Влияние Платона на формирование идеализма Шелли

Влияние Платона на формирование идеализма Шелли. За два года, последовавшие за созданием «Королевы Мэб», Шелли прошел значительный путь как мыслитель и философ. На развитие философских взглядов Шелли оказали значительное влияние элементы идеализма платоновского толка, значение которых в переломные 1814—1816 гг. возрастает.

В эти годы Шелли говорит о решающем влиянии духовной деятельности, о том, что нельзя противопоставлять материю и дух, ибо материя духовна, а дух материален. В 1813—1815 гг. Шелли пишет ряд трактатов: «Опровержение деизма», «О христианстве», «О любви», «О будущем состоянии», «О жизни», «О нравах». Эти сочинения показывают, что последовательной системы философских идей у Шелли не было, но демонстрируют, насколько сильны в творчестве Шелли веяния идеализма.

Шелли не приемлет и осуждает христианство, видит в нем религию лицемерную, враждебную счастью и свободе, с другой стороны, отрицая божественность Христа, высоко оценивает его моральное учение и сравнивает умение прощать и любить врагов своих с сократовским. По мнению Шелли, Христос не был христианином в современном, т. е. искаженном, значении слова; Бога Шелли считал лишь вездесущей вдохновляющей людские души силой. Шелли не раз сомневался в бессмертии души, с другой — не соглашался верить, что человек с его высокими помыслами рождается лишь для того, чтобы умереть.

Выхода из этих противоречий Шелли не указывает; он ограничивается фаустовским страданием от неизбежности сомнения и незнания. Итоги философских размышлений Шелли подведены в трактате «О жизни». Он выдвигает принципы интеллектуальной философии, которая утверждает абсолютное единство идеального и материального и невозможность для материального существовать вне восприятия. Одно из важнейших философских положений Шелли заключено в трактате «О любви». Воплощая моральные концепции Шелли, этот трактат передает как бы сердцевину мироощущения поэта.

Главная его идея заключается в том, что любовь подразумевает абсолютное понимание и сопереживание, абсолютную общность; все это любящие распространяют и на всех окружающих, в которых они ищут такого же сочувствия и единства эмоций. Любовь оказывается основой общения между людьми, основой их личного и социального существования, всеобъемлющим чувством, связывающим человека с мировым целым.

Посредником между Шелли и современным ему идеализмом служил Платон. Поэт изучал его еще с университетских времен, бесконечно чтил как философа и художника и не раз переводил. Влияние, оказанное на Шелли Платоном, сочеталось с влиянием идей скептицизма и агностицизма. Мировоззрение Шелли нельзя, разумеется, свести к платонизму, но нельзя вместе с тем отрицать воздействия на него общей системы взглядов греческого философа, созданных им поэтических образов, его представления о земной жизни как отблеске потустороннего, вечного, недосягаемо совершенного мира идей. Для Шелли платонизм есть сокровищница концепций.

Он использует в эстетике те идеальные представления, на которые Платон опирался в своей теории познания. Зло для него есть поверхностный изъян, который не может распространяться на вечное. С Платоном Шелли связывает вера в возможность совершенствования людей и мира, вера в конечную победу добра над злом, в противоречие между необходимостью, сковывающей развитие внешнего мира, и свободой мира внутреннего.

Вопрос о платонизме Шелли существен при рассмотрении философских стихотворений, написанных в 1816 г. Стихотворение «Гимн интеллектуальной красоте», в характерной романтической манере сочетает отвлеченную философичность с личным признанием. Это не только рассуждение о той возвышенной красоте, которая для Шелли есть, в духе учения Платона, некая одушевляющая вечная сила, стоящая за миром видимых явлений, но и взволнованный рассказ о том, как впервые это прекрасное явление посетило его на пороге юности.

Интеллектуальная красота—понятие духовное, идеальное: это невидимая сила, и на людей снисходит только тень ее, которая, подобно облакам или воспоминаниям о музыке, посещает их и вскоре ускользает. Шелли взывает к духу Красоты и скорбит о том, что он покинул мир, оставив людям страх, уныние, отчаяние. По-платоновски звучит мысль Шелли, что беспокойный сон жизни становится истинным и благотворным, только если на него падает отблеск незримого духа прекрасного; без него нас покидают Любовь, Надежда и Самоуважение; с ним мы обретаем всемогущество и бессмертие.

Явившись к герою стихотворения в ответ на его лихорадочные поиски истины, дух красоты вызвал восторг отрока; он посвятил себя служению ей, ибо твердо верил, что только она может освободить мир от мрачного рабства. Красота как начало, ведущее к мудрости и гуманности, вряд ли может считаться платоновской идеей, но представление о красоте как начале, одушевляющем видимый мир, идет если не от самого Платона, то от его позднейших истолкователей.

Для Шелли подлинная реальность не материальна, а духовна. У Шелли красота носит чисто духовный характер. В «Гимне» конечная духовность вселенной, в которую Шелли неизменно верил, проявляется в красоте. Слова о любви к человечеству, завершающие гимн, также идут от Платона; в его «Пире» Сократ приводит слова Диотимы, согласно которым любовь есть желание красоты и добра, выводящее любящих за пределы чувства друг к другу и распространяющееся на все остальное человечество. «Гимн интеллектуальной красоте» может считаться платоническим главным образом потому, что в нем красота идеальная, красота ума и души возвышается по сравнению с красотой физической.

Глава 5. Идеальный мир «Освобожденного Прометея» Лирическая драма «Освобожденный Прометей» написана Шелли в 1820 году по мотивам «Прикованного Прометея» Эсхила. Шелли выбрал для своей драмы героя древнего мифа и античной трагедии, жившего в памяти многих поколений, чуждого ограничений во времени и пространстве и не раз привлекавшего внимание поэтов, художников и музыкантов.

Прометей - бунтарь, бросающий вызов и тирании Зевса, и слабодушию всего человеческого рода, которое оказывается опорой деспотизма. В отличие от трагедии Эсхила, послужившей образцом для Шелли, гнет осмыслен не как проклятие, а как расплата людей за собственный страх перед бытием, который повелевает им отдать предпочтение несвободе, заглушив в себе творческий порыв.

Прометей, не принявший насилия над своей свободой, по характеристике поэта, «представляет собой образ высочайшего нравственного и духовного совершенства». Отвергая всевластие Зевса, Прометей у Шелли ополчается и против человечества. Охваченный жаждой возмездия за его слабости и грехи, герой должен сам пережить духовный катарсис, исцелившись от ненависти. Лишь тогда исполнится его мечта о сообществе людей, которые более не знают эгоцентричности, покорности угнетению и жажды компромисса.

Человеческому роду уготована вечная весна, однако для этого необходимо, чтобы своим верховным божеством люди признали любовь, покончив с духовным рабством, вызывающим горечь и презрение у титана, похитившего огонь. Бунт Прометея, наделенного истинной мощью духа, которая позволила ему выдержать все испытания, ниспосланные Зевсом (орел, терзающий прикованного к скале героя, фурии с железными крыльями, испепеляющая молния), носит, однако, трагический и обреченный характер. Им движет лишь мысль о противоборстве, оправдывающем и насилие, и зло, так как нет иного способа воздействовать на косную и трусливую человеческую природу.

Низвергая тирана, Прометей отчасти уподобляется ему в своих усилиях радикально переменить порядок вещей. Лишь после того как титан начинает осознавать собственную причастность к человеческой семье и готов взвалить на свои могучие плечи страдания всех, Прометей обретает черты истинного героя. Терпевший одну неудачу за другой в своих попытках созидания утопии, Прометей лишь в заключительных актах драмы постигает, что насилие неспособно преобразовать мир, сотворенный деспотией, в прекрасное царство справедливости и свободы.

Шелли в «Освобожденном Прометее» по его собственному признанию, как и прежде, одержим «страстью к преобразованию мира»; однако идет он к этой цели более сложным, чем прежде, путями: объявляя дидактику несовместимой с истинной поэзией, он стремится воздействовать на читателей не столько прямым выражением своих идей, сколько красотой поэтических образов.

Он убежден, что, «покуда душа не научилась любви, восхищению, вере, надежде и стойкости, рассудочные моральные принципы останутся всего лишь брошенными в дорожную пыль семенами, которые путник бездумно топчет, хотя они принесли бы ему жатву счастья» . Герой Шелли — пророк и борец, гуманист-просветитель, спасающий от гибели «проявления божества в человеке» и преобразующий мир в согласии с законами природы и гармонии. Мир в драме есть «воплощение Света и Любви». Сатурн приходит на смену вневременным, вечным формам и привносит в мир время — «завистливую тень»; поэтому он сам есть ступень временная, преходящая.

Жизнь людей на этой ранней ступени, хотя и счастлива, напоминает скорее растительное, то есть лишенное самопознания, существование. На языке поэтических образов смена Сатурна Зевсом означает смену одной ступени развития другой, более высокой. Прометей, видя преимущества Зевса, вручает ему власть во вселенной с единственным условием — «не ущемлять свободы человека». Зевс, однако, обманывает ожидания Прометея — превращается в самодержца, не знающего «ни веры, ни любви, ни долга»: И на людей обрушились несчастья: Работа, голод, раны и болезни И неизвестная дотоле смерть; И стужа не по времени и зной Погнали бедные их племена Искать укрытия в каменных пещерах И он вселил в пустынные сердца Безумие и жажду мнимых благ, И недовольство — и в людских берлогах Пошла междоусобная борьба.

Прометей — не только бунтарь и тираноборец, но и «спаситель и опора страждущего человека. Примечательно, что едва ли не самым страшным испытанием для прикованного к скале Титана становятся не телесные его страдания, но духовные муки, которые причиняет ему видение распятого Христа.

Все явления мира подчинены законам Судьбы, Времени, Случая, Изменчивости, кроме нескончаемой любви. Понимание ее как первоосновы бытия, как движущей силы жизни проходит через всю драму. Прометей, отказавшись от проклятия Зевсу, становится в изображении Шелли активным участником действия — он внушает океанидам любовь, которая ведет их к пещере Демогоргона и тем самым открывает путь для освобождения от тирании.

Образы океанид — Ионы, Пантеи, Азии — играют в драме Шелли роль образов-символов и представляют собой персонифицированные идеи любви. Можно предположить, что каждая из океанид соответствует одной из ступеней в трехчастной временной структуре универсума, изображенного Шелли; Иона олицетворяет зарождающуюся любовь, свойственную прошлому Золотому веку Сатурна, Пантея — земную любовь в разделенном мире, Азия — высшую духовную любовь, которая может быть достигнута только в будущем.

Она манит Прометея своей величавой красотой, помогает ему переносить страдания, освещает ему путь к грядущему Золотому веку. «Освобожденный Прометей» есть утопия счастливого будущего, путь к которому, по мысли поэта, долог и труден, исполнен мук и потрясений, требует героического терпения и мужественного противостояния злу и лежит через духовное возвышение человечества.

Космической грандиозности сюжета драмы, благородству исповедуемых в ней идеалов соответствует возвышенный строй поэтической речи. Язык «Прометея» приподнят над обыденным уровнем благодаря напряженной эмоциональности и концентрированной, порой даже избыточной образности. Поэтическая речь Шелли порывиста и стремительна; она отражает динамизм и диалектичность его восприятия мира. Глава 6. Черты идеализма в «Эпипсихидионе» и «Адонаисе» Концепция тождества любви и красоты положена в основу поэмы Шелли «Эпипсихидион». По-гречески название поэмы означает «душа моей души». Она была написана в феврале 1821 г. и опубликована летом того же года. По законам романтической эстетики это — одновременно произведение обобщенно-философское, о природе и назначении любви и в то же время — страстное признание, исповедь и мольба о любви.

Поэма кончается гимном одухотворенной чувственной любви, которая облагораживает, возвышает и позволяет тому, кем она владеет, познать не только возлюбленную, но благодаря обретенному в истинном чувстве второму зрению расширить границы своего восприятия так, чтобы оно охватило бы и тайны вселенной.

Из платоновского диалога «Пир», который Шелли перевел, он заимствовал идею о любви как примирительнице противоположностей, гармонизирующей духовные и физические начала, заимствовал сравнение любви с музыкой и, наконец, отождествление любви и красоты. Проникновение в философию любви, подсказанное Платоном и его позднейшими толкователями, восприятие любви как сильнейшего из доступных смертному чувств, как таинства, приобщающего к наслаждению не только чувственному, но и духовному, неотделимо в поэме от личных переживаний.

В «Адонаисе» (1821) герой не со святыми свят, а среди бессмертных занимает принадлежащее ему по праву место: его дух, как негасимая звезда, будет сиять отныне из глубин вечности. Образ его—не часть мифа о добром гении-хранителе, а воплощение веры поэта в могущество человеческого духа, способного попрать самое смерть.

Заглавная мысль Шелли, изложенная в «Адонаисе», как и вообще философия романтической эпохи, развивалась в сторону идеализма. Шелли не разделял христианской веры в бессмертие души, но не хотел удовлетворяться и простым признанием смертности человека, дух которого проникает в тайная тайных природы, создает прекрасные произведения науки и искусства. «Поскольку поэт, — писал он вскоре после окончания «Адонаиса», — обязан посвятить себя служению идеям, возвышающим и облагораживающим человечество, пусть ему будет дозволено высказать догадки» относительно будущего, к которому нас влечет неугасимая жажда бессмертия.

До тех пор, пока не могут быть предложены доказательства более веские, нежели софизмы, лишь компрометирующие идею, самое желание бессмертия должно оставаться единственным подтверждением того, что вечность есть удел всякого мыслящего существа». Шелли верит, что Адонаис, умерев, ожил; его дух устремился к вечным источникам света и истины, тогда как живые — мертвы Глава 7.