ОКТЯБРЯ

 

Твари становятся все беспокойнее, но запреты для них все еще в силе. Сегодня утром зашел к Ларри и предложил ему откликаться на имя «Счастливчик», если к нему обратится кто‑нибудь из лесных обитателей во время его странствий. Я объяснил ему, что мне пришлось придумать для него легенду, чтобы рассеять недоумения по поводу его статуса. Он согласился быть еще более осмотрительным во время своих приходов и уходов. Я просветил его насчет всего остального тоже, потому что считал нас партнерами. То есть всего, кроме настоящей личности Линды Эндерби. Мне ужасно не хотелось разрушать его иллюзии относительно приятной старой дамы, общение с которой доставило ему столько удовольствия. Что открылось, то уже открылось, – а я сомневаюсь, чтобы открылось многое в таком запутанном случае, как у него, и при том, что он так осторожен, – поэтому я немногим рискую, позволяя ему еще какое‑то время тешиться приятными воспоминаниями о ее визите. Я решил подождать еще несколько дней, а потом уже раскрыть ему обман.

– Что‑нибудь слышали о полиции и их поисках? – спросил я.

– Они все еще продолжают расследование, уже допросили всех и теперь начали прочесывать поля вдоль дороги. Мне кажется, их последняя теория такова: полицейского могла сбросить его лошадь, которая действительно потом вернулась в конюшню.

– Наверное, он не всплыл. Возможно, доплыл до моря.

– Может быть. Уверен, они очень скоро вплотную займутся поисками всплывших трупов.

– Интересно, чем может обернуться вся эта суета для Графа, если они заберутся слишком далеко в поля?

– Готов побиться об заклад, на поверку окажется, что он переехал в другое место.

– Так вы тоже считаете, что у него есть еще одно место?

– Конечно. Это в его стиле. И он прав. У каждого должно быть место, куда можно убежать. Лишняя осторожность никогда не повредит.

– А у вас есть?

Он улыбнулся.

– Надеюсь, у тебя тоже, – сказал он.

Никто не может определить, улыбаюсь я или нет. Потом я пошел искать Серую Метелку, чтобы попытаться убедить ее еще раз слазить для меня в склеп. Но ее нигде не было. В конце концов я сдался и побрел к дому Растова.

Шипучку я тоже не смог сразу обнаружить и стал ходить вокруг дома и заглядывать в окна. Я увидел самого Растова, развалившегося на стуле с бутылкой водки в одной руке, а другой рукой он прижимал к груди предмет, который мог быть его иконой. На подоконнике что‑то зашевелилось, и я понял, что это мой бывший партнер. Шипучка поднял голову, уставился на меня, потом головой показал на соседнюю комнату. После соскользнул с подоконника и исчез.

Я отошел назад к ближайшему окну указанной комнаты, которое было слегка приоткрыто. Через несколько секунд он появился.

– Привет, Шип, – сказал я. – Как дела?

– Иногда мне хочется снова в поле, – ответил он. – Я бы сейчас готовился к долгой зимней спячке.

– Плохая ночь?

– Я вовремя выбрался. Он снова принялся за свое. Пьет и поет грустные песни. Он может навлечь на нас крупные неприятности, если слишком напьется. Лучше бы ему протрезветь к решающей ночи.

– Надеюсь, так и будет.

Мы двинулись к задней стороне дома.

– Ты занят? – спросил он.

– Да.

– Послушай, Нюх, босс не все мне рассказывает, а Ночной Ветер говорил, всего пару дней назад, что существуют способы определить при помощи гадания, кто Открывающий, а кто Закрывающий. Это правда?

– Он прав, – сказал я. – Но они ненадежны, пока не умрет Луна. Чтобы они заработали, необходимо какое‑то горючее.

– А сколько времени должно пройти?

– Несколько дней.

– Так люди начнут открывать статус друг друга очень скоро?

– Да. Так всегда происходит. Поэтому важно закончить все совместные дела заранее. После того, как подведены итоги, твои бывшие партнеры могут оказаться твоими новыми врагами.

– Мне не нравится перспектива иметь врагом тебя или Ночного Ветра.

– Из этого не следует, что мы должны убивать друг друга до великого события. Лично я всегда считал подобные поступки признаком слабости.

– Но ведь всегда происходят какие‑то умерщвления.

– Я об этом слышал. Мне это кажется напрасной тратой энергии, раз все равно в конце все решится.

– …И половина из нас погибнет от ответного удара победившей второй половины.

– Редко происходит равное деление Открывающих и Закрывающих, пятьдесят на пятьдесят. Никогда не известно, какой будет диспозиция или кто появится в конце. Я слышал, что однажды был случай, когда в последний день все отступили. Никто не явился. Что тоже плохо. Подумай об этом. Любой из них, у кого хватило бы мужества, мог тогда повернуть дело по‑своему.

– Сколько осталось времени до того, как все станет известно, Нюх?

– Уже совсем скоро. Полагаю, кто‑то уже сейчас работает над этим.

– А ты знаешь?

– Нет. Узнаю очень скоро. Мне не нравится знать без крайней необходимости.

Он заполз на старый пенек. Я сел на землю рядом.

– К тому же, – объяснил я, – это помешало бы мне попросить тебя кое‑что сделать, прямо сейчас.

– Что именно? – спросил он.

– Я хочу, чтобы ты вернулся со мной к склепу и проверил, там ли еще Граф.

Он молчал, поворачиваясь в солнечных лучах, блестя чешуйками.

– Нет, – наконец ответил он. – Нам не нужно туда ходить.

– Почему?

– Я уже знаю, что его там нет.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера ночью я выползал наружу, – сказал он, – и спрятался в сливовом дереве, которое, как я узнал, часто навещает Игла, чтобы поесть. Когда он прилетел, я сказал: «Добрый вечер, Игла.»

– Это ты, Шипучка? – отозвался он.

– Собственной персоной, – ответил я. – Как кормежка?

– Неплохо. Неплохо, – сказал он. – А как твои извилистые пути?

– О, превосходно, – ответил я. – Полагаю, ты прилетел поесть?

– Да. Я всегда прилетаю сюда напоследок, потому что эти сливы – мои любимые, и я лакомлюсь ими после жуков. Предпочитаю оставлять самое лучшее напоследок.

– Так и следует поступать во всяком деле, – сказал я.

– Скажи, – теперь, пожив с Растовым, я в этом хорошо разбираюсь, – ты никогда не пробовал давно упавшие с дерева сливы, которые выглядят сморщенными, сгнившими и неаппетитными?

– Нет, – ответил он, – это было бы глупо, когда столько хороших слив еще висит на дереве.

– А, – сказал я, – но внешний вид обманчив, и «хороший» – понятие весьма относительное.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Я тоже люблю фрукты, – объяснил я – и я знаю их секрет. Те, что внизу, на земле, гораздо лучше тех, что еще висят на ветках.

– Как это может быть? – удивился он.

– Секрет в том, что, когда они лежат там, оторванные от источника своего существования, они используют остаток своей жизни для создания новых ростков. Правда, они от этого сморщиваются, но вырабатывают из себя новый, особый эликсир, превосходящий обычный сок тех слив, которые еще на дереве.

– Они гораздо лучше на вкус?

– Нет. На вкус – нет. Это больше, чем просто вкус. Это вопрос духа.

– Наверное, нужно попробовать, раз так.

– Ты не пожалеешь. Я тебе очень рекомендую.

И он спустился на землю, нашел одну из таких слив и откусил от нее.

– Фу! – воскликнул он. – Они никуда не годятся! Перезрелые и…

– Не торопись, – сказал я. – Возьми еще, проглоти немного, потом еще. Немножко подожди.

И он еще попробовал, и еще. Немного погодя он сказал:

– У меня слегка кружится голова. Но ощущение довольно приятное. Действительно…

Он съел еще одну, с внезапно проснувшимся энтузиазмом, потом еще одну.

– Шипучка, ты был прав, – сказал он через какое‑то время. – Есть в них нечто особенное. Такое теплое ощущение…

– Да, – ответил я.

– И это головокружение – не совсем головокружение. Приятное ощущение.

– Съешь еще. Съешь гораздо больше, – посоветовал я ему. – Иди туда, куда тебя поведет.

Вскоре его слова стало трудно понимать, так что мне пришлось соскользнуть с дерева на землю, чтобы расслышать все, что он говорил, когда я начал спрашивать:

– Ты был с Графом, когда он устраивал новые могилы, правда? Вот так я узнал их местонахождение и что он собирался переехать в одну из них вчера ночью, – закончил он свой рассказ.

– Хорошая работа, – сказал я. – Хорошая работа.

– Надеюсь, когда он проснулся, он не чувствовал себя так, как я в то утро. Я там не остался, я понимаю, что видеть змей в таком состоянии плохо. По крайней мере, так говорит Растов. Что до меня, то я‑то видел людей в тот последний раз, всех этих проезжих цыган. И тебя, разумеется.

– Сколько существует могил, не считая склепа?

– Две, – ответил он. – Одна к юго‑западу, вторая – к юго‑востоку.

– Я хочу их видеть.

– Я тебя отведу. Та, что на юго‑западе, ближе. Давай сперва пойдем туда.

Мы двинулись в путь, пересекая тот участок местности, где я прежде не бывал. В конце мы пришли к маленькому кладбищу, окруженному ржавой железной оградой. Калитка оказалась не запертой, и я распахнул ее плечом.

– Сюда, – сказал Шипучка, и я последовал за ним.

Он привел меня к небольшому мавзолею рядом с голой ивой.

– Внутри, – сказал он. – Усыпальница справа открыта. Там стоит новый гроб.

– Граф там?

– Не должен бы. Игла говорил, он будет спать в другом.

Я все же вошел туда и толкал лапой крышку, пока не нашел способа открыть ее. Тогда она довольно легко поднялась. Гроб был пуст, если не считать горсти‑другой грязи на дне.

– Выглядит настоящим, – сказал я. – Теперь веди меня ко второму.

Идти туда оказалось гораздо дольше, и по дороге я спросил:

– Игла не говорил тебе, когда устроены эти могилы?

– Несколько недель назад, – ответил он.

– До новолуния?

– Да. Он очень настаивал на этом.

– Это портит мою схему, – сказал я, – а ведь все, казалось, так хорошо укладывается в нее.

– Извини.

– Ты уверен, что он сказал именно так?

– Совершенно.

– Проклятье.

В небе ярко сияло солнце, хотя там и сям виднелись облака, – и, разумеется, дальше к югу, над домом Доброго Доктора, они собрались целой грудой. Северный ветер принес холодную струю. Мы двигались без дороги, по осенним краскам – коричневым, красным, желтым – и почва была сырой, хоть и не пропитанной еще водой, как губка. Я вдыхал запахи леса и земли. Из одной трубы вдалеке вился дымок, и я думал о Древних Богах и спрашивал себя, как может все измениться, если откроется путь к их возвращению. Мир может быть хорошим местом, или плохим, и без сверхъестественного вмешательства; мы выработали свои собственные способы действий, определили для себя добро и зло. Некоторые боги хороши для достижения отдельных идеалов, а не для осуществления реальных целей, здесь и сейчас. Что же касается Древних, то я не видел выгоды поддерживать отношения с теми, кто совершенно трансцендентален. Мне нравится абстрактно рассматривать все эти вещи, в платонических сферах, а не быть вынужденным заниматься их физическими проявлениями… Я вдыхал запахи горящих дров, глины, упавших с дерева гниющих яблок, возможно, все еще покрытых утренней изморозью в тени фруктовых садов, видел высоко летящий, перекликающийся клин, направляющийся к югу. Я слышал, как крот роет землю под моими ногами…

– Растов так и пьет каждый день? – спросил я.

– Нет, – ответил Шипучка. – Он начал только накануне новолуния.

– К нему приезжала Линда Эндерби?

– Да. Они долго беседовали о поэзии и о ком‑то по имени Пушкин.

– Ты не знаешь, она видела Альхазредскую Икону?

– Так тебе известно, что она у нас… Нет, пьяный или трезвый, он никому бы ее не показал до того времени, как в ней возникнет нужда.

– Когда я сегодня искал тебя, я видел у него в руках нечто напоминающее икону. Она из дерева, примерно высотой в три дюйма и длиной в девять?

– Да, он достал ее сегодня из тайника. Всякий раз, впадая в особенно глубокую депрессию, он говорит, что она придает ему бодрости, чтобы «отправиться на берега Гали и поразмышлять над законами разрушения», а затем обдумать, как ему все это использовать.

– Это можно понять почти как заявление Закрывающего, – заметил я.

– Иногда я думаю, Нюх, что ты – Закрывающий.

Наши взгляды встретились, и я остановился. В некоторых случаях приходится рисковать.

– Это правда, – сказал я.

– Черт побери! Значит, мы не одни!

– Давай оставим эту тему, – сказал я. – Даже не будем больше говорить об этом.

– Но ты можешь хотя бы сказать мне, знаешь ли ты о ком‑нибудь из остальных.

– Не знаю, – ответил я.

Я снова двинулся в путь. Сделан небольшой рывок, одержана маленькая победа. Мы миновали пару коров, жующих с опущенной головой. Негромкий раскат грома раздался со стороны дома Доброго Доктора. Посмотрев налево, я разглядел свой холм, который прозвал Гнездом Пса.

– Эта могила дальше к югу, чем первая? – спросил я, когда мы свернули на тропинку, которая вела в том направлении.

– Да, – прошипел он.

Я все старался представить себе схему, растянутую по новым направлениям из‑за появления этих новых точек обитания. То, что я то находил, то снова терял варианты расположения центра, меня раздражало. Казалось, эти силы играли со мной злые шутки. И особенно трудно было отказываться от тех вариантов, которые выглядели самыми подходящими.

Наконец наш путь закончился в месте, которое было похоже на чье‑то семейное кладбище. Только семья, которой оно некогда принадлежало, давно исчезла. Разрушенное строение виднелось на вершине ближнего холма. От него остался едва заметный фундамент, не более. И я увидел, что кто‑то присвоил себе останки этой семьи, когда Шипучка вывел меня на заросшее кладбище, ограда которого сохранилась только с восточной стороны, да и та покосилась.

Он провел меня через высокую траву к большой каменной плите. По ее периметру виднелись свежие следы лопаты, а камень был поднят и сдвинут в сторону, оставляя узкую щель, через которую я должен был протиснуться.

Я засунул туда нос и понюхал. Пыль.

– Хочешь, чтобы я проверил? – спросил Шипучка.

– Давай вместе спустимся, – ответил я. – После такой прогулки я хочу, по крайней мере, взглянуть.

Я пролез в щель и спустился по неровным ступенькам. Под ними оказалась лужа, и я перешагнул через нее. Там были еще и другие лужи, и я не смог обойти их все. Было темно, но в конце концов я различил открытый гроб, установленный на возвышении. Второй гроб сдвинули в сторону, чтобы освободить место.

Я подошел и понюхал вокруг. Какие запахи я ожидал почуять, не знаю. В ту ночь, когда мы встретились, у Графа не было никакого запаха, очень обескураживающее явление для моего темперамента и обонятельного аппарата. Подойдя поближе и привыкнув к темноте, я удивился, почему он оставил открытой крышку. Это казалось мне странным для личности с его убеждениями.

Встав на задние лапы, я оперся передней о край гроба и заглянул внутрь.

– Что такое? – спросил рядом голос Шипучки, и я осознал, что только что тихо тявкнул.

– Игра пошла всерьез, – ответил я.

Он взобрался на постамент, потом на торец гроба, где приподнялся в воздух и стал похож на головной убор фараонов.

– Вот это да! – произнес он.

Внутри и поверх длинного черного плаща лежал скелет. На нем все еще был надет темный костюм, теперь несколько пострадавший, распахнутый спереди. Большой деревянный кол торчал из груди и под небольшим углом уходил далеко вниз, слева от позвоночного столба. Все было покрыто толстым слоем сухой пыли.

– Похоже, его новое место было не таким тайным, как он считал, – заметил я.

– Интересно, он был Открывающим или Закрывающим? – сказал Шипучка.

– Я бы предположил, что Открывающим, – ответил я, – думаю, теперь мы этого никогда не узнаем.

– Кто его пригвоздил, как ты считаешь?

– Пока не имею представления, – сказал я, опускаясь на все четыре и отворачиваясь. Потом я прищурился, вглядываясь в углы и трещины.

– Ты нигде не видишь Иглу? – спросил я.

– Нет. Думаешь, они его тоже достали?

– Возможно. Если он все же появится, его непременно надо расспросить.

Я взобрался по ступенькам и вынырнул на свет. Мы отправились обратно.

– Что теперь произойдет? – спросил Шипучка.

– Мне нужно делать обход, – ответил я.

– Мы что же, просто будем ждать, когда это снова произойдет?

– Нет. Будем проявлять осторожность.

Мы двигались домой, ползком и трусцой.

Джека дома не было, и я сделал дела по дому, а после пошел искать Серую Метелку, чтобы просветить ее по поводу последних событий. С удивлением заметил Джека, беседующего с Сумасшедшей Джил у нее на заднем крыльце. В руке он держал чашку с сахаром, который, очевидно, только что у нее одолжил. Когда я подошел, он уже закончил беседу и собрался уходить. Серой Метелки нигде не было видно. Когда мы с Джеком возвращались домой, он сказал мне, что мы, возможно, скоро поедем в город за припасами мирского плана.

Позднее я снова вышел во двор перед домом, все еще в поисках Серой Метелки, и видел, как проехала коляска с Великим Детективом, по‑прежнему в обличье Линды Эндерби. Наши взгляды встретились, и мы несколько долгих мгновений смотрели друг другу в глаза. Затем он исчез.

Я вернулся в дом и долго спал. Проснулся в сумерках и снова сделал обход. Твари в Зеркале все еще лежали в клубке и слегка пульсировали. Трещина показалось мне несколько большей, но это могли быть шутки памяти и воображения. Тем не менее я решил обратить на это внимание Джека, в недалеком будущем.

Поев и напившись, я вышел на улицу и еще раз поискал Серую Метелку. Нашел ее в их дворе, у крыльца, дремлющей, по обыкновению на ступеньке.

– Привет. Искал тебя с утра, – сказал я. – Соскучился по тебе.

Она потянулась и, зевнув, полизала шкурку.

– Меня не было дома, – ответила она, – проверяла окрестности дома викария и церкви.

– Внутри была?

– Нет. Но заглянула во все отверстия, куда достала.

– Узнала что‑нибудь интересное?

– Викарий держит на письменном столе в кабинете череп.

– Memento mori, – заметил я. – Церковники иногда склонны к таким вещам. Может быть, он достался ему вместе с домом, как часть обстановки.

– Он стоит на чаше.

– На чаше?

– На той самой чаше. Старинной магической чаше, о которой ходят слухи.

– О! Значит, я ошибался, считая обладателем этого предмета Доброго Доктора. Это проясняет один из пунктов. – Потом добавил, фальшивым тоном:

– Если бы ты мне еще сказала, где находятся две волшебных палочки…

Она бросила на меня странный взгляд и продолжала вылизываться.

– …И мне пришлось карабкаться по стене дома, – сказала она.

– Зачем?

– Услышала, как кто‑то плачет наверху. Я взобралась по стенке и заглянула в окно. Увидела на кровати девочку. На ней было голубое платье, а к щиколотке привязана длинная цепочка. Второй конец прикреплен к раме кровати.

– Кто она?

– Ну, немного позже я встретила Текелу, – продолжала она. – Не думаю, чтобы она так уж горела желанием побеседовать с кошкой. И все же я уговорила ее, и она мне сказала, что девочку зовут Линет, она дочь покойной жены викария от первого брака.

– Почему она сидит на цепи?

– Текела сказала, что ее наказали за попытку убежать.

– Очень подозрительно. Сколько ей лет?

– Тринадцать.

– Да. Все правильно. Жертвоприношение, конечно.

– Конечно.

– Какую ты ей дала в обмен информацию?

– Я рассказала ей о нашей встрече с большим человеком в ту ночь и о вероятности того, что цыгане связаны с Графом.

– Мне надо кое‑что сообщить тебе о Графе, – сказал я и подробно поведал ей о своих расследованиях вместе с Шипучкой.

– Независимо от того, на чьей он был стороне, я не могу сказать, что сожалею о его выходе из игры, – сказала она. – Он наводил на меня ужас.

– Ты с ним встречалась?

– Видела его однажды ночью, когда он покидал свой первый склеп. Я спряталась на ветке дерева, чтобы посмотреть, как он это делает. Казалось, он просто просочился оттуда, не двинув ни единым мускулом, просто перелился, так же, как умеет Шипучка. Потом он постоял там секунду, его плащ развевался по ветру вокруг него, он поворачивал голову, глядя на мир так, будто весь свет принадлежит ему, и он решает, какая из его частей могла бы поразвлечь его в данный момент. А потом он рассмеялся. Никогда не забуду этот смех. Он просто запрокинул голову и залаял – не так, как лаешь ты, разве только у тебя есть особенный вид лая перед тем, как съесть что‑нибудь, что не хочет быть съеденным, а это доставляет тебе удовольствие, придает особую прелесть еде. Потом он начал двигаться и сыграл шутку с моими глазами. Он превращался в разные предметы, разной формы, его плащ развевался повсюду – в нескольких местах одновременно, – и вдруг улетел, как обрывок плаща, уплывающий прочь в лунном свете. Не стану утверждать, что меня не обрадовал его отлет.

– Никогда не видел ничего столь драматичного, – сказал я. – Но я познакомился с ним еще ближе, и он произвел на меня впечатление. – Я помолчал. – Текела еще что‑нибудь выдала тебе, кроме истории Линет?

– По‑видимому, все теперь ухватились за идею, что центр – это тот старый дом пастора, – сказала она. – Викарий рассказал ей, что он когда‑то стоял при гораздо большей церкви, к югу отсюда, в старые времена, и последний король Генрих разрушил его, чтобы доказать всем остальным серьезность своих намерений.

– Это делает его таким подходящим кандидатом, меня даже раздражает, что Граф проявил дурной вкус и пустил насмарку все вычисления.

– Ты еще не рассчитал новое место?

– Нет. Но скоро рассчитаю.

– Дашь мне знать?

– Я возьму тебя с собой, когда займусь этим, – предложил я.

– Когда это будет?

– Возможно, завтра. Сейчас я как раз собирался пройтись по дороге и посмотреть на цыган.

– Зачем?

– Иногда они довольно живописны. Пойдем вместе, если хочешь.

– Пошли.

Мы отправились вверх по дороге. Ночь опять стояла ясная, со множеством звезд на небе. Когда мы приблизились к дому Ларри, я услышал в отдалении музыку. Потом увидел вспышки фейерверка. По мере того как мы подходили все ближе, я стал различать в музыке звуки скрипки, гитары, тамбурина и одного барабана. Мы подбирались все ближе и, наконец, нашли место и спрятались ниже табора, откуда могли наблюдать за происходящим. Я чуял присутствие собак, но ветер дул в нашу сторону, и никто нас не потревожил.

Несколько цыганок постарше танцевали, и неожиданно одна из них запела, издавая протяжные, завывающие звуки. Музыка волновала, движения танцорок напоминали мне стилизованные движения длинноногих птиц, которых я видел в более благодатных краях. Повсюду горели костры, и от некоторых из них доносился запах готовящейся еды. Зрелище состояло не только из света, но из теней, и мне скорее даже нравилось то завывание, поскольку я считаю себя знатоком в вопросах лая и воя. Некоторое время мы смотрели на них, зачарованные яркими цветами одежды танцорок и музыкантов не меньше, чем движениями и звуками.

Они сыграли несколько мелодий, а потом скрипач махнул рукой в сторону кучки зрителей, протянул свой инструмент и сделал приглашающий жест. Я услышал протесты, но он настаивал, и в конце концов, одна из женщин вышла вперед в круг света. Прошло несколько мгновений, прежде чем я узнал Линду Эндерби. Очевидно, Великий Детектив наносил очередной из своих светских визитов. На заднем плане, в тени, я различил короткую, плотную фигуру его спутника.

После короткого препирательства он принял скрипку и смычок, потрогал струны, и взял скрипку под подбородок так, будто делал это всю жизнь. Он поднял смычок, замер на долгое мгновение и затем начал играть.

Он играл хорошо. Это была не цыганская музыка, а какая‑то старинная народная песня, которую я уже где‑то слышал. Закончив ее, он без паузы начал другую, исполнив несколько вариаций. Он все играл и играл, и игра его становилась все более и более необузданной…

Внезапно он резко оборвал игру и сделал шаг в сторону, как будто неожиданно проснувшись. Затем поклонился и вернул инструмент хозяину, и движения его в тот момент были совершенно мужскими. Я подумал о контролируемом мышлении, о мастерской дедукции, которые привели его сюда, и потом вот это – этот минутный срыв в необузданность, а потом обратное превращение, с улыбкой, в женщину. Я понял, что это проявление огромной силы воли, и внезапно увидел в нем гораздо больше, чем преследователя со множеством лиц. Внезапно я осознал, что он вынужден изучать, как мы изучали другие аспекты, размах нашего предприятия, что вполне возможно, он в конце окажется прямо за нашей спиной, что он почти стал игроком, в каком‑то смысле, и даже больше того – силой в Игре, и я почувствовал к нему такое уважение, какое испытывал к очень немногим существам из многих мне известных.

Позднее, по дороге домой, Серая Метелка сказала:

– Хорошо было на время отвлечься от дел.

– Да, – ответил я, – хорошо, – и взглянул на небо, где Луна все росла.