Джон. Да.

Робин.Уж лучше бы от него отделаться! Хорошо, мы замечаем что-то вокруг нас или не замечаем — как захотим. Так же и с тем, что внутри нас, с мыслями, чувствами. Не хотим замечать каких-то мыслей и чувств, вот и учимся "отводить взгляд" от них. Раз за разом вырабатывается привычка, и мы уже инстинктивно "отворачиваемся" от какой-то эмоции. Американский психиатр Харри Стак Салливан назвал это "выборочным невниманием".

Джон.Значит, если мы не обращаем внимания на какую-то эмоцию...

Робин....то скоро вообще про нее забудем, так сказать, отгородим "ширмой" эту эмоцию в сознании, спрячем ее.

Джон.Стыдно из-за нее, стыдно быть слабым?

Робин.Да. А к тому же — плохим.

Джон.В каком смысле? Вы о морали?

Робин.В конечном счете все сводится к морали, но главное — очень неприятно, мучительно ощущать себя отвергнутым, нелюбимым из-за этой злополучной эмоции.

Джон.Эта эмоция, значит, делает человека "плохим" уже в его собственных глазах, и он ее прячет.

Робин.Именно.

Джон.Давайте возьмем какую-то определенную эмоцию, гнев, например. Как ребенок учится его прятать?

Робин.В нормальной здоровой семье каждый временами бывает сердит, что не считается за ужасное преступление. Ребенку позволят нем­ного позлиться, и родители не станут всякий раз устраивать из-за этого разбирательство. Ребенок усвоит, что гаев — естественная эмоция, что она допустима и не ведет к карательным мерам со стороны родителей. Ес­ли в семье именно так — без лишней строгости — принимают гнев, ребе-

25

нок, не опасаясь, научится выражать эту эмоцию и при поддержке стар­ших — справляться с ней соответственно социальным нормам поведения.

Джон.Ну, а каким образом случается сбой?

Робин.Есть два объяснения. Первое — традиционное, предла­гаемое Фрейдом и ранними психоаналитиками. Они считают, что эмоция "прячется" — вытесняется — в результате "травмы".

Джон.То есть какого-то отдельного, но чрезвычайно болезненного события.

Робин.Верно. Например, начинающий ходить малыш переживает чрезвычайный испуг, связанный с гневом: он разбушевался, а мать, не дожидаясь "финала" сцены, исчезает из дома, ей надо в больницу. Он слишком мал и не понимает, что одно с другим не связано; наоборот, мо­жет подумать, что мать оставила его, потому что он злился, потому что — "плохой". И дальше: вместо того, чтобы справиться с этой эмоцией, научиться ее контролировать, чувствуя себя под защитой и любимым в семье, даже когда он "злючка", теперь всякий раз пугается своего раздражения. Любое следующее переживание в его жизни усугубляет ситуацию, усиливает страх. Например, он подерется с мальчиком, который, неудачно упав, серьезно пострадает. Но наш бедняга опять будет винить только себя и еще больше будет пугаться гнева. В конце концов эта эмоция покажется ему настолько "плохой", что он попробует притвориться, будто ее не существует, он спрячет эмоцию от себя.

Джон.Так. Знаем фрейдистское толкование. Но еще я слышал, Вы говорили в связи с такой ситуацией: "Голливудская мелодрама".

Робин.И какая! Впрочем, теперь ясно, что "упрятывание" эмоций может происходить и не столь очевидным, не столь драматичным образом. Процесс может протекать мягче... если определенная эмоция смущает или же пугает родителей ребенка. Наш малыш, делающий первые шаги, постепенно усвоит, что гнев — это "плохо", потому что все в его семье стыдятся гнева.

Джон.То есть вся семья воспринимает гнев как "плохую" эмоцию?

Робин.Именно. Ребенок получает соответствующий урок снова и снова; он видит, как гнев расстраивает его родителей, видит, что они просто не способны справиться с эмоцией, а как только он сам по­пробует рассердиться, его или не замечают, или изолируют, или даже отчитывают. Очень скоро он, разозлившись, чувствует себя страшным "бякой". А поскольку все дети хотят, чтобы родители их любили, хотят в ответ любить и радовать родителей, то ребенок начинает прятать от них свой гнев.

Джон.У ребенка гнев соединяется со страхом быть отвергнутым родителями, а страшнее для него ничего нет.

Робин.Да, об этом я только что сказал: он чувствует себя страшно "плохим". Еще он чувствует, что притворяется, ведь он не может оставаться самим собой. Он ощущает отторгнутость от родителей,

26

потому что его не всего принимают: он же притворился, будто гнева в нем нет. Притворяться — плохо, но еще хуже, если родители совсем его отвергнут, и он, вероятно, предпочтет притворяться и оставаться любимым, чем быть самим собой, но — отвергнутым.

Джон.И теперь в том случае, когда бы нормальный ребенок разозлился, "наш" сдержится.

Робин.Сдержится и скроет свое раздражение от родителей. Но затем он научится прятать эмоцию от самого себя, ведь только так можно чувствовать, что любим. Сердиться — очень "плохо", а он — он даже себе будет внушать: он ничего "плохого" не делает. Так и привыкнет не замечать свою злость, привыкнет прятать ее и придет к тому, что решит: нет такой эмоции.

Джон. Ладно, теперь мне понятно, как ребенок учится этому, но неужели вся семья может прятать одну и ту же эмоцию?

Робин.Да, семья склонна к подобному поведению. В каждой — одни эмоции считаются "хорошими", другие — "плохими". "Плохие" прячутся, и вся семья по молчаливому, но нерушимому соглашению намеренно не принимает их во внимание. Все в семье притворяются, что такого просто не существует. И появляющийся в семье очередной ребенок усваивает "семейный" — выборочный — взгляд на вещи. Привычка прятать эмоции передается как корь, ее маленький человечек "подхватывает" нечаянно... не зная об этом.

Джон. Хорошо, мне давно уже ясно, как дети следуют семейной модели поведения. Не пойму, как возникает эта самая модель. Почему родители прячут одно и то же? Они-то не из одной семьи!

Робин.Да, верно. Но Вы помните, о чем я говорил? Людей тянет друг к другу, потому что они пропустили одну и ту же ступень развития.

Джон.Ага, так я и думал, что последние рассуждения должны объяснить этот "закон тяготения".

Робин.Угадали... Вот Вам и причина, почему оба супруга будут склонны прятать одно и то же. Впрочем, есть кое-какие детали, без которых все равно не решить головоломку, но я Вам о них скажу чуть позже. А пока оставим это.

Джон.Вряд ли бы Вы убедили сэра Робина Дея*.

Робин.Согласен. К счастью для меня, у него своих дел полно.

Джон.Благодарствую... Ну, ладно, если родителям некуда деться и они действительно склонятся к тому, чтобы спрятать кое-что одинаково нужное обоим, мне ясно, почему их дети усвоят этот прием. А в результате что тоже ясно семья в полном составе спрятала с глаз подальше... нечто и обзавелась семейным "бельмом".

* Известный английский теле- и радиожурналист.

27

Робин.Или "бельмами". Возможно, что спрятанной окажется не одна эмоция...

Джон.И у разных семей разные... "бельма в семейном глазу"?

Робин.Да. Каждая семья прячет разные эмоции или разные пучки эмоций.

Джон.А как психотерапевт узнает, какие эмоции семья спрятала? Как Вы различаете " бельмо"?

Робин.Семья выдает себя тем, что все в ней отрицают ту эмоцию, которую спрятали. Если они говорят: "В нашей семье не ревнуют", так и знайте, ревность проблема этой семьи, и тут она табуирована.

Джон.Все так просто?

Робин.Ну, это главная "улика". Но найдется и много других. Психотерапевт вскоре отметит, что семья обходит молчанием свое "бельмо", меняет тему разговора, приближаясь к запрету, в общем, не замечает у себя дефекта. И самое удивительное, что это "бельмо", или табу передается из поколения в поколение.

Джон.И никто об этом не знает?

Робин.Нет. Нельзя же помнить, что позабыто.

Джон.А откуда Вам известно, что "бельмо" передается из поколения в поколение?

Робин.Психотерапевт постоянно на него натыкается, изучая семейную историю пациентов, когда хочет представить себе "групповой портрет" их семей. Или при работе с несколькими поколениями одной семьи... Да и в собственной семье она отыщется, если присмотреться внимательнее... Специальные исследования подтверждают мой вывод.

Джон. Прекрасно. Дайте-ка я проверю себя. Значит, по мере взросления мы преодолеваем разные ступени развития и усваиваем урок каждой. Главное научиться справляться с эмоциями. Мы учимся, к примеру, "обхождению" с теми чувствами, которые у нас вызывают "фигуры власти" или противоположный пол, постигаем чувство независимости от родителей.

Впрочем, можем и пропустить ступень. В таком случае позже догоним остальных, найдя замену непережитому опыту. И вновь будем двигаться, так сказать, по расписанию.

Но возможна и заминка. Пропусти мы ступень и не восполни упущенный опыт, эмоции, с которыми не научились справляться, посчитаем для себя "неудобными". Начнем с того, что попробуем скрыть их от окружающих, а кончим — запрятав подальше с собственных глаз. И притворимся, что их нет вообще.

В основном по двум причинам человек не учится справляться с чувствами и будег вынужден прятать их. Во-первых, если перенесет травму, то есть переживет какое-то отдельное драматическое и очень

болезненное событие. Во-вторых, что случается чаще всего, мы постепенно "отказываемся" от определенной эмоции и прячем ее с глаз подальше, если она табуирована в нашей семье.

Каждая семья относит некоторые эмоции к "плохим" и прячет их. Ребенок следует семейным "правилам", потому что боится быть отвергнутым родителями, если обнаружит запрещенные эмоции... ведь "плохого" делать нельзя. Таким образом модель становится наследственной.

Робин. И передается из поколения в поколение, не забывайте. Если в детстве человек не научился справляться с какой-то эмоцией, он не сумеет, повзрослев, помочь в этом собственным детям.

Джон. Так. Ну и что плохого — парочку табу наложить?

Робин. О чем Вы?

Джон. Что плохого, если плохую эмоцию, с которой человек не научился справляться, от которой ему каждый раз плохо, он возьмет и тихонечко сунет в темный угол, за "ширму". Избавиться, наконец, от

нее!

Робин. Вот Вы о чем. "Ширма" подводит, и эта игра "в прятки" больше проблем порождает, чем решает.

Негодная "ширма"

Джон. Как же "ширма" подводит?

Робин. Ну, во-первых, иногда валится и выставляет спрятанные чувства на обозрение. Во-вторых, с ней не так, что поставил и из головы вон — надо ее держать, тратить энергию. А в-третьих, просто невозможно отсечь какой-то "кусок" индивидуальности, не нарушив равновесие всей системы... равновесие человеческого организма.

Джон. Я не поспеваю за Вами, доктор. Давайте по порядку. "Ширма" валится, говорите...

Робин.Да, если человек переутомлен, или болен или же выпил лишнего. Тогда эмоция может выскользнуть. А раз мы потеряли с ней связь, то она застанет нас врасплох, и справиться с ней будет нелегко. Мы вдруг ляпнем или выкинем что-нибудь вроде бы не из нашего "репертуара".

Джон.Да уж, никогда не забуду один случай со мной в Вашей группе. Будто кто-то чужой заговорил — я был потрясен, когда понял, что это я! Чуть со стыда не умер, ведь "выступление" абсолютно не вязалось с образом человека, который ни за что не сфальшивит, а я себя таким представлял.

Робин.Я как раз о том и толкую. Обычно спрятанное за "ширмой", конечно же, кажется "не вашим". Но случается, эмоция вдруг прорвется из-за пустяка. Копилось что-то за "ширмой", и вдруг — бах! Случай пустячный, скорее смешит, а нам стыдно, и тем больше

29

причин засунуть то, что обнаружили, обратно. Эмоция может прорваться и замаскированной. Если мы кого-то не терпим, но "спрятали" свою антипатию, мы забудем имя человека, его день рождения или же допустим "случайную" бестактность в его адрес. Можем вообразить, что с ним произошло несчастье. Впрочем, такая фантазия иногда выдает и беспокойство о нем.

Джон.Беспокойство?..

Робин.Да. Если жена возмущена, что муж опаздывает на обед и не звонит, она может нафантазировать — таким образом маскируя свое естественное раздражение, что муж попал в автомобильную катастрофу. Причем представит, как к месту события мчится, оглушая сиреной, "скорая". Ее желание, чтобы "скорая" прибыла вовремя,— уже свидетельство добрых, чувств к мужу... Подавленная эмоция способна прорваться во всех этих формах, потому что мы утратили связь с ней. "Отбившись от рук", она готова напасть на нас "из-за угла".

Джон.Хорошо, дальше Вы говорили: держать "ширму", чтобы не повалилась, стоит нам сил.

Робин.Да, ведь и спрятав эмоции — гнев, ревность, страх... что угодно — мы все равно опасаемся, что они обнаружатся, если не будем настороже. Поэтому мы какой-то частью мобилизованы вести наблюдение за невидимым противником. Даже не отдавая себе отчета, никогда не расслабляемся полностью, отсюда напряжение и усталость. Эмоции вечно в засаде — там, за "ширмой", а усилие, которое тре­буется на то, чтобы убрать их с глаз долой, из сердца вон, "награж­дается" разного рода психосоматическими нарушениями: головными болями, болями в желудке и несварением, повышенным кровяным давлением, разнообразными ревматическими болями и так далее.

Джон. Да-да, я впервые обратился к психотерапии как раз потому, что мой врач просто не мог найти "соматического" объяснения моему вяло выраженному, но неотвязному гриппу и еще потому, что я не понимал, откуда мое чудовищное напряжение.

Робин. И что же дала психотерапия — помните?

Джон. Я почти моментально вышел из гриппозного состояния, оно больше не возвращалось. Напряжение снижалось постепенно, и чрезвычайно медленно, наверное, года три я приходил в норму. Это потрясающе — поговорите с физиотерапевтом, с массажистом и узнаете: сколько же людей заблуждаются, считая "нормальным" крайне высокий уровень напряжения!

Робин. Для семей, как я сказал, обычное дело — много чего "засунуть за ширму"...

Джон. Так. Ну, а что Вы говорили про третью причину, из-за которой "ширма" подводит? Что-то про нарушение равновесия человеческой личности...

Робин. Да, ведь все наши эмоции нам полезны.

Джон. Все?

Робин. Именно, даже .те, которые мы обычно считаем отрицательными,— конечно, при условии, что мы способны их контролировать. Поэтому у здоровой личности все эмоции уравновешивают одна другую. Но спрячь мы какую-то за "ширму" — равновесие нарушается. Иными словами, спрятанная эмоция недоступна для нас в случае необходимости.

Джон. Ну, я способен допустить такое, но все же мне трудно вообразить, как гнев, зависть, жестокость и прочие эмоции из "злодейского" набора могут оказаться полезными.

Робин. Если они за "ширмой", то от них нам пользы нет. В этом случае мы потеряли связь с ними, так и не научившись с ними справляться. Поэтому, прорываясь, они будут неконтролируемыми и разрушительными. Но если мы их не прятали, если держим в сознании и миримся с ними, то способны распоряжаться ими в какой-то мере.

Джон. Ну, ладно, теперь они не разрушительны для нас, но почему же полезны? К примеру, гнев...

Робин. Вы воспользуетесь им, чтобы постоять за себя, если кто-то вас притесняет, хочет взять над вами верх. Без этой эмоции Вы не сможете защищаться в случае необходимости. А спрятавший эмоцию за "ширму" будет казаться пассивным, робким, им будут помыкать, потому что его гнев ему недоступен. Такой человек не сможет постоять за себя.

_н Джон. Он слишком хорош, и потому ему самому хуже некуда?

Робин. А к тому же — слишком хорош, чтобы быть самим собой. Люди ему не доверяют, чувствуют, что гнев у него где-то поблизости. Верно — за "ширмой" спрятан.

31

Джон.Ну, ладно. А какая польза от зависти?

Робин.Она тоже в порядке вещей, если мы знаем о ней, можем ее контролировать, если она уравновешена другими эмоциями. Она сослужит нам службу — пригодится, когда хотим превзойти кого-то в работе, победить в игре, когда стремимся подражать какому-то своему кумиру.

Джон.Точно. Я завидую белой завистью Тому Стоппарду, Майклу Фрейну, Алану Эйкборну* —в том смысле, что хочу когда-нибудь попасть с ними "в струю". Но ведь зависть легко ''чернеет": сел человек и давай возмущаться чужими успехами...

Робин.Зависть "чернеет", если мы чего-то страшно хотим, но пропасть между нашими возможностями и возможностями других слишком велика, так что нет никакой надежды ее преодолеть и завладеть желаемым.

Джон.Именно по этой причине я не выношу мать Терезу. Всякого, кто святее нас чуть не всех вместе взятых, надо бы осадить, чтобы не залетал так высоко. Пускай бы фельетонисты взялись...

Робин.Впустую потратят время.

Джон.Думаете, такого не остановить? Да, волей-неволей о жестокости пора вспомнить. Так что — и жестокость полезна?

Робин.Иногда необходимо "шлепнуть" кого-то для его же пользы. Даже того, кого больше всех любим. Может быть, его в особенности. К примеру, родители должны учить детей постепенно становиться независимыми от их родительской опеки. Но ребенок всегда этому мало радуется, потому что вначале свобода "на вкус" вещь бпасная, пугает. Впрочем, если родители действуют правильно, с правильной жесткостью, ребенок у них, перетерпев огорчение, научится постепен­но преодолевать страх и обретет уверенность.

Джон.Иными словами, их "бессердечие" от доброты сердца...

Робин.А спрячь рни жесткость, они бы не справились с задачей и их ребенок никогда бы не обрел независимости. Ну, а хирург, который должен резать "по живому"? При излишней чувствительности он не смог бы. Как психиатр я иногда вынужден вызвать у человека мучительное переживание, чтобы он осознал свои проблемы и сумел разрешить их, анестезии же я предложить не вправе. Прежде мне это давалось куда труднее, чем сейчас: неприятно было, что люди считали жестоким, неприятно было чувствовать себя жестоким.

Джон.Вы хотите сказать, что в какой-то степени жестокость за "ширмой", но "выпустив" ее оттуда, смогли успешнее помогать людям как психотерапевт?

Известные современные английские драматурги, по одной-двум пьесам знакомые русскоязычному читателю и зрителю.