Языковая личность и речевая субкультура

Основным пространством речетворчества становится бытовое коммуникативное взаимодействие языковых личностей. Эта «низкая» речевая стихия несет в себе общенародные фольклорные формы словесности, которые в сознании носителей языка присутствуют на полуосознанном уровне. Индивидуальный опыт языковой личности формируется в столкновении ее с другими говорящими людьми, в овладении ею чужими высказываниями. Любой человек обитает в мире текстов. Есть тексты, понимание которых необходимо ему для достижения различных социально значимых целей: учебы, науки и т. д. Но есть тексты, которые

проникают в сознание языковой личности помимо ее воли. Они просачиваются в память, всплывая в речевом поведении в виде обкатанных цитат, готовых формул. Эти тексты формируют особую область народного коллективного творчества, которая носит название речевой субкультуры.

Речевая субкультура существует в сознаниях носителей языка в виде цитат, выхваченных из каких-либо текстов, из разнообразных коммуникативных ситуаций. Такие фразы передают экспрессию того контекста, осколком которого они являются; они несут в себе эмоциональную память о речевом акте, их породившем. Главное условие вхождение фразы в субкультуру - общеизвестность социально-речевого контекста, в котором она возникла. Когда-то А. А. Ахматова писала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». О речевой субкультуре то же самое можно сказать с тем же, если не большим на то основанием. В ее состав может войти цитата из любого самого непрестижного (и даже непристойного) источника.

Возьмем, к примеру, анекдот. Это, пожалуй, наиболее интенсивно развивающийся ныне жанр устного народного творчества. Расцвет его связан с особым статусом противовеса официальному единомыслию, насаждаемому в тоталитарном государстве. Короткий, передаваемый из уст в уста, анекдот стал мгновенной реакцией на любые проявления жизни социума. Он охватывает самые разные сферы человеческого быта и бытия - от вечных интимно-сексуальных до сиюминутных политических. Из анекдотов в речевую субкультуру вошло множество фраз, словечек, кусочков текста и т. п. Приведем некоторые образцы.

«Трамвая жду» - говорится в ответ на вопрос «Что ты тут делаешь?». Из анекдота о муже, заставшем любовника жены в спальне.

«Ничего себе - сходил в булочную» - говорится в ситуации возникновения неожиданной неприятности. Из «чернухи» про отрезанную голову, которая разговаривает со своим телом, лежащим на рельсах.

«Ни мне «здравствуй», ни тебе «спасибо» - об отсутствии благодарности за услугу. Из анекдота о муже, неожиданно вернувшемся из командировки и чуть было не сбитым с ног выбежавшем из спальни жены молодым человеком.

«Какой ты, Илюша, добрый, когда трезвый» - говорится в ответ на проявление участия лицом к такому участию не распо-

ложенному. Из анекдота об Илье Муромце, проснувшемся утром в стране, несущей следы разрухи и вражеского нашествия. Фраза принадлежит Бабе Яге, которую Илья Муромец спрашивает о причинах разорения.

Другой источник субкультуры - средства массовой коммуникации и, особенно, - телевидение. Наиболее показательна в этом смысле телереклама, загоняющая в подсознание зрителей названия фирм, товаров и услуг. Вбирая в себя тексты рекламы, субкультура придает им буффонную смеховую тональность. Вот лишь некоторые из вошедших в субкультуру фраз: «Ну, очень смешные цены» («Русская Америка»), «Баунти! Райское наслаждение»; «До первой звезды нельзя Ждем-с» (Банк «Империал»), «Ваша киска купила бы «Вискас», «- Ты где был? - Пиво пил», «Вроде только сели (пиво «Толстяк»), «Не дай себе засохнуть» («Спрайт») и т. д.

Речевая субкультура являет собой разновидность языковой игры. А потому самым плодотворным ее источником становятся многочисленные «смеховые» телепередачи, число которых за последнее время значительно выросло. Характерно, что в широкое употребление чаще всего входят не сатирические политизированные репризы, а фразы, просто смешные, типа: «Аля-улю, гони коней», «Ну, вопрос, конечно, интересный», «Вчера раков видел, по пять рублей. Но больших. А сегодня - по три Но - маленькие», «Но у нас с собой было», «Мужик, ты сам понял, что спросил?» и т. п.

Любопытно то, что субкультура ассимилирует и высказывания, не имеющие развлекательно-смехового содержания. Народное сознание трансформирует контекстную семантику подобных фраз, насыщая ее травестийно-веселыми коннотациями. Примером подобного употребления могут служить отрывки из выступлений политических деятелей.

«Процесс пошел», «И это надо понимать» (М Горбачев), «Не могу поступиться принципами» (Н Андреева), «Борис! Ты не прав» Лигачев), «Хотели как лучше, а вышло как всегда», «Я далек от мысли (В. Черномырдин), «Двое пернатых в одной берлоге не живут» (А. Лебедь); «Будем мочить террористов в сортире» (В Путин) и др

Значительный объем языкового материала входит в субкультуру из популярных песен. Многократное повторение текста какого-нибудь шлягера приводит к впечатыванию в языковое сознание ключевой фразы, обычно расположенной в припеве. «Ты морячка - я моряк, ты рыбачка - я рыбак; ты - на суше, я - на море Мы не встретимся никак» - простота формулы песни Олега Газманова, ее повторяемость облегчает проникновение и за-

крепление ее в субкультуре. Приведенный образец можно пополнить и другими примерами: «Не сыпь мне соль на рану», «Еще не вечер», «Эх, Леха, Леха! Мне без тебя так плохо!», «Я возвращаю ваш портрет», «Но вы вдвоем, но не со мною», «Не падайте духом, поручик Голицын» и т. д.

Сюда же относятся песни из кинофильмов и мультиков:

«Главное, чтобы костюмчик сидел», «Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед», «Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку», «А бабочка крылышками - бяк-бяк-бяк», «А на кладбище все спокойненько», «Эх, жизнь моя - жестянка. А ну ее в болото!», «Куда идем мы с Пятачком, большой, большой секрет», «Ох, рано, встает охрана» и т. п.

Много цитат входит в субкультуру из так называемой бардовской песни. Причем более всего ее обогатили тексты В. С. Высоцкого, этого «шансонье всея Руси». Возьмем наугад: «Обидно мне, досадно мне - ну ладно», «То ли выпь захохотала, то ли филин заикал, на душе тоскливо стало у Ивана-дурака», «Если друг оказался вдруг и ни друг, и ни враг, а так», «Ну, а Вологда, она - вона где», «Друг, оставь покурить, а в ответ - тишина», «Дамы, господа, я потрясен и смят», «Куда там Достоевскому с записками известными», «Жираф большой: ему видней», «Ох, где был я вчера. Не найду днем с огнем», «Ты, Зин, на грубость нарываешься» и т. д.

Разумеется, субкультура вбирает в себя и слова из песен других бардов. Однако произведения Высоцкого по масштабу проникновения в самые широкие области неофициального языкового пространства, по степени распространения, растворения в речевой культуре масс есть явление беспрецедентное. В чем, если задуматься, секрет всенародной природы творчества этого автора? Конечно, не последнюю роль в популярности певца играли официальная непризнанность и полуфольклорный характер распространения его песен. Но официально были не признаны и другие барды, между тем их известность куда меньше. Дело тут, очевидно, в другом.

Высоцкому в своих песнях удалось воссоздать мифопоэтическую модель народного мироощущения. Многообразие тем, затрагиваемых в его песнях, представляет собой разные грани бытия нации. Но важнейшей предпосылкой принятия «простым», так сказать, народом текстов великого барда стало наличие в них архетипов народно-карнавальной смеховой культуры в бахтинском понимании этого термина.

Песни Высоцкого находились в оппозиции к официально-парадной советской словесности, но они не были злой сатирой на

режим по преимуществу. Отражая разные стороны бытия социума, они создали особый карнавальный перевертыш, народно-смеховую интерпретацию фактов и событий этого бытия. Смех же, звучащий в произведениях народного любимца, чаще всего направлен на лирических сказовых героев песен. Это не отрицающий, бичующий смех сатиры, а веселый смех над самим собой, то, что М. М. Бахтин называл «карнавальным самоосмеянием».

Речевая субкультура есть выражение коллективного мироощущения. Оно заряжено жизнеутверждающей энергией коллективного бессознательного, которая объединяет людей, которая несет в себе ощущение бессмертия, непрекращающегося бытия коллектива. Это миросозерцание связано с народной смеховой философией, основанной на радостном, веселом восприятии мира. Поэтому, попадая в бурлящий котел народного речетворчества, осколки текстов обретают в нем животворный смеховой привкус.

Далеко не случайным выступает тот факт, что источником субкультуры часто становятся именно смеховые произведения, будь то художественная проза или кинокомедии. Кстати сказать, отечественные кинокомедии - ценнейший донор субкультуры. Здесь можно привести массу примеров: «Свободу Юрию Деточкину, «Тебя посодят, а ты не воруй» («Берегись автомобиля»), «Бухти шие, как наши корабли бороздят Большой театр», «Шурик, а может, не надо? - Надо, Федя, надо!» («Операция Ы»), «Студентка, спортсменка, комсомолка!», «Короче, Склифосовский», «Жить, как говорится, хорошо! А хорошо жить - еще лучше», «Грешно смеяться над большими людьми» («Кавказская пленница»), «По утрам шампанское пьют или аристократы, или дегенераты», «Бабе - цветы, дитям - мороженое». «Федя, ты дошел до нужной кондиции?», «За чужой счет пьют даже язвенники и трезвенники» («Бриллиантовая рука»), «Редиска -нехороший человек», «Кушать подано: садитесь жрать, пожалуйста» ("Джентльмены удачи»), «Хорошо сидим», «Говорил ему: красное с белым не смешивать, а он- коктейль, коктейль» («Осенний марафон») и т. д. и т. п.

В подавляющем большинстве источником субкультуры становятся произведения, принадлежащие и к смеховой ветви литературы. Приведем примеры: «Гигант мысли и отец русской демократии», «Киса, вы пощляк. Кобеляж в вашем возрасте опасен для здоровья», «Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег», «Лед тронулся, господа присяжные заседатели», «А может быть, тебе еще дать ключ от квартиры, где деньги лежат?», «Шура, восстановите, пожалуйста статус кво», «Не делайте из еды культа», «Я это сде-

лая не ради правды, а ради истины» (И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев». «Золотой теленок»); «Сижу, никого не трогаю, починяю примус», «Стало быть, так-таки и нет», «Сиживали за столом, не беспокойтесь, сиживали», «Посмотрите на мой профиль в лунном свете» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита») и т. д.

Языковая игра в обыденной речи обычно воспринимается как нормальное положительное явление. Она вспыхивает веселыми искорками в живом повседневном общении людей. Эти творческие импульсы не исчезают бесследно: накапливаясь в речевой памяти коллектива, они загораются ярким пламенем народного словотворчества, способного изменять языковую картину нации.

 

Часть 3 Возрастная психолингвистика (Онтолингвистика)

Более ста тридцати лет назад один из виднейших отечественных лингвистов А. А. Потебня обратил внимание на то, что маленький мальчик, разглядывая электролампочку, назвал ее «арбузиком». Этот факт стал для ученого поводом для серьезного его обсуждения в книге «Мысль и язык», которое привело к важным заключениям. Казалось бы, ничего особенного здесь нет: ребенок не знал названия нового для него предмета, усмотрел сходство внешней формы («нечто шарообразное») двух разных объектов и перенес известное ему слово для обозначения нового предмета. Однако, к тому, что мы только что объяснили, надо было самостоятельно придти: нигде об этом еще никто не писал. А ведь в этом частном случае заключены многие закономерности, одна из которых - мотивация нового значения слова, развитие многозначности слова (полисемия). Вряд ли А. А. Потебня знал в то время, что сходство формы предметов лежит в основе возникновения немецком языке аналогичного названия для электролампочки - Gluhbirne или просто Birne («горящая груша», «груша»), И уж совсем не мог знать, что через сто лет в профессиональный язык всех радиотехников войдет слово «желудь» как обозначение больших радиоламп для портативных радиоприемников того времени. Между тем, издавна различные научно-технические термины образуются по этому принципу - из повседневной лексики, обладающей конкретно-образным значением. Достаточно вспомнить здесь только несколько таких терминов: «пальцы» (для детали двигателя), «зуб» (для зубчатой передачи), «лопатка» (кость), «глазное яблоко», «мышь» и «окно» (для компьютерной технологии), «люлька» (часть пушки) и др.

За сто лет до появления психолингвистики А. А. Потебня прозорливо заметил, что языковеды должны заниматься психологией, чтобы понимать характер связи мышления и языка, когда они исследуют языковые явления. Ученый даже назвал отрасль языкознания, которая нужна лингвистике - «лингвистическая психология». От этого сочетания один шаг до «психолингвистики». Кстати, ее первым предметом в середине этого века стали проблемы овладения речью (на родном и иностранном языках), а объектом - явление детской речи. К настоящему времени область

знаний, охватывающая проблемы речевого онтогенеза, претендует на выделение в самостоятельную исследовательскую дисциплину - возрастную психолингвистику (ее еще называют онтолингвистикой, или лингвистикой детской речи), которая со временем должна войти в сферу антропоцентрического языкознания как равноправная с психолингвистикой наука.