УБИЙСТВА НА ДОРОГАХ

 

Так уж повелось с давних пор, что «профессия» разбойника окружена ореолом таинственности и романтики. Про легендарного Стеньку Разина (которого советская историография представляла не иначе как руководителем крестьянского движения, а следовательно, лицом положительным во всех отношениях) сложены песни, былины и легенды. Только на Волге около пятидесяти утесов носят его имя. И о каждом из этих утесов говорят, будто Степан Тимофеевич закопал там клад. Говорят, будто «русский Робин Гуд» никогда не обижал бедных, а, наоборот, помогал донским казакам, чьи жены и дети в те годы гибли от голода.

Да, знаменитый разбойник и в самом деле помогал нуждающимся крестьянам, но также разорял монастыри, грабил суда на Волге и на Дону (между прочим, он посоветовал русскому царю отмечать свои суда гербом чтобы, не дай Бог, не перепутать их с купеческими и не ограбить ненароком). Одна из легенд гласит, что, когда кто-то потребовал в качестве платы за какую-то услугу шубу, Разин кинул ему шубу со слонами:

— На тебе шубу, да смотри, как бы не наделала она шуму!

После чего отряд «Робин Гуда» полностью разорил город, а астраханского воеводу «предводитель крестьянского восстания» самолично сбросил с высокой колокольни.

Несмотря на то что Разин «защищал простых людей», он был проклят со всех амвонов, а по нашему законодательству, живи он сейчас, был бы осужден по доброму десятку статей Уголовного кодекса.

Впрочем, этот уникальный человек и так плохо кончил…

Практика показывает, что сегодня среди разбойников и грабителей Робин Гудов нет, а когда встречаются отдельные индивидуумы, которые анонимно передают награбленное в фонд какого-нибудь детского дома, то после ареста следственные органы первым делом отправляют их на медицинскую экспертизу.

Грабители, разбойники и вымогатели называются в криминалистике преступниками корыстно-насильственного типа, и это определение говорит само за себя. Среди этой категории нет такого разнообразия «специальностей», как, скажем, среди карманников или домушников. Профессионалы работают по трем основным направлениям: одни специализируются на захвате денежных средств в системе государственных и частных учреждений и предприятий; другие похищают имущество граждан в их жилищах; третьи нападают на водителей и завладевают их автомашинами или грузом. Кстати, сегодня этот преступный бизнес выбивается в лидирующие. По данным МВД РФ, в 1996 году на российских дорогах совершено около тысячи разбойных нападений на шоферов. В среднем жертвами бандитов было по три водителя в день. И это притом, что далеко не о каждом нападении становится известно работникам милиции. Нередко водители рады, что в живых остались, а товар — Бог с ним, пускай пропадает. Или боятся снова попасть в лапы бандитов.

Показательная история случилась в 1996 году в Воронежской области. Недалеко от одной из самых оживленных российских автотрасс Москва — Ростов был обнаружен труп мужчины, погибшего в результате сквозных огнестрельных ранений головы и грудной клетки. Никаких документов при нем не было. А еще через несколько дней жители одной из деревень соседнего района обратили внимание на чей-то пустой «КамАЗ», который уже несколько суток стоял на окраине поселка. Таким образом была установлена личность убитого. Выяснилось, что водитель П. вез в один из подмосковных городов 45 тысяч банок зеленого горошка общей стоимостью 45 миллионов рублей. В назначенный срок машина в Подмосковье не пришла.

Еще через несколько месяцев, под утро, к посту ГАИ у поворота с автотрассы Москва — Ростов на город Бобров подъехал груженный водкой «КамАЗ». Водитель и два пассажира, сопровождающие груз, заявили, будто на них только что напали бандиты. Однако помочь с поимкой преступников экспедиторы отказались: боялись, что, если задержатся, навлекут на себя гнев хозяев товара. И чтобы отвязаться от уговоров милиционеров, написали новое заявление, что, мол, никто ни на кого не нападал.

На следующий же день на той же трассе и примерно в том же районе бандиты ограбили «КамАЗ», который вез из Анапы в Москву рыбные консервы. Лишившись 24 ящиков кильки в томатном соусе, водитель и экспедиторы вообще не стали заявлять в милицию.

Еще через три недели обнаружилась пустая фура с остатками муки в пустом прицепе.

После обнаружения трупа водителя и его брошенного в соседнем районе «КамАЗа» следователи пришли к выводу, что преступники местные, имеют в этом районе пристанище, скорее всего частный дом. Местонахождение последней машины подтвердило их догадки: грабители окопались в селе Шестаково Бобровского района. Целую неделю оперативники прождали в засаде, пока вернулся домой подозреваемый К. Он и оказался главарем банды из восьми человек. В его доме был обнаружен целый арсенал: автоматы АКС-47 и ДКС-74, больше тысячи патронов, несколько гранат и карабин Т03-11.

Трем сообщникам К. удалось бежать. Они не найдены до сих пор.

Но кто знает, пришлось бы объявлять на них розыск, если бы ограбленные, но оставшиеся в живых водители проявили гражданское мужество и помогли бы милиции разыскать преступников по горячим следам…

Многолетняя статистика свидетельствует, что 50 процентов разбойных нападений на дорогах остаются нераскрытыми. И один из факторов, тормозящих работу органов, — неурегулированность правовых отношений между странами бывшего Союза. Характерно, что существующие между странами СНГ соглашения о правовой помощи тем не менее не дают права работникам правоохранительных органов одного государства преследовать преступника по горячим следам на территории другого государства. Поэтому если раньше преступники старались укрыться от органов правосудия где-нибудь на «Диком Западе», то сегодня им безопаснее переждать время в странах СНГ, прямо под боком у России. Между прочим, есть сведения, что трое из банды, орудовавшей на трассе Москва — Ростов, скрываются от российских сыщиков в Азербайджане.

Границы между бывшими республиками Союза — для честных людей. Для тех, кто промышляет криминальным бизнесом, границ нет. Как российским бандитам все равно, какие номера на ограбленной машине, так и грабителей откуда-нибудь, скажем из Средней Азии, не интересует, какое гражданство у жертвы.

В список самых опасных гражданских профессий теперь, увы, смело можно включать «профессию» челнока. Безработица и низкие зарплаты заставили овладеть этой «смежной специальностью» многих врачей, учителей, воспитателей детских садов, рабочих промышленных предприятий. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что новое «ремесло» — не самое прибыльное, год от года оно становится все более рискованным. В начале девяностых на дорогах Польши, куда чаще всего ездили за товаром челночные автобусы из разных стран СНГ, орудовали банды грабителей из России и Украины. Примерно с 1995 года участились случаи ограбления челноков у нас. В конце 1996 года из Нижнего Новгорода в Москву отправился очередной челночный рейс. Внезапно в районе поселка Центральный один из ничем не примечательных с виду парней выхватил гранату и подскочил с ней к кабине водителя, трое его приятелей направили на пассажиров дула пистолетов и охотничьего обреза. Растерявшиеся пассажиры вынуждены были отдать грабителям все деньги. Получив таким образом в общей сложности 150 миллионов рублей, преступники скрылись в неизвестном направлении.

Челнокам из Набережных Челнов повезло больше — грабителей поймали. Ночью, когда направлявшийся в Москву автобус подъехал к границе Владимирской области, один из сидевших в салоне мужчин выхватил пистолет и, приказав всем оставаться на местах, велел водителю съехать на проселочную дорогу в темном лесу. Там уже поджидали два сообщника с автоматом Калашникова.

Собрав более 70 миллионов рублей, налетчики прокололи колеса автобуса, сели в легковую машину и скрылись. Но пассажиры сумели все-таки добраться до трассы и заявить о случившемся в милицию.

Совместными усилиями нижегородским и владимирским оперативникам удалось задержать преступную группировку. У бандитов изъяли оружие, наручники и деньги.

А вот дело, расследование которого длилось с переменным успехом почти десять лет. Почему? Вот об этом и разговор.

 

ДЕЛО О БАНДЕ КАЛОЕВА (Из практики И. М. Костоева)

 

Весной 1979 года случилось событие, которое получило широкую огласку во всей стране. В Курском районе Ставропольского края, примыкающем с одной стороны к Чечене-Ингушетии, а с другой — к Моздокскому району Северной Осетии, совершено дерзкое преступление. В полночь вооруженная группа ворвалась в отделение милиции станицы Курская и, расстреляв дежуривших там трех работников, завладела оружием. После чего скрылась. Поскольку в КПЗ этого отделения содержались в эти дни двое преступников из Чечене-Ингушетии, была выдвинута одна из рабочих версий: бандиты собирались освободить своих арестованных товарищей.

К этому же преступлению в какой-то мере привязывалась грузовая автомашина, накануне угнанная из города Прохладного, что в Кабардино-Балкарии, и найденная сгоревшей на пути следования через Осетию в Малгобек, то есть в Чечено-Ингушетию.

Поскольку дело, повторяю, приобрело в Союзе широчайший резонанс, на его раскрытие были немедленно брошены большие силы по линии Генеральной прокуратуры страны, КГБ и МВД. В разное время его вели самые известные наши следователи при Генеральном прокуроре СССР. По разным версиям задерживалось, содержалось под стражей, разрабатывалось большое количество людей.

Шло время, но бандитское нападение так и оставалось нераскрытым.

В отличие от нынешних времен, дела подобного рода не забывались. Какая-то работа, в основном оперативная, по ним постоянно проводилась. Ну скажем, если в каких-нибудь делах фигурировало оружие, немедленно вставал вопрос: не применялось ли оно и в Курской. И тем не менее многотомное дело официально было приостановлено.

С ноября 1985 года я возглавлял оперативноследственную бригаду по делу Чикатило в Ростове. Где-то в сентябре 87-го года, когда в очередной раз я приехал в Москву, чтобы посмотреть, как идут дела в отделе, который тогда возглавлял, ко мне обратились работники Главного управления уголовного розыска МВД СССР. Сообщили, что известное ставропольское дело об убийстве милиционеров дежурной части многократно возобновляется производством, однако ситуация не меняется. Зная в целом об этом преступлении, которое числилось среди наиболее нашумевших, я выяснил, в какой стадии находится дело на тот период, ведь убийство произошло восемь лет назад. Рассказали мне, что Прокуратура СССР ушла от этого дела, оно было приостановлено. Последним поводом для возобновления расследования, которое теперь велось работниками ставропольской краевой прокуратуры с участием как раз тех, кто ко мне обратился, послужило то обстоятельство, что в Кабардино-Балкарии в 86-м году было совершено нападение с применением огнестрельного оружия на квартиру некоего Кима, корейца по национальности. На месте преступления остались гильза и пуля. Когда же они были проверены по пулегильзотеке, оказалось, что обнаруженные гильза и пуля идентичны тем, что были найдены на месте преступления в Курском отделении милиции. Там «работали» три пистолета, и один из них фигурировал при нападении на квартиру Кима. По факту этого нападения было возбуждено уголовное дело, и в процессе работы по нему удалось установить, что в преступлении участвовали жители Моздокского района Северной Осетии Мамиев, Бибоев, Козырев и Ли. Их арестовали. После долгого запирательства они наконец дали показания, что пистолет, примененный ими при нападении, взят Мамиевым у жителя Моздока Калоева. И затем был возвращен хозяину вместе с оставшимися патронами. Вот в этой связи и было возобновлено производством дело о нападении на дежурную часть Курского РОВД.

При обыске в квартире Калоева были обнаружены шесть патронов, маркировка которых была идентична маркировке стреляных гильз, изъятых с обоих мест преступления. Самого же пистолета не нашли.

Длительная работа с Калоевым и вокруг него не только не вывела на участников, но, будучи преданным суду за передачу пистолета и хранение патронов, он сумел отбиться от факта передачи оружия и был осужден лишь за хранение боеприпасов. Срок был незначительный, и Калоев его уже отбыл. Многочисленные же допросы, очные ставки с Мамиевым оперативные разработки относительно передачи пистолета ничего не дали.

Работая вокруг Калоева, следователи снова вернулись к сгоревшей автомашине, которая была найдена на пятом километре дороги Курская — Моздок после убийства милиционеров. Так вот, на бардачке ее был найден отпечаток пальца некоего Казбека Кокаева. К моменту моего разговора с работниками ГУУРа этот Кокаев отбывал трехлетний срок за драку с поножовщиной. В прошлом он работник милиции. Было установлено также, что он входил в круг близких знакомых Калоева и мог также быть участником этого преступления. Однако повторное задержание и допросы, очные ставки с Мамиевым и другие следственно-оперативные действия абсолютно ничего не дали. Наличие пистолета у Калоева так и не удалось доказать.

Как я уже говорил, приехал я в Москву на несколько дней и самовольно брать на себя новое дело, естественно, не мог. Тем более что на мне висел целый отдел и работы было сверх всякой меры. Однако, заинтересовавшись этим делом, я попросил собственное руководство разрешить мне ознакомиться с ним. Не изучать досконально, на это потребовались бы месяцы, которых я не имел. Получив добро, я с работниками ГУУРа стал смотреть основные материалы относительно Калоева. Проанализировав эти материалы, я спросил прокурора-криминалиста прокуратуры Ставропольского края А. Платонова: кого они не трогали по делу о нападении на дежурную часть Курского РОВД из возможных связей Калоева? Проходил ли по этому делу Кокаев? Нет, отвечает он. В деле нет сведений о том, что угон автомашины связан именно с нападением на Курский РОВД. К тому же Кокаев в то время работал в милиции.

Для того чтобы окончательно определиться в наличии связи между этими двумя преступлениями, совершенными 8 лет назад, я решил Кокаева, который сидит по приговору в одной из колоний, неожиданно, без всяких объяснений этапировать в московский следственный изолятор.

Принимая решение поработать именно с Кокаевым, я исходил из того, что все остальные возможные участники из числа связей Калоева уже многократно допрашивались, и никакой неожиданности для них вызов на допросы не представлял бы. Кокаев же, если он был участником нападения на Курский отдел милиции, был уязвим, поскольку не знал о возобновлении следствия, о показаниях Калоева и других лиц, находившихся на свободе. Он имел лишь одну судимость и в настоящий момент с нетерпением ожидал конца своего срока. Ранее он работал в органах милиции, и потому разговаривать с такими людьми значительно легче. Работники милиции все-таки знают основы законодательства, следствия и, как правило, не уходят в глухое, категорическое отрицание всего. Если же он не является участником той банды, то, будучи близкой связью Калоева на свободе, он мог бы, при нормальном контакте с ним и установлении доверительных отношений, дать круг лиц возможных участников того нападения. И даже в случае, если и Калоев не является участником, помог бы выяснить, у кого был взят пистолет. Другими словами, расширить круг возможных участников нападения.

Расчет строился и на том, что Кокаев спокойно отбывал свое наказание и, вероятно, за 8 лет совершенно успокоился. А тут появляются двое милицейских подполковников и забирают его в Москву. Уже сам этот факт не мог не воздействовать на него. Если он участник, то должен был немедленно вычислить логически: где-то что-то прорвалось. Если же не участник, то все равно понимал, что разговор с ним пойдет в очень высокой инстанции, куда случайно не доставляют. Удобство же операции заключалось в том, что он уже был осужден, а этапирование осужденного из колонии в СИЗО для проведения следственных действий по другому делу — явление нормальное и не противоречащее законодательству. Поработаем с ним месяц-другой и вернем в колонию отбывать свое наказание. Напомню, что в запасе у следствия был обнаруженный на угнанной и сожженной машине отпечаток пальца Кокаева.

Однако мы понимали, что в ответ он мог выдвинуть свою версию об обстоятельствах оставления отпечатка на автомашине. Ведь данных о том, что украденная в Кабардино-Балкарии автомашина была задействована в нападении, мы не имели. И рассуждать по этому поводу могли чисто теоретически. Угон мог быть совершенно не связан с преступлением. С другой стороны, оперировать фактом наличия отпечатка пальца Кокаева на бардачке тоже было трудно. Прошло 8 лет. Сам по себе угон машины предусматривал наказание сроком на год-два. Он мог сказать: да, ехал, но бросил, а отчего загорелось, не знаю. Или, находясь в ту пору на милицейской службе, ехал на грузовике, даже не подозревая, что он украден. А позже, ночью, будучи в Моздоке, узнал о том, что совершено жуткое злодеяние. Как, впрочем, и все в городе, и на Северном Кавказе, и во всей стране. Словом, этот факт мог послужить лишь одним из поводов для разговора, не более. Если начать разговор с отпечатка пальца, он моментально мог узнать, что кроме этого отпечатка против него ничего нет.

Кокаев был доставлен в Москву, и я вместе с оперативным работником угрозыска приехал в Бутырку.

Сложность ситуации заключалась в том, что следствие никак не могло докопаться до смысла преступления. Ворвались, разбудили спящих милиционеров, расстреляли их, взломали сейф и унесли два автомата без рожков. Это оружие два года спустя было обнаружено при спуске воды в пойме ТерскоКумского канала. Но с какой целью совершено это преступление, его мотивы?

Я избрал такую тактику разговора. Речь вести только вокруг факта нападения, широко известного в стране. При этом следует отметить, что двоим подполковникам, которые этапировали Кокаева, было сказано: ни в какие объяснения не вдаваться. Будет спрашивать: зачем меня везут? По какому делу? Отвечать: столь высокая инстанция, как Генеральная прокуратура, просто так не вызывает, и обычного заключенного подполковники не сопровождают, и вообще — сам должен знать, зачем и по какой причине. И все.

Первый допрос с этого и начался: а почему я здесь? Я отвечаю: а вы как думаете? Почему вдруг понадобилось доставить сюда одного из миллиона осужденных, отбывающих наказание? Сами должны знать, что за вами есть.

Малый оказался разговорчивым. При всех его попытках узнать, чем располагает против него следствие, ответы были одинаковы: вы лучше знаете, почему доставлены сюда. И в данной ситуации у него было два варианта: либо занять позицию борьбы со следствием, либо открыться. Но сам факт доставки его в Москву и разговора с представителем Генеральной прокуратуры должен был сказать ему многое. Скажи мы ему про отпечаток пальца, наверняка получили бы одну из вышеприведенных версий. Но речь у нас шла обезличенно лишь о том, что следствию очень многое известно и надо, как это ни тяжело, рассказывать обо всем, что произошло, от начала до конца. А что произошло на самом деле, не знал ни я, ни остальные следственные работники.

К концу первого дня допроса мне показалось, что Кокаев знает, в связи с чем его привезли сюда. И находится в очень сильных раздумьях по поводу того, что же все-таки известно следствию. А дел, как показало дальнейшее расследование, за бандой числилось немало: разбойные нападения, угон машин, квартирные кражи и кражи скота, наконец убийства милиционеров. Но мы ведь еще не знали дел этой банды, которая, как выяснилось, орудовала в регионах Северного Кавказа 18 лет. Допрос завершился его фразой: «Мы продолжим наш разговор завтра, а я за ночь подумаю».

Следующий день начался с его вопросов: чем располагают следователи и о чем конкретно идет речь? Мы же говорили о тяжести совершенного, намекая ему о необходимости вернуться к событиям восьмилетней давности. Не называя конкретно Курского райотдела милиции, подводили его к этому факту. И в какой-то момент он вдруг задал вопрос: «А что, они хотят меня сделать паровозом?»

Это был действительно трудный, тяжелый момент противостояния, когда он подавленно молчал, а я всячески пытался нагнетать атмосферу, объясняя, какой бывает расклад при групповом преступлении, когда кого-то могут и к стенке поставить, кто-то может получить меньше, кто-то больше. Он же знал, что Калоев имел уже четыре судимости, Гуриев — пять, сам же он всего одну — по бытовой драке. И я говорил, что он, как бывший работник милиции, имеет какие-то шансы смягчить свою участь. Но не называл при этом ни одной фамилии. Словом, стремился ему показать, что лед давно уже тронулся и что он может внести лишь некоторые коррективы в свою пользу. И он, видимо, понял, что вытащили его сюда с такой помпой последним. И сказал: «Я буду говорить».

«Вы человек грамотный, — ответил я, — поэтому пишите все подробно сами».

Повторяю, мы не знали ни кто совершал преступление, ни его мотивов. Если бы я имел ответ на этот вопрос, я мог бы углубляться в ситуацию, создавать конструкцию преступления. Но коль скоро мы ничего этого не знали, все зависело от того, что он напишет.

Он попросил тетрадь и ручку. Попросил также, чтоб надзиратели не мешали ему.

Шла тяжелейшая для меня ночь. Утром, это был третий день, он вручил мне пять-шесть листов бумаги — заявление на имя Генерального прокурора России, так называемую в обиходе «явку с повинной», хотя это далеко не явка.

Читаю с удивлением.

«Где-то в сентябре — октябре 1978 года ко мне домой приехал Гуриев и попросил поехать с ним, пояснив, что меня ожидают ребята… Привез на окраину леса, здесь я увидел Гусова и Калоева. Калоев сказал, что у них есть ко мне серьезный разговор. Далее его повел Гусов, который сказал, что они долго подбирали нужного человека и остановились на мне. Предупредили, что я могу отказаться. Я принял решение и согласился, хотя понимал, что дальше речь пойдет о совершении преступления… В начале 1979 года я узнал, что идет подготовка к нападению на отделение банка в станице Курской Ставропольского края. Что там можно завладеть деньгами в сумме не менее двух миллионов рублей. Калоев уже бывал в банке, производил там разведку, знает, где и что располагается. В банк можно будет легко проникнуть, взломав двери, а сейфы с деньгами вскрыть при помощи газосварочного аппарата. Я спросил, в чем будет заключаться моя роль, и он ответил, что я здоровый, сильный парень, умею водить машину, которую нужно будет еще угнать…»

Я тороплюсь читать дальше, не понимая, при чем здесь банк? И зачем убивать работников милиции? Оказывается, когда группа была уже сформирована и найдено для ее участников оружие, украден сварочный аппарат для разрезания сейфов, угнана машина и в кузов заброшена шпала, с помощью которой, как тараном, они собирались вышибить двери, уточнено время привоза денег и так далее, Кокаев, уже по дороге в Курскую, сказал: «А ведь я, как работник милиции, знаю, что банк находится на сигнализации, которая выведена в дежурную часть. Едва мы начнем взламывать дверь, она сработает, явится наряд и всех нас повяжут как миленьких».

Поэтому уже на ходу было принято решение сперва ликвидировать дежурную часть, после чего штурмовать банк. Командовал операцией тот, кто целый год разрабатывал ее, — Калоев. Потом — Гуриев. Как всегда бывает в таких случаях, пытаясь принизить свою роль, Кокаев писал, что все время повторял: может, не надо убивать. Но был уже повязан ситуацией. Такова, впрочем, психология каждого преступника. Словом, сотворили все это они, а он был в роли пассивного наблюдателя.

Когда расстреливали милиционеров, из двери КПЗ на непонятный шум выглянул находившийся там дежурный, увидел убийц и захлопнул дверь. Было принято решение немедленно ликвидировать и его как свидетеля. Но дверь не поддавалась, а выстрелы в дверной глазок не достигали цели. Дежурный сумел спрятаться от их выстрелов за угол. Когда же по его приказу задержанные, находившиеся в КПЗ, стали ломать двери камер, сработала звуковая сигнализация — «комар» на крыше РОВД.

Дальнейшее Кокаев объяснял так. Взвыла сирена, и они поняли, что ни о каком нападении на банк теперь не может быть и речи. Тогда, с целью исключительно самозащиты на тот случай, если сейчас сюда прибудет помощь, они взломали сейф и взяли автоматы. Машину они перегнали за Терско-Кумский канал и сожгли, автоматы без рожков выбросили в канал за ненадобностью, к тому же опасались встречи с гаишниками. На страховавших их «Жигулях» уехали в Моздок и спокойно разошлись по домам.

Прочитав написанное, я сделал вид, что все это мне было известно еще до нашей встречи. И в тех местах заявления, где чувствовалось, что Кокаев явно привирает в свою пользу, вслух отмечал: «Ну, это не совсем так… А это мы будем уточнять…» Затем я взял протокол и в течение двух дней без передышки допрашивал его. И тут из него полились, как из рога изобилия, эпизоды преступной деятельности банды. Все было очень подробно записано.

По окончании допросов я доложил о ситуации прокурору России и попросил разрешения принять дело в производство на время закрепления хотя бы главных эпизодов дела.

В Москву был вызван начальник, уголовного розыска Ставропольского края подполковник Воробьев, который в 95-м, будучи генералом, погиб в Грозном. Вместе с ним у первого заместителя начальника ГУУРа МВД СССР, замечательного человека, генерала Лагоды был подготовлен план операции по изъятию всех участников банды и ее ликвидации. О предстоящей операции не сообщалось никому. Мы секретно высадились в Кировском районе Ставропольского края, граничащем с одной стороны с Курским, с другой — с Моздокским районом, где находились участники банды. Одновременно были брошены туда же наши подсобные силы для проведения оперативной установки: на месте ли необходимые нам объекты. В два-три дня была собрана необходимая информация. В операции участвовало примерно 250 работников милиции и прокуратуры. Намечено было порядка тридцати обысков — у самих преступников, у их связей, получены санкции на арест участников банды.

Операция началась в 5 утра. Руководили я и Лагода. Одна группа захватывала бандита и немедленно его увозила, другая оставалась производить обыск. Доставляли всех на окраину Моздока. Здесь мы вручали им постановления об аресте, объясняли, в чем их обвиняют, и тут же раскидывали по заранее подготовленным местам, в изоляторы Георгиевска, Минвод, Пятигорска, Кировского района. К обеду все участники банды были доставлены в КПЗ.

При обысках каких-то существенных доказательств их преступной деятельности обнаружено не было. Вечером вместе с генералом Лагодой мы поехали в Орджоникидзе, явились в кабинет начальника КГБ Северной Осетии. После чего собрали там работников МВД республики, которым сообщили о проведенной операции и ее результатах.

Затем мы распределили наши силы. Лагода с Платоновым отправились к Калоеву. Я остался в Кировском районе для допроса Гуриева. Другие уехали к Тебиеву и так далее. Кокаев оставался в Москве.

Так, Гуриев. Пять судимостей. Крепкий орешек. В начале допроса категорически все отрицал, но уже к концу дня раскололся. Речь пока шла в основном о нападении на отделение милиции. Все показания мы параллельно с протоколом записывали на видеопленку.

Вечером вернулись Лагода с Платоновым. Докладывают, что пытались допросить Калоева, но ничего более оскорбительного и унизительного они не встречали за все годы работы в органах. Сплошные угрозы, оскорбления и матерщина. А у тебя как? — спрашивают. Я продемонстрировал им видеозапись показаний Гуриева. Все, как говорится, в цвет.

На другой день едем в Георгиевск, где сидел Калоев. Из показаний Кокаева и Гуриева мы уже знали, что «парадом» руководил именно он. Между тем Гусов, активный участник банды, первым стрелявший в милиционера, находясь под стражей совсем по другому уголовному делу, еще в 87-м году повесился в камере на собственной майке. Ушел, как говорится, от суда, но не от возмездия.

Итак, приехали мы к Калоеву, установили телевизор и видеомагнитофон, съемочную камеру. Я с ходу написал постановление о привлечении его в качестве обвиняемого, чтобы сразу допрашивать в качестве обвиняемого, а не как подозреваемого. Разницу между этими понятиями он знал, имея 4 судимости за плечами. Поскольку Калоева уже не раз допрашивали по этому делу, требовался сильный психологический ход, чтобы сломать его.

В постановлении я писал о том, как он, имея судимости, в таком-то году создал банду, организовал ее деятельность, обеспечил оружием и совершал разбойные нападения и кражи, а 3 апреля 1979 года под непосредственным своим руководством совершил бандитское нападение на РОВД, убив при этом трех работников милиции. Это постановление мы с Лагодой и привезли в КПЗ. Заводят Калоева человек восемь и все вооружены. А я спокойно раскладываю себе документы и удивляюсь:

— Что это еще за почести такие? Отпустите его. И снимите наручники.

Вообще должен сказать: это был настоящий зверь.

— Садитесь, Калоев. Значит, так, моя фамилия Костоев, вы должны были слышать. Мы с вами земляки. Признавать или не признавать себя виновным, частично или полностью — это ваше дело. Но если я услышу от вас хоть одно нецензурное слово, учтите, я — кавказец, у меня такая же мать, такие же родители. И вы знаете, что я могу сделать в этом случае. Но мне ваши признания не нужны, я вас ни к чему не принуждаю, просто оглашаю ваше обвинение.

И читаю. Затем откладываю постановление в сторону, говорю, что, вероятно, расписываться, как это положено по закону, он не захочет и никаких показаний давать не будет.

— Поэтому, — продолжаю вслух, — я буду заполнять протокол. Так, фамилия… Судимости… Дальше графа: в предъявленных мне обвинениях, изложенных в постановлении такого-то числа по статьям таким-то, виновным себя признаю — не признаю. Или признаю частично. Значит, пишу полностью: не признаю, наверно, так?

Он сидит ошеломленный и вдруг говорит:

— Слушайте, вы что, меня допрашиваете или нет?

— Ну зачем же? — отвечаю. — Как же вы можете такое признать? Я, правда, могу вам кое-какие фрагменты предъявить.

Включаю видеозапись допроса Гуриева. Как раз тот момент заготовил для показа, где речь шла о Калоеве, который потребовал произвести контрольные выстрелы в головы уже убитых милиционеров. Он смотрит, а я продолжаю писать, что виновным он себя не признает, поскольку никаких преступлений не совершал. Вдруг он с криком«…твою мать!» вскакивает:

— Что вы показываете? Вы меня допрашивайте!

Я положил ручку, встал, говорю:

— Что вы сказали? Вы про мою мать сказали!

Он кинулся извиняться.

— Сорвалось, — говорит.

— Ну так что будем делать? Генерал мне доложил, что вы решили воевать с советской властью. Но с ней воевали многие — армии, государства! А ты один решил? Я у тебя что-нибудь для себя прошу? Ты мне лично сделал что-то плохое? Ты нарушил законы, принятые в государстве, а я поставлен защищать законы.

— Я буду давать показания. Они меня подставляют, а ты хочешь меня расстрелять! Хочу давать показания!

— Но зачем? Не давай! Ты же мужчина, так и будь им до конца. А я тебе и вторую кассету покажу — допрос Кокаева. — И показываю те фрагменты, где о нем как организаторе речь идет. Калоев в крик: «Вранье! Я на атасе стоял! Это они убивали!»

И стал он обелять себя там, где касалось самого убийства. А вот организацию банды признал. Словом, все стало на свои места.

Весь размоченный, раздавленный отправился Калоев в камеру. Лагода и говорит:

— Ничего подобного не видел. Я был уверен, что с ним придется работать, может быть, и не один год, собирая доказательства…

На следующий день я отправился в Пятигорск, где сидел Тебиев, который непосредственным участником бандитского нападения не являлся, но рассказал кучу эпизодов, совершенных ими.

И наконец, оставив группу для дальнейшего расследования, возвращаюсь в Москву. С Кокаевым уточнил отдельные детали. Он, к слову, лишь через полтора года узнает, что начал давать показания первым.

Между прочим, он рассказал мне такой эпизод. Вернувшись утром после бандитского нападения, они с Гусовым узнали о том, что в Моздок в связи с этим преступлением понаехало множество важных чинов со всего Союза, весь милицейский генералитет, создан штаб по расследованию. Вечером пошли в ресторан, сели выпивать. Неподалеку обедали несколько высокопоставленных офицеров, среди которых были и их знакомые. Поздоровались, как положено, пригласили одного из них за свой стол. Спрашивают, как дела и отчего вокруг шум такой? Офицер удивляется их неинформированности и рассказывает о тяжком преступлении в Курском районе, о котором уже и в Москве знают. Там, на месте убийства, один милиционер живым остался, он прятался за железной дверью, а теперь дал словесные портреты тех преступников, которых успел разглядеть. И далее, посмотрев на Кокаева, офицер сказал: «Один из них по описанию даже похож на тебя». Они посмеялись, выпили водки. «Значит, — сказал Кокаев, — легко найдете».

Далее, возвращаясь к показаниям Калоева, надо было искать объективные доказательства. Иначе он потом от всего откажется. Нужно оружие. Калоев утверждал, что продал его ингушам. Тем, кому сбывали и ворованный скот. Назвал некоего Мержоева. У которого, кстати, прятали перед налетом украденную в Кабардино-Балкарии машину. Но Мержоев в настоящее время сидел за скотокрадство. Один пистолет, как утверждал Калоев, продали ему. Второй — Султану Костоеву, моему однофамильцу. Третий продал Гусов, и тут уж, после его самоубийства в камере, никаких концов не было.

В ходе дальнейших следственно-оперативных мероприятий один из этих пистолетов был добровольно выдан и приобщен к делу в качестве вещественного доказательства.

Были арестованы и сбытчики ворованного скота и имущества, которые проживали в Чечено-Ингушетии.

На этой стадии я и передал дело старшему следователю по особо важным делам Прокуратуры России Е. Ильченко. К нему же перешла и созданная мной бригада. Ну а я уехал в Ростов, где продолжалось дело об убийствах детей и женщин. Известное уже теперь дело Чикатило.

 

«ОГРАБЛЕНИЕ ПО…»

 

Жуткая история произошла лет пятнадцать назад в одном из российских городов: не совсем трезвый человек открыл дверцу инкассаторской машины, чтобы узнать, который час, и в ту же секунду был убит выстрелом из пистолета. Инкассатор, решив, что перед ним грабитель, действовал четко по инструкции. Так, по трагической ошибке, закончил свою жизнь один очень талантливый художник.

Этот случай был из ряда вон выходящим. В те времена нападения на инкассаторов случались чрезвычайно редко по сравнению с первыми послереволюционными и послевоенными годами, когда во многих городах страны действовали банды налетчиков, на счету которых было немало загубленных жизней ни в чем не повинных людей.

В первые годы советской власти грабители использовали оружие, оставшееся в наследство от гражданской войны. В 1925 году «трофейные» револьверы помогли преступникам ограбить кассу типографии «Искра революции». Правда, потом их подвела техника. Мальчишки, игравшие на улице, видели, как от здания типографии отъезжал автомобиль «ганза». Так как в те времена автомобили в Москве вообще были редкостью, а уж эта марка тем более, машину очень быстро обнаружили в одном из гаражей на Большой Якиманке. Преступники были арестованы. Подобная же ситуация с оружием сложилась и после Великой Отечественной.

В апреле 1949 года две женщины-кассирши привезли в Московский финансовый институт 28 тысяч рублей зарплаты сотрудникам. Когда они вошли в вестибюль института, к ним приблизился молодой человек и уложил обеих наповал тремя выстрелами в упор. Схватив мешок с деньгами, он выскочил наружу, сел в поджидавшую его у входа «Победу» и уехал.

Это был главарь банды из 14 человек Павел Андреев по кличке Америка. Он и его подручные специализировались на ограблениях подмосковных магазинов и касс. Сотрудники МУРа арестовали всю банду на квартире Андреева в Сокольниках через месяц после ограбления и убийств в финансовом институте.

Начиная примерно с середины семидесятых годов участились случаи нападения на инкассаторов. В 1974 году в Риге преступник, убив за несколько часов до предполагаемого ограбления водителя инкассаторской машины, занял его место за рулем и направился к кафе «Турайда». Там он дождался, пока инкассатор получил деньги, после чего обрезком металлической трубы ударил его по голове, схватил мешок с тридцатью шестью тысячами рублей и укатил. В тот же день оперативники установили, что убийц было двое. На следующий день арестовали одного из них — Мезиса, а через двое суток второго, Николая Красовского, который, как выяснилось, работал в одном гараже с убитым им водителем инкассаторской машины. И Мезис, и Красовский получили высшую меру наказания.

В 1985 году в Москве двое бандитов совершили нападение на инкассатора, снимавшего кассу в одном из магазинов. Инкассатор был застрелен из пистолета. А несколькими месяцами ранее эти же грабители, задумав ограбить инкассатора, перевозившего деньги в один из подмосковных военных гарнизонов, убили водителя машины и сотрудника ГАИ, решившего проверить у них документы. Последней жертвой ублюдков стала кассирша киностудии имени Горького. Переодевшись в милицейскую форму, один из грабителей явился к ней домой под видом участкового. Убив хозяйку, он завладел ключами и пломбиром от сейфа. Так как его соучастник работал начальником группы караула ВОХР на киностудии, вскрыть после этого сейф и завладеть тридцатью тысячами рублей не составило труда. Между прочим, преступники пользовались оружием, которое они похитили на той же киностудии из караульного сейфа.

Сегодня, когда оружие можно приобрести чуть ли не на любом рынке и им для защиты собственной жизни обзаводятся и вполне добропорядочные граждане, арсенал бандитов пополняется день ото дня. Как утверждает статистика, оружие используется в 56 процентах квартирных грабежей и в 70 процентах разбойничьих нападений на киоски, магазины, Сбербанки.

 

БЫВШИЕ (Из практики И. М. Костоева)

 

Для второй половины восьмидесятых годов это московское дело было слишком громким. И не только потому, что в последнем преступлении, подведшем черту под преступной деятельностью вооруженной банды, прозвучало слишком много выстрелов. Не потому даже, что в арсенале бандитов имелись револьверы и пистолеты, обрезы охотничьих ружей и малокалиберная винтовка, гранаты и бутылки с зажигательной смесью, огромное количество боеприпасов, финки, стилеты, кастеты, нунчаки и прочее снаряжение. Громким оно было по составу участников: бывший работник КГБ, бывшие сотрудники органов внутренних дел, военнослужащий Советской Армии. И каждый из них привнес в общее «дело» свои знания, профессиональные навыки и уверенность в собственной неуязвимости, безнаказанности. И даже то, что на раскрытие этого нападения и задержание участников банды потребовалось в общей сложности 15 часов, тоже своеобразный рекорд, особенно по сравнению с нынешними временами.

Итак, 14 ноября 1986 года во двор дома N 31 по Можайскому шоссе, в котором располагался универмаг «Молодежный», к служебному его входу, в девять с минутами вечера подъехала белая «Волга» с инкассаторами. Приехала одна, без сопровождения, как обычно и как, собственно, положено, патрульной машины, которая почему-то сломалась. Универмаг был последней точкой на маршруте инкассаторов в этот холодный уже по-зимнему вечер, а для двоих из них, как оказалось, и в жизни.

Согласно инструкции, инкассатор В. Новиков отправился за выручкой, а старший смены А. Карпинский и шофер С. Мишин остались в машине, вместе с уже собранными деньгами. Через короткое время появился Новиков с мешком. Его провожала милиционер из охраны магазина В. Алфимова. Дежурство ее кончилось, и девушка торопилась домой. А свое штатное оружие она сдала в отделение еще днем. Конечно, это было нарушением инструкции, но кто ж ей постоянно следует!.. Они попрощались у машины, девушка отправилась к автобусной остановке, а Новиков, открыв дверцу, кинул мешок с деньгами на заднее сиденье, к Карпинскому. И в этот момент грянули выстрелы. Из пистолета и обреза. В машину стреляли с двух сторон. Стреляли в упор подбежавшие к ней преступники. Шофер и Новиков были убиты сразу, Карпинский ранен. Но один из преступников успел произвести еще контрольный выстрел в шофера и… дважды промахнулся, стреляя в Карпинского. Услыхавшая выстрелы Вера Алфимова кинулась к машине инкассаторов, забыв о том, что у нее нет оружия, и была тут же в упор расстреляна преступниками.

Второй убийца в это время выхватил из машины мешок с деньгами и кинулся к «Жигулям», которые поджидали преступников неподалеку, на Рябиновой улице. Случайные свидетели бандитского нападения видели, как убегал налетчик с мешком за спиной и как за ним бежал другой человек, в милицейской форме. Ситуация была, в общем, понятной. Но они не могли предположить, что догонявший «милиционер» был тоже преступником. И только один человек, выгуливавший во дворе собаку и невольно оказавшийся на пути убегавших преступников, понял все и, увертываясь от угрожавшего ему пистолета, прячась за кустами, все-таки сумел запомнить машину, в которую сели бандиты, и то, что их было трое. Это он и сообщил через короткое время сотрудникам патрульно-постовой службы, оказавшимся у места кровавого происшествия. Началась погоня.

Машина ППС настигла «Жигули» с бандитами на пересечении Аминьевского шоссе с Верейской улицей. «Жигули» стояли перед светофором, ожидая зеленого света. Заметив погоню, водитель «Жигулей» вышел из машины и спокойно спросил у преследователей: «В чем дело?» Но тут из машины выскочили еще двое, один из которых был в форме офицера милиции, и начали стрелять. Пока раненный в руку старшина А. Кузьмин, лежа в кювете, перезаряжал свой пистолет, бандиты умчались. Но номер машины, ее приметы и направление движения преследователи успели передать по рации. И по тревоге был поднят весь город, задействованы все необходимые службы — ГАИ, управления транспортной и воздушной милиции, оперативная группа Главного управления внутренних дел Мосгорисполкома.

Во время перестрелки, как показало дальнейшее следствие, был ранен водитель, хозяин этих «Жигулей». Он умолял подельников отпустить его, обещая никого не выдать. Но «коллеги» не собирались оставлять свидетелей. Они убили его в машине, выбросили на обочину, и один из них вышел следом и произвел контрольный выстрел в голову. Там труп вскоре и был найден.

Машину бандиты были вынуждены бросить в районе станции метро «Университет»: неожиданно дорогу им перегородил троллейбус. Они побежали в разные стороны, но уже через несколько минут здесь была милиция. Преследование продолжалось. Один из бандитов заскочил в котельную автодорожной базы и, угрожая оружием, потребовал дать ему одежду, чтобы переодеться. Однако в этот момент в котельной появился старший сержант А. Козлов, преследовавший его, и бандит, тяжело ранив милиционера, застрелился сам.

По документам, найденным в брошенной машине, где, кстати, были обнаружены и украденные деньги, и оружие — обрезы, револьвер, гранаты, холодное оружие — и милицейская шинель, можно было вычислить двоих убитых преступников. Но не было третьего, которого видели хозяин, выгуливающий собаку во дворе универмага, и раненый старшина.

В этот день я, завершив необходимые дела в своем отделе, ради которых на короткое время прилетел из Ростова в Москву, собирался возвращаться. Было довольно поздно, что-то около одиннадцати вечера, когда вдруг позвонил прокурор России С. Емельянов. Сказал, что буквально час с чем-то назад возле универмага «Молодежный» совершено дерзкое нападение на машину инкассаторов, имеются убитые и похищена крупная сумма денег. Попросил меня срочно выехать на место происшествия и организовать там работу. Поехал. А там уже народу! И нужного, и ненужного. Все ж службы подняли! Стал я разбираться. Оставил нужных мне людей — следователей, оперативников, экспертов, остальных попросил не мешать. Ну и, в общем, через какое-то время представлял себе ту картину, с которой начал рассказ.

Стали мы устанавливать убитых бандитов. Первый, тот, что был найден на обочине, оказался Голубковым, владельцем брошенных «Жигулей», а в недавнем прошлом — сотрудником управления КГБ. Второй, который застрелился в котельной, пустив себе пулю в рот, был Книгиным, тоже бывшим работником уголовного розыска 114-го отделения милиции. Но лицо его было обезображено, и поэтому следовало провести опознание. Я дал соответствующее поручение и уже не помню кто — следователь или оперативник — умудрился в котельную привезти старуху-мать Книгина. Она, конечно, опознала, но увиденное оказалось для нее тяжелым ударом, она впала в шоковое состояние. Это было ужасно. А мне требовалось, чтобы она отвечала на сотню моих вопросов, вспоминала, кто у них бывал: друзья, знакомые, кто заходил, звонил, особенно в последние дни. Утром кое-как удалось вернуть ее во вчерашний день, в 14 ноября. И женщина вспомнила. Помимо ряда других фамилий, которые нам, естественно, предстояло проверить, она сказала, что где-то в одиннадцатом часу вечера звонил дружок его — Финеев. Он тревожился, сказав, что позабыл у них дома свое командировочное удостоверение. Мать ответила, что сына дома еще нет.

Стоп, говорю себе. С чего бы это человек поздно вечером беспокоился о каком-то удостоверении? А в голове держу, что убийство произошло в девять с минутами. Дал я команду немедленно разыскать этого Финеева. Вскоре звонят из ГУВД, говорят: у нас, но к делу отношения не имеет. Я им приказываю: держите, сейчас выезжаю!

Смотрю на него, сравниваю с описанием свидетелей, особенно старшины Кузьмина, который вел с бандитами перестрелку, — нет, не похож. Выясняю обстоятельства его пребывания в Москве. Он охотно рассказывает, что приехал из Калинина, где отбывает «химию», только для того, чтобы отметить в семье свой день рождения. Его отпустил комендант спецкомендатуры. Накануне заходил к Книгину, которого знает по совместной работе в уголовном розыске, откуда был уволен в 84-м году. Зачем заходил? А чтобы тот помог отметить командировочное удостоверение. Все рассказывает спокойно, не волнуется. О том, как сынишке подарок купил, о том, как весь вечер просидел у телевизора, какие передачи смотрел. Жена, как мне доложили, все подтвердила, и день рождения у него действительно 14-го. То есть все верно.

Слушаю я его, а сам думаю: когда же он наконец вспомнит о своем звонке к Книгину по поводу удостоверения? Однако не напоминаю ему об этом. Это ведь очень важный факт. Вот я ставлю себя на его место. «Если следователь знает об этом, значит, он говорил только с матерью Книгина. Но по какой причине? Получается, что следователь знает, что Книгин напал на инкассаторов. И почему бы ему тогда не спросить об этому самого Книгина? Или его не задержали, или он показания не дает? А может, он мертвый?»

А теперь думаю я: если Финеев был третьим в той компании, то, когда они остались вдвоем, а затем разбежались в разные стороны, спасаясь от преследовавших их милиционеров, он вполне может не знать о самоубийстве Книгина. И это мой, в сущности, единственный серьезный козырь. И я продолжаю задавать ему вопросы, множество вопросов относительно последних двух суток его пребывания в Москве. Я всячески подводил его к телефонному разговору с матерью Книгина. Когда же убедился в том, что он уходит от этого умышленно, а не по забывчивости, наконец решаюсь сделать первый сильный ход. Резко говорю ему: «Я уже битый час слушаю все это ваше вранье! Хватит вешать лапшу на уши». И наблюдаю за его реакцией. Все зависит от его реакции. Что он должен ответить, если ни в чем не замешан? Возмутиться? Взорваться? А он молчит. Не удивляется моей резкой реплике и не переспрашивает. Значит, что — пошло? И я продолжаю: «Конечно, когда такое дело проваливается, никто не хочет быть паровозом, зная, чем это пахнет. Вот и начинают валить друг на друга». А он слушает и молчит. Только бледнеет. И я понимаю: в цвет! Если я это говорю, вероятно, думает он, значит, у меня уже был разговор с Книгиным. Других-то участников я пока не знаю. И если это так, значит, Книгин дал показания. И я продолжаю жать на него. «Финеев, — говорю, — вы же сами работали в милиции и знаете, что больше веры вызывает тот, кто говорит первым. Вот когда вы захотите давать показания после предъявленных мною доказательств, когда я вас загоню в угол, цена таким показаниям на суде будет другая. Поэтому я предлагаю вам взять бумагу, ручку и изложить все, как было, с самого начала. Начните с самой идеи. Это очень важно». Он молчит. А я и не произношу фамилии Книгина. Но продолжаю нажимать: запираться бессмысленно, от этого зависит дальнейшая судьба и, если хотите, сама жизнь…

Молчал он и мучился, это же видно, примерно с час. Потом вдруг спрашивает: «А как рассказывают Книгин и Субачев?»

Я чуть не заорал: какой еще Субачев?! Их же трое было! Значит, четверо? И мать Книгина упоминала, помню, эту фамилию в числе приятелей сына. Не знаю, как я успел поймать себя за язык. И говорю, изо всех сил сохраняя спокойствие: «За кого вы меня принимаете? Мне истина нужна, а совсем не ваши показания друг против друга. Вы сами должны знать, что в подобных ситуациях каждый стремится спасти исключительно собственную шкуру. Если я вам скажу, как рассказывают они, а потом им скажу, как говорите вы, какое же это следствие?»

«Дайте закурить, — говорит он. Долго молчит и продолжает: — Я расскажу».

Я тут же приказал принести аппаратуру, чтобы произвести видеозапись. И дал команду следственно-оперативной группе немедленно найти и взять Субачева. Закончив с Финеевым, я взялся за Субачева, уже имея на руках подробные показания об организации банды, о распределении ролей при нападении на инкассаторов.

Субачев вначале яростно запирался, но недолго. Он понимал, что его вина по сравнению с другими членами банды гораздо меньшая. Его твердо опознали свидетели происшествия, которые стояли на автобусной остановке. Он был в военной форме и с противогазной сумкой через плечо, стоял у соседнего дома и наблюдал за происходящим, а когда преступники с деньгами побежали к машине, он надвинул козырек фуражки и скрылся за бойлерной. Было такое ощущение, словно он контролировал ситуацию. В сумке же его, как мы выяснили позже, при обыске в его квартире, были приготовлены бутылки с зажигательной смесью. Их он должен был бросить в машину сопровождения, чтобы отсечь преследователей. Но машина неожиданно сломалась, не приехала, и Субачев был здесь, в общем, больше наблюдателем, чем исполнителем.

Быстро были установлены и двое военнослужащих, подчиненных Субачева, которые по его указанию приготовили ему бутылки. Кроме того, Субачев обеспечивал банду боеприпасами, хранил дома патроны для изготовленных Книгиным обрезов, малокалиберную винтовку, другое оружие и большое количество боеприпасов к нему. Он же обеспечил Финеева бланками повесток, похищенных им во время командировки в военную прокуратуру Московского гарнизона. По этим повесткам Финеев беспрепятственно приезжал с «химии» в Москву, где разрабатывал план нападения на инкассаторов. Шли дни. Я уже плотно задержался в Москве, принял это дело к своему производству. Изучал личности участников банды. Кто они, эти люди, столь безжалостные и к своим жертвам, и к собственным товарищам?..

Тридцатилетний Книгин, успевший сменить в своей недолгой жизни более десятка служб — поступал в военное училище, но был отчислен, работал на металлургическом заводе и школьным учителем, редактором в издательстве и постовым в ГАИ, инспектором уголовного розыска и егерем. Из органов уволен в августе 84-го года за совершение поступка, дискредитирующего звание офицера милиции.

Финеев, самый молодой из банды, ему исполнилось 27 лет. Комсомолец. Учился в техникуме, служил в армии, был мастером в стройуправлении. Затем рекомендован для работы в органах внутренних дел. Вместе с Книгиным работал в 114-м отделении милиции. По служебному несоответствию уволен из органов в июле 84-го года. Но месяцем раньше, занимаясь делом об ограблении склада, сумел в прямом смысле выбить нужные показания у совершенно непричастного к делу человека. За это, уже будучи уволенным из милиции, осужден к трем годам лишения свободы условно с направлением на стройки народного хозяйства, так называемую «химию», в городе Калинине.

Субачев, ровесник Книгина. Вместе с ним поступал в военное училище. В настоящее время был заместителем командира роты военно-строительного отряда по политической части, расквартированной в Одинцове Московской области, где и проживал. Во время воинской службы «проявил себя в целом с положительной стороны, занимаемой должности соответствовал», но вместе с тем в мае 84-го года «за потерю политической бдительности и использование служебного положения в личных целях был исключен из рядов КПСС». Все-таки поразительные давались людям характеристики!

И последний — Голубков, 46-го года рождения. Член КПСС. После увольнения из органов госбезопасности некоторое время руководил охотничьим хозяйством Владимирской области, где егерем у него работал Книгин. Последний и привлек его, как владельца «Жигулей», к нападению на инкассаторов. Он же сам и произвел контрольные выстрелы в своего товарища.

Вот такая публика… И вот еще один факт. У Книгина была дача в Немчиновке, а Субачев жил в Одинцове. Ну, Книгина уже ни о чем нельзя было спросить, а вот Субачев…

Дело вот в чем. В феврале 85-го года в ночной электричке, следующей из Одинцова в Москву, в пустом вагоне был обнаружен убитый младший сержант милиции Л. Смирнов, который нес в этом электропоезде дежурство. Оружия при нем не нашли. Исчез пистолет Макарова N 14444 и две полных обоймы. Вместе с тем на полу была найдена гильза от пистолета иностранного производства, а на теле убитого обнаружено два ранения: колото-резаное и огнестрельное. Из чего сделали вывод, что преступников, завладевших оружием милиционера, было двое или больше. И преступники скоро нашлись, а после соответствующих «допросов» признались в совершенном ими преступлении. Сперва, естественно, отказывались, потом неожиданно признались, причем все трое дружно. Потом отказались от своих признаний, а затем снова подтвердили их. И хотя оружие убийства — ни нож, ни пистолет — найдены не были, людей осудили и одного из них приговорили к расстрелу.

Так вот, пистолет Макарова, взятый у Смирнова, неожиданно всплыл при убийстве инкассаторов. Как показала баллистическая экспертиза, здесь бесспорно «работало» табельное оружие Смирнова.

Конечно, далеко не факт, что похищенное оружие не могло быть передано или продано преступниками, уже теперь осужденными, убийцам инкассаторов. Но… И я вернулся к Субачеву. Мне важно было знать сейчас судьбу пистолета. Даже если Субачев станет все валить на Книгина.

Я оказался недалек от истины. Субачев рассказывает, что операцию с «Макаровым» провернули Книгин с Финеевым, потому что необходимо было серьезное оружие для проведения новых операций.

Повторяю, я помнил, что по убийству милиционера Смирнова были привлечены другие люди, один из которых приговорен к расстрелу. Я же знаю, что это такое: приговор может быть исполнен в любой момент. И поэтому пишу записку: «Немедленно проверьте, исполнен ли приговор?» — и передаю помощнику. В тот же день было истребовано дело… Конечно, это разговор особый. Суть же в том, что невинно осужденные люди были освобождены. По факту нарушения законности в ходе самого расследования было возбуждено уголовное дело.

Значит, имея теперь пистолет Смирнова, я заканчиваю допрос Субачева, тут же вызываю Финеева и ставлю вопрос в лоб: «Почему не рассказываете, как вы убили милиционера Смирнова в электричке?» Он-то уверен, что Книгин сидит у нас, и, поскольку выплыл и этот факт, вероятно, он рассказал уже и об этом. Словом, без особого труда дал показания по убийству Смирнова.

«27 февраля 1985 года Книгин предложил мне съездить к Субачеву в Одинцово. Перед поездкой у Книгина на даче в Немчиновке мы выпили. Книгин показал мне пистолет «чешска збройовка»… Кроме того, у него были кастет и нож типа «стилет». Нож он дал мне, и я его положил в карман шубы. Возвращались от Субачева поздно. В поезде увидели милиционера и решили напасть на него, чтобы завладеть его оружием, с которым позднее собирались взять кого-нибудь из торговых работников. Книгин в то время нуждался в деньгах, и мне бы они не помешали. Вместе с Книгиным мы прошли по вагонам и нашли пустой. Я остался в одном конце его, поджидая милиционера, Книгин был в противоположном. Когда милиционер прошел мимо меня, я догнал его и ударил ножом под левую лопатку. Младший сержант повернулся ко мне, но тут же подскочил Книгин, вместе с которым мы повалили милиционера на пол, а Книгин выстрелил ему в голову из пистолета. Я вытащил из кобуры пистолет, Книгин запасную обойму, и мы побежали к выходу. Из поезда вышли на станции Сетунь. Пистолет я передал Книгину, а нож выбросил…»

По фотографии Финеев опознал младшего сержанта Смирнова, опознал и пистолет «чешска збройовка». И затем подтвердил свои показания на месте происшествия. Таким образом, дело об убийстве Смирнова начало раскрываться второй раз.

Но мое внимание зафиксировалось на его фразе о нападении на кого-нибудь из торговых работников. И снова изучаю личности преступников, их связи, круг лиц, с которыми они могли общаться. И вот выясняю, что Книгин имел любовницу, некую Сархошян, работающую в гостинице «Украина». Узнаем также, что еще в 83-м году у нее пропал муж — Джон Сархошян.

Есть у нас в Уголовно-процессуальном кодексе положение: возбуждается не уголовное дело, а дело о без вести пропавшем. В общем, истребовал я этот материал, стал изучать, допросил жену об обстоятельствах исчезновения мужа, наконец взял дело и фотографию пропавшего и вызвал Финеева.

Кладу перед ним фотографию и спрашиваю: «Знаете этого гражданина? Откуда? Где он сейчас?» Естественно, некоторое смятение, молчание, затем короткое запирательство, но… Он же не может не понимать, откуда всплыл этот Сархошян. Значит, это Книгин дал показания. «Значит, — говорит, — и это вы подняли?» — «Да, и это». — «Мы его убили…»

И рассказывает историю о том, что жена не живет с мужем, который является плохим человеком, хочет лишить ее квартиры и так далее, и советуется со своим любовником, как ей быть в этой ситуации. И возникает идея избавиться от него. Книгин же, тот самый любовник, решил проверить, чем занимается Сархошян. Работая в милиции, он без труда вышел на ОБХСС и выяснил, что этот Джон связан со спекулянтами драгоценными металлами. Значит, дело верное. Пропажа его может быть легко объяснима еще немодным тогда словом «разборка», жертвой которой оказалась эта определенно темная личность. К тому же Книгин настойчиво убеждал младшего коллегу, с которым он проработал в уголовном розыске почти три года, что дело это безопасное и беспроигрышное: ни один из нечистых на руку «торгашей» никогда не станет заявлять, что его кто-то шантажирует. Финеев же, создававший себе на допросах имидж некой жертвы, говоря, что пришел в милицию бороться с преступностью, но скоро увидел, что многие преступления укрываются в самой милиции, был тогда еще молод, 24 года, пошел на поводу, как говорится, у старшего товарища.

20 июня 1983 года вдвоем с Книгиным они подъехали на взятом в отделении милиции «Москвиче» к дому, где жил Сархошян. Финеев поднялся в квартиру, имея при себе револьвер «веблей» с шестью патронами в барабане, Книгин был вооружен стилетом. Хозяин оказался в квартире один. Показав служебное удостоверение, Финеев попросил его проехать в отделение для уточнения некоторых обстоятельств. В машине их ждал Книгин, объяснивший Сархошяну, что тому надо будет провести опознание трупа женщины, которая может оказаться женой его брата. Во время поездки Финеев держал револьвер наготове и ждал лишь команды, точнее, сигнала Книгина. И тот сказал: «Улица Россолимо». Финеев выстрелил в сидящего рядом Сархошяна. Но Джон, навалившись на него, успел ухватиться за револьвер. Мгновенно затормозив, Книгин всадил в спину жертвы нож. Но, предосторожности ради, приказал Финееву добить Сархошяна, что тот и сделал двумя контрольными выстрелами. Труп вывезли в район поселка Немчиновка, завернули в одеяло и ночью утопили в болоте. Точнее, там не только болото, но и что-то вроде большого пруда. Неподалеку от того места они вогнали в землю нож, спрятав таким образом улику.

А на дворе в день этого допроса была зима. И на пруду том или озере, как его ни называй, да хоть и большим болотом, стоял лед метровой толщины. Как искать труп, опущенный в воду три года назад? Ну для начала следователи и оперативники в поисках ножа исползали с металлоискателем все окрестности озера. Вытаскивали из земли осколки мин, снарядов, гильзы и пули. И наконец в лесу, у берега, стилет, которым убивали Сархошяна. Но где же труп? Чтобы доказать убийство, он нужен в первую очередь.

Впервые мы тогда использовали аппарат, который называется «тепловизор». По идее он, работая на поверхности земли, должен был показать, есть ли где-то в земле или подо льдом биологическая масса. К сожалению, никакой помощи аппарат не оказал, сведения, которые он выдавал, были противоречивыми, словом, только время теряли. И тогда обратились к помощи специалистов-пожарных. Они поставили машины, пробили ледяную массу и в течение нескольких дней выкачивали из озера воду. Потом мы вызвали военнослужащих, те взорвали лед, растащили обломки, и… обызвествленный труп со связанными ногами, закутанный в одеяло, мы нашли. И эта находка полностью подтвердила показания Финеева.

Интересно, что бывшая супруга убитого потом сообщила. Книгин ей сказал, что «избавил ее от Сархошяна Джона», но она не знала, верить ей или нет словам Книгина. Бывшего мужа она больше не видела, однако быстро сменила замки в своей квартире, которые затем отдала брату Джона.

В одном из сидений «Москвича», на котором везли Сархошяна, через три года была обнаружена пуля, выпущенная Финеевым из револьвера «веблей».

А вот со вторым аналогичным делом, за которое, собственно, и был уволен из милиции Книгин, но суть которого всплыла только теперь, у них вышла серьезная промашка.

В июле 1984 года Книгин предложил Финееву и Субачеву провернуть еще одну операцию. На примете у него был тип, связанный, по его словам, с торговлей наркотиками. Сам же он работал в кафе «Московское». Да вот ведь и бывшая жена этого Оганезова просила своего дружка Книгина, так надо было понимать, помочь ей избавиться от мужа. А заодно, как решил сам Книгин, можно было утолить и свой денежный интерес. Впрочем, интерес к Оганезову появился раньше, еще с полгода назад, в ноябре 1983 года. Тогда впервые Финеев с Книгиным явились к нему домой, причем первый был в милицейской форме, а второй нацепил на рукав повязку дружинника. У Книгина в кармане был нож, и свое посещение будущей жертвы они считали обычной разведкой. Впрочем, как позже показывал Финеев, если бы Оганезов оказался дома один, они, как договорились заранее, пустили бы этот нож в ход: Финеев должен был отвлечь внимание хозяина, а Книгин ударить его ножом. На счастье Оганезова, у него оказались двое гостей. Поэтому пришельцы удалились после того, как Финеев, представившись участковым, проверил документы гостей, «лиц кавказской национальности».

Вторично они навестили Оганезова через несколько дней, уже оба вооружившись ножами. Но на этот раз у Оганезова в гостях была девушка, и Финеев, зашедший первым и знавший, что Оганезов в прошлом боксер, не решился доставать свой нож.

Почти полгода, до следующего лета, они не проявляли к Оганезову никакого интереса, пока Книгин не заявил, что Оганезова пора убивать. К этой операции он привлек и своего приятеля Субачева. Вдвоем он боялся не справиться с Оганезовым, втроем — другое дело. «Для солидности» на Субачева надели тоже милицейскую форму. Книгин взял у бывшей жены Оганезова Львовой ее автомашину и разработал сценарий убийства, по которому Финеев и Субачев должны были удерживать жертву за руки, сам же он собирался действовать ножом.

Они явились на работу к Оганезову, в кафе «Московское», где тот отмечал в этот день с друзьями свой день рождения, вызвали его и предложили пройти в машину. Оганезова посадили на заднее сиденье, с двух сторон сели Финеев и Субачев и повезли его за город. Убедившись, что у него с собой нет денег, они стали склонять его к даче крупной суммы взятки за то, что они не раскрутят его операции с наркотиками. Тот предложил вернуться в кафе, где он возьмет деньги, но когда подъехали к кафе, сумел вырваться от них и убежал. Единственное, что они успели, так это вырвать у него «визитку». После чего они быстро умчались в сторону Кузнецкого моста, где попали в дорожнотранспортное происшествие — врезались в автофургон. Что было зафиксировано работниками ГАИ.

Оганезов же бук