III.2. Специфика и границы научной медицины

Будучи самостоятельной профессией, медицина опирается на достижения фундаментальных наук и одновременно сама является системой дисциплин, закрепленной, в частности — у нас в стране, в существовании Академии Медицинских Наук; причем дисциплин принципиально материалистических — опирающихся на положения и закономерности, вытекающие из эксперимента, доступные экспериментальной проверке с воспроизводимыми результатами.

Основные положения, лежащие в основе современной науки, были сформулированы Р. Декартом, И. Ньютоном и Ф. Бэконом, и именно к ним так или иначе восходят основы профессионального мышления научной медицины. Ф. Капра и Д. Стэйндл-Рест[3] характеризуют эти представления следующим образом:

1) целое и его динамика могут быть поняты через свойства составляющих его частей; 2) существуют фундаментальные структуры, порождающие их взаимодействие силы и механизмы, которые в итоге дают начало процессам; 3) в основе научных описаний лежит объективность — независимость наблюдаемого от наблюдателя и процесса познания; 4) метафорой научного знания является "здание", строящееся из фундаментальных законов и принципов; 5) знанию приписывается способность достижения полного и совершенного понимания реальности.

На этих философских основаниях и покоится современная медицина, исходя из них строится обучение врачей, им обязаны практически все безусловные достижения научной медицины. Поражающие воображение ее достижения рождались и рождаются на путях дифференциации, специализации и технологи-зации — в итоге вместо трех основных издревле складывавшихся направлений медицины (терапия, хирургия, лечение душевных расстройств[4]) сегодня существуют сотни медицинских специальностей, представители которых часто не в состоянии ни понять, ни, тем более, заменить друг друга. Но с этим связаны и претензии к современной научной медицине в том, что она "потеряла человека" и стала похожа на колоссальное производство по ремонту и замене органов, тогда как более 70 % болезненности теснейшим образом связаны в своем происхождении с психосоциальными факторами. Кроме того, медицинские манипуляции, опирающиеся на современный уровень научного знания, в последующем, при переходе к другим уровням расцениваются то как ошибка, то как преступление. Т. Заз[5] в этой связи анализирует, например, историю хирургического лечения мастурбации, распространенного совсем недавно — во второй половине XIX в. — и использовавшего у женщин ампутацию клитора, а у мужчин — кастрацию. Не менее демонстративны и другие факты: история префронта-льной лейкотомии, на которую возлагались огромные надежды, но которая в итоге была запрещена; на протяжении последних десятилетий резко сузилось использование электросудорожной терапии, а там, где она производится, используются щадящие варианты униполярной (с односторонним наложением электродов) терапии; в России после периода широкого использования была запрещена атропинокоматозная терапия психических расстройств у детей, на которую в 1970-х гг. возлагались большие надежды, в том числе — в лечении детей. У научной медицины, как говорили старые врачи о врачах, есть свои кладбища, заполнявшиеся не только вследствие неизлечимости тех или иных состояний и болезней, но и в результате поисков и экспериментов, результаты которых позже опровергались.

Иными словами, мы видим, что рамки, представления, критерии того, что в то или иное время считается научным и противопоставляется ненаучному, постоянно изменяются, хотя целевые установки остаются теми же и определяются прежде всего лечением болезней. В этом плане интересно, что даже модели первичной профилактики болезней строятся как системы профилактикиопределенных заболеваний,предрасположенность к которым или начальные симптомы выясняются принятыми в диагностике заболеваний методами[6]; так, опросный лист К. Pelletier открывается обращением: "Уважаемый пациент! Ваши ответы на приводимые вопросы помогут установить главные моменты риска, касающиеся Вашего здоровья на протяжении ближайших 10-ти лет. Установив степень Вашего риска в настоящем и оценив ее в будущем, мы сможем помочь Вам начать оздоровительную работу, которая уменьшит этот риск" и учитывает по меньшей мере несколько десятков медицинских параметров из истории жизни и семьи, результатов клинических и лабораторных обследований; в "Руководстве по профилактической мед^ине" 47 глав из 60 (120 из 155 страниц основного текста) посвящены медицинским обследованиям. Речь, таким образом, идет о целостном мировоззрении научной медицины, ставящей в центр внимания болезни, отсутствие которых отождествляется со здоровьем, или, скажем иначе, точкой отсчета служит болезнь. Очевидные достижения научных методов лечения и профилактики не могут заслонить собой того, не менее очевидного, факта, что здоровье понимается в рамках центрированного на болезни профессионального мировоззрения.

В области психологии и психиатрии это нашло свое выражение в подходе к классификации характеров Э. Кречмером, где нормальные характеры и психопатии выводятся из характеристик соответствующих психозов как выражения конституциональной обусловленности;[7] в разработанном А. Е. Личко учении об акцентуациях характера[8]; в понимании неврозов: "...неврозы особенно легко возникают, если имеется стойкое нарушение в соотношении основных свойств высшей нервной деятельности, взаимодействии сигнальных систем, коры и подкорки[9]⁹ и т.д. Практическим следствием основных позиций научной медицины является рассмотрение психотерапии как медицинской деятельности, на которую имеет право лишь врач[10]: "Психиатрический профессионал есть человек, который должен разрушитьпсихическое нарушение (выделено мной — В. К.) таким образом, чтобы страдающий им снова смог стать самим собой"[11].

Отмеченное не является основанием для альтернативных суждений "хорошо - плохо", но показывает диалектическую связь перспектив и ограничений научной медицины.

III.3. Саентология: наука или религия?

Л. Рон Хаббард — основатель саентологии — определяет ее какприкладную религиозную философию[12]:

"Это то, как работает жизнь, это то, как изменить к лучшему мужчин, женщин и детей[13]"^,

"Саентология определяется как изучение духа и работа с ним в его взаимоотношениях с самим собой, вселенными и другой жизнью"[14].

"Саентология — это маршрут, путь, а не диссертация и не претенциозное учение"[15],

"В Саентологии конечным результатом обучения и выполнения упражнений является восстановление осознания самого себя как духовного и бессмертного существа

Чтобы не выходить за пределы поставленных передо мной задач, ограничусь лишь несколькими, на мой взгляд, важными замечаниями: 1) религиозность этой философии проистекает не из веры как таковой (как раз ее значение Хаббард отрицает: "не... то, во что верят, а... то, что делают[16]), а из представления о духе; 2) философский характер саентологии связан не с представлениями о специальной науке философии, а с представлением о размышлении человека о себе, своем месте среди людей и в мире, о прагматической систематизации накопленных человечеством знаний — т.е. с тем, что часто свысока называют философствованием; 3) прикладной характер самой сути саентологии (см. выше), связанный прежде всего с тем, что человек — и чем дальше продвигается цивилизация, тем больше — нуждается в конструировании обозримой, так или иначе для него понятной и практически полезной картины мира, которая в силу этих требований всегда только картина, но не сам мир. Возможно, это одна из самых трудных задач современного человека, живущего в мире ускорения и многообразия. Ее неоднократно пытались решать и до нас — достаточно припомнить учение Льва Толстого, Ж. Ж. Руссо и мн. др. Множественность таких философий (осознающих себя как религиозные или нет) сама является проявлением многообразия жизни, требующего приспособления к нему и совладания с постоянно ускользающим смыслом, скрывающимся за непосильным для постижения одним человеком всего объема накопленных человечеством знаний. И потому человеквынужден среди множества философий искать философию для себя (сам отказ от такого поиска — своего рода философия жизни, имеющая свои практические последствия, о которых, например, В. И. Ленин говорил, что человек, отказывающийся от всякой философии, оказывается в плену худшей из философий). Надо отметить, что попытки создания таких философий всегда корреспондируют с особенностями времени и культуры, отвечая на те или иные существующие в социуме неудовлетворенные потребности. В последние несколько десятилетий эти потребности связаны с информационным взрывом и начавшимся переходом от индустриальной эпохи к информационной[17].

В этой связи примечательно и важно, что Хаббард связывает термин "Саентология" не с английским "Science — наука", а с латинским "Scio — знание", и определяет содержание термина как "знанг^о том, как знать"[18]. Этот этимологический момент важен, так как, употребляя слово "наука", саентологи вкладывают в него совершенно иной смысл, восходящий не к добыче и интерпретации знаний, а к самому знанию как продукту механизма мышления. Из предисловия редакторов и текстов Хаббарда следует, что саентология — не сама наука в ее академическом смысле, но осмысление накопленных человечеством знаний в некоей целостной системе, преодолевающей недостатки предшествующих и современных ей наук.

Отношения между научной психологией и саенто-логией оговариваются особо и специально, во многом перекликаясь с обоснованиями, положенными в основу гуманистической психологии. Хаббард критикует психологию, ссылаясь на то, что В. Вундт рассматривал ее в сугубо физиологическом ключе[19]. Сюда можно было бы добавить и точную формулировку У. Джеймса, говорившего, что он предпочитает не говорить о душе, пока не уяснит "прагматическое значение этого термина". Ответом на физиологическую психологию человека, построенную на тех же принципах, что и психология животных, было неприятие ее Ф. Достоевским, видевшим в ней "унижающее человека овеществление его души"; Л. Толстого, считавшего, что она не отвечает на главный вопрос: "Что я такое с моими желаниями^."', О. Мандельштама: "Чрезвычайно быстрое очеловечивание науки... наталкивает нас на другой путь. Представления можно рассматривать не только как объективную данность сознания, но и как органы человека... ". Совсем с иной стороны, но к тому же подходил великий физиолог А. А. Ухтомский, а уже в наше время — Е. Велихов, В. Зинченко, В. Лекторский: "Психическая реальность по сложности встала вровень, если не превзошла реальность физиологическую. Она выступила... как своего рода "духовный организм"[20]. Ответом на нее явился выход на сцену экспериентальной психологии (от experience — опыт, в отличие от экспериментальной (научной в узком смысле слова), представленной множеством ветвей и направлений:

гуманистическая психология, духовная психология, трансперсональная психология, психосинтез и мн. др.

Но, утверждает Хаббард: "Любое сравнение Саен-тологии с предметом, известным как психология, — это нонсенс"[21], что вполне согласуется с пониманием им своего учения как прикладной религиозной философии. По существу, в отличие от М. Б. Эдди с ее Сай-ентистской Церковью Христа и Христианской Наукой[22], Хаббард пытается не подменить науку прагма-тизацией религии, а вывести из накопленных человечеством знаний некую философию жизни. Объединяет же их восприятие здоровья не только и не просто как явления биологического, телесного, но и — прежде всего — как следствия и проявления духовной жизни, хотя сама духовная жизнь воспринимается очень по-разному.

Как и другие подобные системы, саентология имеет своих приверженцев и своих противников — это вопрос Веры и Опыта, диалог которых принципиально невозможно построить на основе классического научного подхода уже потому, что не существует общего теоретического и методологического поля: каждая Вера есть по существу уникальная философия и методология бытия. Уникальность саентологии не означает ее исключительности: на этом постоянно настаивает Хаббард ("Не меняйте религии человека, не меняйте его политики, не нарушайте суверенитета наций. Вместо этого научите человека использовать то, что он имеет и знает...[23]") и об этом же свидетельствует отношение к саентологии представителей многих религий и религиозных конфессий, разных научных школ и направлений.

Вопрос о том, действительно ли саентология является религией, лежит вне пределов моей компетенции; ответ на него содержится как в официальной регистрации саентологии на родине ее возникновения в качестве религии, так и в ряде экспертиз[24], подтверждающих обоснованность этого признания. В то же время, как известно, не во всех странах саентологию регистрируют как религию. В рамках проводимого мной исследования важно соотнести саентологию с наукой и научной медициной, ибо это соотнесение обеспечивает методологическую базу поиска ответа на вопрос, являются ли практикуемые в ней подходы и процедуры психотерапией.

Исходя из сказанного выше, можно выделить два принципиальных пути формирования психотерапевтических по своему механизму эффектов. Один из них связан с научно обоснованным, умышленным и планируемым воздействием на определенные симптомы или заболевания с целью их ликвидации или ослабления — он, собственно, и называется психотерапией. Другой путь связан с самосовершенствованием человека при опоре на те или иные мировоззрение или веру; здесь существует очень широкий круг процедур — от духовных техник до заговоров, оберегов, изгнания духов и т.д., по отношению к которым психотерапевтические эффекты не планируются, как таковые не осмысляются и в рамках каждой из таких мировоззренческих систем не сводимы к психотерапевтическим механизмам, хотя сходные с психотерапевтическими, оздоровляющие эффекты могут иметь и очень часто имеют место. Различия между ними четко сформулировал Виктор Франкл: "Цель психотерапии — исцеление души, цель же религии — спасение души. Если, однако, религию, согласно ее исходной направленности, мало волнуют и заботят такие вещи, как выздоровление или предупреждение болезней, тем не менее — по своим результатам — не намеренно — она оказывает психогигиеническое и даже психотерапевтическое действие. Это происходит благодаря тому, что она дает человеку беспрецедентную возможность, которую он не в состоянии найти где-либо еще: возможность укрепиться, утвердиться в абсолютном. В психотерапии мы также можем зафиксировать аналогичный непреднамеренный побочный эффект, поскольку мы наблюдаем в отдельных случаях, что пациент в ходе психотерапии приходит обратно к давно утраченным источникам изначальной, подсознательной, вытесненной религиозности. Однако, хотя такое и случается, врач не вправе ставить себе такую цель. Ведь в этом случае он объединяется с пациентом на почве общей веры и действует, исходя из этого, но тем самым он уже с самого начала обращается с ним не как с пациентом[25].

В этой связи заслуживает внимания пример, приводимый А. Бадхеном и почерпнутый из опыта, описанного Архимандритом Михаилом (Козловым)[26] более ста лет назад, когда он объяснял слепому, как молиться сердцем:

"— Вот ты ничего не видишь, а ведь можешь умом вообразить и представить себе то, что ты прежде видал, то есть человека или какую-нибудь вещь или свой какой-нибудь член, например, руку или ногу. Можешь также вообразить, как бы на него смотрел, и можешь навести и устремить на него, хотя и слепые, свои глаза?

— Могу, — ответил слепой.

— Ну, так ты точно так же вообрази свое сердце, наведи свои глаза, как бы смотри на него. А умом-то внимательно слушай, как оно бьется и ударяет раз за разом. Это называется у Святых Отцов сводить ум из головы в сердце. Когда к сему приспособишься, то и начинай к каждому удару сердца, смотря на него, приноравливать молитвенные слова таким образом: с первым ударом подумай — господи, со вторым —Иисусе, с третьим —Христе, с четвертым — помилуй, с пятым —мя. И повторяй cue многократно. Потом, как к сему привыкнешь, то начинай вводить и изводить Иисусову молитву в сердце вместе с дышанием, как учат Отцы, то есть, втягивая в себя воздух, скажи или вообрази: Господи Иисусе Христе, а испущая из себя — помилуй мя... Только при сем всемерно остерегайся от представлений в уме и являющихся каких-либо видов, не принимая вовсе никаких воображений, ибо Святые Отцы крепко заповедуют при внутренней молитве сохранять без-видие, дабы не впасть в прелесть".

И далее А. Бадхен добавляет: "Впервые практика "внутренней сердечной непрестанной молитвы" была описана Св. Никодимом Святогорцем (1749 — 1809), афонским монахом, главным создателем Филокалии, или Добротолюбия. "Добротолюбие" было напечатано в 1782 году. Никодим также составил Духовные Упражнения, изданные в 1800 году. Эти книги сочетают наследие восточной традиции с западными духовными творениями. В них присутствует основополагающее родство с Духовными Упражнениями Св. Игнатия Лойолы (1491 - 1556), который под именем Духовных упражнений понимал всякий способ, "каким душа приготовляется и располагается для своего освобождения от всех неупорядоченных влечений и, коль скоро они будут уничтожены, для поиска и обретения воли Божией относительно устройства своей жизни и для спасения своей души". В Духовных Упражнениях используются дыхательные техники, некоторые медитативные приемы, работа с телом, символами, образами, воображением, волей и т.д.".

Чем это формально (если убрать слова о Боге и перевести на современный язык) отличается от, например, аутогенной тренировки в клинике внутренних болезней? Практически — ничем. Но в атеистическом лечебном контексте молитва — инструмент оздоровления сердца и дыхательной системы, а в контексте религиозном — наоборот: сердце и дыхание — инструменты молитвы, направленной к Богу. Внешне "одно и то же" предстает совершенно разным.

Другими словами, что для психотерапии — цель, то для религии — побочный, попутный эффект, и наоборот; это в полной мере приложимо к саентологии, целью которой провозглашается отнюдь не лечение расстройств и болезней, а духовная работа во имя улучшения жизни: "Цель Саентологии заключается в том, чтобы сделать человека способным жить лучшей — согласно его собственной оценке — жизнью"[27].