Сексуальные преступления

возбуждение при виде обнаженного женского тела. С 15 лет на лице появились юношеские прыщи, что способство­вало усилению идей ущербности, стеснялся своей внеш­ности. С этого возраста стал быстро расти, за три года обогнал своих сверстников. С 16 лет стал обращать внимание на девушек, однако, несмотря на желание познакомиться, никогда не делал попыток ухаживания, испытывал неловкость, не знал, о чем с ними говорить, был убежден, что обладает малым запасом слов. Считал себя слабым, неполноценным. В этом же возрасте — первые эпизоды вуайеризма—испытывал интерес к под­глядыванию за интимными отношениями. Онанизм с 17 лет, после разговоров сокурсников. В дальнейшем масту­рбация 2—3 раза в неделю с представлением увиденных ранее половых актов. В 18 лет перенес в тяжелой форме корь, имела место клиническая смерть. Считает, что с 18 лет эрекция у него стала менее выраженной, приводит примеры, когда после первого семяизвержения не мог совершить мастурбацию повторно, несмотря на сохрани­вшееся желание.

Находясь на обследовании в больнице, впервые побывал в морге, помогая персоналу управляться с трупами. Сначала был нерешителен, испытывал бо­язнь. Однако через месяц у него появился интерес к выполняемой работе. Испытывая любопытство, от­крывал лица умершим, нередко спускался в морг по собственной инициативе. В этот же период, помогая в деревне, стал забивать кроликов. Был при этом решительным, нравилось разделывать туши животных.

Появилась повышенная утомляемость, стал вспыль­чивым, раздражительным, нервным, появились мысли о «необратимых и катастрофических» изменениях в сексу­альной сфере, был крайне фиксирован на своих физиче­ских недостатках, в целях «оздоровления» начал усиленно заниматься мастурбацией, однако все более убеждался в своей несостоятельности. Считал, что изменился по характеру: из «паийьки-мальчика» превратился в кон­фликтного, вспыльчивого по мелочам и склонного к «ис­терикам» человека. Подолгу помнил обиды, длительно переосмысливал различные ситуации. Настроение было подавленным, тоскливым, эпизодически появлялись мыс­ли о нежелании жить. Стали возникать состояния, когда был «какой-то не такой», особенно раздражительный, злобный, «как будто встал не с той ноги», в такие дни не ладилась работа, часто допускал ошибки, все делал как по

инерции, «в задумчивости». Был фиксирован на недобро­желательном отношении к нему товарищей по работе, считал, что они замечают его неполноценность, выражаю­щуюся в «узком кругозоре», «ограниченном запасе слов», «детском выражении лица». Жил как бы двойной жизнью, «отгораживался ширмой» от людей, подстраивался под общую массу, сам же предпочитал прогулки в одиночест­ве. Когда оставался наедине со своими мыслями, разгова­ривал вслух, анализировал свои переживания. Появля­лись идеи самообвинения и самоуничтожения, считал, что является обузой для семьи, всем приносит несчастье. Тогда же стали появляться алкогольные эксцессы, выпи­вал несколько бутылок вина или пива.

В возрасте 20 лет впервые был осужден за обнажение половых органов и демонстративный онанизм перед женщинами. Тогда половое возбуждение возникло внезап­но, мысль о самоудовлетворении пришла «сама по себе», вдруг, как «дуновение ветерка». Тяжело переживал случив­шееся. Стал еще боле замкнутым, скрытным, преоблада­ло тоскливое настроение с оттенком гневливости, раздра­жительности, обдумывал способы ухода из жизни. Угне­тали ухудшившиеся взаимоотношения в семье, а также изменившееся в нему отношение на работе.

Обвиняется в том, что он около 22 часов, находясь в состоянии опьянения, возле сквера обнажил половой член и пытался привлечь внимание идущих навстречу женщин, на глазах которых примерно 15 минут мастур­бировал, не реагируя на их замечания. После этого догнал одну из женщин, схватил одновременно за руку и грудь, продолжал демонстрировать половой член. После задержания показал, что перед случившимся выпил пиво, после чего с ним что-то произошло, потя­нуло на улицу, причину последующих действий пояс­нить не мог. Утверждал, что не помнит своего агрессив­ного поведения. Стыдился своего поступка, несколько дней после этого находился в шоковом состоянии, чувствовал себя опустошенным, все мысли сводились к самоубийству, обдумывал различные его способы.

Его рост 189 см, однако антропометрические дан­ные свидетельствуют о задержке полового созревания. При проведении электроэнцефалографического обсле­дования выявлены изменения биоэлектрической актив­ности головного мозга преимущественно в височных отделах. При цитогенетическом обследовании выявле­на хромосомная аномалия «дубль-У».

При беседе выглядел хмурым, угрюмым, смотрел исподлобья, лицо оставалось малоподвижным, мими­ческие реакции бедные, однообразные, невыразитель­ные. Движения замедленные. С трудом включаясь в беседу, подолгу обдумывал вопросы, речь отлича­лась размеренностью, неторопливостью, голос оста­вался монотонным, нередко употреблял слова в их уменьшительном значении. В то же время держался несколько фамильярно, стремился произвести впечат­ление зрелого человека, хорошо разбирающегося в са­мых разных вопросах. С бравадой заявлял, что зло­употребляет спиртным, курит, нецензурно бранится и ничем не отличается от окружающих. При рассказе о себе застревал на малозначительных деталях, осо­бенно фиксировал на рассказе о подростковом пе­риоде, когда подвергался постоянным оскорблениям. Рассказывая о правонарушении, утверждал, что все случилось внезапно, накануне испытывал головные боли, звон в ушах. Говорил, что не помнит произо­шедшее после начала мастурбации, ссылается на «зат­мение», «помутнение сознания», как бы отключился, «расплывчато» воспринимал окружающее, осознал случившееся лишь в отделении милиции. С соседями по палате контакт оставался поверхностным, был при­дирчив к некоторым из них, некритичен к ^х явно болезненному состоянию, иногда агрессивен к ним. Большую часть времени проводил в постели, был задумчив, молчалив. Жаловался на головные боли, позднее засыпание, «отсутствие мыслей в голове». Настроение на протяжении всего времени обследо­вания оставалось угнетенным, с оттенком раздражи­тельности, ворчливости.

Приведенный случай демонстрирует общие для лиц с синдромом «дубль-У» особенности. Сроки полового созревания при данной аномалии обычно растянуты, а его окончание характеризуется снижением интенсив­ности полового влечения. Мастурбация обычно неэф­фективная, сопровождается трудностями эякуляции и требует дополнительной стимуляции. При этом чаще всего выбираются и используются стимулы садомазо-хистического характера. Прием алкоголя также со­провождается у ХУУ-индивидуумов сексуальным воз­буждением на фоне дисфорического раздражительно-гневливого аффекта, что провоцирует реализацию сформировавшихся парафилий.

Особенности поведения лиц с синдромом «дубль-V» стали рассматриваться как доказательство биоло­гических причин агрессивного поведения, а само это состояние генотипа—как приводящее к такому пове­дению в силу наличия лишней мужской половой хро­мосомы и являющееся моделью врожденной агрессив­ности человека. В последующем работы по данной патологии были прекращены. Основными аргумента­ми были обычные для антипсихиатрии обоснования, заключающиеся в том, что выявление таких лиц созда­ет условия для их дискриминации. При этом совершен­но не брался в расчет тот факт, что эти люди, чье развитие происходит в биологически измененных усло­виях, требуют как психиатрической помощи, так и со­циально-педагогической поддержки.

Нет достаточных оснований для объяснения пара-фильного поведения лиц с синдромом «дубль-V» дей­ствием генетической информации дополнительной V-хромосомы, или, как его иногда называют, «кариотипа агрессии». По мнению Н. И. Олейникова, генетический груз не приводит напрямую к агрессивному поведению, а сказывается в явлениях дизонтогенеза вследствие действия дополнительного хромосомного материала. Сходные нарушения индивидуального развития с разви­тием в последующем агрессивного и садистического поведения могут быть обусловлены действием других факторов. Даже приведенный случай свидетельствует о важной роли средовых, личностных факторов в посте­пенном формировании садистического влечения, а также о значении органического поражения головного мозга, причем довольно специфического для парафилий.

Само по себе различие в женском и мужском хро­мосомном наборе сказывается на развитии плода лишь с 6-й недели, когда под влиянием генов У-хромо-сомы гонады, до того времени одинаковые у обоих полов, начинают постепенно дифференцироваться в се­менники: С этого момента происходит запуск двух основных механизмов, определяющих развитие муж­ского пола,—дефеминизации и маскулинизации.

Дифференцирование по женскому типу не требует контроля со стороны гонад и в целом является с уче­том некоторых упрощений поздним и эмбриогенетиче-ски пассивным процессом, тогда как создание мужчи­ны требует от природы дополнительных усилий по видоизменению первичного эмбриогенетического ма-

териала и построению добавочных и потому довольно хрупких физиологических структур. Отражение этого чисто биологического феномена в дальнейшем сказы­вается и в социальных особенностях воспитания, раз­личающихся по своей требовательности для разных полов. К маскулинности общество всегда относилось гораздо строже, чем к сохранению фемининности. По­веденческая активность, утверждающая маскулин­ность, одобряется, а отклоняющаяся от ее утвердив­шихся стереотипов отвергается половой моралью. Согласно принципу «маскулинной дополнительности» Д. Мани, для полноценного развития по мужскому типу требуются дополнительные усилия не только био­логических, но и социальных составляющих на каждом этапе половой дифференциации.

Диморфизм полового поведения определяется сте­пенью чувствительности нервных центров к внешним и внутренним стимулам, а также к действию половых гормонов. Благодаря бисексуальной, т.е. двойствен­ной в половом отношении, организации нервных меха­низмов полового поведения самцы и самки млекопита­ющих наряду с типичным для данного пола поведени­ем могут проявлять черты сексуального поведения, свойственного противоположному полу.

Существует целый ряд фактов, свидетельствующих о необходимости раннего воздействия мужских гормо­нов (андрогенов) для полноценного формирования мужского полового поведения у взрослых самцов. Ос­новные данные были получены в ходе наблюдения над поведенческими реакциями крыс, которых кастрирова­ли вскоре после рождения. Кастрация самцов крыс, произведенная не позже 10-го дня жизни, приводит у взрослых животных к мужской гомосексуальности. Независимо от характера вводимого затем стероидно­го гормона, такие самцы при контакте с нормальными самцами гораздо чаще приходят в состояние сексуаль­ного возбуждения, чем при контакте с самками. В то же время раннее воздействие мужских половых гормо­нов способствует усилению признаков мужского поло­вого поведения. Причем даже женские половые гормо­ны (эстрогены), вводимые кастрированным сразу пос­ле рождения (неонатально) самцам, маскулинизируют их поведение. То, что именно центральная нервная система формирует гомосексуальность у неонатально кастрированных самцов, подтверждается ее исчезнове-

пием в результате операции, специально направленной на разрушение определенной части гипоталамуса. Та­ким образом, формирование полноценного мужского поведения у самцов млекопитающих требует достаточ­ного уровня мужских половых гормонов во внутриут­робном периоде развития мозга, когда происходит его половая дифференциация.

Факт о дефеминизирующем действии мужских поло­вых гормонов в критическом периоде половой диффе-ренцировки мозга были получены в результате опытов на самках млекопитающих. Так, широко известен факт, когда на плод женского пола воздействовали андроге-нами, что приводило после их рождения к снижению полового блечения, бисексуальности или гомосексуа­льности. Известны наблюдения выраженного изменен­ного сексуального поведения по типу самца у самок золотистых хомячков, которые испытали воздействие мужских гормонов (андрогенизацию) сразу после рож­дения. Эти опыты свидетельствуют об относительной автономности дифференциации нервных структур, от­ветственных за секс-специфические поведенческие акты. Высказывается предположение, что ранняя андрогени-зация самок не только делает более чувствительными нервные элементы центра мужского поведения к влия­нию половых стероидов, но и изменяет всю деятель­ность этой системы, связанной с мотивацией полового поведения. Некоторые придерживаются ^мнения, что маскулинизация и дефеминизация поведения в раннем онтогенезе, являясь раздельными, относительно неза­висимыми процессами, нуждаются в различных количе­ствах андрогенных мужских половых гормонов.

Все эти механизмы свойственны человеку. Клас­сическими стали эксперименты Г. Дёрнера в 1972 г. Он выявил у мужчин-гомосексуалистов при внутривенном введении эстрогенного препарата реакцию, сходную с той, что присуща женской особи и которая никогда не наблюдается у мужчин с обычной психосексуальной ориентацией. Это явно указывало на отсутствие у них полноценной ориентации. Это явно указывало на от­сутствие у них полноценной маскулинизации мозга. Был сделан вывод, что у мужчин с патологией полово­го поведения половые центры гипоталамуса сохраня­ют женский характер. Хотя это кажется противореча­щим обычному мнению, у сексуального садиста может быть понижен уровень мужского полового гормона,

причем такое встречается нередко. Это согласуеюя с теорией, согласно которой длительный дефицит по­ступления мужского полового гормона к клеткам муж­ского головного мозга, в первую очередь во внутриут­робном (пренатальном) периоде, а затем после под­росткового возраста (пубертата), может иметь демаскулинизирующий эффект и являться косвенной предрасполагающей причиной ненормальной мужской сексуальности, проявляющейся в виде сексуального са­дизма.

Однако на более раннем этапе указанная асиммет­рия в развитии сказывается на различиях в строении мозга. Тестостерон, один из основных мужских гормо­нов, влияет на скорость внутриутробного роста полу­шарий развивающегося мозга и ответствен за возмож­ные различия в его строении у мужчин и женщин. Высокое содержание тестостерона в период внутриут­робного развития может замедлять рост левого полу­шария у мужского плода по сравнению с женским и способствует относительно большему развитию пра­вого полушария у лиц мужского пола. Отсюда могут быть объяснены некоторые функциональные, в том числе психологические, различия между мужчинами и женщинами. Так, в среднем женщины превосходят мужчин по вербальным, т. е. связанным с речью, спо­собностям и уступают им в отношении математиче­ских и «пространственных».

Более современные взгляды предполагают, что ос­новные отличия мужского и женского мозга связаны со степенью автономизации полушарий, которая у мужчин более выражена.

Пока не до конца ясно, как эти различия связаны с различием в сексуальных реакциях и половом поведе­нии, однако несомненно, что эти связи имеются. Более того, в последнее время появляется все больше данных о зависимости парафильного поведения от нейрофизи­ологических. нарушений. Исследования показывают, что сексуальные отклонения у мужчин связаны с нару­шением функционирования доминирующего полуша­рия с расторжением внутриполушарных связей].

Однако одно из наиболее явных отличий заключа­ется в выражении агрессии, которая однозначно относится к числу биологических характеристик маску­линности. Причиной большей принадлежности агрес­сии мужскому полу является ее зависимость от уровня тех самых мужских половых гормонов, которые уже сыграли свою роль однажды при формировании муж­чины в эмбриональном периоде.

Результаты опытов на обезьянах позволили пред­положить существование причинной связи между из­менениями физиологического уровня половых гормо­нов во внутриутробном периоде развития человека и социального поведения в дальнейшем. Так, воздей­ствие мужских половых гормонов до рождения самок обезьян усиливает их агрессивное поведение в зрелом возрасте, которое является секс-специфической харак­теристикой социального поведения нормальных сам­цов. Особенно подробно ранняя стероидная детерми­нация агрессивного поведения изучена у золотистых хомячков и мышей. Любопытно, что в отличие от других видов млекопитающих самки золотистых хо­мячков ведут себя более агрессивно, чем самцы. При исследовании поведения на фоне заместительного вве­дения тестостерона взрослых неонатально андрогени-зированных, а затем кастрированных самцов обнару­жилось, что раннее воздействие андрогена усиливает частоту их агрессивных реакций по отношению к нор­мальным самцам и самкам. В основе этого феномена лежит увеличение чувствительности нервных структур, опосредующих агрессивное поведение, к стимулиру­ющему действию тестостерона.

Половые различия в агрессивном поведении мышей тоже зависят от разной чувствительности нервных структур к стимулирующему действию андрогенов. Самкам в первый день после рождения инъецировали тестостерон, а затем, уже во взрослом состоянии, их кастрировали и вновь ввели тестостерон, т. е. создали гормональную особь мужского пола. Драч­ливость у них стала выявляться в 93,8% проб против 8,3 у контрольных животных, т.е. примерно с такой же частотой, как у самцов. Кастрация новорожденных самцов мышей резко снижает вы­раженность агрессивного поведения в зрелом возрасте, а примерно у половины животных приводит к полной ее потере. Эффект выражен тем сильнее, чем раньше удалены гонады (половые железы). Эти и другие эксперименты показывают, что агрессивное поведение

обеспечивается сочетанием воздействия тестостерона в критическом периоде половой дифференцировки, т.е. период половой дифференциации мозга и в фазе функциональной активности, т.е. в зрелом возрасте1.

К настоящему времени накопилось достаточно убе­дительных данных о контроле агрессии определенны­ми структурами мозга. Эти данные были получены в основном в результате экспериментов с вживлением электродов в различные отделы мозга, а также при наблюдении поведения больных с поражением тех же его участков.

В начале 50-х годов У. Р. 1есс впервые обнаружил, что при стимуляции определенной части гипоталамуса поведение кошки становилось агрессивным, как в слу­чае опасности. Она вела себя так, как ведут себя все кошки при столкновении с лающим псом, хотя этот внешний раздражитель отсутствовал. Нервная актив­ность, исходящая из гипоталамуса, вызвала агрессив­ную реакцию, связанную со страхом, сама по себе. Позднее Уитлеем было показано превращение послуш­ного прирученного животного в дикое после ограни­ченных разрушений вентро-медиального ядра гипота­ламуса. Агрессивное поведение этих животных было настолько реальным, что представляло опасность для жизни экспериментатора. Подобные же эксперименты были проведены на обезьянах. Раздражение по радио некоторых участков зрительного бугра или централь­ного серого вещества вожака усиливало его агрессив­ность и побуждало совершать нападения на других животных группы. Однако его враждебность была це­ленаправленна в соответствии с прежним опытом, так как он обычно нападал на другого самца-соперника и никогда не трогал самку, свою подругу.

Таким образом было показано, что раздражением электрическим током определенных участков мозга можно вызвать внутривидовую вражду, проявления ко­торой зависят от взаимоотношений животных в груп­пе. Интерпретируя результаты этих экспериментов, X. Дельгадо указывал, что хотя генетические факторы и накопленный опыт оказывают влияние на нейрофи­зиологические процессы, а возможно даже создают их,

однако мозг играет роль непосредственного толкова­теля поступающей извне информации и определяет поведенческие реакции'.

На основе этих экспериментов были предприняты попытки контроля агрессии. Оказалось, что структуры, участвующие в подавлении агрессивного поведения, расположены по-соседству с областью мозга, раздраже­ние которой подавляет голод. При раздражении этого отдела хвостатого ядра макак-резус, обычно настроен­ный злобно, становится спокойным. Аналогичные ре­зультаты были получены на шимпанзе. Однако наиболее эффективными стали эксперименты с быками, злобность которых специально повышают с помощью отбора на протяжении многих поколений для боя на арене. Вид человека вызывает смертоносную атаку со стороны быка. После вживления в мозг нескольких быков элек­тродов были проведены эксперименты в загоне во время атаки. Управляемая по радио стимуляция гипоталамуса позволяла остановить быка в самый разгар нападения.

Одним из наиболее важных вопросов, возникающих при исследовании агрессивной сексуальности, тем бо­лее когда она становится фиксированной формой пове­дения, является проблема взаимосвязи механизмов аг­рессии, полового поведения и удовольствия. Обычно положительное и отрицательное подкрепление поведе­нческих реакций исследовалось с помощью «ящика Скиннера» с рычагом, потянув за который, животное получает вознаграждение. Однако по-настоящему пси­хология соединилась с нейрофизиологией после того, как Дж. Олдс и П. Милнер видоизменили «ящик Скиннера» таким образом, что при нажатии на рычаг животное могло направлять кратковременное прямое раздражение в какую-либо часть мозга через вживлен­ные электроды. Это нововведение привело к открытию ранее неизвестного положительно-подкрепляющего механизма в базальной части переднего мозга. При таком расположении электродов животное повторно раздражало собственный мозг, отказываясь от всякой другой активности на длительные периоды времени. Вид животного, жадно повторяющего самораздраже­ние, явно свидетельствовал о гедонистической природе его поведения, т. е. о получаемом наслаждении.

Разрушение в эксперименте одной из областей само­раздражения сопровождалось не только усилением аг­рессивности, но и поглощением огромных количеств пищи без насыщения. Поэтому данное ядро было обо­значено как центр насыщения, влияние которого сводит­ся к снижению аппетита и исчезновению чувства голода. Частота самораздражения этого отдела мозга зависела от степени голода. При ином расположении электродов частота самораздражения изменяется при кастрации или введении половых гормонов. Это может объясняться той ролью, которую играют некоторые отделы проме­жуточного мозга в регуляции половой активности.

Субъективный эффект раздражения этих участков мозга у человека, и прежде всего миндалевидного ядра, указывают, что возникающие при этом впечатления носят обычно неприятный характер и, подобно ауре при психомоторной эпилепсии, выражаются главным образом в чувстве страха. В других клинических наблю­дениях при судорожных припадках или ранениях мозга возникает ощущение удовольствия. Таким образом, нервные механизмы поощрения и наказания располо­жены скорее всего вблизи друг от друга. Открытие этих двух анатомически обособленных механизмов, одно­го—для наказания, а другого — для вознаграждения, создало физиологическое обоснование двойственной мотивировки поведения, связанного с гедонизмом.

Не менее показательными стали эксперименты с уда­лением тех или иных областей мозга. М. Клювер и П. Бьюси в 1939 г. удаляли у обезьян обе височные доли вместе с миндалиной и гиппокампом. После операции обезьяны вели себя более чем странно. Они больше не боялись змей, при виде которых до операции приходили в ужас. Они также не могли проявлять нормальную агрессивность, которую обычно использовали для под­держания взаимоотношений в группе или для защиты. Их сексуальная активность не только повысилась, но стала неупорядоченной, и они пытались спариваться даже с животными другого вида. Наконец, они брали в рот не только пищу, но и всевозможные предметы. Иными словами, удаление этих частей мозга лишало обезьян способности понимать, что для них хорошо, а что плохо. Они не могли уже различать пригодную для себя пищу или выбирать подходящего полового партнера.

Психиатрам известны сходные нарушения у боль­ных с повреждениями височных долей мозга. Поведе

ние, наблюдаемое у таких больных, называется «синдро­мом Клювера—Бьюси». Самыми известными работами в этом направлении стали исследования Г. 1асто с сотруд­никами, которые описали специфические поведенческие изменения у больных височной эпилепсией, отсутствова­вшие среди лиц с генерализованной пароксизмальностью. Оказалось, что у височных эпилептиков с аномальным сексуальным поведением наблюдается синдромокомп-лекс, представляющий собой противоположность синдро­му Клювера—Бьюси. Всего было выделено 18 отдельных характеристик таких больных, которые при группировке их в три категории сводятся к ригидности, усиленной эмоциональности и глобальной гипосексуальности.

Примером может служить следующее наблюдение.

Ч., 38 лет, обвинялся в изнасиловании.

Его родной брат страдал эпилепсией. Дед по линии матери отличался вспыльчивостью и «бешеными вы­ходками». Отец по характеру «прямолинейный», трудо­любивый, решительный, «нудноватый», был склонен к назиданиям, часто вступал в конфликты с матерью, иногда доходило до драки. Мать—требовательная, вспыльчивая, но отходчивая. В раннем возрасте Ч. перенес тяжелую операцию под наркозом. После этого по ночам часто плакал, кричал, вздрагивал. В 5 лет у него во время игры «отнялись ноги», несколько часов не мог ходить, за медицинской помощью не обраща­лись. В школе учился легко. По характеру был обидчи­вый, капризный, неуравновешенный. Среди сверстников стремился к лидерству. Часто дрался. При поражении своей команды или другой неудаче внезапно появлялись слезы, не мог себя сдержать, охватывала дрожь, иногда неожиданно терял равновесие, плохо воспринимал окружающее. Дома был груб, эгоистичен. Имел много друзей. Был склонен к различным выдумкам и фантази­ям, почти полностью отключался от действительности. Эти эпизодические погружения в мир грез были второй жизнью. Испытывал повышенный интерес к кладбищу, тягу к огню. Когда в ответ на замечание его «колотила дрожь», начинал кричать, плакать, совершал демонст­ративные попытки самоубийства. Подобные состояния возникали несколько раз в год и длилась до нескольких часов. В 15 лет перенес травму головы с кратковремен­ной потерей сознания, после чего стал более конфликт­ным, вспыльчивым, отмечал ухудшение памяти и го­ловные боли.

В 17 лет—первая попытка близости, оставшаяся неудачной из-за исчезновения эрекции непосредственно перед половым актом. При осуществлении, наконец, полового акта удовольствия не получал, испытывал боль.

Окончил юридический факультет Университета. Начал употреблять спиртные напитки, в состоянии опьянения становился нетерпимым к чужому мнению, часто вступал в мелочные ссоры, иногда был груб, агрессивен. В возрасте 20 лет женился, в первую брач­ную ночь испытывал опасения, боялся, что вновь не наступит эрекция. Отношения в семье были неровные, особенно после рождения детей. Мог ударить, оско­рбить жену, после чего быстро успокаивался, просил прощения. Через два года семья распалась.

Дважды был судим за избиение сожительницы. Хватал ее за волосы, бил головой о стену, кулаками и ребром ладони по лицу, голове и шее, другим частям тела. Раздев ее догола и связав полотенцем, положил на кровать, ввел во влагалище бутылку, а когда она пыталась кричать, зажимал ей рот рукой, давил коле­ном голову, связав ее телефонным шнуром, наносил множество ударов по оголенным частям тела. Однако через год вновь был осужден за изнасилование пригла­шенной в гости женщины. Отбывая наказание в ИТК, рассказывал легенду о том, что он «бывший развед­чик», в деталях описывал «выполненные задания», по­чувствовав недоверие, обижался.

Причиной обследования в Институте им. В. П. Серб­ского явилось обвинение Ч. еще в одном изнасиловании. В тот день они со своим знакомым долго приглашали К. в гости. Выпив с ними несколько рюмок спиртного, она хотела уйти, однако Ч. затащил ее в смежную комнату, связал руки, засунул в рот кляп. Приступил к избиению, говорил, что наказывает ее за то, что долго не соглаша­лась идти к ним, и он научит ее быть покорной. Бил ее ремнем, шнуром от кипятильника. В дальнейшем совер­шил несколько насильственных половых актов, в том числе и в извращенной форме, после чего водил кипяти­льником по телу, заставлял раздвигать ноги, зажигал спички и тушил их во влагалище, заставлял брать половой член в рот. В период следствия оправдывался, отрицал совершение каких-либо насильственных дей­ствий, цинично отзывался о потерпевшей, утверждал, что она рассказывала о «французской любви» и своих любов­никах, после чего у него якобы был провал в памяти.

При электроэнцефалографическом исследовании выявлены диффузные изменения биоэлектрической ак­тивности головного мозга с тенденцией к пароксиз­ма л ьным проявлениям височных структур.

В беседе с психиатрами жаловался на головные боли в височной и затылочных областях, головокру­жения, повышенную утомляемость и раздражитель­ность, провалы памяти, непереносимость жары, духо­ты, езды в транспорте. Охотно и красочно описывал свои переживания. Отмечал различного рода «вспыш­ки ярости», приступы ужаса и припадки с потерей сознания, заканчивающиеся сном, после припадка чувствовал себя разбитым, испытывал головные боли и слабость во всем теле, подобные состояния повто­рялись около 10—12 раз в течение всей жизни и не были связаны с каким-либо внешним поводом. Наря­ду с этим описывал состояния, когда в ответ на замечания возникла «истерика», проявлял агрессив­ные тенденции либо совершал суицидальные попытки. Рассказывая о своей сексуальной жизни, отмечал «хладнокровное» отношение к женщинам, не меняв­шееся и во время полового акта, к которому всегда относился как к чему-то низкому. Делал акцент на том, что интимные отношения для него имели второ­степенное значение и отказ от близости могли по­влечь даже малосущественные поводы, например ма­лейший нежелательный запах женщины. Пассивная подчиняемость женщины обычно отталкивала, тогда как привлекали гордые, считавшиеся неприступными, женщины, которых приходилось активно подчинять. Нравились стыдливость и смущение, когда женщина отдавалась, оказывая сопротивление. Возникающее в эти моменты состояния описывал как «разрыва­ющуюся св^зь между мозгом и нервами, когда просы­пается инстинктивная сила». Говорил, что в последнее время замечает ослабление потенции.

Приведенный случай интересен, в частности, тем, что он показывает специфическую роль патологии ли-мбической области в генезе парафильного поведения. До недавнего времени актуальным оставался спор о природе аномального сексуального поведения у ви­сочных эпилептиков, которое некоторыми психиатра­ми отграничивалось от собственно парафилий. Оно ставилось ими в один ряд с такими сексуальными проявлениями, как спонтанная эякуляция, сексуальное

возбуждение, наблюдающиеся в момст I юихомо горного приступа. Между тем мы видим, что, хотя аномальное сексуальное поведение может быть спровоцировано пароксизмальными расстройствами, оно тем не менее относится к стойким психопатологическим образованиям, не обязательно совпадая с эпилептическими приступами.

Есть основания считать, что так же, как и другие парафилии, сексуальный садизм является болезнью моз­га. Болезнь поражает мозговые центры и проводящие пути, ответственные за половой диморфизм, половое возбуждение, сексуальное поведение и воспроизводство вида. Главным образом повреждается лимбическая сис­тема мозга, ответственная также за агрессивность и ата­кующую защиту как особи, так и вида. При сексуальном садизме мозг патологически активируется для передачи сигналов к нападению одновременно с сигналами поло­вого возбуждения и сексуального поведения. Такое пато­логическое смещение этих сигналов происходит в резуль­тате нарушения протекания химических процессов в моз­гу. Нарушения могут возникать по причинам легко различимым, таким, как повреждение мозга в результате роста опухоли, открытой или закрытой травмы головы. В других случаях нарушения могут возникать вследствие субмикроскопических и достаточно тонких изменений, которые могут быть распознаны лишь при помощи современной технологии сканирования головного мозга.

Поэтому любое воздействие, повреждающее мозг, включая влияние в эмбриональный период развития, приводит к возникновению органических условий для аномалий сексуальности.

Таким образом, для того чтобы понять сущность и природу сексуального насилия, нужно принимать во внимание не только социальные и психологические, но и его биологические факторы и механизмы.

6. Парафилии: общественные и индивидуальные предпосылки

До недавнего времени практически все данные о биологической, органической природе парафилии отечественными психиатрами отрицались. Сексуаль­ные извращения объявлялись результатом почти ис­ключительно социальных факторов. Подобная пози­ция позволяла высказывать потрясающие своей аб­сурдностью утверждения об актуальности проблемы

аномального сексуального поведения лишь для капита­листических стран, где, в отличие от нашего социалис­тического общества, наблюдается прогрессирующий рост сексуальных извращений. Остается надеяться, что подобные высказывания были всего лишь уступкой царившим политическим нравам и не отражали дей­ствительного понимания генеза данной патологии.

Вместе с тем необходимо помнить, что влияние социальных, общественных факторов действительно трудно переоценить, поскольку в поведении каждого индивида, даже с аномальной психикой, находят от­ражение весь накопленный данным обществом истори­ческий опыт, существующие в нем установки и тенден­ции развития. Появление и учащение того или иного поведения в конкретный исторический период отнюдь не случайно, а вполне закономерно.

Филипп Арьес в своей книге «Человек перед лицом смерти» достаточно убедительно показывает постепен­ное слияние в восприятии человека западной культуры смерти и сексуальности, начавшееся в XVII в. По его мнению, в первый период это происходило в сфере бессознательного и невысказанного, когда во влекущей красоте мертвого тела, в искушении любви к мертвецу, наполняющей искусство, современники еще не -ощуща­ли сексуальной природы своей склонности к мучению плоти. Нагромождения сцен пыток и казней с наготой палачей и жертв оправдывалось нравоучительными и благочестивыми целями. Театр эпохи барокко в своем стремлении усилить и разжечь любовь помещает ее как можно ближе к смерти, хотя это сближение еще не доходит до эротического предела и не переходит гра­ницы запретного. Однако уже в XVIII в. литературой завладевает мощное движение коллективной чувствен­ности, заставившее обнажить то, что ранее было за­маскировано и скрыто. Тексты уже изобилуют истори­ями о любви к мертвецам и с мертвецами. Если в теат­ре барокко любовник, желающий овладеть умершей красавицей, замечает, что она жива, до того, как ис­полнит свое намерение, то в литературе конца XVIII— начала XIX вв. это обнаруживается лишь после сои­тия. Примечательно, что как раз в это время, в 1781 г., появляется памятная записка, адресованная генераль­ному прокурору Парижа по поводу непристойностей, связанных с погребением. В ней указывалось, что «те­ла, опущенные в общую яму, ежедневно подвергаются

самому недостойному надругательству. Под предло­гом исследований люди, не довольствуясь трупами, отдаваемыми больницам, похищают также мертвые тела с кладбищ и творят над ними все, что могли внушить им непочтительность и распутство».

Одной из теорий, пытающейся объяснить влияние социальных факторов на сексуальное насилие, являет­ся теория «последней капли». Ее центральным пунктом является положение о том, что преобладание в обще­стве тенденций к одобрению использования физиче­ской силы для достижения социально желаемых це­лей— таких, как порядок в школе, контроль над пре­ступностью, доминирование в военной сфере — повышает вероятность генерализации этой легализо­ванной силы в другие сферы жизни, такие, как семья, взаимоотношения между полами, то есть в те области социального существования, где применение силы как раз менее всего желаемо и ожидаемо. Иногда взаимо­проникновение и слияние легализованных форм наси­лия с сексуальной агрессией используется даже как самооправдание, включаясь в рационалистические за­щитные системы, как это было в одном из случаев.

Испытуемый С, 39 лет, в Центр поступил 3.07.91 г.

Обвиняется по ст. 113 УК РСФСР в истязании ма­лолетних детей.

Отец злоупотреблял алкоголем, погиб в 1989 г. С. родился старшим сыном в семье, с применением щип­цов, с родовой травмой. Имеет двух сестер-близнецов на 7 лет младше. Детские инфекционные заболевания пе­ренес без осложнений. В детстве воспитывался только матерью, из-за частых наказаний боялся ее. Отец к сы­ну относился равнодушно. По характеру испытуемый формировался общительным, упрямым и настойчи­вым. В школе обучение начал своевременно, учился посредственно. Первая эякуляция в 12 лет при мастур­бации. В этом же возрасте, когда с товарищами игра­ючи хлестали друг друга хворостинами, у него возник­ла эрекция. В последующем стало нравиться, когда наказывали его самого или когда сам он кого-либо наказывал. После окончания 8 классов учился в желез­нодорожном техникуме, работал машинистом. С 1971 по 1973 гг. служил в ракетных войсках, зарекомендо­вал себя с положительной стороны, уволился на общих основаниях в звании прапорщика. По словам испыту­емого, в армии у него периодически появлялись преж-

ние мысли о насилии; будучи в звании старшины двух солдат сек розгами по ягодицам. После возвращения из армии проживал с бабушкой, работал машинистом электровоза. В возрасте 21 года на фоне повышения температуры обострились мысли об избиении маль­чиков. Тогда нашел мальчиков, бросивших в идущий электровоз камень, стал их бить и почувствовал воз­буждение. Впервые был госпитализирован в психиат­рическую больницу в 25-летнем возрасте. В отделение был доставлен из милиции по подозрению в избиении подростков. За время пребывания в больнице был доступен контакту, внешне спокоен, подчиняем, охот­но принимал назначенное лечение. При беседе расска­зывал, что в 12-летнем возрасте, случайно увидев об­наженного мальчика, испытал «половое удовлетворе­ние». С тех пор испытывал влечение к малолетним мальчикам, однако не совершал каких-либо конкрет­ных действий, направленных на его реализацию. Был выписан с диагнозом «Психопатия перверсного круга. Затянувшаяся невротическая реакция». После выписки из стационара испытуемый вскоре женился, от брака имеет двух сыновей. Жена испытуемого отмечает, что С. по характеру очень вспыльчивый, нервный, раздра­жительный, замкнутый и необщительный. Практиче­ски все свободное время проводил в кругу семьи, с пристрастием занимался воспитанием детей, помогал старшему сыну в приготовлении домашних заданий, особенно французского языка. Был очень требователь­ным, «страшно нервничал», если сын получал двойки. Однажды сильно избил его из-за плохой оценки, в свя­зи с чем мать испытуемого написала заявление в ми­лицию. В начале семейной жизни половые акты совер­шались регулярно, 1—2 раза в неделю, условно-физио­логический ритм — 3 раза в месяц с 26 лет. Эксцессы на протяжении жизни отсутствовали. Установившаяся длительность полового акта 2—3 минуты, для возник­новения эрекции жена прибегала к мануальной стиму­ляции. К петтингу никогда не прибегал, по его словам, никогда даже не целовал жену. Жена отмечает, что «процесс возбуждения» у него длился очень мало, эрек­ция была слабой, семяизвержение наступало при пло­хом напряжении полового члена. Около 3 лет назад испытуемый отказался спать с женой в одной постели, ссылаясь на то, что с ней он не высыпается, а это чревато железнодорожной катастрофой. После этого

перенес свою кровать в комнату старшего сына. Перио­дически при стирке белья жена замечала на внутренней поверхности трусов, постельном белье подсохшее серое вещество, что муж объяснял происходящим у него время от времени самопроизвольным семяизвержением. С его слов, поллюции наблюдались до 3 раз в месяц, обычные эротические сновидения связаны с избиением мальчиков по ягодицам. Утренние эрекции сохранны. В 1990 г. имел с женой только один половой акт. Со 2.08 по 11.09.81 г. находился на обследовании в клинической больнице Главсанупра МПС СССР, откуда был выписан с диагно­зом: «Вегето-сосудистая дистония с явлениями термоне­вроза». За время пребывания в отделении предъявлял жалобы на слабость, потливость, субфебриллитет с 21 года, появившийся после перенесенного гриппа и орхита.

Как следует из материалов уголовного дела, ис­пытуемый обвинялся в том, что в период с 1987 по 1990 г. под видом сотрудника милиции, дружинника или железнодорожника истязал малолетних детей, из­бивая их попавшимися под руку предметами или рем­нем. У потерпевших были обнаружены телесные по­вреждения в виде гематом, ссадин и ушибов ягодичных областей и передней брюшной стенки. Согласно их показаниям, в период избиения испытуемый отсчиты­вал вслух количество ударов, держа при этом руку в кармане брюк. В период следствия испытуемый рас­сказал, что при виде мальчика его «бросает в дрожь», он возбуждается, а при избиении испытывает половое удовольствие с эякуляцией. В период следствия ему была проведена стационарная судебно-психиатриче-ская экспертиза. В психическом статусе каких-либо изменений со стороны психики описано не было, он был признан психически здоровым, вменяемым.

При обследовании в Центре было выявлено сле­дующее.

Неврологическое состояние. Асимметрия носогубных складок. Сухожильные рефлексы оживлены. На глазном дне отмечается незначительное сужение мелких артерий. По его словам, однажды наблюдалась потеря сознания, периодически возникают пароксизмы тремора. Артери­альное давление 160/100 мм рт. ст., при измерении температуры выявлен субфебриллитет 37,2°С.

Сексологическое обследование. Трохантерный ин­декс 1.81 (180:99). Нормостеник (Е—100.0), гинекоморф (ИТ—82). Отложение жира по женскому типу,

сильно выражены грудные железы, диаметр правого соска 3 см, левого—4 см. Проба Жерико с инверсией. Длина полового члена 11 см, окружность 10 см, го­ловка закрыта. Оволосение лобка с тенденцией к го­ризонтали.

Психическое состояние. Держится с подчеркнутым достоинством. На вопросы отвечает неохотно, с раз­дражением, стремится во всем представить себя с бо­лее выгодной стороны, обстоятелен. Характеризует себя жестоким, эмоционально холодным, замкнутым человеком. Поясняет, что во всем любит «порядок и чистоту», с раздражением заявляет, что ему «надоел бардак в стране, демократия», подчеркивает свою при­верженность дисциплине и диктатуре. Сообщает, что из-за своей требовательности он много страдал, так как на производстве часто возникали конфликты, ссо­ры, а некоторые сотрудники даже боялись его. Од­новременно сообщает, что не мог оправиться в при­сутствии кого-то, иногда по нескольку дней из-за этого не было стула. Заявляет, что многие годы страдает «сексуальным расстройством», упрекает врачей в том, что его не лечили и «запустили болезнь». Утверждает, будто несколько раз обращался за помощью, а от него «отмахивались». Рассказывал, что до сих пор тяжело переживает тот факт, что в детстве его на­казывала мать, а не отец, фтец его «не замечал», «даже пальцем не тронул», «интересовался вскользь», «натравливал мать». Долго мечтал о дружеских от­ношениях с отцом. Ненавидел его за то, что тот не обращал на него внимания, «сам не наказывал, за­ставлял мать». Матери до сих пор боится, так как она всегда всем командовала, вмешивалась в его се­мейную жизнь, «не давала бить детей». Очень осто­рожно, иногда намеками сообщает о том, что в по­следние 5—6 лет испытывает сексуальное удовлетво­рение от избиения мальчиков 8—12 лет. Не скрывает, что подобное влечение его устраивало, однако настой­чиво подчеркивает, что к совершению подобных актов его «влекла какая-то сила», при возникновении же­лания доминировало пониженное настроение с раздра­жительным, злобным оттенком, и даже увиденное объ­явление о его розыске с описанием не могло его оста­новить. Поясняет, что избивал детей 1—2 раза в неделю, в эти моменты эрекции не было, семяиз­вержение было подобно мочеиспусканию. Заявляет,

чю в последнее время перед задержанием он даже потерял чувство предосторожности. С раздражением обвиняет родителей, которые отпускали детей гулять в Ботанический сад, мало занимались воспитанием и не наказывали потерпевших дегей. Демонстративно утверждает, чю он «воспиплвмл» детей и избивал их «по согласию». Н к;ис1оричной форме подчеркивает, что все потерпевшие — хулиганы и заслужили подоб­ное обращение, гак как разбивали окна проходящих поездов. С несколько нарочитой гордостью утверж­дает, что родители должны его благодарить за то, что он только избивал их детей, а не убивал их. Одновременно сообщает, что в последнее время при наказании сына также испытывает сексуальное возбуж­дение, иногда намеренно играл с ним «на наказание, на ремень». Утверждает, что за исключением жены цикогда не вступал в половые связи с женщинами. К жене испытывал отвращение, хотя она делала все, что он ни приказывал; порой наказывал и ее «пле­точкой». Во время полового акта с ней представлял детей и сцены насилия. Не скрывает, что его возбуж­дают сцены насилия в книгах и фильмах, после сно­видений с подобной тематикой наблюдается семяиз­вержение. Указывает также на укорочение периода сна, якобы обычная продолжительность сна для него — 4 часа в сутки. В беседе преобладают внешнеобвиня-ющие тенденции, жалуется на избиения его сокаме­рниками и конвоем, тут же заявляет, что «не любит, ненавидит» людей вообще. В отделеции формально общался с соседями по палате и медицинским пер­соналом, режим не нарушал.

При экспериментально-психологическом исследо­вании на первый план выступают индивидуально-пси­хологические особенности в виде эгоцентричности, эмоциональной холодности и неустойчивости с легко возникающими реакциями раздражения, недостаточ­ностью интеллектуального контроля, прогноза воз­можных последствий своих действий с преобладанием внешнеобвиняющих реакций. В тесте ММР1 отмечена повышенная женственность, утонченность, сентимен­тальность, жеманность и манерность, кроме того, определяются эмоциональная незрелость, легко воз­никающая агрессия. Ярко выражена тревожность и чувство страха. В тесте Люшера выявлена пассивно-оборонительная позиция, агрессивность, которая но-

сит защитный характер. В «Тесте руки» на фоне отсут­ствия прямых агрессивных тенденций выявлено преоб­ладание эксгибиционистских.

Изучение бесписьменных культур показало, что об­щества, имеющие религиозные системы с жестокими и карающими божествами, имеют тенденцию полагаться в основном на физическое наказание. При исследовании современных наций обнаружилось, что скрытая поддер­жка привычного убийства, например на войне, отражает­ся на высоком уровне криминальных убийств, насилия над детьми и насыщенности насилием искусства. Поэто­му изнасилования могут являться одним из проявлений тех культурных форм, которые допускают и мирятся с насильственным поведением в других областях жизни.

Одной из иллюстраций данной теории является анализ изнасилований среди гузий, проживающих на юго-западе Кении. Принятый в данной культуре супру­жеский сценарий, поощряющий мужчину к использова­нию силы и принуждению жен к половой связи, пере­носится на досупружеские связи и в конце концов определяет высокий уровень изнасилований в целом.

Точно такие же закономерности обнаруживаются и при исследовании различных субкультур. Например, имеется положительная корреляция между арестами за изнасилование и арестами за другие насильственные преступления. Из этого следует, что существуют осо­бые субкультурные нормы сексуального поведения, су­щественно отличающиеся от общепринятых и поддер­живающих изнасилования.

Различия, однако, обнаруживаются не только между субкультуральными группами внутри одного сообщест­ва, но и между различными культурами, каждой из которых свойственна различная степень приемлемости сексуального насилия. Показательны в этом отношении эротические сказки русской народной культуры. Они рассказывают о множестве героев, сочувственно описыва­ют их сексуальные подвиги, например овладение спящей красавицей, считают допустимым обесчестить, изнасило­вать девушку в отместку за отказ выйти замуж и т. д.

Примечательно, что социальные факторы, оказы­вающие влияние на сексуальную агрессию, могут ока­заться самыми неожиданными. Например, легализо­ванное насилие более распространено в сельских шта­тах и штатах с диспропорциональным соотношением разведенных и семейных мужчин. Высокий процент

разведенных мужчин приобретает значение существен­ного предиктора изнасилований. Одно из объяснений этого факта заключается в том, что испытываемые ими чувства гнева и неприязни к прежним женам рас­пространяются на других женщин и постепенно на взаимоотношения между полами'в целом, что создает в данном обществе соответствующую антагонистичес­кую атмосферу, увеличивающую риск изнасилования.

Примечательно, что те или иные нормы, кажущиеся современникам незыблемыми, на самом деле подвер­жены постоянному, причем довольно стремительному изменению. При этом сознательные устремления об­щества в этом направлении не всегда учитывают со­путствующие эффекты, которые могут оказаться мно­го опаснее по сравнению с желаемой пользой.

Примером тому может служить происходящая ли­берализация сексуальной морали и сексуального пове­дения, подразумевающая достижение свободы от вся­кого подавления, и полноценного наслаждения в сексе. Однако при этом совершенно упускается из виду, что в области секса отсутствие запретов и табу часто при­водит не к освобождению, а к подавлению сексуаль­ности. В свое время данный факт отразил Фрейд в своем тезисе о «всеобщем унижении любовной жиз­ни»: страсть реализуется там, где есть запреты, где их приходится нарушать, там же, где нет драмы, а есть ровная любовь, страсть гаснет. В обыденной жизни это проявляется при длительных отношениях, когда уровень напряженности, страстности и сексуального удовлетворения неизбежно падает, и люди часто начи­нают искать средства возбуждения гаснущей страсти, которые состоят либо в изобретении новых табу, либо в нарушении оставшихся. Многие исследователи не без оснований считают, что в западном обществе уже до­стигнута нейтрализация гетеросексуальной актив­ности. Страсть к запретам, поиск утраченной остроты наслаждений ведет к росту гомосексуальной эротики. Но благодаря тому же сексуальному просвещению гомосексуальность также сталкивается с перспективой обобществления. Результатом становится эпидемиче­ское распространение садомазохистских практик. По мнению философа Л. Ионина, подобное снятие всех и всяческих табу может обернуться снижением качест­ва человеческой чувственной жизни, что грозит потря­сениями буквально антропологического масштаба.

Это тем более облегчается наличием в обществе тенденции к обостренному и повышенному интересу к данным формам поведения. Приходится только удивляться, с какой легкостью подобные деяния и ли­ца, их совершающие, обрастают самыми невероятны­ми легендами и с какой легковерной готовностью об­щественное сознание принимает самые неправдопо­добные вымыслы на веру, обнаруживая тем самым скрытую тягу к жуткому и запредельному миру садиз­ма, каннибализма и вампиризма.

Пример Джона Хэйга, убийцы девяти человек,— одно из доказательств этого. «Лондонский вампир», названный так газетами, был повешен в тюрьме Уэнд-сворт 10 августа 1949 г. Свою жизнь он окончил эф­фектной фразой: «Мне не жаль покидать Англию, тут слишком много предрассудков». За несколько дней до казни он потребовал проведения генеральной репети­ции, чтобы удостовериться, что ошибок не будет. Как он и просил в своем завещании, восковой манекен одели в его светло-серый костюм и красный галстук, и он до сих пор находится в Комнате ужасов Музея восковых фигур мадам Тюссо.

Что же вызывало такой исключительный интерес к этому преступнику? Если брать чисто фактическую сторону его деяний, то выглядит она если не банальной, то уж совсем не эксквизитной. Хэйг родился 24 июля 1909 г. в бедной религиозной семье в Стамфорде, в Лин­кольншире. Огороженный от всех сверстников и прово­дивший все дни в церкви, Джон в восемнадцать лет опубликовал наполненную религиозным мистицизмом статью «Об упадке человека». Однако уже через несколько лет юный проповедник чистоты оказался в тюрьме Лидса за подлог. Поступив в 1934 г. на службу в компанию, занимавшуюся прокатом и продажей автомобилей, Джон начал торговать несуществующими автомобилями, в чем ему помогал несомненный дар подделывать любые документы и почерки. Из-за этого разрушился и его брак, в который он вступил незадолго до ареста. После освобождения Хэйг вновь продолжал мошенничать. На этот раз он, выбрав в телефонном справочнике наугад фамилию стряпчего, открыл под этим именем контору и стал продавать клиентам несуществующие акции. Пробыв в тюрьме до сентября 1943 г., Хэйг вышел на свободу в разгар войны и бомбежек Великобритании. Вскоре он возобновил знакомство с Уильямом Дональдом Мак-Сваном, владельцем игорного зала в пригороде Лондона, у которого он и ранее в течение года работал управляющим.

Как-то ночью он предложил Свану зайти к нему, посмотреть квартиру в подвале и мастерскую на Глос-тер-роуд. Здесь он убил Свана ножкой от стола, а труп растворил в кислоте. Встретившись с родителями Сва­на, он объяснил им, что их сын находится в бегах и скрывается от воинской повинности. Написав не­сколько писем его почерком, он отправил их из Шот­ландии. Вскоре настал черед и стариков Мак-Сванов, после убийства которых Джон явился к адвокату в Глазго и предъявил якобы заверенный нотариусом контракт, представившись Уильямом Дональдом Мак-Сваном. Подпись на контракте была успешно им подделана. Благодаря этому подлогу он смог устроить распродажу семьи Сванов и в результате серии слож­ных операций, продолжавшихся два года, стал облада­телем 400 фунтов.

В 1948 г. Хэйг прибег к привычному способу зна­комства, откликнувшись на объявление о продаже до­ма. Таким образом он сблизился с молодой четой Хендерсонов—лондонским врачом Арчибальдом и его женой Розой. Арчибальд был блестящим врачом с богатой практикой, что позволяло им жить на широ­кую ногу, а Розе—участвовать в 1926 г. в конкурсе красоты, появляться на светских приемах в великолеп­ных туалетах, украшенной многочисленными драго­ценностями. Завоевав их доверие, он стал привычным гостем в их доме. Внимательно слушая разговоры Хендерсонов, он узнал о них все, что могло ему приго­диться в дальнейшем. Дождавшись, когда Хендерсоны отправились в Брайтон и поселились в гостинице «Ме­трополь», Хэйг под каким-то предлогом привез Арчи­бальда к себе в Кроули. В своей мастерской на Лео-польд-роуд он всадил ему пулю из его собственного револьвера, который украл у него на одной из вечери­нок. Вернувшись в Брайтон, Хэйг объяснил Розе, что ее мужу стало плохо и он просил ее приехать. Ничего не подозревавшую, он убил ее также в своей мастер­ской, после чего, предварительно надев респиратор, прибег к обычному уже способу избавления от трупов.

Отводя подозрения тех, кого могло встревожить исчезновение супругов, Хэйг написал домовладельцу Хендерсонов в Фулхэм и брату Розы в Манчестер,

безупречно подделав почерк и подпись молодой жен­щины, воспользовавшись фирменной бумагой отеля «Метрополь». В письмах сообщалось, что по причине неких трудностей семья Хендерсонов решила эмигри­ровать в Южную Африку, а ведение их дел поручалось Джону Хэйгу. Позвонившему брату он предъявил пре­дусмотрительно приготовленный фальшивый договор, согласно которому им была одолжена Арчибальду сумма в 2500 фунтов. В случае, если эта сумма не была бы возвращена через два месяца, к Хэйгу должны были перейти его машина и дом. Пытаясь справиться с по­дозрительностью брата, Хэйг трижды отправлял ему письма от имени Розы, в которых не без успеха ис­пользовал прекрасное знание частной жизни Хендер­сонов и стиля и почерка Розы.

Джон Хэйг был арестован после убийства миссис Оливии Дюран-Дикон, с которой он познакомился в семейном пансионе в Кенсингтоне. 18 февраля 1949 г. он выстрелил ей в затылок и приступил к отработанно­му до автоматизма способу избавления от тела. Одна­ко на этот раз он был небрежен—кислоту купил на свое имя, не полностью сжег сумочку и растворил тело убитой, останки которой и были найдены полицией.

В своей исповеди, наполненной мелким тщеславием и бахвальством, Хэйг полностью отрицал корыстные мотивы содеянного. Кровь, принадлежность к роду вампиров — вот что двигало им в его жизненном пути. Сны, ужасные сны, в которых кровь текла из ран Христа, сочилась из стволов и лилась с ветвей, напол­няла чашу, которую ему протягивал неведомый чело­век, толкали его на «умерщвление» всех этих людей. Только кровь, высасываемая из ран убитых, волновала его и доставляла «глубокое удовлетворение». Высшая Сила, породившая в нем жажду крови, приказывала убивать людей и пить человеческую кровь.

Через несколько дней после повешения Джона Хэй-га его исповедь была одновременно напечатана в «Франс Диманш» во Франции, «Лайф» в США и «Нью Уорлдс» в Англии. Совсем недавно исповедь практически одновременно была переведена и опуб­ликована в таких уважаемых изданиях, как «Иностран­ная литература» и «Совершенно секретно». Случай Хэйга преподносился как неоспоримое доказательство реального существования вампиризма. При этом ник­то не обратил внимания или не захотел обратить

в своем увлечении мистическими образами на заключе­ние обследовавших Хэйга психиатров, признавших его вменяемым и доказавших, что за его рассказами о пи­тье собственной мочи и крови жертв скрывались всего лишь неудачные попытки симулировать психическую болезнь и избежать смертной казни. И потому воско­вая фигура Хэйга—символ не вампиризма и даже не легковерности людей, а подспудной их тяги к миру таинственного злодеяния. И не случайно многие жен­щины рвались смотреть на Хэйга, а на его имя в тюрь­му приходило множество писем от них.

Другим, менее одиозным, было представление о том, что сексуальные извращения обычно являются результатом какого-либо психического заболевания или аномалии. Данная позиция также позволяла устранить­ся от исследования собственно биологических причин парафилий, поскольку всякое упоминание о значении биологического приводило к неизбежным обвинениям в «биологизации», возрождении «ломброзианства» и тому подобных грехах. В различных классификациях того времени сексуальные извращения либо обознача­лись как «сексуальная психопатия», либо рассматрива­лись в разделах о психопатиях, так как считалось, что при данной патологии они встречаются особенно часто.

Однако постепенно стало ясно, что парафилий имеют определенную самостоятельность и могут развиваться не только у психопатических личностей или душевно­больных, но и у вполне психически здоровых людей.

В то же время нельзя отрицать, что различная психическая патология создает благоприятную почву для формирования извращенных сексуальных влечений. Поэтому нет ничего странного в том, что у лиц с пара-филиями так часто встречаются различные психические расстройства. Приведем наблюдение садистического сексуального поведения у страдающего шизофренией.

П., 40 лет, обвинялся в умышленном убийстве двух лиц.

Во время беременности его мать принимала проти­вотуберкулезные препараты. Родился в срок, рос осла­бленным ребенком, в 8 месяцев перенес токсическую диспепсию. Раннее развитие его происходило с задер­жкой. Воспитывался одной матерью. До 15 лет от­мечался энурез, в более раннем возрасте энкопрез. В детстве наблюдался психоневрологом по поводу психофизического инфантилизма. Рос неусидчивым,

легко возбудимым, капризным, впечатлительным ре­бенком. Учился слабо, не запоминал прочитанного. Очень любил мать, всегда во всем ей помогал, был добрым и вежливым. Легко увлекаясь чем-либо, стано­вился упрямым, с трудом поддавался разубеждению. Был замкнутым, стеснительным, близких друзей не имел. Часто говорил матери о том, что его все недо­оценивают, хотя он на многое способен. Часто подвер­гался за свою стеснительность осмеянию одноклассни­ков. Безуспешно стремился к лидерству. В 14-летнем возрасте был на приеме у психиатра после того, как избил первоклассника, сняв с него брюки. В дальней­шем объяснял свой поступок желанием выместить на нем свою обиду, утвердить себя подобным образом. Ему был выставлен диагноз: «Дисгармоническое раз­витие личности». Был признан негодным к службе в армии и с диагнозом «Шизоидная психопатия» взят на учет в психоневрологический диспансер. Решил сме­нить специальность после того, как у его товарища рука попала в печатный станок, боялся, что такое может случиться и с ним. В свободное от работы время занимался спортом, бальными танцами. Много читал, предпочитал философскую литературу, поэзию. Любил беседовать на философские темы с друзьями матери, среди которых были и философы.

Примерно с 24 лет окружающие стали замечать странности в его поведении — он смеялся, когда ему говорили о чем-либо серьезном, отмечалась его нер­возность, неуравновешенность, иногда высказывал мысли о преследовании. В этот же период был впервые привлечен к уголовной ответственности за кражу, при обследовании его психиатрами контакт с ним был формальным, держался высокомерно, несколько ду­рашливо. Был склонен к резонерству, содеянное объяс­нял проведением «эксперимента», якобы хотел понаб­людать за реакцией окружающих на его поведение, были выявлены склонность к сокрытию своих пережи­ваний (диссимуляции), легкая дезорганизация поведе­ния в стрессовой ситуации, настороженность, подозри­тельность на фоне выраженной инфантильности. С диагнозом «Психопатия с явлениями психофизиче­ского инфантилизма на фоне органической неполно­ценности головного мозга» был признан невменяе­мым, находился на принудительном лечении в психи­атрической больнице. После выписки через год летом

привел на дачу малолетних детей, полностью их раз­дел, но уголовное дело против него было прекращено. Однако в том же году было возбуждено новое уголов­ное дело после того, как П. заставил двух мальчиков раздеться и бить друг друга крапивой. После вторич­ного признания невменяемым дважды находился на лечении в психиатрической больнице, высказывал бре­довые идеи отношения, преследования. Диагноз П. колебался между шизофренией и шизоидной психопа­тией, Однако вскоре после выписки повторил анало­гичные действия: заставил раздеться двух мальчиков и избил их по ягодицам ремнем и куском брезента. При проведении судебно-психиатрической экспертизы формально отвечал на вопросы, был манерен. Отме­чал, что после возбужденного против него уголовного дела стал замечать за соббй «слежку». На этот раз ему был установлен диагноз шизофрении, после чего он на протяжении двух лет находился на принудительном лечении. После выписки не работал, ездил в транспор­те, задерживал безбилетных подростков, проводил с ними «воспитательные беседы», а затем трижды со­вершил аналогичные прежним правонарушения: пред­ставляясь работником милиции, дружинником, приво­дил домой малолетних детей, заставлял их писать «расписки-обязательства» и избивать друг друга, пред­варительно раздевшись, двух детей ударил сам кула­ком по ягодицам. После задержания был госпитализи­рован в психиатрическую больницу, где заявлял, что «носит общественную миссию» по воспитанию несо­вершеннолетних и избил детей «с воспитательной целью». При выписке через пять лет диагноз шизофре­нии был дополнен констатацией специфического для нее дефекта и синдрома сексуальных перверсий по типу садизма.

Спустя год после выписки вновь привел домой трех малолетних детей и, приспустив им брюки, избил их. Тогда же через службу экспресс-знакомств познакомил­ся с М., которая жила с 16-летним сыном в трехком­натной квартире и была хорошо обеспечена. Вскоре стал проживать у нее. В этот период ему была прове­дена судебно-психиатрическая экспертиза по ранее воз­бужденному делу, где он держался подчеркнуто вежли­во, говорил, что бил ребят по ягодицам, чтобы «поху­лиганить», тут же добавлял, что ему «было интересно властвовать над ними». Был вновь признан невменяемым, рекомендовалось возобновление принудитель­ного лечения. Однако через 8 дней после комиссии он совершил убийство М. и ее сына, нанеся им множест­венные ножевые ранения. После убийства пошел на работу, а вечером вынес трупы и сбросил их в располо­женный неподалеку колодец теплоцентрали. Произвел уборку квартиры, сжег те вещи, кровь с которых нельзя было отмыть или отстирать. В последующем продол­жал жить в квартире убитых, от имени М. послал письма на работу и в школу с просьбой уволить ее с работы и отчислить сына по причине смены места жительства, сотрудникам М. говорил, что она уехала в другой город к родственникам. Увидев поиски в кана­лизационном колодце, П. в тот же день скрылся, жил по подложным документам под различными фамилия­ми, имел сожительницу. Был арестован спустя 9 меся­цев. В своих объяснениях причин содеянного был край­не циничен, холоден. Сообщил, что, оказавшись в оче­редной судебной ситуации, специально свел знакомство с материально обеспеченной женщиной с целью обезопасить себя, говорил, что пытался иметь интимные отношения с ней, тшскольку рождение ребен­ка помогло бы скорей освободиться. Узнав о направле­нии в психиатрическую больницу специального типа, стал обдумывать план побега, так как «терять