ЗНАКОВЫЕ СИСТЕМЫ

Каждый человек формирует свою систему значимостей и принимает ту или иную знаковую систему, которая мог­ла бы служить ориентиром для опознавания первой. Взаимодействие этих двух систем позволяет личности структурировать в потоке реальности свою собствен­ную реальность иукрениться в ней, используя ее как оп­тимальный источник; активного потребления удоволь­ствия.

Система значимостей актуализирует адекватные ей переживания, а знаковая система генерирует их. Это удобно наблюдать в церкви, где сама по себе знаковая си­стема, включающая соответствующую атрибутику, риту­альность, символику, создает особый фон настроения. Если при этом в системе значимостей доминирующую позицию занимают идея и понятие Бога, то яркость это­го фона усиливается многократно — до такой степени, при которой оказывается возможным переход в качествен­но иное состояние сознания, а значит, и организма. При­чем для мозга, этого хладнокровного и никогда не уста­ющего биокомпьютера, абсолютно все равно, чем вызва­но новое состояние — силой ли веры, то есть фактором психическим, или некой сверхвысокой божественной энергией, то есть фактором метапсихическим. Для мозга это — одно и то же.

Сказанное мною может показаться парадоксальным — в том плане, что первопричиной того или иного чувства я считаю форму, знак, а не внутреннюю ориентацию в ценностно-смысловом континууме. И действительно, разве не религиозное чувство вызывает состояние эк­зальтации и вдохновения, а сопутствующая атрибутика лишь усиливает его? Разве это предположение, прямо противоположное тому, которое я выразил выше, не бо­лее очевидно?

Возможно, оно более очевидно, но, скорее всего, ме­нее достоверно. И дело здесь не в том, что человек ис­пытывает грусть оттого, что у него появляются слезы (ссылаюсь на известную теорию Джемса Ланге, соглас­но которой не чувство порождает адекватную физиоло­гическую реакцию, а, наоборот, физиологическая реак­ция вызывает соответствующую эмоцию).

Обратимсяк истории мистицизма, которая может дать для изучения человеческой душевной деятельности гораздо больше материала, чем все, пусть даже самые новаторские, психотеории. В древних (и не столь древ­них) племенах шаман для того, чтобы расширить сферу своего влияния среди остальных, использовал (или ис­пользует) прежде всего знаковую систему — ритуалы, об­ряды, заклинания. Весь этот набор, конечно, потрясал во­ображение неискушенного первобытного обывателя и ге­нерировал в нем переживания с чрезвычайно высокой концентрацией аффекта. Явление индукции еще больше усиливало этот эмоциональный заряд. А общепринятая вера в духов, то есть официально узаконенная система зна­чимостей, направляла этот заряд в нужную сторону. Го­товность к состоянию аффекта находила выход, и в та­кой жестко организованной форме он был способен со­вершить физическую работу — независимо от своего носителя — убить на расстоянии или оживить умерше­го. В такие моменты все племя могло перейти в шаманс­кое состояние сознания (ШСС, по М. Харнеру). Однако, даже если современный цивилизованный человек, пред­почитающий горячую ванну «внутреннему огню» и чаш­ку кофе — «танцу силы», примет участие в шаманских таинствах и обрядах, он довольно скоро войдет в состоя­ние транса, на время отложив вместе с утренними газе­тами и свой скепсис. Иными словами, субъект может не принимать ту или иную систему значимостей и при этом находиться под влиянием соответствующей ей знаковой системы.

Другой пример, более близкий нашим культуральным запросам, показывает то же самое. Настоящая Йога яв­ляется настоящей лишь в Индии, и ее возникновение именно в Индии, а не в Германии или России не случай­но. И, несмотря на великое множество у нас различных сект, секций и школ йоги с не менее великим множеством новоиспеченных гуру, звание Йогин Иванов звучит ни­чуть не лучше, чем гоголевский «Иностранец Василий Федоров». Но стоит вам некоторое продолжительное время пожить в каком-нибудь индуистском храме, где практикуется йога, принимая участие в ритуалах и свя­щенных обрядах этого заведения, как ваше сознание начнет невольно регистрировать происходящие в нем своеобразные изменения. Я сам был сидетелем того, как духовно преображались западные европейцы, подолгу жившие в Индии.

Что сделал Дон Хуан с Кастанедой? В первую очередь он погрузил его в своеобразную знаковую систему, кото­рая начала исподволь влиять на состояние ученика и по­степенно изменять его сознание.

На первый взгляд сказанное здесь может показаться вариацией на тему старого лозунга, согласно которому среда оказывается первоначальным фактором, воздей­ствующим на человека. В какой-то мере в этом положе­нии есть доля истины — среда действительно является довольно важной структурой. Хотя она формирует лишь самые поверхностные пласты человеческой психики, не затрагивая глубинных. В этом смысле понятие среда сле­дует отличать от понятия знаковая система. Среда пред­стает как данность, которую не выбирают, а либо при­нимают, либо нет. По сути своей она нейтральна, и с этой точки зрения влияние, оказываемое ею на индивида, в большей степени зависит от свойств самого индивида. Это может быть город, улица, дом, учреждение, где живет или работает субъект. И сами по себе ни город, ни улица, ни учреждение никак не относятся к субъекту. Он — всего лишь часть этой среды наравне с теми предметами, кото­рые входят в ее состав, — кустарником, асфальтовыми до­рожками, другими людьми, животными и т. д.

Знаковая система всегда предполагает активное воз­действие, ее выбирают и устанавливают с ней обратную связь. Она подчеркнуто символична, и благодаря этой символичности она приобретает характер некоторой эзо-теричности. Например, в каком-то городе, на какой-то улице расположено некое здание, где устраивают свои собрания последователи некоего культа или мистиче­ской школы. Для того, кто не имеет отношения к этой организации, данное здание так и останется элементом среды. Тот же, кто выбрал это здание для своего время­препровождения и предпочел его остальным, автомати­чески включился в определенную знаковую систему.

Знаковая система, в отличие от среды, способна ока­зывать влияние на глубинные процессы душевной дея­тельности и трансформировать их. Впрочем, ради этого и включаются люди в ту или иную знаковую систему.

Одна из фундаментальных человеческих потребнос­тей — потребность находиться под чьим-либо влияни­ем. Не имеет значения, какое влияние имеется в виду. Важен сам факт, что такая потребность существует. Ве­роятно, механизм ее развития обусловлен движущей си­лой инстинкта самосохранения. Осознание человеком своего одиночества и смутной или явной опасности, окру­жающей его, вынуждает предпринять поиски покрови­теля. Из поколения в поколение выстраивается иерар­хическая лестница, скрепленная цементом страха за свое существование. Вершину этой пирамиды занимают мета-психические персонажи — боги, демоны, духи. Они не­постижимы, таинственны и всесильны. Их бытие внед­ряется в повседневную жизнь в виде огня, ветра, смерти. Власть стихий беспредельна и всесильна, и эта власть может как покарать, так и вознаградить. Однако для того, чтобы вести переговоры с этими силами, необходим че­ловек, который бы владел их языком. Так появляется каста жрецов, шаманов, прорицателей. Они и создают первые знаковые системы. Знаковая система предстает как средство, способное защитить и принести благодать. Но ее загадочный, притягательный и завораживающий ореол тщательно Поддерживается вновь созданным ин­ститутом священнослужителей. Рождается новое таинство, а с ним и новый трепет — завершается формирова­ние системы значимостей, центральное место в которой занимает фигура вождя. И теперь рядовой член племени чувствует свою безопасность, ибо его охраняют те, под чьим влиянием он находится.

Остальные, более поздние формы психосоциальной жизнедеятельности по существу являются лишь моди­фикациями представленной модели. Современный чело­век по-прежнему нуждается в чьем-либо покровитель­стве и влиянии, разница заключается лишь в личност­ных ориентациях: государство, церковь, семья, частная собственность, природа, красота и т. д. — все это фети­ши, которые призваны управлять людьми, и люди им служат. Хотя встречаются и ярко выраженные индиви­дуалисты с четкой эго-ориентацией — натуры сильные, незаурядные, стихийно призванные не подчиняться влия­нию, но влиять. В других людях они нуждаются меньше, чем последние в них. Но даже у таких своеобразных субъектов сохраняется потребность находиться под воз­действием. В данном случае это воздействие может ока­зывать или идея, или собственное эго.

Как бы то ни было, все те же закономерности мы на­блюдаем ив процессе взаимодействия с психотерапев­тическими пациентами. Даже еще не видя врача, а лишь замечая табличку на двери кабинета, пациенты бессоз­нательно активизируют поток собственных проекций. Я был сам, еще во время работы в диспансере, свидете­лем случаев, когда некоторые склонные к психотическим реакциям пациенты, даже не переступив порог моего ка­бинета, еще там, в коридоре, по ту сторону двери, вклю­чали меня в свой бред. Как правило, это был бред воздей­ствия. Надпись «психотерапевт — гипнолог» оказывалась для них слишком мощным знаком, чтобы воспринимать ее адекватно. И лишнее напоминание о психотерапии и гипнозе активизировало их психотическую продукцию.

Они начинали видеть «лучи» или «чувствовали волны», которые якобы излучали мои глаза, или еще что-то в этом роде.

Что касается таблички и кабинета, то знаковая система этим не исчерпывается. Сам психотерапевт становится таким же элементом этой знаковой системы — здесь име­ется в виду и его поведение, и внешность, и имидж, кото­рые он себе избрал, и, конечно же, те методы, которые он предлагает. В этот ряд можно включить еще множество других черт и особенностей, однако знаковая система не является лишь набором случайностей. Она прежде всего характеризуется своими закономерными признаками и свойствами, не говоря уже о функциональном единстве, которое само собой подразумевается.

Это, в первую очередь, структурное единство — та­кая самоорганизация системы, при которой каждый ее элемент, играя самостоятельную роль, в то же время яв­ляется дополнением к другим элементам. В обычной ком­нате, например, картина, строго говоря, необязательна, хотя и желательна. И в любом случае комната остается комнатой, независимо от того, находится в ней картина или нет. Если же мы вознамерились посетить картинную галерею, в то время как оттуда вынесли все полотна, то подобное посещение явно лишается всякого смысла.

Следующими, не менее важными элементами знако­вой системы являются ритуалы и символика.

Наиболее же важное свойство знаковой системы, как это ни парадоксально звучит, является ее идеологическая нейтральность.

Дело в том, что знак сам по себе нейтрален, в чем и заключается его универсальность. Например, крест не несет никакого идеологического содержания, хотя как форма он и оказывает активное воздействие на мозг.

Это подтверждается тем, что в различных культовых и религиозных системах крест имеет различные значения. Примечательно, что первоначально он отвергался христианством, символом которого, как известно, явля­лось изображение рыбы.

Знак приобретает аффективный заряд, когда он начи­нает параллельно работать с системой значимостей.

Другим, достаточно характерным примером смысло­вой индифферентности знака является мандала. Янтры, графические изображения определенной структуры, ис­пользовались и используются в качестве объектов для медитации. Их созерцание может применяться и в лечеб­ных целях, и вместе с тем, для того чтобы эти процессы. проходили успешно, вовсе не обязательно понимать значение той или иной янтры. То же самое можно сказать и в отношении мантры. Кто может дать точный перевод «Ом мани падме хум»? И кто может объяснить точный смысл, который несет эта фраза?

Эти иллюстрации еще раз доказывают, что знак сам по себе не имеет смысла. Таковой обретается лишь тогда, когда знак становится символом. В таком случае символ можно определить как знак, наделенный аффективным зарядом.

Подобное различие оказывается весьма важным в чисто практическом, прикладном применении. Мне прихо­дилось неоднократно наблюдать за деятельностью цели­телей, чей арсенал лечебных средств исчерпывался лишь рекомендациями посещать церковь, креститься, ставит свечи и читать молитвы. Как этого и следовало ожидать, подобная тактика оказывалась эффективной примерно в пяти процентах случаев, если я только не преувеличи­ваю этот процент. И дело здесь не в том, что кто-то начисто был лишен религиозных переживаний или довольно спокойно относился к христианским таинствам. Причина неудачных действий такого народного терапевта заключалась в неумении создать подходящую для пациег та знаковую систему и включить его в нее.

Обобщая сказанное, можно прийти к выводу, что че­ловечество есть мифосоздающая и мифотворящая ци­вилизация — от своего появления и до настоящего мо­мента.

Существуют мифы коллективные — созданные тем или иным обществом (государством, этносом), и мифы индивидуальные — продуцированные и продуцируемые субъектом.

Поэтому естественно предположить, что все мы — в прямом смысле потребители, и не только товаров и иных звеньев модели «спрос — предложение». Мы являемся прежде всего, потребителями такого продукта, который называется психотехнологией.

Сама же по себе психотехнология является довольно мощным механизмом мифотворчества, который занима­ет стабильное и солидное место в антологии человече­ских ценностей наших дней.

Так как современная эпоха характеризуется чрезвы­чайным ускорением всех ее ритмов, то данная закономер­ность не обошла стороной и психотехнический мир, ко­торый отличается от того, каким он, скажем, пребывал в прошлом веке, так же, как современный автомобильный рынок — от первого автомобиля, созданного Фордом на задворках своего гаража.

Появилось огромное число всевозможных направле­ний, учений, методов, технологий, один простой пересчет которых займет далеко не одну страницу. Каждая круп­ная психотехнологическая школа, претендуя на свою монополию в соответствующем секторе рынка идей, раз­ветвляется в различных направлениях, действующих внутри нее, но в то же время стремящихся выбраться за пределы ее очерченных границ, создавая свои собствен­ные разработки и видоизменения. Примеров тому мно­жество. Любая теория, претендующая на ту или иную степень глобальности, является мифом.

В настоящее время наблюдается усиление тенденции, к проникновению в сферу психотерапевтической деятельности собственно эзотерических влияний, сориентированных на культ личности. Подобные течения либо ассимилируются частью официальных школ, либо занимают обособленное и альтернативное место в интересующем нас социальном институте. Данный процесс объясняется тем, что у определенной части потребителей повышается интерес к мистическому. Очередной миф взбудоражил воображение обывателя. Разумеется, хорошим стимулятором для проявления такого интереса является наличие психологических или патопсихологических проблем. По этому поводу было бы уместным вспомнить роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, где говорится о том, что человек ищет утешения у небесных сил, когда ему плохо на земле. И в данном случае невротический субъект ищет утешения в популярном мифе. Он становится потреблем данного мифа.

Но, для того чтобы стать потребителем чего-то, нужно к этому чему-то иметь склонность. Кто-то выбирает немецкие автомобили, кто-то американские — точно та же, как кто-то отдает предпочтение немецкой философии или литературе, а другого интересуют философия или литература американская. Выбор зависит от того, кокому мифу старается соответствовать потребитель, с какой фигурой он себя отождествляет.

Потребитель является носителем своего индивидуального мифа и сообразно с этим ищет адекватного мифо носителя, каковым для него и предстает тот или иной психотехнологический (харизматический) лидер.

И если соответствие получилось, то возникает то, что называют психическим контактом, определяя этим понятием совместное сотрудничество и мифотворчество нашедших друг друга союзников. Именно нашедших друг друга, и именно союзников — в равной степени лидер ждет своего последователя, как и последователь ищет учителя. Разница определяется лишь тем, что лидер-учи­тель является выразителем мифа культурального, а по­требитель-последователь пребывает в изоляции своей системы верований. Но все-таки такой системы, которая обладает готовностью быть открытой тому или иному влиянию.

И успех психического влияния заключается не только в наборе технологий или методов, предлагаемых профес­сионалом, но и в способности одного мифоносителя во­влечь в свой концептуальный континуум другого, выра­жаясь проще — перетащить оппонента на свою сторону.

В связи с этим мне вспоминается давнее расхожее в психиатрических кругах и несколько упрощенное мне­ние, которое формулируется следующим образом: «Во что веришь, то и поможет». Подобное утверждение под­купает своей здравой очевидностью, но, увы, только ка­жущейся. Так, например, человек может верить в мощ­ную и таинственную силу гипноза, но при формальном проведении процедуры оказывается совершенно невос­приимчивым к данному методу воздействия. И наоборот, некоторые люди совершенно неожиданно для себя по­гружаются в глубокий транс, заранее категорически от­рицая такую возможность. "

Ведь сама по себе гипнотическая процедура — это ри­туал. А ритуал всегда мифичен. И таким образом, «веря» в гипноз, субъект неосознанно может не принять этот миф. Иными словами, в данном случае он не является потребителем гипноза.

И действительно, практический опыт работы с пси­хическими взаимодействиями показывает, что роль веры не имеет решающего значения.

Согласно философскому словарю: «Вера есть приня­тие чего-либо за истину, не нуждающееся в необходимом полном подтверждении истинности принятого со стороны чувств и разума...» Исходя из этого мы можем ска­зать, что феномен веры не является глубинным и дей­ственным механизмом личностной ориентации. Скорее всего, это одна из функций сознания, помогающая субъек­ту осваиваться в окружающей реальности и тем самым; некоторым образом снижать уровень тревожности, то есть вера сама по себе — психологическая защита.

Если уж говорить о решающем значении, которое предопределяет реакцию на то или иное воздействие, то следует отдать предпочтение не понятию веры, а явлению обозначенному как Алиби для сознания.

Алиби для сознания (АДС)мною определяется состояние потребителя, выражающееся в склонности последнего принять воздействие автора той или иной идеологической, психологической или научно-художе ственной модели. Понятно, что если воздействие удовлетворяет требования АДС, то оно усваивается субъеь том, если же нет, то отвергается. В этом смысле можно допустить, что одним из компонентов АДС является дс верие. Но хочу подчеркнуть — доверие, а не вера.

Учитывая элементы доверия, сообщение (направлен ное воздействие) создает алиби для сознания, и после нее в свою очередь побуждает потребителя принять сообщение, включить его в свою систему смыслов. Приняв же данное сообщение, субъект начинает действоват в соответствии с его содержанием — теперь он полностью готов к тому, чтобы стать обитателем, персонажем мифа. Соответствующее ощущение сопричастности чему-то более глобальному и таинственному делает переживания человека более интенсивными и привносит в его самоосознание глубокий смысл.

Таким образом, происходит трансформация сознания которая переживается; личностью как нечто значительное и значимое. И в зависимости, от актуального коптев ста подобное изменение определяется как «исцеление», «прорыв», «просветление», «расширение сознания», «психологический рост» и т. п.

Подводя итоги сказанному, можно сделать вывод о том, что современный этап развития психотехнологии является одним из ярких проявлений феномена массо­вой культуры. И эта психотехнологическая культура об­ретает положение мощного и сильнодействующего мифа. А современный психотехник продолжает играть роль хранителя, сказителя, и если повезет, то и творца мифа.

Данный подход побуждает в несколько ином ракурсе посмотреть на феномен исцеления. Само слово «исцеле­ние» (имеются в виду российская ментальность и соот­ветствующая ей речевая и языковая структура), род­ственное однокоренному понятию «целостность», подра­зумевает такое качество человека, которое позволило бы ему сдвинуться со своего существования как замкнутого на себе индивида в сторону включения его в более широ­кую и культурально заданную систему мифа. Такое объ­единение позволяет обрести, благотворное состояние це­лостности и цельности.

На современном этапе психотехнология представля­ет собой одну из форм массовой культуры (mass media). С другой стороны, является генератором мифотворче­ства.

Взаимодействие лидера (психотехнолога) и последо­вателя (потребителя) есть совместное мифотворчество.

Главный успех психического воздействия и успеш­ность самого психотехнолога зависят от того, насколько последний готов работать в качестве мифоносителя и мо­делировать свое поведение в соответствии с выбранным мифом (имидж мифоносителя).

Различные психотехники, методы, методики, приемы тем не менее необходимы; ибо они являются новым опи­сательным средством, создающим алиби для сознания и таким образом формирующим элементы доверия.

Предпочтение того или иного мифа в качестве утилитарной модели зависит от содержания глубинных комплексов психотехнолога.

Поскольку одной из характернейших черт XX века стало усиление субъективности и возникновение личных концепций реальности, то современный психотехнолог-лидер самым естественным образом представляется фи- гурой, осуществляющей творческий поиск. В этом плане он сходен с художником, претворяющим в материальное воплощение свое внутреннее иллюзорное пространство.

В данном смысле выдающийся психотехнолог созда­ет, а посредственный поддерживает массовое искусстве утилитарного назначения.

В отличие от влияния, центрированного на аудитории, в настоящее время более актуальным представляется влияние, центрированное на лидере, — процесс, при котором рефлексирующий лидер, центрируясь на себе, одновременно осуществляет взаимодействие с другими.

Подобная стратегия призвана обеспечить достижет прозрачности.

По моему определению, быть «прозрачным» — это значит быть способным не сообщать бессознательно своих проблем и комплексов реципиенту (пациенту, потребителю, зрителю, слушателю, ученику).

Роль психотехнолога-лидера, с другой стороны, apхетипически ассоциируется с положением шамана, занимающего позицию посредника между Высшими Силами и рядовыми представителями племени. Но, для того чтобы стать обладателем подобной власти, шаману необходимо было пройти ряд инициации — таких, например, как символическая смерть, посвящение в потустороннем мире, новое рождение. И только после подобной трансформации он становится жрецом — носителе и выразителем запредельного знания, неведомого простому смертному.

Современный потребитель ожидает от психолидера признаков такой же инициированности, независимо от ее конкретики — будь то престижный сертификат, под­твержденный Международной психоаналитической ас­социацией, или свидетельство, выданное каким-нибудь орденом колдунов.

В этом смысле поведение самого психотерапевта долж­но быть определенным образом структурировано в соот­ветствии с законами мифа.