авт.)

 

[41]Макиавелли обращался на «ты» только к своим детям и в других случаях, даже в отношении ближайших друзей, неизменно употреблял форму «вы». Тем не менее с помощью формы «ты» можно было подчеркнуть разницу в социальном положении, например, обращаясь к человеку ниже рангом, или в случае, когда правительственный орган обращался к чиновнику. Туччи, хотя он и был одним из приоров, писал не от имени правительства (даже если ему так хотелось) и потому стал легкой мишенью для насмешек тех, кто, подобно Макиавелли, открыто пренебрегая условностями, все же трепетно относился к своему социальному и должностному положению. (Примеч. авт.)

 

[42]Довольно много внимания уделяется участию в проекте Леонардо да Винчи, хотя переписка Макиавелли того времени едва ли что‑либо проясняет. Синьория наняла Леонардо, чтобы он расписал одну из стен зала Большого Совета огромной фреской «Битва при Ангияри». Вероятно, хотя и не доподлинно, упоминания Античности в записях Леонардо, связанных с фреской (которую художник так и не закончил), подтверждают участие в проекте Макиавелли. (Примеч. авт.)

 

[43]Родственник Пьеро, Франческо дель Неро, был женат на одной из сестер Мариетты Макиавелли. Как мы увидим, в дальнейшем связь с кланом дель Неро сыграет в жизни Никколо весьма важную роль. (Примеч. авт.)

 

[44]Аниций Манлий Торкват Северин Боэций (в исторических документах – Аниций Манлий Северин), теоретик музыки, христианский теолог, (ок. 480–524) – римский государственный деятель, философ‑неоплатоник. (Примеч. перев.)

 

[45]По‑итальянски bandiere означает «знамя»; видимо, в данном контексте употребление этого слова объясняется тем, что каждая рота ополчения имела собственное знамя. (Примеч. перев.)

 

[46]Ключи Святого Петра – христианская реликвия, один из знаков папского величия; по библейскому преданию, ключи Царствия Небесного (Мф., 16:18–19). Меч Святого Петра – христианская реликвия, отождествляемая с мечом, которым, согласно Евангелиям, апостол Петр во время пленения Христа отсек ухо рабу первосвященника Мал‑ху. (Примеч. перев.)

 

[47]Во веки веков (лат.) (Примеч. перев.)

 

[48]Орден служителей Девы Марии (сервиты) – католический монашеский орден, один из исторически нищенствующих орденов; основан в 1233 году во Флоренции. Базилика Сантиссима‑Аннунциата (лат. Santissima Annunziata – Святое Благовещение) является духовным центром ордена. (Примеч. перев.)

 

[49]Формально Максимилиан получил титул избранного императора только в 1508 году на правах римского короля и предполагаемого наследника престола. Однако в те времена его обычно называли просто императором. (Примеч. авт.)

 

[50]Берлингоццо (um. berlingozzo) – сладкий крендель, который во Флоренции пекли во время карнавала. Однако в те времена глагол berlingare означал «болтать попусту». (Примеч. авт.)

 

[51]Флорентийцы посмеивались над преувеличенно абсурдным отношением немцев к социальному положению и соответствующим атрибутам. Франко Саккетти рассказывает такой случай: один немецкий рыцарь вызвал на дуэль флорентийца, потому что оба носили на шлемах одинаковые плюмажи. Флорентиец вышел из положения, выгодно продав свой плюмаж немцу, «который был так горд, словно захватил целый город». (Примеч. авт.)

 

[52]Строцци начали возводить свой палаццо в конце 1480‑х годов, но после тяжелого экономического кризиса, поразившего Флоренцию в те годы, строительство затянулось еще несколько десятилетий. Савонарола обрушивался с кафедры на тех, кто «строил дома из золота, серебра и крови бедняков», откровенно намекая на архитектурное предприятие Строцци. (Примеч. авт.)

 

[53]С XV века семьи Каппони, особенно ветвь Гульельмо, и Содерини боролись за политическое влияние в квартале Зеленого Дракона, что в районе Санто‑Спирито. К тому же, по некоторым свидетельствам, дед Гульельмо, вероятно, обманул Содерини, присвоив себе наследство знаменитого политика Никколо да Уццано (ум. 1433). Непрерывные столкновения двух кланов могли привести к тому, что Томмазо Содерини хранил верность Медичи, а его сын Пьеро пренебрег флорентийской аристократией, став на сторону граждан из средних слоев. (Примеч. авт.)

 

[54]Временный запрет на богослужения по всей стране; одна из форм церковного наказания, налагавшегося папой римским или епископом. (Примеч. перев.)

 

[55]Проведитор – официальное лицо, надзиравшее за действиями кондотьеров на службе Венецианской республики. (Примеч. перев.)

 

[56]Биретта – традиционный головной убор католических священнослужителей. (Примеч. перев.)

 

[57]Служба Хранителей Закона, созданная в 1429 году, не допускала на государственные посты граждан, не имевших права избираться, и преследовала тех, кто злоупотреблял властными полномочиями. (Примеч. перев.)

 

[58]К тому времени отлучение от церкви стало неэффективной мерой, поскольку большинство итальянцев считали его всего лишь политическим рычагом в руках папы (знаменитый кондотьер Никколо Пиччинино сравнил отлучение со щекоткой). Некоторые знатные семейства даже несколько щеголевато гордились тем, что когда‑то стали жертвами церковной цензуры. Один флорентийский аристократ как‑то сказал мне: «Если бы за отлучение от церкви давали колокольню, владения нашей семьи были бы больше самого Рима». (Примеч. авт.)

 

[59]Концелиаризм – богословская концепция в католицизме, основная идея которой состоит в приоритете собора над решениями папы римского. (Примеч. перев.)

 

[60]Апостольская Галликанская церковь – французско‑католическая церковь, имеющая самоуправление, в отличие от римско‑католической. «Прагматическая санкция» Карла VII (XV в.) установила галликанство как официальную религию Франции. (Примеч. перев.)

 

[61]Немногие знают, что папой и императором (во времена Священной Римской империи) мог быть избран любой не запятнавший себя ересью зрелый мужчина‑католик в здравом уме и твёрдой памяти. (Примеч. авт.)

 

[62]Дубровник (Рагуза) – крупный морской порт на Адриатическом побережье Балкан, столица Дубровницкой республики, с 1458 года являвшейся вассалом Османской империи. (Примеч. перев.)

 

[63]Евангелие от Матфея, 3:12. (Примеч. перев.)

 

[64]Пытка на дыбе (во Флоренции ее называли lafune, то есть веревка) состояла в том, что руки жертвы связывали за спиной, а затем за руки поднимали над землей. Иногда человека резко встряхивали: отпускали веревку и останавливали, не дав ему коснуться земли, тем самым причиняя боль и нанося увечья в зависимости от высоты падения. Но зачастую веревку спускали всего на несколько дюймов, чтобы лишь усилить мучения. (Примеч. авт.)

 

[65]«Черные» (Neri) – члены братства Санта‑Мария делла Кроче аль Темпио, в чьи обязанности входило сопровождение смертников. Их прозвали так из‑за темного облачения и капюшонов, полностью скрывавших лицо. (Примеч. авт.)

 

[66]Роберто Ридольфи относит поэму к этому периоду. Другие комментаторы датировали ее 1522–1524 годами, полагая, что под «новым пастырем», упомянутым Макиавелли, подразумевался папа Адриан VI либо Климент VII. Также они утверждали, что османы стали гораздо опаснее после того, как в 1517 году Селим I завоевал Египет, а его сын, Сулейман I, напал на Родос. Однако Юлий II никогда не забывал о своем намерении организовать крестовый поход против турок, который также обсуждался на латеранском соборе. Исходя из этого, а также из обстоятельств биографии Макиавелли, я склонен согласиться с датировкой Ридольфи. (Примеч. авт.)

 

[67]В народе считали, что всех арестованных в связи с заговором Босколи – Каппони казнят. (Примеч. авт.)

 

[68]Временами тот факт, что флорентийцы при всей их ограниченности за века создали столь прекрасное искусство, представляется настоящим чудом. Но в те времена, надо признать, при всех недостатках флорентийцы в большинстве своем имели хороший вкус. (Примеч. авт.)

 

[69]Марио Мартелли установил, что книга была написана рукой Буонаккорси, и датировал ее примерно 1494 годом, логично рассудив, что после этой даты Бьяджо ни за что не стал бы переписывать поэзию Медичи. Также Мартелли исключил период после 1512 года, поскольку двумя годами ранее Боттичелли умер. На основе этих рассуждений историк решил, что, во‑первых, в молодости Макиавелли входил в круг приближенных Медичи и, во‑вторых, что Никколо и Бьяджо были знакомы еще до работы в канцелярии. Однако главная ошибка Мартелли заключается в том, что любые рисунки, неоконченные рукописи и прочие бумаги можно было купить у старьевщиков (rigattieri), которым наследники нередко продавали имущество покойных. Со стороны Буонаккорси было бы разумно просто выкупить для личных нужд что‑нибудь из вещей Боттичелли. (Примеч. авт.)

 

[70]Джованбаттиста Гвиччардини был правителем Прато, когда город захватили испанцы. Его пленили, и ему пришлось заплатить за освобождение огромный выкуп. И Макиавелли указывает на то, что Гвиччардини считал его виновным в своих несчастьях. (Примеч. авт.)

 

[71]Перевод Е. М. Солоновича.

 

[72]В оригинале – Impacciabottega и Impacciacasa, причем в данном контексте глагол Impacciare означает «затруднять, мешать». (Примеч. авт.)

 

[73]В оригинале – focone, что я перевел как «жаровня», хотя это слово также означает запальное отверстие аркебузы или пушки. Джорджио Инглезе задается вопросом: подразумевал ли Макиавелли под этим нечто сексуальное? (Примеч. авт.)

 

[74]Дословно «закрывать хлев, когда бык уж сбежал». (Примеч. перев.)

 

[75]Перевод Н. Б. Томашевского.

 

[76]Евангелие от Матфея, 3:17 (Примеч. перев.)

 

[77]В том же письме Макиавелли говорит о поездке во Фландрию или хотя бы в Венецию на карнавал. Это путешествие он планировал с друзьями по садам Ручеллаи. Почему речь идет о Фландрии, остается одной из множества непостижимых загадок жизни Никколо. (Примеч. авт.)

 

[78]Подразумевается полемика между доминиканцем Иоганном Тецелем и августинцем Мартином Лютером, когда Тецель выступил с критикой знаменитых «Тезисов» Лютера. (Примеч. перев.)

 

[79]Доменико да Понцо – доверенное лицо правителя Милана во Флоренции, противник Савонаролы (брата Джироламо); Фра Альберто – предположительно герой одной из новелл «Декамерона» (IV, 2) Боккаччо; Альберто да Орвьето известен тем, что предлагал Александру VI заманить Савонаролу в Рим. (Примеч. перев.)

 

[80]Евангелие от Иоанна, 12:8. (Примеч. перев.)

 

[81]Выражения «тридцать тысяч дьяволов» и «трясется зад» – аллюзии на комическую рыцарскую поэму Луиджи Пульчи «Моргайте», одну из любимых Макиавелли. (Примеч. авт.)

 

[82]Веттори цитирует «Энеиду» Вергилия (XII, 438): «Ты же о нас не забудь, и, когда созреешь годами, пусть побуждает тебя подражать высоким примерам мысль, что Эней – твой отец и что брат твоей матери – Гектор» (перевод С. Ошерова). (Примеч. авт.)

 

[83]Существуют две версии этого письма. Первая – черновик (неотправленный), который содержал специфические замечания о приватной жизни Никколо и Веттори, и Франческо, вероятно, из осторожности не стал включать их в окончательную версию, которая здесь цитируется. (Примеч. авт.)

 

[84]Дело в том, что в итальянском языке слово «дом» – la casa – женского рода. (Примеч. перев.)

 

[85]Не следует рассматривать это высказывание как националистическое, в чем, однако, некоторые биографы Макиавелли хотели бы нас убедить. Никколо и его современники считали Италию скорее культурной и духовной наследницей Древнего Рима, нежели единым политическим образованием. Под словом «варвары» по ту сторону Альп подразумевались лишь враги итальянской цивилизации, угрожающие независимости ее многочисленных государств. (Примеч. авт.)

 

[86]В действительности Франческо Мария делла Ровере был всего лишь генерал‑капитаном венецианской армии, но занял пост командующего за отсутствием иных кандидатур, поскольку на тот момент был самым опытным военачальником из аристократов. Постоянная нерешительность делла Ровере в ходе кампании, кроме прочего, могла быть продиктована неопределенностью его статуса. (Примеч. авт.)

 

[87]Жители Сиены издавна считались безрассудными предположительно потому, что пили воду из фонтана Радости, расположенного на главной городской площади. (Примеч. авт.)

 

[88]Согласно распространенной легенде, «лютеранин» Фрундсберг возил с собой петлю, свитую из золотой веревки, на которой собирался повесить папу римского, и еще несколько веревок из алого шелка – для кардиналов. В действительности эти «благочестивые» намерения хотел осуществить один из его помощников. Также не стоит забывать, что лютеранство в те времена воспринималось не как особое революционное явление, а как очередное движение, борющееся с церковной коррупцией. Так или иначе, в уроках жестокого обращения с духовенством итальянцы не нуждались. В частности, когда был раскрыт заговор Пацци, флорентийцы вздернули на виселице архиепископа Пизанского. (Примеч. авт.)

 

[89]Начало 50‑го псалма (лат.). (Примеч. перев.)

 

[90]Таков привычный перевод, поскольку оригинальный текст на этом месте поврежден. Единственные буквы, которые можно различить, – «р» и «st», и это навело Джорджио Инглезе и прочих комментаторов на мысль, что вместо слова «душа» Макиавелли мог написать «Христос», но Джулиано де Риччи, желающий восстановить репутацию Макиавелли, мог счесть это излишним. Даже если Инглезе прав – и справедливости ради отметим, что, по его утверждению, «st» в данном случае можно представить как «многая добрая воля» (molta buona Vol‑anta), – то для флорентийского уха такое обращение Макиавелли со вторым участником Святой Троицы не кажется ни скандальным, ни необычным. Во Флоренции можно услышать такие выражения, как «Ты хочешь быть самим Христом» (Тi garbafare II Cristo), при обращении к кому‑то, кто слишком важничает; «И Христу не исправить» (Non с’eCristi) – о неразрешимой ситуации; «Упасть Иисусом» (Battereun Cristo) – упасть ничком, расставив руки в стороны. (Примеч. авт.)

 

[91]Ипполито был внебрачным сыном Джулиано де Медичи, а Алессандро – ребенком Лоренцо, рожденным от чернокожей женщины. Во Флоренции побочных детей называли мулами. (Примеч. перев.)

 

[92]Сходное недоумение по поводу этого ужасного события можно обнаружить в записях Луиджи Гвиччардини и Франческо Веттори. (Примеч. авт.)

 

[93]Евангелие от Матфея, 5:3. (Примеч. перев.)

 

[94]Послание Иакова, 4:4. (Примеч. перев.)

 

[95]Об этом мы узнаем из письма предположительно его сына Пьеро, адресованного его родственнику Франческо Нелли. Подлинность этого послания все еще вызывает сомнения некоторых ученых – главным образом по графологическим причинам. Даже если его написал не Пьеро Макиавелли, письмо кажется честным, судя по последнему параграфу, где сказано, что Никколо оставил семью в «крайней нужде». Следует добавить, что те, кто усматривает несоответствие между непочтительностью Макиавелли к религии и его крайней религиозностью, упускают из виду то, что такое отношение широко распространено во Флоренции до сих пор. (Примеч. авт.)

 

[96]Перевод В. Рождественского.

 

[97]Перевод В. Рождественского.

 

[98]Понятие американской социологии, выдвинутое в 1966 году социологом Р. Беллой [Bellah, Robert N.]. Это понятие охватывает веру в «американский образ жизни» [American way of life], преклонение перед его «иконами» (например, флагом), ритуалами (например, клятвой верности [pledge of allegiance]) и «святыми» (Джордж Вашингтон [Washington, George], Авраам Линкольн [Lincoln, Abraham] и др.). По мнению автора, «гражданская религия» вполне гармонирует с религиозными убеждениями как таковыми, дает обществу объединяющие идеалы и формирует политическую культуру. Эта концепция, восходящая к трудам французских просветителей, получила поддержку некоторых философов, однако другими подвергалась резкой критике. (Примеч. перев.)