Мы, православные, не злопамятные

Суд начинается 30 июля. Теснота, духота, давка, журналисты задевают друг друга камерами, приставы ворчат и отталкивают журналистов от «аквариума», где сидят Алехина, Самуцевич и Толоконникова. Кто‑то лезет на подоконник, чтобы открыть окно. «Аквариум» охраняет спецназовец с автоматом и ротвейлер. Судья Марина Сырова готовится допрашивать потерпевших. Это женщина лет шестидесяти, похожа на школьную учительницу, пахнет советскими духами, носит массивные серьги.

Прокурор озвучивает претензии к арестованным. Толоконникова, Самуцевич и Алехина, «нанося значительный урон священным ценностям христианского служения и посягая на сакраментальность церковного таинства, не реагируя на призывы свечницы храма прекратить святотатство, незаконно проникли в огороженную часть храма, предназначенную для совершения священных религиозных обрядов, чем кощунственным образом унизили вековые устои Русской православной церкви. <…> Желая нанести еще более глубокие духовные раны православным христианам, разместившись на возвышенности перед иконостасом в алтарной части храма, встав на специальное место, предназначенное для чтения текста Священного Писания, произнесения церковных молитв и проповедей, соучастницы сняли с себя верхнюю одежду и остались в крайне непристойном для подобного места виде. Затем Самуцевич расчехлила электрогитару, а Толоконникова включила фонограмму с заранее подготовленной песней оскорбительного и богохульного содержания для православных верующих граждан. Продолжая грубое нарушение общественного порядка, девушки в течение минуты по мотивам религиозной вражды выкрикивали бранные фразы и слова, оскорбляющие верующих, а также прыгали, задирали ноги, имитируя танцы и нанесение ударов кулаками».

Адвокат Виолетта Волкова в суде зачитывает отзыв Надежды Толоконниковой на обвинительное заключение: «”Богородица, Путина прогони” отразила настроение миллионов россиян, возмущенных поддержкой Церковью власти. Мы даже не думали, что наши действия в храме могут всерьез оскорбить и обидеть. Наша этическая ошибка заключалась в том, что мы позволили привнести разрабатываемый нами жанр политического неожиданного панк‑выступления в храм. Но мы даже не думали тогда, что для кого‑то наши действия будут оскорбительны».

Надя утверждает, что их акция была политической и художественной и ничьи религиозные чувства задеть они не хотели. «Говорить, что 40 секунд пошатнули вековые устои – полный абсурд, – заявляет Маша Алехина. – Мы забрались на амвон по незнанию церковных правил, пяти месяцев в СИЗО для ознакомления с этими правилами вполне достаточно», – говорит она. «Балаклавы являются частью атрибутики группы и никакой функции ухода от ответственности не несли», – подчеркивает Катя Самуцевич.

Входит первая потерпевшая – Любовь Сокологорская, свечница храма Христа Спасителя, седовласая бабушка с тихим голосом и жалобным лицом.

– Скажите, пожалуйста, вы являетесь православной верующей? – спрашивает прокурор Василий Никифоров, полноватый мужчина лет тридцати, с тихим голосом. Лица зрителей и адвокатов вытягиваются от удивления, кто‑то в зале присвистывает: это светский суд такие вопросы задает?

– Да, я являюсь православной верующей и православной христианкой, – отвечает Сокологорская.

– Скажите, пожалуйста, соблюдаете ли вы все каноны православной христианской веры, соблюдаете ли вы посты? – продолжает Никифоров.

– Да. Я стремлюсь соблюдать все каноны, соблюдаю посты уже не первый год, – отвечает потерпевшая.

– Скажите, пожалуйста, что в вашем понимании, в понимании вашей веры означает Бог? – продолжает прокурор.

– В понимании моей веры Бог – это вся суть, все мы по образу и подобию Божьему. К этим заключениям я пришла не просто так, изучая вообще себя и то, как может измениться человек при стремлении в лучшую сторону. Мое глубокое убеждение, что источник всех изменений – Господь Бог.

– В зале присутствует дама, которая постоянно говорит. Не мешайте, пожалуйста, вести процесс! – раздраженно вставляет судья. – Так, источник всех изменений – это?

– Господь Бог. Могу пояснить. – Сокологорская откашливается. – Что касательно нашей православной веры, милость Божья в таинстве раскаяния от тех грехов, которые мы совершаем. Это полная противоположность самолюбви. Таинство раскаяния – по‑другому говоря, освобождение от всех страстей, которыми мы заражены.

Допрос продолжается. Сокологорская сообщает в ответ на вопросы обвинения, что движения девушек на алтаре были «бесовскими дрыганиями». Говорит, что моральный вред ей был нанесен такой, что боль не утихает до сих пор – а прошло почти полгода. На вопрос защиты Сокологорская отвечает, что не слышала слов «Путина прогони!», а слышала только хулу на Господа и патриарха Кирилла – но воспроизвести ее тоже не может: «Я стояла и усиленно молилась, чтобы услышать как можно меньше этих слов. Слово «патриарх» точно звучало. А у нас патриарх один».

Суд приглашает второго потерпевшего – активиста «Народного собора» Дениса Истомина. Это высокий сильный мужчина с цепочкой на шее. «Я пришел в храм к 11:20 и увидел, как служащая храма подбежала к охранникам за помощью, – вспоминает он события 21 февраля. – Я зашел и увидел, как при входе во Врата четыре девушки в масках и яркой одежде совершали хаотичные движения, имитирующие удары. В момент, когда я вошел, охранник пытался выпроводить одну из девушек. По‑моему, это была Толоконникова».

– Оскорбило ли выступление девушек ваши религиозные чувства? – спрашивает прокурор.

– Да, я не отношу себя к сентиментальным людям, но это событие очень задело мои чувства, до слез.

– Можете ли вы конкретизировать, какие слова произносились именно в храме? – спрашивает адвокат Волкова.

– Нет, не могу, но я не слышал слова про власть, только хулу на Господа и Церковь.

– Вы даете показание, что вы видели, как меня уводили? Скажите, я сопротивлялась? Сколько понадобилось времени, чтобы довести меня от солеи до ворот? – спрашивает Истомина Маша Алехина.

– Я уже точно не помню, – разводит он руками. – Я не злопамятный – мы, православные, все такие.