Хаос и силы зла в Ветхом Завете

Ветхий Завет говорит о мировой Бездне (Теом, Теомот), но в нем нет ни малейшего намека на то, что Бездна существует извечно. Согласно гл. I Бытия, Теом покрывала землю, которую сотворил Бог, и в псалме 103,6 говорится, что Ягве покрыл землю Теомом, «как одеянием». В Книге Притч Премудрость (ипостасированный Божественный Разум) говорит: «Когда не было бездны (Теомот), существовала Я» (Бэ ейн Теомот холалти— Прем 8,4).

Господь — единственный Создатель и Вседержитель, и рядом с Ним в непостижимой вечности нет никого. Все бытие проистекает от Его воли, абсолютной и единственной. Но из всех сотворенных им стихий библейские пророки и поэты избирают морские воды для того, чтобы обозначить тварь, противящуюся божественным предначертаниям, стремящуюся нарушить строй мироздания.

Достаточно привести несколько примеров, чтобы убедиться, что за водной стихией, как ее изображает Библия, стоит нечто мятежное и непокорное Богу.

В псалме 103 Ягве кладет предел водам, которые стремятся покрыть землю (с. 9). В 45-м псалме волны моря — символ враждебных народу Божию сил (с. 4). То, что море требует обуздания, ощущается в словах Господних, сказанных через Иеремию: «Я положил песок границею моря, вечным пределом, которого не пройдет, и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут» (Иер 5,22). В библейской поэзии мы видим Господа, Который «укрощает шум морей» (Пс 64,8), обуздывает их «ярость» (Пс 88,10).

Ягве обращается к Иову: «Где ты был, когда Я полагал основание земли?.. Кто положил краеугольный камень ее при общем ликовании звезд, когда сыны Божий восклицали от радости? Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева, когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его. И утвердил Мое определение, и поставил запоры и ворота. И сказал: доселе дойдешь и не прейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?» (Иов 38,8 ел). В этих строках восстание водной стихии относится к временам миротворения.

«Мабул», Потоп, о котором рассказывается в Библии, как полагают экзегеты, имеет смысл не «наводнения», а означает Мировой Океан. Именно в этом смысле нужно понимать слова Ягве: «Вот Я наведу Потоп водный на землю», т. е. мировая Бездна будет освобождена от преград («Открылись все источники Великой Бездны» (Теом раба) — Быт 7,11).

В другом месте Библии мы читаем: «Ягве воссел над Потопом, Ягве восседает царем во веки» (Пс 28). Это, очевидно, означает, что водная Бездна повержена к ногам Творца, Который является единственным Вседержителем космоса.

Могут возразить, что все эти картины бунтующего моря не что иное, как просто поэтические образы стихии. И в самом деле, библейские авторы обычно тщательно избегают всех мифологических черт, свойственных язычеству. «Теом» в Гексамероне — просто вода, или мировой океан. Эта «демифологизация» восточных сказаний имела одну ясную цель — предохранить Израиль от соблазна многобожия. Именно поэтому учение о творении как борьбе не приняло в Библии законченной формы и осталось в устном Предании Ветхого Завета.

И, тем не менее, остается фактом, что Теом (Теомот) есть образ, родственный дракону Тиамат, женскому божеству Вавилона. Еще примечательней, что у хананеев Ям, морской Бог (или Дракон), является противником «благого божества» (см.: С. Н. Gordon. Canaanite Mythology. — MAW, p. 191). Другим мифологическим существом, аналогичным Яму, был в Ханаане Лотам, морской Змей, воюющий против Ваала. Вполне вероятно, что Лотан аналогичен вавилонской Тиамат (см.: Н. Никольский. Этюды по истории финикийских культов, с. 419). Этимология же самого имени приводит нас к Левиафану (Ливиатан) Библии.

Все попытки отождествить его с одним из реальных животных терпели неудачу. Это не крокодил, как думали одни, ибо живет в море, и не дельфин, потому что он покрыт бронею и испускает пламя. Библейская зоология достаточно точна, и вообще жители Средиземноморья достаточно хорошо знали дельфинов, чтобы изображать их в виде фантастических драконов.

Что же говорит Библия о Левиафане?

Книга Иова называет его «царем над всеми сынами гордости» (мелех ал кол бней шахац — 41,26). У него огненные глаза, пламенное дыхание, он «кипятит пучину как котел».

Левиафан, несомненно, есть творение Божие (Пс 103,26; Иов 41,25). С ним, кажется, сходны чудовища, именуемые Танин, Рахав, Нахаш. В Книге Иова говорится о том, что Бог сотворил «Нахаш бариах», «ползущего Змея» (Иов 26,13; в синодальном переводе «скорпиона»), и смирил Рахава (стих 12; синод, перевод передает имя «Рахав» как «дерзость»). В другом месте мы читаем: «перед ним падут пособники Рахава» (Иов 9,13; в синод. переводе — «гордыни»). О том, что Рахав — это Дракон моря, совершенно определенно говорится в Книге пр. Исайи (51,9-10):

Восстань, восстань, облекись в силу,

Мощь Ягве!

Восстань, как во дни древние,

в незапамятные времена!

Не Ты ли поразила Рахава,

победила Дракона?

Не Ты ли иссушила море,

воды Бездны великой,

Превратила глубины моря

в дорогу для пути искупленных?

Здесь пророк проводит параллель между двумя творческими актами: творением мира и созданием народа Божия, выведенного из Египта (см.: С. Stulmuller. Isaiah 40-66, 1965, р. 86 ff).

То, что Дракон моря противился творческим замыслам Ягве и был обуздан, явствует из псалма 73, где о могуществе Создателя говорится в следующих словах:

Ты разверз силой Твоей море,

поразил головы чудовищ водных,

Ты сокрушил головы Левиафана

и отдал его в пищу обитателям пустыни.

Пс 73,13-14

В синодальном переводе слово «голова» дано в единственном числе, между тем в еврейском тексте стоит «рашей Ливиатан» — «головы Левиафана». Что это может значить? После открытия финикийских поэм из Угарита все прояснилось. В одном тексте богиня, сражавшаяся против врагов Ваала, говорит:

Не я ли сокрушила Яма, любезного Элю,

уничтожила великого бога речного?

Не я ли обуздала Дракона,

сокрушила извивающегося Змея,

Могучее семиглавое чудовище?

(Цит. по: С. Н. Gordon. Op. cit., р. 200)

В другом месте поэт, обращаясь к Ваалу, говорит:

Не ты ли поразил ползущего Змея,

поразил извивающегося Змея,

Шалиата шестиголового?

(ANET, 137)

Библейский поэт не заимствует мифологических сюжетов из языческой литературы, но пользуется образом многоголового Змея, чтобы изобразить силы, которые восстают против Творца. Левиафан и Рахав отождествляются с водной стихией:

Ты владычествуешь над яростью моря.

Когда вздымаются волны его,

Ты укрощаешь их.

Ты сокрушил Рахава, как убитого,

мощною мышцею Твоей

рассеял врагов Твоих.

Пс 88,11

Дракон обуздан Богом (Иов 7,12), и его силы временно парализованы, он как бы спит (Иов 3,8).

Все вышеприведенные свидетельства позволяют утверждать, что под символами Левиафана, Рахава, Змея, Бездны и Моря Библия подразумевает богоборческий Хаос (см.: Н. Ringgren. Israelite Religion, p. 81, 107). Но нигде мы не находим даже намека на то, что этот Хаос, олицетворенный в виде драконов, есть предвечное Начало, противостоящее Богу. Левиафан — тварь, и Бог лишь до времени дал ему возможность возмущать Вселенную.

Библия отвергает и циклизм. Она исповедует веру в полное установление гармонии в мире. Если в творении есть свобода, падение и борьба, то в грядущем откроется свершение всех замыслов Божиих. Это будет День Ягве (см.: Амос 5,18 сл.; Исайя 4,2), который явится торжеством света и правды, поражением сил Хаоса:

В День тот

Поразит Ягве мечом своим,

тяжким, огромным и мощным,

Левиафана — Змея извивающегося,

и умертвит Дракона морского.

Ис 27,1 сл.

Этим открывается эсхатологическая перспектива полного осуществления Царства Божия.

* * *

Хотя Левиафан назван «царем всех сынов гордыни», он отображает прежде всего беспорядок и мятеж в стихийном мире. Между тем для израильского религиозного сознания было свойственно концентрировать внимание на событиях духовных, на человеке, истории, жизни. Пророкам Израиля открылся Бог, действующий в истории, поэтому и в эсхатологии «центральным объектом их видения был не катаклизм, а падение царств» (Н. de Lubac. Catholicisme, 1965, р. 105). Сакральный монархизм был для Библии одним из видов грехопадения, вызовом, брошенным Богу, узурпацией Его власти. Это ясно сказалось уже во времена Самуила, когда израильтяне устанавливали монархию (см. выше гл. XXI, XXII).

Триумфы насилия и язычества в мире, видимое торжество Ассирии, Вавилона, Персии, Македонии были для пророков не просто войной Хаоса против Бога, а плодом какого-то извращения в духовном мире.

До плена дух-противник (евр. Сатана) вообще не упоминается в Ветхом Завете. Но как только опасность многобожия была устранена, он появился в иудейских писаниях. Сначала о нем говорится очень осторожно, и можно принять его лишь за одного из ангелов, которому поручено испытывать человека (Иов 2,1 сл.; Зах 3,1 сл.; Пар 21,1). Но постепенно грандиозные исторические перевороты и трагические события в мире открывают иудеям наличие темных сил, властвующих в человечестве. Боги, которым поклоняются великие монархии, предстают в обличий демонов, а сами монархии — в виде сатанинских царств.

В эпоху гонения на веру (II в. до н. э.), когда Иерусалим с оружием в руках отстаивал Библию и Откровение от посягательств эллинизма, возникает апокалиптическая литература, для которой всемирная борьба протекает уже не в плане природы, а в плане духа (см.: J. McKenzie. Dictionary, p. 421).

Первый апокалипсис — Книга Даниила — рисует мировые державы в виде отвратительных тварей, выходящих из моря. (Дан 7,2). Этим чудовищам противостанет царство Сына Человеческого, в Ком осуществится Сионский Завет, Чье владычество будет вечным (Дан 6, 14). Это не Кто иной, как грядущий Помазанник, Мессия, Который завершит дело Божие и установит день Господень. Но царство Сына Человеческого достигается через борьбу Мессии с легионами тьмы.

Таким образом, библейский мессианизм решительно отвергает сакральные монархии и отождествляет их дух с Духом Зла. Сатана оказывается вдохновителем нечестивых и преступных. Появляется новый образ, символизирующий уже не физический Хаос, а силу Греха (см.: Н. Ringgren. Israelite Religion, р. 313, ff).

Выступление образа Сатаны не есть простое порождение фантазии или заимствование у персов. Его возникновение, как верно говорит Буйе, «есть не что иное, как применение древнейших еврейских идей, потребовавшееся ввиду новых обстоятельств и нового опыта. Силы природы, которым поклонялись народы Ханаана и их соседи, уже при самом возникновении ягвистской религии были осуждены как пагубные и положительно враждебные Ягве. С самого начала Его появления в Израиле Ягве — «Бог ревнивый», и именно оттого ревнивый, что необходимо выбирать между Ним и блудодействием с ваалами. Когда же религиозный кругозор Израиля расширяется и его постепенно просвещающемуся сознанию становится вполне ясно, что Ягве — единственный Творец и что все существа зависят только от Него одного, эти космические силы представляются уже всего только взбунтовавшимися слугами, старающимися выдать себя людям за то, чем они не являются. А когда оказывается, что связанные с Ним земные царства преобладают в текущей истории и не могут быть вытеснены без великого и последнего проявления Ягве, Израиль, вполне естественно, приходит к мысли, что именно падением космических сил и вызвано общее падение «нынешнего века», «зона» (Л. Буйе. О Библии и Евангелии, с. 149).

В т. н. Апокалипсисе Исайи, написанном, вероятно, после плена, пророк говорит о падении Вавилона. И это событие перерастает у него во всемирно-историческую катастрофу падения богопротивной власти:

Как упал ты с неба

Денница, Сын Зари!

Разбился о землю,

попиравший народы.

А говорил в сердце своем:

Взойду на небо,

выше звезд Божиих вознесу престол мой

И сяду на Горе в сонме богов

на краю Севера.

Взойду на высоты облачные,

буду подобен Всевышнему.

Но ты низвержен в ад,

в глубины преисподней.

Ис 14,12 сл.

Таким образом, здесь демоничность всемирных держав сливается с общей катастрофой духовных миров, в своей гордыне избравших богоборческий путь. Нарушая Божественную волю, человек оказывается рабом Сатаны. Апокалипсисы уже прямо говорят, что «завистью дьявола в мир вошел грех» (Книга тайн Эноха 11,72), и эти же слова мы находим в Книге Премудрости (2,24).

Итак, силы, восстающие против Бога, обнаруживаются и в царстве природы, и в царстве человека, и в царстве духовных существ.

Кумранские тексты постоянно говорят о борьбе в мире, которая вдохновляется двумя началами, но эта борьба попущена Богом до времени (Устав III-IV, русск. пер. — «Палестинский сборник», 1959, № 4, с. 33; см.: И. Амусин. Рукописи Мертвого моря. М., 1960, с. 176).

Этот срок дает свободу противоборству света и тьмы, добра и зла. Оно закончится тогда, когда явится Сын Человеческий и низвергнет Дракона. В тот день Левиафан будет побежден (Апок. Баруха 29,4).

Быть может, более других народов Израиль испытал на себе удары многоликого зла, но при всем этом его пророки оказались провозвестниками Спасения. У них не было спокойной просветленности Будды и мудрости греческих философов, но им открылась тайна мирового Становления, они увидели в грядущем День Господень. В Библии, говорит Анри де Любак, «историка поражает контраст между незаметностью начала Израиля и силой ростков, следовало бы сказать — взрывных сил, носителем которых он явился. Эта форма совершенно конкретная и облекающая самые высокие верования. Затем величественное развитие, это уверенное движение, хотя темное и неясное, к чему-то огромному и непредусматриваемому; нигде нет этому даже отдаленного подобия. Ничто не может сравниться с поразительной невнятицей профетической литературы; только благодаря отдельным ярким вспышкам она не гибнет в безысходных противоречиях. Всю оригинальность исторического характера религии Израиля можно понять только через то, чем она стала в религии Христа» (Н. de Lubac. Op. cit., p. 107).

К тому моменту истории, который апостол назвал «исполнением времен», нарастание эсхатологического ожидания достигло предельной силы. Никогда в Израиле мессианизм так не захватывал все мысли и чувства людей. Он обнимал огромный диапазон: от грубых народных верований до возвышенных прозрений мистиков. Слова древних пророков повторяли и перечитывали, они обрели новую жизненность и вызывали жгучий интерес. Об этом свидетельствуют напряженные строки апокалипсисов и Кумранских свитков. То было необъяснимое, но властно стучавшееся в души предчувствие, тем более необъяснимое, что смысл и образ Мессианского царства понимался столь различно...

И тогда на земле пророков, некогда обещанной Аврааму, явился Сын Человеческий. Он пришел возвестить Свое Царство, открыть людям Лик Божий, пришел бороться, умереть и победить смерть.