ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ ЭТИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ НА РУСИ

В любом из периодов общественного развития основными функциями морали являются регулирование и оценка индивидуального поведения людей, приведение его в соответствие с теми нормами и принципами, которые приняты данным обществом в качестве базовых и отражают общественные интересы. Моральные нормы не только содержат предписания должного поведения, они фиксируют и такие нравственные аспекты личности, которые необходимы для нормативно одобряемого поведения, поскольку с точки зрения морали могут рассматриваться и оцениваться не только действия и поступки, но и мотивы деятельности, цели, средства и даже намерения.

Мораль является одной из наиболее ранних форм общественного сознания и регуляторов человеческого поведения.

Относительно происхождения морали имеется две основные точки зрения. Одна из них связывает происхождение морали с первыми формами совместной трудовой деятельности и опирается на то обстоятельство, что совместная производственная деятельность и наличие частной собственности порождают необходимость нравственной регламентации этой деятельности как обязательного условия ее успешного осуществления и сохранения стабильности социума [3]. Вторая точка зрения мнений состоит в том, что мораль как форма регулирования поведения индивида в сообществе себе подобных существовала еще в тот период, когда не существовало общественного разделения труда, в тот период, когда человек, строго говоря, не был еще человеком и в качестве полуживотного вел стадный образ жизни[4]. Вторая группа мнений имеет большее предпочтение, поскольку “человеческое общество предшествует любой теории; оно имеет свою природу, свои потребности, инстинкт самосохранения, свои неписанные законы и свои условия существования, от которых не может отказаться, не разрушая само себя”[5], даже если это не собственно общество в современном понимании, а его прообраз.

Человек изначально, еще будучи homo erectus, жил в обществе себе подобных, поскольку индивид не может удовлетворять свои потребности, не вступая в определенные отношения с другими людьми. Первобытная орда, затем племя - первые формы человеческого коллектива, сообщества, известные нам из материалов археологических, этнологических и палеонтологических исследований. О жизни этих далеких предков можно судить лишь по тем немногим дошедшим до нас следам, которые пощадило время. Однако и эти немногие доступные для анализа факты дают возможность сделать определенные выводы, интересующие нас в связи с рассматриваемым вопросом.

В первую очередь, мы знаем, что изначально предок современного человека был стадным существом и что первобытная орда вела кочевой образ жизни, передвигаясь постоянно с места на место в поисках пищи; причем основными способами ее добывания были собирательство и коллективная охота. Будучи физически относительно беззащитным, человек объективно нуждался в кооперировании своих усилий с другими людьми для успешной охоты или защиты от хищников. В этот период предок человека в нашем понимании был жесток, а общество первобытных людей было обществом, где выживали сильнейшие. Многочисленные работы, посвященные этому периоду в истории человечества, говорят о том, что убийства детей (видимо, используемых в качестве пищи в голодные периоды) и отказ в помощи престарелым, больным и раненым членам орды были в порядке вещей, повседневной практикой, поскольку для находящейся в постоянном движении орды медленно передвигающиеся в силу разных причин члены - не просто обуза, а угроза безопасности для всех, а значит и для каждого. Задержка в пути, передвижение со скоростью самых слабых и медлительных могли вызвать гибель всей орды от голода или в результате нападения таких же диких людей или животных. Поэтому Л. Крживинский[6] называет первобытное общество-орду - “обществом без стариков” и “обществом сильных людей”, имея в виду, что люди слабые погибали довольно быстро, не получая помощи и поддержки со стороны своих соплеменников. Происходил действующий в животном мире и распространявшийся в этот период истории на дикого человека естественный отбор, в результате которого выживали наиболее молодые, ловкие и сильные, хотя естественный отбор в случае человека действовал усложненно.

Вместе с тем, исходя из того, что предок человека жил не в одиночку, мы можем сделать вывод, что и в этот начальный период истории человечества должны были существовать определенные регуляторы поведения индивида в сообществе себе подобных. Безусловно, полуживотное состояние человека делало неизбежным преобладание биологического начала над социальным, и именно в связи с биологической сущностью у человека возникла необходимость координировать свои действия и кооперироваться с другими людьми: “... люди взаимодействуют друг с другом с чувством моральности, такие поступки соответствуют нашим биологическим интересам”[7]. Так, для полудикой орды имели ценность лишь сильные, крепкие и ловкие охотники, обеспечивающие орду пропитанием и выполняющие при необходимости функции защиты, молодые женщины - как продолжательницы рода, а для женщин-матерей - их дети в силу биологического закона сохранения вида. Таким образом, ценности первобытного общества определялись эмпирически, ощущались инстинктивно и носили явную биологическую окраску в полном соответствии с коллективными потребностями выживания homo erectus как специфического биологического вида.

Строго говоря, это не были ценности в нашем современном понимании - мозг человека в этот период не в состоянии был осмысливать такие сложные философские понятия, как “ценности”, “благо”, “добро”, - но на уровне примитивных полуживотных ощущений и инстинктов человек, безусловно, мог дифференцировать полезное и вредное для себя и для сообщества.

О моральности во взаимоотношениях между предками человека в этот исторический период сказать можно лишь одно - она была коллективистской, была направлена на совместное физическое выживание, поскольку в одиночку предок человека выжить не мог, и содержала только один закон - власть силы с целью обеспечения совместного выживания. Мораль (точнее, прамораль, инстинктивная мораль, поскольку речь лишь очень условно может идти о нормативной регуляции человеческого поведения с точки зрения добра и зла и направленности на сохранение социума, его стабилизацию) носила ярко выраженный коллективистский характер и подразумевала безоговорочное подчинение более слабых сильнейшему, и этот сильнейший (как правило, становившийся вожаком) имел неограниченные права, непререкаемый авторитет и абсолютную власть, что давало ему возможность использовать свое положение в первую очередь в своих собственных целях и решать силовыми методами все спорные вопросы, возникающие в орде. Эта же власть, основываясь на потребности обеспечения совместных действий, организовывала жизнь орды, стремясь сохранить и повысить ее жизнеспособность и обусловленный потребностями выживания коллективизм. Таким образом, в первобытной орде царили отношения социального неравенства, основанного на неравенстве физическом и интеллектуальном, и полная подчиненность интересов отдельного индивида интересам коллектива.

Жизнь в коллективе и стремление выжить требовали от первобытных людей взаимопомощи при обороне и нападении, т.е. в экстремальных ситуациях, и очевидно, что такие виды помощи друг другу оказывались в составе орды - в противном случае человек был бы уничтожен силами неживой природы и животного мира. В самой орде должно было царить относительное миролюбие, по крайней мере, внешнее, без экстремальных проявлений, и об этом заботился вожак, в первую очередь охраняя предков человека - своих соплеменников - от бессмысленного самоуничтожения, осуждая различные распри, немотивированное убийство соплеменников. Следовательно, даже в самом примитивном обществе, каким являлась первобытная орда, должна была существовать система наиболее общих и универсальных норм и запретов, которые в первую очередь гарантировали бы безопасность существования в сообществе, невозможность его уничтожения “изнутри”, и соответствующая система санкций для нарушителей норм.

Как считает В. Вичев, “первые социальные нормы, возникшие как отражение производственной необходимости обуздать животный индивидуализм, как закрепленные практикой целесообразные формы деятельности, имеют не столько позитивный, сколько негативный характер. В них доминируют не столько предписания к индивиду, сколько требования воздерживаться от определенных действий, опасный характер которых уже подтвержден практикой”[8]. Из этого следует, что членам сообщества запрещалось производить действия, наносящие ущерб сообществу как единому целому, за чем следил вожак орды, карая непокорных. Таким образом, уже изначально нормы поведения, складывающиеся естественным путем или устанавливаемые в сообществе с помощью табу, были направлены на противодействие тому, что могло бы помешать сообществу обеспечивать жизненно необходимые блага и удовлетворять потребности и представляло бы угрозу его безопасности.

Сами понятия “благо”, “добро” и “зло” в этот период для человека ничем практически не отличались от ощущений животного: тепло, сытно, безопасно - добро, благо; опасность, голод, холод - зло, поскольку звуки, издаваемые человеком в этот период, и, главное, понятия, ими обозначаемые и выражаемые, были ненамного разнообразнее и богаче, чем у животных. Первобытный коллектив - социальный организм, замкнутое сообщество, противостоящее всему остальному миру в жестокой борьбе за существование. Первобытный человек является коллективистом, но не в силу своей высокой нравственности, а в силу необходимости бороться за существование.

Таким образом, можно сделать вывод, что мораль помощи и взаимопомощи уходит корнями в природу человека и человеческого общества: в первобытной орде поведение каждого ее члена соответствовало требованиям выживания в природной среде и было направлено на удовлетворение в первую очередь коллективных потребностей - обеспечения выживания, безопасности, продолжения рода. Однако вызвано это было отнюдь не соображениями долга и совести, как считает Ю.Г. Семенов[9], а, во-первых, инстинктом сохранения вида, который требовал жертвовать малым (индивидуальным выживанием) во имя большего (сохранения вида), и, во-вторых, тем обстоятельством, что удовлетворить вышеуказанные потребности выживания в одиночку не представлялось возможным - мир был враждебен человеку, не обладающему такими физическими данными, как большинство хищников, ведущих парный или одиночный образ жизни. Человек при этом следовал такому же инстинкту стадности или коллективизма, какому следуют животные, основой поведения которых является не нападение, а самозащита, - т.е. животные-хищники. Фактически у человека не было возможности выбора поведения, не было положительных альтернатив коллективизму. При отсутствии свободы воли трудно говорить о моральности или аморальности поведения, хотя некоторые виды взаимопомощи и поддержки на инстинктивном уровне в орде имели место как прообраз будущих моральных отношений.

По мнению историков, относительная “гуманизация” и морализация отношений в первобытном обществе произошла после величайшего открытия человечества - приручения огня[10]. Использование данного природой огня и затем его произвольная добыча, хранение и использование для своих нужд стало, по мнению многих ученых, переломным моментом в истории человечества. Открытие дало людям реальную возможность стать более гуманными и ценить человеческую жизнь как таковую.

О том, что человеческая жизнь, сам человек в этот период уже становится наивысшей ценностью, пусть и не вполне осознаваемой объективно, косвенно говорит такой факт: самой великой и ценной жертвой духам (предков или природных предметов и явлений), культы которых в этот период уже существовали, считалась жертва человеческая, приносимая в особо ответственных, важных и торжественных случаях, тогда как в повседневности можно было ограничиться принесением в жертву злаков, продуктов питания, животных, различных изделий. Причем на роль жертвы в самых различных человеческих сообществах, живших в различных уголках земного шара, выбирались наиболее молодые, сильные и красивые члены племени - самое ценное и лучшее, чем располагало племя.

Постоянное использование огня сделало возможным переход к оседлому образу жизни - огонь не только делал жилье более уютным и теплым и избавлял от необходимости перекочевывать “вслед за летом” и за перемещающимися на юг стадными животными, но и защищал от хищных животных, и давал возможность делать запасы пищи на случай голода, да и охота с применением огня стала более удачной. Видимо, с применением огня до некоторой степени снизилась заболеваемость и смертность от простудных и некоторых других заболеваний[11], что делало племя более жизнеспособным.

Появилась с применением огня и возможность создавать более совершенные орудия труда и охоты, что делало существование человека более стабильным и обеспеченным. По мере совершенствования орудий труда возникло первое примитивное разделение труда между членами племени и между полами и возрастными группами, причем в этих новых условиях полезными оказались и слабые члены племени - дети и старики. Они могли играть и, как говорят история и этнография, в действительности играли наряду с женщинами роль хранителей огня, его “кормильцев”, поскольку это не требовало больших физических усилий, но давало возможность освободить трудоспособных женщин и мужчин для выполнения более трудоемких и неотложных работ. Их присутствие и содержание для племени уже не было такой тяжкой обузой, как прежде; оно постепенно становилось необходимым, хотя в голодные периоды или при других экстремальных обстоятельствах смерть (в том числе и от рук соплеменников) все еще ожидала в первую очередь именно слабых[12].

В меньшей степени это касалось детей: они - будущее племени, его потенциал, и поэтому получали необходимую помощь и заботу, чтобы в свое время заступить на место старших. Однако тот факт, что старики, с точки зрения биологической уже выполнившие свою функцию и ставшие бесполезными, все же имели возможность жить в племени и не умирать от голода и холода, говорит о том, что человек становится действительно человеческим, социальным существом, а не является только одним из многочисленных биологических видов, существующих на земле.Такой первобытный коллективный альтруизм был объективной необходимостью, поскольку “...племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высокоразвитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим; членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, должно одержать верх над большинством других племен, а это будет естественным отбором”[13], поскольку это соответствует законам природы - природа “не интересуется” отдельными особями и индивидами.

Такоеизменение отношения к детям и старикам, в свою очередь, привело к еще большим изменениям. Постепенное усложнение труда повлекло за собой необходимость обучения подрастающего поколения приемам профессиональной деятельности, передачи трудовых навыков и хитрости охоты, и это стало “точкой соприкосновения” старых членов племени и детей. Старики, живущие в племени, в прошлом охотники и мастера, получили возможность передавать свой жизненный и профессиональный опыт, знания и навыки, а дети - перенимать их, что обеспечивало не только преемственность знаний и навыков, но и племенных обычаев и традиций, связанных с правилами поведения, и отношений между членами сообщества, - а это в свою очередь повышало значимость для племени и детей, и стариков.

Как указывал Г. Спенсер, “любое общество стремится сформировать своих членов таким образом, чтобы осуществление социальных функций было для них желанным”[14], вследствие чего становится необходимым наиболее целесообразные для социума нормы человеческого общения и взаимодействия прививать каждому, причем наиболее рациональной является передача знаний и навыков от старших младшим. Эти обстоятельства способствуют формированию понятий о важности не только взаимопомощи среди сильнейших членов племени, но и заботы о слабых, их содержания и поддержки. По мнению А.Ф. Анисимова[15], в этот период своей истории “человек делал рационалистически все, что было по тому времени в его силах, для того, чтобы не сломиться перед могуществом окружающей его природы”, а забота о слабых - детях и стариках, неразрывно связанных между собой в силу необходимости передачи опыта как профессионального, так и жизненного, была рациональна: если нужно обучаться, значит, нужны учителя и наставники из числа наиболее опытных членов племени, причем не связанных необходимостью ежедневно вести трудовую деятельность для жизнеобеспечения племени и имеющих возможность целиком посвятить себя обучению и воспитанию детей и молодежи. Повышается в этот период и возможность вариативности поведения отдельного индивида, хотя в целом объективная регламентация поведения и деятельности носит очень жесткий характер.

С образованием материнского рода человек получил “первый урок личности, научавший ее, насколько она выигрывает в борьбе за существование, вступая в ассоциацию, которой личность приносит в жертву исключительный эгоизм, но от которой получает громадное приращение сил, результаты общей опытности, общей работы мысли всех членов ассоциации и традицию длинного ряда поколений”[16]. Если ранее, когда человек еще не вполне выделился из животного мира, его альтруизм и коллективизм были обусловлены только биологической сущностью, то в более позднее время человек уже начинает осознавать, а не просто инстинктивно ощущать социальную ценность альтруизма. Да и впоследствии, при усложнении общественных отношений и образовании более сложных и совершенных форм общественной жизни, этот “первый урок о пользе чужой жизни для удобства собственной не мог пропасть даром”[17], поскольку от этого зависела прочность и жизнеспособность всего сообщества, а следовательно, и его безопасность и существование.

Именно в этот период начинается постепенное формирование собственно моральных отношений, регулирующих взаимодействие и взаимное существование людей на основе определенных нравственных законов, строящиеся не только на рационализме, но и на традициях, которые своими корнями уходят к рационализму. Эти законы имеют более или менее постоянный характер и усваиваются всеми членами сообщества в детстве в процессе обучения и воспитания. Меняются законы лишь под влиянием чрезвычайных обстоятельств, связанных с различными природными и социальными факторами, или изменений в образе жизни людей, но в основах своих передаются из поколения в поколение в форме устных преданий, легенд, заповедей.

К этому периоду можно отнести появление первых форм взаимопомощи людей, прообразов будущей благотворительности. Более или менее стабильное существование племени, образ и стиль его жизни не только требовали, но и делали возможным оказание помощи не только своим слабым, не способным самостоятельно прокормиться и решить другие насущные проблемы (например, после гибели главы семейства, кормильца) соплеменникам, членам рода, но и людям “со стороны”, попавшим в племя в мирное время. Видимо, первыми видами социальной помощи, зародившимися именно в этот период человеческой истории, было предоставление приюта и кормление не своих,путников, “чужеземцев”, пришедших с миром. Возможными такие формы помощи сделали уже сложившиеся традиции заботы о своих нуждающихся соплеменниках и возросший экономический потенциал племени, его относительный материальный достаток. Исследования русских и зарубежных этнографов[18] приводят к неизбежному выводу, что для первобытного человека забота о нуждающемся чужаке была нормой.

Однако в значительно большей степени нравственное регулирование отношений между людьми требовалось и, соответственно, развивалось с появлением семьи и собственности. А.Г. Харчев считает, что мораль возникает и функционирует в этот период “как способ преодоления противоречия между личностью и обществом”[19], между интересами собственников и сообщества в целом. Первые моральные принципы, унаследованные от homo erectus, преследовали все ту же цель сохранения единства и сплоченности рода и в связи с этим - его безопасности и силы и поэтому представляли собой запреты на действия и поступки, вызывавшие вражду и рознь между членами сообщества. Запреты на немотивированное общественными интересами убийство соплеменника, отторжение и кражу его имущества, в составе которого чаще всего рассматривалась жена, а также повсеместное почитание престарелых имели конкретный смысл и содержание - сохранение целостности и единства общины, ее жизнестойкости и обороноспособности, преемственности традиций и образа жизни. На иноплеменников такой запрет распространялся далеко не всегда.

Выводы Л.Н. Гумилева о биологически и социально обусловленном коллективизме и альтруизме хотя и относятся к более позднему образованию - этосу, могут быть с большой степенью вероятности примененены и к более ранним формам сообществ, вплоть до первобытной орды: “Для того, чтобы победить или, как минимум, отстоять себя, необходимо, чтобы внутри этоса возникла альтруистическая этика, при которой интересы коллектива становятся выше личных. Такая этика наблюдается и среди стадных животных, но только у человека принимает значение единственного видоохранительного фактора”[20], при этом имеется в виду, что альтруизм и коллективизм подразумевают обязательную взаимопомощь членов сообщества.

Племена славян и русов, населявших территорию нынешней России, не были в этом отношении исключением.

Так, Прокопий Кесарийский в VI в. писал: “Эти племена, славяне и анты ... издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом”. “Честность же и товарищество среди них таковы, что они, совершенно не зная ни кражи, ни обмана, не запирают своих сундуков и ящиков”, - говорится в “Жизнеописании Оттона Бамбергского”. Маврикий Стратег, Адам Бременский, Ибн Русте, Ибн Фадлан и другие путешественники, оставившие записки о своем посещении славянских земель, единодушны во мнении, что людей более гостеприимных, радушных, доброжелательных, милосердных и справедливых, чем славянские народы, найти трудно. Подтверждением милосердия, заботливости наших далеких предков могут служить многочисленные фольклорные источники - былины и сказки, где типичным был такой сюжет: герой, попав в незнакомое место к потенциальным врагам, заявляет о необходимости соблюдать законы гостеприимства и требует к себе внимания и заботы, что ему немедленно и предоставляется пристыженными врагами.

Природно-климатические условия, определяющие способ хозяйствования, делали славян естественными коллективистами и детерминировали совместное проживание и деятельность как необходимые и единственно возможные условия существования. В этот период российской истории широко развилась общинная помощь. Не только соплеменники всегда могли рассчитывать на помощь и поддержку своих соседей в случае нужды, но и люди чужие. С чужеземцами, пришедшими к славянам с мирными целями, они обращались исключительно заботливо, обеспечивая им помощь и защиту, и даже пленники у славян не рабствовали всю жизнь, но по прошествии определенного времени получали свободу. Да и само обращение с пленными было более мягким, нежели у других народов, что следует из произведений посещавших в тот период славянские земли путешественников и торговцев.

Таким образом, можно сделать вывод, что у славянских племен уже в этот ранний период истории деление на “своих” и “чужих” было менее четким, и этика отношений, в частности этика взаимной помощи, распространялась на тех и других более или менее одинаково, конечно, при том условии, если “чужие” были миролюбивы и не несли угрозы благополучию славянского рода или племени. Даже иноверцы получали равные со славянами права, если они, оставаясь среди них, “не выставляли напоказ своей христианской веры” (по словам Адама Бременского), т.е. не оскорбляли миропонимания славян, основанного на древней языческой религии.

Первые, наиболее общие и объективные с точки зрения потребностей совместного проживания и деятельности людей, моральные принципы, отмечаемые историками и этнографами у всех народов земли, получили в дальнейшем закрепление в религиозных нормах и догматах, а впоследствии - в светских законах. Введение на Руси православия в качестве официальной государственной религии и идеологии сделало ее догматы основой этических воззрений верующего населения.

Наиболее широко известным сводом религиозных норм и правил, распространяющихся и на этические основы человеческого сосуществования, является Библия. Ветхий завет, священная книга иудеев, содержит в себе нормы и правила, регламентирующие не только чисто культовые, религиозные стороны жизни, но и поведение в мирской, обыденной жизни. Содержатся в Ветхом завете и этические требования, распространяющиеся на принципы оказания помощи человеку.

Так, в Ветхом завете неоднократно из уст Бога люди получают наказ делать добро, поскольку за это они будут иметь благо от Бога, и, напротив, человек будет наказан за грехи и преступления в случае их совершения. Повествование о первом в истории человечества убийстве содержит не столько правовую, сколько этическую оценку содеянного:

“И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?

Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.”[21]

“И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.”[22]

Эти строки из Ветхого завета требуют от человека делать добро - человек добрый, милосердный может открыто смотреть в глаза людям, не пряча лица, он пользуется уважением соплеменников - это соответствует представлениям о норме. Можно сделать вывод, что в понимании древних иудеев и израильтян не делать людям добра, быть черствым, жестоким эгоистом - порицаемо, стыдно, аморально; вследствие этого немилосердный, жестокий человек подвергался осуждению со стороны общины. Этот же текст содержит запрет на несанкционированное убийство: даже если человек виновен и заслуживает смертной казни, правосудие не должно превращаться в самосуд, сведение личных счетов, кровную месть, племенную вражду, сеющую рознь между соплеменниками и ослабляющую всю общину, так как соседи и друзья враждующих сторон вольно или невольно оказываются втянутыми в распрю, вследствие чего она может принять неконтролируемый массовый характер, ведущий к ослаблению и даже уничтожению рода.

Однако наиболее полно моральные заповеди, руководствоваться которыми необходимо в условиях компактного проживания и в практике совместной деятельности, содержатся во второй книге Торы - Исход. Пророк Моисей, как говорится в этой книге, получил заповеди на горе Синай из уст самого Бога и затем из его рук - выбитыми на скрижалях (каменных досках):

“12 Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

13 Не убивай.

14 Не прелюбодействуй.

15 Не кради.

16 Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

17 Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.”[23]

Эти моральные требования к поведению и действиям человека, живущего в общине, составляют основу совместного существования людей. Они повторяются в книгах Торы Левит (глава 19, ст. 11-18, 29, 32-36) и Второзаконие (глава 5, ст. 16-21). Характерно, что эти требования являются справедливыми главным образом в отношении соплеменников – членов общины, – как старожилов, так и “пришлецов”, оставшихся в общине на жительство, принявших веру и поэтому сопричисленных к “своим”. Ветхий завет требует и оказания помощи бедным, нуждающимся, причем речь идет как о моральной поддержке, так и о материальной помощи:

“7 Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую Господь, Бог твой, дает тебе: то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей перед нищим братом твоим.

8 Но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается.

11 Ибо нищие всегда будут среди земли твоей; потому я и повелеваю тебе: отверзай руку твою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему на земле твоей”.[24]

В этих строках Ветхого завета можно видеть явное и четкое деление на своих и чужих: со своими, т.е. единоверцами и соплеменниками, живущими “на земле твоей”, следовало поступать справедливо, милосердно, с учетом моральных норм и принципов, требующих оказания всесторонней помощи нуждающемуся. Допустить аморальные и противоправные действия в отношении иноверца, чужака считалось вполне приемлемым: иноземцам и иноверцам можно давать деньги в рост, с них можно взыскивать в полной мере, убивать, грабить и обращать в рабство[25]; “свой” нищий пользуется большими привилегиями, чем “чужой”, иноверец. Видимо, основу таких воззрений следует искать в том, что иудеи считали и считают себя избранным народом, что и дает им основания для своего рода дифференциации народов на высшие (иудейские и израильские племена) и низшие (все остальные) и, соответственно, делает этически возможным не церемониться с низшими, “недочеловеками”; это для верующих иудеев так же естественно, как соблюдение требования помогать себе подобным, “своим”.

Вместе с тем четко прослеживаются такие требования этики, как оказание помощи людям: уважение, почитание и помощь престарелым, в первую очередь родителям и близким родственникам, и помощь бедным и нищим. Эти требования, сложившиеся в течение веков и закрепленные условиями и образом жизни иудейского народа, позднее были возведены в ранг религиозных догматов, регламентирующих обыденную жизнь.

Ф. Энгельс отмечал, что “... представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому”[26], а это, по его мнению, связано с тем, что свои воззрения человек черпает из непосредственной практической деятельности, которая подвергается со временем существенным изменениям.

Христианство, базирующееся главным образом на Новом завете, в отличие от иудаизма не столь строго регламентирует повседневную жизнь человека, его поведение и действия в различных жизненных ситуациях (в Ветхом завете содержится 613 запретов и предписаний, которые должен выполнять верующий иудей), - оно скорее устанавливает этические и социальные критерии и нормы, руководствуясь которыми, верующий должен самостоятельно определять свое поведение.

Православие, распространяясь постепенно среди населения русских городов и сел, не противоречило этическим взглядам русичей на вопросы помощи нуждающимся и вековым традициям милосердия. Сложившиеся к этому времени в христианстве, и особенно в православии, собственные этические принципы в отношении помощи и поддержки страждущих, нищих, убогих и сирот, частично повторяющие догматы Ветхого завета, оформили и упорядочили, а в некотором отношении и способствовали их дальнейшему смягчению. Православие, как ветвь христианства, является наднациональной религией и не разделяет людей по национальности, расе, цвету кожи, материальному уровню или другим признакам; единственный критерий деления - вера, вследствие чего все исповедующие христианство люди - “братья во Христе”. В соответствии с этим и отношения между людьми должны быть братскими, добросердечными, проникнутыми заботой друг о друге, что в качестве этического принципа было присуще и древним славянам, всегда радушно, заботливо и гостеприимно относившихся к миролюбивым чужеземцам. Этот догмат, сложившийся в период, когда христианство было лишь верованием горстки сектантов - последователей нового учения, а не мировой религией, был сохранен и в более поздних этапах развития христианства.

Так, например, Нагорная проповедь Иисуса Христа содержит развитие основных этических принципов, изложенных в Торе: “Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить”[27]. Большое внимание в Нагорной проповеди уделено милостыне, причем особо подчеркивается, что милостыня должна быть актом милосердия; и совершаться тайно, без расчета на общественное признание и награду от человека или общества за данный акт милосердия; - только в этом случае, совершая деяние для Бога, дающий милостыню может получить воздаяние Божье. Самым же главным этическим принципом, изложенным в Нагорной проповеди, можно считать следующий:

“12 Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки”[28].

Этот величайший нравственный закон, регулирующий человеческие взаимоотношения во всех областях совместной деятельности и сосуществования, “золотое правило этики”, нельзя считать открытием христианства: он логичен в основе своей и применим во всех сферах человеческой жизнедеятельности и совместной практики, и поэтому практически у всех народов в той или иной формулировке имеет место, отражаясь в фольклоре, более поздних произведениях философов, входя в религиозные тексты. Есть этот закон, например, и в записанной учениками беседе с Конфуцием:

Учителя спросили: “Найдется ли одно такое высказывание, чтобы можно было следовать ему всю жизнь?”

Учитель ответил: “Чего себе не пожелаешь, того не делай и другим”, что говорит о всеобщности и универсальности нравственного закона. Совпадение моральных норм и правил разных народов не является заимствованием. Это совпадение доказывает лишь единство человеческого сознания, сходство условий жизнедеятельности и исторически сложившихся форм человеческих сообществ.

Русским народом приведенное выше “золотое правило этики” было сформулировано в виде бытующих и ныне пословиц: “Как аукнется, так и откликнется”, “Не рой другому яму - сам в нее попадешь”, “Не плюй в колодец, пригодится воды напиться” и других.

В Древней Руси этика помощи человеку, безусловно, не оформлялась в отдельную отрасль знаний и отдельных произведений, посвященных этому вопросу, не было. Этические взгляды на проблемы помощи и взаимопомощи существовали только в самом общем виде, в контексте норм человеческого общежития, что доказывает обыденность самого факта оказания помощи. Их зарождение и сущность можно до некоторой степени проследить в древнейших памятниках русской литературы, в фольклорных произведениях.

Для славян, традиционно живших в атмосфере коллективизма и взаимопомощи, смысл и сущность заветов новой для них христианской религии относительно помощи нуждающимся были, несмотря на негативное восприятие самой религии, не чем-то новым, привнесенным извне, а скорее логическим продолжением вековых народных традиций, вследствие чего именно эта часть христианского вероучения была воспринята народом как должное, само собой разумеющееся. Не было неестественным для славян и требование не выставлять напоказ свою благотворительную деятельность, творить добрые дела по зову сердца, а не из корыстной надежды на последующее прижизненное воздаяние. Взаимопомощь, помощь нуждающимся в силу образа жизни, обусловленного природно-географическими и экономическими условиями, для славян-язычников были так же естественны, как сама жизнь.

Вводя в конце Х века на Руси православие, Великий киевский князь Владимир заботился о том, чтобы не только буква, но и – главное - дух православия на русских землях восторжествовал, чтобы православие стало в кратчайшие сроки государственной религией, завоевав себе народное признание. Не только богослужение по восточному обряду, но и этика христианства, его учение о милосердии, братстве людей, любви к ближнему и взаимной помощи на этой основе должны были стать идеологической основой государства. С этой целью своим Уставом 996 года князь Владимир поручил православной церкви заботу об основных категориях нуждающихся[29] и определил средства на их содержание и поддержку как десятую долю прибыли от торговли, судопроизводства, продуктов сельского хозяйства (“церковная десятина”).

Однако в отличие от первобытного славянского альтруизма, православная доктрина помощи ближнему основана на иных ценностных ориентациях. Если в период языческой Руси славяне оказывали помощь нуждающимся для того, чтобы сохранить целостность и жизнеспособность рода, то православие требует оказывать помощь страждущим потому, что для дающего милостыню или оказывающего другую помощь это наиболее надежный способ обрести Царствие Небесное лично для себя. Таким образом, можно отметить, что при внешней одинаковости этических норм в отношении действий, цель и сущность их существенно различны.

С древнейших времен русским народом создавались произведения, носящие характер преимущественно морального поучения, завета и детерминирующие поведение человека в обществе, в семье, в его взаимоотношениях с другими людьми, т.е. в повседневной деятельности и общении. Среди выдающихся памятников древнерусской культуры “Поучение” Владимира Мономаха представляет собой наиболее целостную систему этических воззрений, которая затрагивает в числе прочих и проблему помощи нуждающимся.

Князь Владимир Мономах в “Поучении” своим потомкам (1099 г.) писал о необходимости проявлять неустанную заботу о нищих, убогих, сиротах, вдовах, поддерживать их материально и восстанавливать социальную справедливость, защищая слабых от притеснений сильных: “В особенности же бедных не забывайте... старого чтите как отца, а молодых как братьев... больного навестите”. Но не только оказывать материальную помощь неимущим и нетрудоспособным, защищать обездоленных и восстанавливать права обиженных завещал князь своим потомкам, но и быть вежливыми, приветливыми, ласковыми, сердечными со всеми людьми: “Не пройдите мимо человека, не приветствуя его, а скажите всякому при встрече доброе слово”[30]. Владимир понимал, что доброе слово, слово утешения из уст князя - верховного правителя Руси – для бедного человека, сироты, обиженного значит, пожалуй, не меньше, чем доброе дело и, кроме того, создает правителю определенный имидж. Особо Владимир Мономах подчеркивал необходимость почтительного обращения отношения с иноземцами: “...странствуя по всем землям, гости разносят о нас добрую или худую славу”. Частично повторяя в своем “Поучении” основные этические нормы христианской добродетели, изложенные в “Нагорной проповеди”, Владимир Мономах, тем не менее, большее внимание уделяет конкретной помощи людям: “Прежде всего, ради Бога и души своей, имейте в душе страх Божий и творите милостыню неоскудевающую; ибо это - начало всякому добру”. “Творение милостыни” Мономах рассматривает как способ совершенствования собственной души, ее спасения, как непременное условие обретения Царствия Небесного, и это требует от творящего милостыню полного бескорыстия (с точки зрения православия бескорыстие заключается в независимости действий от ожиданий прижизненного материального успеха предприятия, но в надежде на вознаграждение в виде Царствия Небесного), самоотдачи, выполнения миссии, долга правителя как защитника народа и в первую очередь, обездоленных. Таким образом, Мономах считал важным соблюдение общих моральных правил, среди которых можно выделить и этические правила благотворительности: уважение к людям, умение быть полезным, быть верным данному слову, заботиться о бедных и защищать их, делать людям добро и избегать зла, творить милостыню.

Широко были распространены на Руси традиции частной благотворительности, осуществлявшейся людьми по мере возможности, вне зависимости от их социального и экономического статуса. Нищелюбцы, в числе которых были и князья, и представители духовенства, и купцы, и простые крестьяне, кормили нищих, подавали милостыню деньгами, продуктами и одеждой, давали временный приют. Фактически до ХХ века в некоторых русских деревнях и местностях сохранялся древнейший обычай пускать к себе в дом на постой странников, оказывать индивидуальную и коллективную помощь неимущим соседям, разбирать по домам и усыновлять осиротевших детей и т.п., не ожидая в результате этого прибыли или воздаяния, а просто потому, что иначе нельзя - нельзя не помочь людям, оказавшимся в беде и нужде. Богатейший русский фольклор убедительно свидетельствует о высокой нравственности русских людей, в том числе и в отношении к нуждающимся в помощи.

Традиции христианской этики благотворительности поддерживали и лучшие представители духовенства. Преподобный Сергий Радонежский, основав монастырь, стал “заповеда нищих и странных упокоевати и подавати требующим”[31]. В прощальной беседе со своими учениками он оставляет им заветы. Среди заветов, носящих чисто религиозный смысл, есть завет милосердия - “страннолюбия не забывать”[32], – т.е. не просто помогать нуждающимся, подавать им милостыню и призревать, но и любить их христианской любовью, как братьев своих, и, следовательно, помогать по-братски, бескорыстно (в христианском понимании бескорыстия) и охотно, исполняя свой долг из любви к ближнему, которая является христианской добродетелью.

Преподобный Иосиф Волоцкий не только сам помогает нуждающимся, во время голода отворив житницы и выдавая питание в день семистам страждущим, но и призывает к милосердию князей и бояр. Он убеждает их оказывать помощь подвластным им людям хотя бы в собственных интересах - обнищавший пахарь не сможет платить дань и кормить свою семью[33]; угрожает немилосердным страшным судом. Правда, здесь, как отмечает Г. Федотов, “мысль о душе скупого богача или собственной братии выступает рельефнее, чем сострадание бедняку”.

Старец Серафим Саровский призывал делать добро, считая это важнейшим средством достижения цели истинного христианина - обретения Царствия Небесного: “Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Святого Духа Божьего ... всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего ... лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа... Доброе дело иначе нельзя назвать как собиранием, ибо, хотя оно и не ради Христа делается, однако же добро”[34]. В этой последней фразе выражена самая глубинная сущность милосердия и доброты человеческой вне зависимости от религиозности: это приобретение самого человека (собирание), его духовное богатство, ценности, так как, делая бескорыстно другому человеку добро, он достигает блага для своей души. Основная же доктрина христианской этики заключается в достижении мира в себе и вокруг себя, т.е. духовное совершенствование самого себя и мира вокруг себя, что может быть достигнуто не только молитвами и скрупулезным выполнением обрядов, но и в первую очередь добротой, милосердием, честностью, добросовестным трудом.

Феофан Затворник[35], рассматривая сущность духовной жизни, говорит, что в деятельной ее части "от действия духа является желание и производство бескорыстных дел или добродетелей, или даже выше - стремление стать добродетельною”, причем душа человека добродетельного совершает добрые дела не потому, что они полезны, а потому, что они “хороши, добры и справедливы”. “Смотрите на небо и всякий шаг вашей жизни так соразмеряйте, чтоб он был ступанием туда”, - эти слова повторяют основную идею православной этики, высказывавшуюся ранее в трудах других ученых-богословов. Речь идет о необходимости заботиться прежде всего о своей душе, о мире и гармонии в ней, а также о том, чтобы именно в связи с заботой о собственной душе помогать ближнему: “Цель - блаженная жизнь за гробом; средства - дела по заповедям, исполнения которых требуют все случаи жизни”[36].

Рассматривая этику православной любви к ближнему в целом, можно отметить, что ее основа - забота в первую очередь о собственной душе, ее совершенствовании. Целью православной религиозной морали являлось воспитание человека добродетельного, милосердного, совестливого, скромного, уважающего людей и верящего в возможность совершенствования своей души, мира и людей. Именно беспокойство о собственной душе требует от православного христианина оказания помощи ближнему, проявления заботы о нем, свершения добрых дел. В связи с этим обстоятельством нищий полезен богатому - он дает ему возможность свершать добрые, богоугодные дела, без которых невозможно обрести рай.

Распространившийся в ХVI веке “Домострой” затрагивает вопросы нравственности личности и содержит определенные требования, в том числе и требование участвовать в благотворительности. Человек должен не только соблюдать основные заповеди христианской религии, т.е. не красть, не клеветать, не лгать, но и быть “...к убогим приветну и милостиву...”. Моральные нормы и предписания “Домостроя”, таким образом, во многом заимствованы из более ранних источников - Нового завета, Поучения Владимира Мономаха, сборников “Пчела” и “Златоуст” и других и являются продолжением и развитием сложившихся в древности славянских этических обычаев и традиций в отношении помощи и взаимопомощи. Этика помощи ближнему на Руси свидетельствует об уважении к людям, самоуважении, достоинстве россиян.

В годы реформ Петра I и позднее выходит в свет большое количество светских кодексов поведения, которые содержат нормы как этики, так и этикета, не разделяемых по содержанию. Большинство изложенных в них правил относится не к какой-либо определенной категории лиц (например, к друзьям, родственникам и т.п.), а ко всем людям независимо от их сословия и носит всеобщий характер. Очень важным в отношениях с людьми считается “оказание почтения всякому человеку вообще, какого бы кто племени, веры и закона не был...он есть ближний твой”[37].

Так, например, “Юности честное зерцало”[38] требует от молодого человека скромности, учтивости, вежливости, свидетельствующих о проявлении уважения к другому человеку. А благородным девицам следует “стараться находить в людях больше хороших качеств и поступков, чем дурных, быть терпимыми и снисходительными”, считать своим долгом “защищать невинность и даже виновных несколько извинять, а не увеличивать их слабости, и бескорыстно заступаться за отсутствующих, поносимых и оклеветанных”[39].

Светские этические кодексы подчеркивают необходимость проявлять сочувствие к человеку, оказавшемуся в беде: “кто берет участие в горестях ближних своих, тот заставляет себя любить, а кто безжалостен, тот не может наслаждаться именем друга человечества...”[40]. К “благотворению, вежливости, состраданию и любви ближнего”, украшающим человека, призывает и “Путь к благонравию”[41], вышедший в Москве в конце ХVIII века.(см. ссылку 1).

Следуя традициям этических учений наиболее почитаемых в России святых, светского этического кодекса, каким являлся “Домострой”, более поздним кодексам XVIII и XIX веков, русские люди видели свой моральный долг в помощи ближним. Многие светские лица, в том числе и канонизированные после смерти, славились при жизни своим милосердием и состраданием к неимущим. Таковыми были Юлиания Лазаревская (Муромская), У.У. Осорьина, Ф.П. Гааз, Ф.М. Ртищев, В.Ф. Соллогуб, В.Ф. Одоевский и многие другие; они не только оказывали частную помощь нуждающимся в ней, но и своим примером побуждали к благотворению многих.

Этика помощи нуждающимся находит свое дальнейшее развитие в работах русских философов.

Так, например, И. Брянчанинов, осуждая рассеянный образ жизни, ссылается на святых отцов, которые признают ее началом всех зол. По его мнению, рассеянность не является таким уж безобидным качеством. Она нетерпима по многим причинам, в том числе и потому, что “рассеянный человек чужд любви к ближнему: равнодушно смотрит он на бедствие человеков и легко возлагает на них бремена неудобоносимые”[42], что дает право называть его уже не рассеянным, а немилосердным, в то время как внимательность с легкомыслием и жестокостью несовместима.

Большинство известных российских философов, сами будучи верующими людьми, связывали свои этические понятия, в том числе и понятия, относящиеся к помощи неимущим, с православием как основой мировоззрения большинства своих сограждан. П.Я. Чаадаев в письмах говорит о необходимости “найти такое душевное настроение, мягкое и простое, которое бы сумело без усилий сочетать со всеми действиями разума, со всеми сердечными эмоциями идею истины и добра”[43], причем самый простой путь для этого - положиться целиком на религиозное чувство верующего, поскольку православие несет в себе огромный потенциал гуманизма и милосердия. Но в таком стремлении положиться на интуицию, религиозное чувство кроется и надежда на реализацию личностного потенциала самого человека: “...как бы ни было пламенно наше стремление действовать для общего блага, это воображаемое нами отвлеченное благо есть лишь то, чего мы желаем для самих себя, а устранить себя вполне нам никогда не удается: в том, что мы желаем для других, мы всегда учитываем собственное благо. И потому высший разум, выражая свой закон на языке человека, снисходя к нашей слабой природе, предписал нам только одно: поступать с другими так, как мы желаем, чтобы поступали с нами”. Будучи личностью глубоко чувствующей несправедливость, П.Я. Чаадаев говорит об альтруистическом сознании и поведении как основе человеческого счастья: “прочь себялюбие, прочь эгоизм. Они-то и убивают счастье. Жить для других значит жить для себя. Доброжелательность, бесконечная любовь к себе подобным - вот, поверьте мне, истинное блаженство; иного нет... вы хотите быть счастливыми? Так думайте как можно меньше о собственном благополучии, заботьтесь о чужом...”[44] Человек, заботящийся только о собственном благополучии, не оказывающий помощи и поддержки своему ближнему, по мнению П.Я. Чаадаева, мертв - мертва его душа.

Н.Г. Чернышевский[45] связывал стремление человека делать добро, приносить пользу с его естественным стремлением к наслаждению: это “...предписывается просто рассудком, здравым смыслом, потребностью наслаждения; эта цель - добро. Расчетливы только добрые поступки; рассудителен только тот, кто добр и ровно настолько, насколько добр. ...Если он полезен людям качествами своего собственного организма, по своим душевным качествам... то он не может перестать делать пользу людям...”. Н.Г. Чернышевский считает стремление человека к нравственному совершенствованию, использованию своих духовных качеств во благо людей естественным и наиболее прочным, долговечным и надежным в отношении добра и блага, приносимого окружающим и самому себе. Даже богатство, употребляемое во благо окружающих, не может принести такого блага, как духовные качества личности, которые непреходящи: человек добрый не может не быть добрым, и это - основа его поведения и деятельности, его взаимоотношений с окружающими. Делать добро окружающим, помогать людям - рационально, это согласуется со здравым смыслом и отвечает естественным потребностям человека, а поэтому естественно для него, как качество, обусловленное природой человека и закрепленное историческим и социальным опытом поколений миллионов людей.

О рационализме добра, необходимости взаимопомощи говорит П.Л. Лавров: “...изучай же свою действительную пользу; уменьшай страдания около себя и в себе: это тебе всего полезнее”[46]. При этом он отмечает, что лишь немногие следуют принципам нравственности и справедливости - некоторые по непониманию пользы добра, а часть людей вследствие того, что за кусок хлеба вынуждены жертвовать своим достоинством и унижаться, не принимая участия в судьбе ближних. Это, по мнению П.Л. Лаврова, неизмеримо повышает цену общественного прогресса, лишая большинство индивидов возможности всестороннего развития и, в первую очередь, - развития духовности и милосердия, которое приносится в жертву борьбе за существование.

Н.К. Михайловский[47] в “Записках профана” ссылается на Геккеля, высказавшего тезис о том, что общество тем совершеннее, чем однороднее, проще и зависимее друг от друга его члены, причем эта зависимость основывается не только на общественном разделении труда. Зависимость имеет еще и социальные корни: личность в социуме зависима уже вследствие того, что она существует в нем и, следовательно, должна подчиняться тем правилам, которые общество устанавливает. Однако, справедливая для животного мира, связь совершенства целого и несовершенства его частей (т.е. индивидов, входящих в общество), становится не столь четкой применительно к миру человека - чем совершеннее личности, составляющие общество, тем совершеннее само общество. Отсюда Н.К. Михайловский делает вывод о необходимости постоянного самосовершенствования для каждого человека и оказания помощи ближнему в его совершенствовании. Однако это совершенствование невозможно без борьбы личности с обществом, которое стремится к нивелированию личностных качеств, уничтожению индивидуальности, хотя назначение общества - служить интересам личности.

Во взглядах Н.К. Михайловского человек признается высшей ценностью общества - именно поэтому общество должно служить человеку. Однако и человек призван служить обществу, хотя и считает его антагонистической силой - служа обществу, он служит людям, человечеству. Не “простота” и “одинаковость” членов общества, а, напротив, их совершенство и совершенствование являются задатками лучшего будущего.

В.С. Соловьев[48] продолжил традицию многих русских философов, обосновывая точку зрения, согласно которой бессмертие невозможно без нравственного совершенствования личности. Процесс выделения человека из животного мира, преодоления животной сущности происходит в связи со стремлением его не просто жить “по природе”, т.е. руководствуясь животными инстинктами, но жить как должно, сообразно совести, которая для человека играет роль закона. Трудность нравственного вопроса, по В.С. Соловьеву, заключается в том, что,
во-первых, устанавливаются лишь запреты на то, что делать не следует, но не говорится о том, что делать надо: “...если даже дать ему положительную форму, например: всем помогай, то и здесь нет никакого положительного указания, что же должно делать, чтобы воистину и действительно помочь всем”[49] и, во-вторых, исполнение нравственного закона требует от человека постоянной борьбы с самим собой, со своей сущностью, поскольку сознание долга само по себе еще не гарантирует его выполнения. Рамки закона не определяют деятельности человека, стремящегося к совершенству. Недостаточно для человека и нравственности, воспринимаемой формально. Свои действия следует поверять евангельскими заповедями, поскольку только этический закон христианства имеет подлинно нравственную сущность.

В отличие от Н.Г. Чернышевского, В.С. Соловьев считает человека изначально греховным (в силу его биологической, животной природы), однако убежден, что, обращаясь к Божьей помощи, человек может преодолеть свою натуру. Мир погряз во зле, и только отрекаясь от собственной воли и положившись на волю Божью, человек может стать добрее и совершеннее. Это - подвиг, который личность должна совершить осознанно. Вера в Бога, по мнению Соловьева, - это и есть вера в добро, в справедливость, которой не дает ни природа, ни разум.

Таким образом, этические традиции благотворительности русского народа уходят корнями в воззрения древних славян, труды православных и светских философов, причем в своей сущностной основе подходы и тех, и других не противоречат друг другу. Традиции христианской православной этики, развиваемые в течение столетий и распространяемые православными монахами, святыми старцами и иереями, находили отклики в самых различных слоях населения и впоследствии в том или ином виде были положены в основу философских трудов светских ученых.

Для духовных авторов главное в этике благотворительности - неукоснительное соблюдение заповедей, и в первую очередь заповеди "возлюби ближнего своего". Такая христианская любовь является основой благотворительной деятельности с одной стороны и залогом посмертного воздаяния за добрые дела - с другой. Милосердные поступки совершаются в первую очередь для себя, для своей души, ради будущего обретения Царствия небесного, а не для того, кто в милосердии нуждается.

Светские авторы, при всем различии подходов, главным образом поддерживают и продолжают развивать ту же мысль: добро необходимо делать в первую очередь для собственной души, для ее совершенствования. Жить для других - это значит жить для себя, жить в мире со своей душой и совестью, и поэтому делать добрые дела, помогать людям - полезно и рационально. Однако во взглядах светских философов более четко прослеживается мысль о ценности человека. Если для православия человек - это раб Божий, созданный из праха и поэтому в первую очередь выполняющий свой долг перед Богом, то для светских философов, несмотря на то, что большинство из них были верующими людьми, человек ценен как самостоятельная личность, имеющая право на личное счастье, совершенствование и свободу поступков и выполняющая долг прежде всего перед собой.

В период советского государства взгляды общества на социальную работу (точнее, на социальное обеспечение) претерпели изменения.

Во-первых, считалось, что в государстве с самым гуманным общественным строем, в условиях плановой экономики все граждане в достаточной мере защищены, вследствие чего дополнительных мер, таких, например, как система социальной защиты, не требовалось.

Во-вторых, необходимо было решать вопрос обеспечения отдельных категорий граждан, не имеющих возможности самостоятельно себя содержать. Причем государство считало своим первейшим долгом заботу о таких гражданах взять на себя полностью, в связи с чем благотворительная деятельность частных лиц с точки зрения официальных органов власти являлась излишней и унижающей достоинство личности - каждый человек в советском государстве имел право на внимание к себе и заботу со стороны государства.

Вместе с тем, нельзя считать, что благотворительность исчезла полностью. Широко распространилась шефская помощь, оказываемая главным образом небольшим организациям и учреждениям - детским садам, школам, лечебным учреждениям и т.д. Существовала в эти годы и частная благотворительность - так, например, считалось нормальным помогать престарелым соседям, инвалидам, больным людям. Имела место в советском государстве и подача милостыни, хотя она не была распространена широко.

Таким образом, в ходе интеграционных процессов, происходивших в человеческих сообществах, возникло понимание человека как сложной, интегрированной, целостной личности, тем или иным способом, в большей или меньшей степени занятой в социальной, экономической, культурной, политической, военной, религиозной и иных сферах деятельности. Человек и его благо, оказание ему помощи в самореализации привлекают все большее внимание общественной мысли. Этот человек становится центром философских изысканий русских мыслителей, а его благо, счастье и жизнь, условия, наиболее благоприятные для его существования и всестороннего развития, - наиболее значимым предметом изучения и исследования.

Неизбежно происходит постепенная, медленная, фундаментальная переоценка целей современной цивилизации, переосмысление традиционных ценностей. Высшей ценностью общества официально провозглашается человек - человек вне зависимости от его материального достатка, способности к труду, состояния здоровья, образования, интеллектуальных способностей, семейного положения, пола и возраста, расы и национальности, взглядов и убеждений и т.д. Нормы совместного существования и деятельности людей в обществе требуют оказания адекватной помощи и поддержки каждому человеку, нуждающемуся в ней, помощи, основанной на любви к человеку, уважении его прав, принцип гуманизма и социальной справедливости.

Требования к нравственному облику человека и гражданина, основанные на традиционных гуманистических представлениях русских мыслителей, включают в себя умение любить людей и бескорыстно творить добро, поскольку это отвечает и общественным, и личностным потребностям, принципу социальной справедливости и гуманизма.

В настоящее время профессиональная социальная работа как неотъемлемая часть жизнедеятельности государства и общества рыночной экономики в Российской Федерации переживает период становления. Главной ценностью российского общества в Конституции провозглашен человек. Государство, являясь основным субъектом социальной работы, берет на себя главную ответственность за благополучие каждого гражданина, предоставляя ему определенные права и декларируя их осуществление, но, вместе с тем, оно поощряет и благотворительную деятельность граждан и организаций, направленную на оказание всесторонней помощи нуждающимся, поскольку благо каждого человека - это забота и государства, и самого человека, и его окружения. Забота о благе каждого и общественном благе может стать основанием, на котором может быть построено новое общество, в котором каждая личность будет иметь возможность полной самореализации.

Профессиональная социальная работа в России уходит своими корнями в доброжелательность, сострадание, милосердие и нищелюбие древних славян, благотворительность церковных иерархов и светских филантропов. Основываясь на нравственных законах помощи человеку, составляющих сущность русского народа, она призвана развить и продолжить все лучшее, что свойственно россиянам в заботе о благе человека.