Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К

Проклятие профессии

Покаяние

 

— Спасибо, — отвечает он, — и вот что еще. Хотя я и
так утомил Вас, но у меня есть вопросы, и мне важно
получить на них ответы.

— Я готов.

— Нет, это особый разговор. Сколько Вы еще будете в
Германии?

— Через три дня улетаю в Россию.
-

Утром мне позвонили из офиса тен­нисного клуба и сообщили, что он при­едет ко мне завтра в 10-00.

У меня есть целый вечер, и я вспо­минаю.

— У Вас найдется для меня два ча­
са? — спросил он сразу после трени­
ровки.

— Конечно, — ответил я.

— Тогда я не буду здесь тратить
время на душ, а сразу поедем ко мне.

Поплаваем в бассейне, а главное — поговорим.

Машина мчится по автобану. Я любуюсь профилем бойца: жестко сомкнутые губы, слегка прищуренные гла­за, руки, небрежно положенные на руль.

Он чувствует мой взгляд, секунду смотрит на меня, потом на спидометр и говорит:

— Не бойтесь, все будет хорошо. Машина хорошая, и
я хороший... водитель.

И мы смеемся.

в команде зовут комис- ! - i

— А Вы знаете, что Вас
саром?

 

— Нет, — отвечаю я и спрашиваю:

— А почему?

— Президент так и сказал, что Вы приехали к нам
устанавливать Советскую власть.

И снова смеется.

— А пожалуй, он прав, — отвечаю я, — зато с пер­
вой попытки мы вышли в бундеслигу. И тренироваться
стали не так, как раньше. Да, я настоял, чтобы вторая
тренировка начиналась позже, а то она проходила на
фоне усталости и не решала задачу. Теперь тренируе­
тесь, как в Советском Союзе. А чем тебя не устраивает
советский спорт — лучший в мире?

— „.В общем — да, — подумав, соглашается он.

После плавания и обеда уходим на открытый балкон и садимся в глубокие кресла.

— Я давно хотел поговорить с Вами один на один.
Разговор серьезный.

И он внимательно посмотрел на меня.

— Я готов, — ответил я, выдержав его взгляд.

— Мне не нравится моя мотивация, — медленно про­
говорил он.

— Количество или качество? — спросил я,

— Именно качество, с количеством вроде все в поряд­
ке. Помните, когда Вас представили команде, и Вы чита­
ли свою первую лекцию, я сначала сидел с краю, а потом
пересел поближе к Вам. Это была лекция про меня. Вы
говорили о мотивации спортсмена, в частности, об опасно­
сти отрицательной мотивации, когда спортсмен играет
через злобу и ненависть, а это я и есть.

А началось все очень давно. Я был маленький и тол­стый, и отдали меня в теннис, наверное, для того, чтобы я похудел. Да я и не годился ни для чего другого, не умел бегать, прыгать, ничего не умел, а ракеткой по мячу иног­да попадал. И был один плюс — тренировать удары можно было у себя во дворе, о стену дома, что я и делал часами. Но все равно в группе был хуже всех. И было самое пло­хое — надо мной все смеялись. Особенно усердствовал один, я и имя его забыл.

Проклятие профессии

 

Покаяние

 

И вот наступил этот, как я теперь понимаю, кульмина­ционный момент в развитии моей личности. В первом же турнире по жребию мы попали друг на друга. Шансов у меня не было — так все считали. Но настраивался я всю ночь — почти не спал. Все-таки бойцовские качества у меня были и в десять лет, как Вы считаете?

— Согласен.

— И что Вы думаете, я разнес его 6:3, 6:0. И хорошо
запомнил свое внутреннее состояние — я был ослеплен
злобой. Не помнил ни одного фрагмента игры. Что-то вело
меня, руководило мной. Этот мальчик плакал после игры,
и я был счастлив это видеть. Это было чувство реванша,
плохое чувство — теперь я это знаю. Реванш и месть —
родные братья.

А вот следующую игру я безропотно проиграл такому же, как и я, слабому мальчику. Но ко мне он относился неплохо, и против него я настроиться на бой не смог.

И тогда, в свои десять лет, в мое незрелое сознание прочно поселилась эта страшная установка: чтобы побе­дить — надо ненавидеть!

Не было тогда рядом со мной человека, который оста­новил бы меня (эти слова он произнес с истинным страда­нием), да и тренеров, как я понимаю теперь, эти вещи не интересуют. Детям дают ракетки, мячи и говорят: «Ну, давай, покажи, что ты можешь!» И каждый, в итоге, вы­бирает, как выбрал я, свой путь развития своей личности, свой путь борьбы с собой. Я пошел по пути отрицательной мотивации.

Теперь-то я хорошо понимаю, что этот путь по своей природе много легче, чем то, что Вы называете положи­тельной мотивацией, то есть вдохновлять себя такими чув­ствами, как долг, любовь, гордость. Ненавидеть ведь лег­че, чем любить?

Это был вопрос, и я ответил:

— Бесспорно.

— Эта мотивация, в том числе злоба на самого себя за
свое жирное тело, помогла мне в одном, в том, что я сде­
лал себя атлетом. Один серьезный тренер по легкой атле­
тике сказал мне:

— Ты склонен к полноте и, если хочешь быть кем-то в
спорте, будь на ногах, то есть двигайся, пятнадцать часов
в день. — И я двигался пятнадцать часов в день!

Он встал, сказал:

,' — Извините, что-то я волнуюсь. Попьем что-нибудь? И пошел к холодильнику. ...Спросил:

— Продолжим?

— Да-да, я — весь внимание.

— Ас личностью моей происходило то, что и долж­
но было произойти. Если я проигрывал отдельные игры,
то всегда причину видел в одном — я недостаточно ра­
зозлил себя, не нашел нужных аргументов против конк­
ретного человека. И наступило время, когда я у всех
стал видеть плохое, и хуже того — искать плохое. К
примеру, Агасси стал рано лысеть, и это радовало меня.
Вдруг выяснилось, что мой отец шумно ест, и я стал
уходить с тарелкой в свою комнату. И ничего не мог с
собой поделать. Телефонные звонки, казавшиеся беспре­
рывными, буквально бесили меня. Я не мог долго встре­
чаться с какой-либо одной девушкой — на второй день
меня раздражало в ней все.

И вот результат. Хотя в теннисе я кое-чего добился, радости от этих побед я не чувствую. Рад, конечно, но в жизни счастливее не становлюсь. Последние три года у родителей был только в Рождество. Никто мне не звонит, почти.

— Когда обычно начинаются депрессии? — прервал он
вдруг свой монолог.

— По-разному, но чаще — годам к сорока—пятиде­
сяти.

— А со мной это началось в двадцать. Было это в
Гамбурге, кстати, в ночь перед решающей игрой. Поче­
му-то я проснулся посреди ночи, и душа моя болела, как
будто я слышал ее стон. Боль была такой, что я хотел
выскочить в коридор и бежать куда-то, к кому-то. Но к
кому? И я стал молиться. Просил у Бога одного — по­
мочь выдержать эту боль. Я понял в ту ночь, что если

Проклятие профессии

Покаяние

 

ад существует, то это и есть боль души, и в эту ночь я заглянул в него.

Я стал бояться таких просыпаний посреди ночи. Стал плавать перед сном, чтобы устать. Стал бояться ездить на соревнования один. Извините меня за такое признание, брал с собой двух, даже трех девушек. Про­сто, чтобы они мелькали перед глазами, отвлекали от серьезных мыслей. А если просыпался, то целовал ее и засыпал снова.

Он замолчал. Я поднял на него глаза. Волосы его были растрепаны, лицо раскраснелось, в глазах стояла печаль.

Наши глаза встретились. Он сказал:

— У меня очень много грехов, и ад я, конечно, заслу­
жил.

И чуть позже добавил:

— Прошлое не дает мне покоя. Что Вы мне скажете на
это?

— Хаос прошлого — так это называется.

— Да, точно сказано, именно хаос.
Я продолжал:

— Есть хаос прошлого, хаос настоящего и хаос буду­
щего. Хаос настоящего — это отсутствие у человека по­
рядка, цели в жизни, духовных идеалов, четко сформули­
рованных жизненных планов. Хаос будущего — отсут­
ствие ориентиров, перспектив, веры. Но с этими двумя
видами хаоса разобраться проще. Хаос прошлого — про­
блема проблем для большинства думающих и имеющих
совесть людей. Путь к спасению здесь один — создать си­
стему, которую я называю антихаос. Сейчас я объясню
тебе суть, и с твоим прошлым мы разберемся...................

* * *

Мы возвращаемся из сада к его дом^ Он спросил:

- Таков путь к покаянию?

- Да, других путей нет.

Он взял меня за руку и сказал:

— Я прошу Вас остаться. Комната Вам уже приго­товлена. Прошу Вас, — повторил он, — я бы не хотел сегодня оставаться один. Сейчас будет ужин...

— Погуляем еще немного, — просит он, и мы снова
уходим в сад, сейчас он освещен и выглядит как волшеб­
ный.

— А родители были здесь, в этом раю? — спраши­
ваю я.

— К моему стыду, нет. Еще один грех.

Он шел, и я видел, — решал, говорить ли мне что-то еще. И решился:

— И было еще немало всего, что работало на разруше­
ние. Вы — первый, кому я рассказываю это.

Он сделал паузу, поднял голову и посмотрел мне пря­мо в глаза.

— Было это в первый день посещения школы. Учи­
тель представляла каждого из нас, и мы должны были
рассказать о своей семье, о родителях. А я — из бедной
семьи. И вот один докладывает: папа — владелец фаб­
рики, у второго — банкир, у третьего — комиссар поли­
ции. Ну а кто мой отец? И вот пока я ждал в этой оче­
реди, я многое прочувствовал. И дал слово тогда, что
мой сын..!

Он снова сидел, сцепив пальцы рук и опустив голо­ву. Повторил:

— Да, было много всего... И первая любовь, конеч­
но. Здесь тоже меня ждало поражение. Мне было пят­
надцать лет, когда родители привезли ее в наш клуб.
Она тренировалась для здоровья. Привозили и увозили
ее на очень дорогом «Мерседесе». Но я уже был тогда
заметным игроком, и она, вроде бы, обращала на меня
внимание. Потом всю нашу команду пригласили в их
дом, и я увидел очень хорошую жизнь, недосягаемую в
тот момент для меня. И понял я тогда, что шансов у
меня нет, и времени нет — она скоро уезжала учиться в
Англию. Я даже не мог пригласить ее на мороженое.
Куда пригласить-то?.. Так, беседовали на корте. Такой

Проклятие профессии

Покаяние

 

ласковый взгляд был у нее, западал в душу. Помню, в трудных играх загадывал на своей подаче: если сделаю эйс, то все у нас будет хорошо — так ее любил! Он поднял голову и смотрел куда-то вдаль.

— А что, не мог пригласить куда-нибудь в театр, на­
пример?

— Не мог! — почему-то резко ответил он.

— А они к себе в дом не приглашали?

— Да нет. Кто я для них? Пан-спортсмен.

— И больше не встречались?

Он не ответил, думал — я видел — о другом. И потом сказал:

— Но это мне помогло в этой самой мотивации. Я ре­
шил доказать/ И мотив «доказать» мне очень помогал в
то время. Хотя он сродни ненависти, близок ей по духу. Ее
я, когда вспоминал, ненавидел.

Он снова думал, но опять об ином. И произнес;

— Виделись недавно. Она стояла среди зрителей и хо­
тела, чтобы я заметил ее. Очень хотела...

— Ну а ты?

— А я?.. А я прошел мимо.

— Почему?

— Почему-то прошел. Что-то подсказало мне: «Иди,
так будет лучше!»

Он провожает меня в мою комнату, садится в кресло и

— Ты что, выше Бога?

Услышав это, он встал. В глазах его было потрясение. Губы его шептали:

— Все верно. Кто я, действительно, такой?..

Утро. Мы снова в машине. В его лице только жест­кость. И еще — темные круги под глазами. Но сегодня я не спрашиваю о его ночном сне.

Наконец, он произносит:

— А у Вас там, в России есть человек, с кем Вы могли
бы поговорить?

— Да, один человек есть. Кстати, в нашем последнем
разговоре в ответ на мои слова о неудовлетворенности сво­
ей жизнью он спросил:

— Что бы ты хотел выбросить из своей жизни? — И я
не знал, что ответить. А ты? Что бы ты хотел выбросить из
твоей жизни?

Он задумался. Потом ответил:

— А у меня и так все выброшено. Только теннис. По­
жалуй, я не смогу без него жить, хотя порой бываю сыт
им по горло. А сейчас, после нашего вчерашнего разго­
вора, я понял, что главная опасность для меня именно
в нем! Потому что я должен побеждать! Иначе я никому
не нужен! А смогу ли я побеждать с другой мотива­
цией ...

 

тив. Молчу. Жду.

— Последний вопрос, если Вы не устали. Путь к пока­
янию — единственный? Или человек может искупить вину
добрыми делами?

— Никаких добрых дел не хватит, чтобы искупить хотя
бы один грех. Это не мои слова. Не во всем мы виноваты.
Есть еще расплата за грехи наших родителей, все то, что
называется бедой, а не виной. А за все остальное будем
просить прощения у Бога всю свою жизнь. И Бог простит!

— Ну хорошо, Бог простит, но ведь есть вещи, кото­
рые я себе никогда не прощу!

Стокгольм

— Позорный был теннис, — первое,
что он говорит мне по пути в раздевал­
ку. — Как мне стыдно, если бы Вы зна­
ли!

— Ты выиграл — задача решена, —
отвечаю я.

После душа он долго сидит, глядя в пол. Сижу напро-

 

Проклятие профессии

Покаяние

 

— Мотивация была хорошая, положительная, — мед­
ленно говорит он, — а игра плохая. Противник был сла­
бый, это спасло.

... Машина — мы рядом, ужин — мы вместе, и — наши полчаса перед сном. Он лежит в привычной позе: правая рука под головой, левая — вдоль туловища. Я — на краешке кровати.

Он ждет от меня слов, и я говорю:

— Был свежим и быстрым.

— Да, — соглашается он, — мышечно все в порядке,
но внутренне был пуст, не было того, что было всегда. Как
будто не было «там» того, кто мог прикрикнуть, зажечь,
разозлить.

Мы вдвоем за столом. Он почти не ест, возбужден.

— Ужасно играл сегодня, ужасно.

— Второй матч, — отвечаю ему, —
все нормально для второго матча.

Он даже не смотрит на еду.

— Надо поесть.

— Ничего не хочу, — морщится он, откидывается на
спинку стула и прикрывает глаза.

Говорю:

— Меня интересует одно — ты наблюдал за собой во
время игры? Что было в твоем внутреннем мире? Чего
было больше — зла или добра?

Он задумывается и отвечает:

— Зла не было.

(поздний вечер)

Наши полчаса.

— Сегодня, я надеюсь, самокритики
не будет? — спрашиваю я.

— Нет, — наконец вижу его улыбку.

— Ты был идеально сконцентри­
рован!

 

— Да, — соглашается он, — но дело сегодня не в зле
и не в добре. У меня с ним старые счеты, и я всегда на него
настроен. Но без ненависти.

— А чем же ты был мотивирован?

— А я не задумывался, просто было состояние весело­
го азарта.

— А чему оно сродни? Боюсь, что ненависти.
Он в раздумье. Потом говорит:

— Значит, я .сделал шаг назад в этой нашей работе?
Обидно. Пустил на самотек.

— Пустили на самотек, — поправляю я его, — это и
моя недоработка.

— Но завтра буду мотивирован положительно, обе­
щаю.

— А конкретно, если не секрет?

— Завтрашний финал посвящаем моему будущему
сыну! Я мечтаю о сыне.

— Прекрасная идея! — отвечаю я.
Считаю его пульс. Говорю:

— Молодец, уже полностью отошел от нагрузки матча.
Тебе помочь уснуть?

— Нет, я справлюсь. Но свою музыку включите, пожа­
луйста. Но совсем тихо.

Глажу его ладонью по небритой щеке, спрашиваю:

— И завтра не будешь бриться?

— Ни в коем случае, — с улыбкой отвечает он и добав­
ляет: — фарт диктует свои законы, надо подчиняться.

Я — с переводчицей, потому что се­годня хочу говорить по-немецки. Чтобы были сохранены все нюансы.

— Рад познакомиться, — говорю я пожилой даме, — где Вы изучали рус­ский язык? — У вас, в плену, где я провела семь лет, — отвечает

она и смеется. И мы с ним смеемся тоже.

................

Проклятие профессии

Покаяние

 

— Жизнь наших народов интересна, правда? — гово­
рит он.

— Зато теперь мы вместе, — отвечаю я, и мы смеемся
снова.

—У меня серьезный разговор к Вам, — так начала свой перевод фрау Шмидт.

Он смотрел на меня, и я ответил:

—Я готов.

Он вздохнул, пальцы рук были сцеплены, взгляд опущен.

—Я принял окончательное решение — закончить с теннисом. Причем это не обсуждается, то есть не будем тратить на это время. Я сделал окончательный вывод: играть с ненавистью в душе — это преступление по от­ношению к себе и к своему будущему. Я давно изучаю теннисистов, их личности и жизнь после тенниса. И убе­дился — те, кто играл через злобу и ненависть, — люди конченые. Я не хочу, как тот же Макинрой, везде и со всеми конфликтовать. Я понял, что если опоздать, то можно остаться человеконенавистником до конца своих дней.

Он так и сидел с опущенной головой и думал. Фрау Шмидт была явно взволнована и вопросительно смотрела на меня, будто умоляла о помощи.

—Вы же сами говорили, — он поднял голову и смот­рел на меня, — что есть вещи важнее победы.

Я молчал.

—Или я Вас неправильно понял в тех наших беседах? — спросил он.

—Нет, все правильно. Просто я немного растерян. Не ожидал, что... разговор примет такой характер. Ты мог бы играть еще десять лет...

—Теперь — главное, — прервал он меня, — мне нужна Ваша помощь, и я попрошу ответить на мои воп­росы. Дело в том, что сейчас я поставил перед собой как задачу номер один: вернуться из спорта в жизнь здоро­вым человеком, здоровым духовно. И начать я хочу не­медленно. Но мне не все ясно. И сегодня у меня три воп-

роса, точнее — три вопроса в одном, — говорит он и смотрит на фрау Шмидт.

Она тщательно переводит, и он продолжает:

—Можно ли и реально ли это — наполнить душу лю­
бовью, если в ней накопилось так много ненависти?

—И вопрос второй: если да, то как это сделать и с чего
начать?

— И третий вопрос: а если нет, то как вылечить душу,
как очистить ее от ненависти и сколько времени должно
уйти на это?

Я задумался, точнее — сосредоточивался. Но он снова взял слово:

— Извините, и четвертый вопрос, он неизбежен: как
полюбить то, что не любишь; что любил когда-то?

Очередной мой экзамен, и я очень боюсь не выдер­жать его, и концентрация моя максимальна. Переводчи­ца переводит, он слушает ее с предельным вниманием.

— И теперь еще одно, — говорит он и кладет на стол
пачку купюр.

— Это личная благодарность за дружбу, — говорит
фрау Шмидт.

— Нет, — категорически возражаю я, — мне все упла­
чено по контракту.

— Контракт — это за работу, а это — за дружбу. У нас
так принято. Пересчитайте!

— Зачем?

— Пересчитайте, — повторяет она, — у нас так принято.
Я пересчитываю, поднимаю голову и вижу его радост­
ный взгляд.

— Сэнк ю вери матч, — говорю я ему, и мы встаем.

...Мы идем к его машине — я провожаю его.

— Мне было крайне важно получить сегодня ответы на эти вопросы и знать, что я на правильном пути. Я очень благодарен Вам!

538 Проклятие профессии

И вот звук включенного мотора. Машина медленно трогается, окно опускается, он выглядывает, машет ру­кой и кричит:

— Комиссар!

И смеется.

* * *

Изредка он все-таки играет. Играет легко, красиво, в свое удовольствие. Всегда корректен, с улыбкой приветст­вует после игры соперника. Чаще проигрывает.

Дюссельдорф — Санкт-Петербург, 1991—2000

. : ■

■

■