История человечества до капитализма в свете концепции трех типов отношений управления и собственности.

 

 

В производстве первобытного общества основными являлись такие виды деятельности, как охота и собирательство. Эти способы добывания средств к существованию, унаследованные человеком от животных, являются человеческими лишь постольку, поскольку люди охотятся и собирают нужные им растения с помощью орудий труда, сознательно и планомерно. Изготовление орудий труда, строительство жилищ, самозащита - все эти виды деятельности первобытных людей подчинены охоте и собирательству как главным источникам средств к жизни. Посмотрим же, каковы были и как развивались отношения между нашими первобытными предками в процессе охоты и собирательства, а также в процессе распределения, обмена (если он есть) и потребления охотничьей добычи и собранных плодов.

В сообществах высших обезьян - приматов, родственников предков человека - существуют отношения, аналогичные по своим типам всем трем типам отношений управления между людьми. Об отношениях между обезьянами, не подвергавшимися целенаправленному воздействию человека с целью развития имеющихся в них зачатков разума(1), нельзя говорить как об отношениях управления; пожалуй, здесь можно употребить термин “протоуправление”. Не существует оснований, которые заставили бы нас сомневаться в том, что отношения протоуправления всех трех типов - индивидуального, авторитарного и коллективного - существовали в сообществах наших предков, которые более миллиона лет назад вели примерно тот же образ жизни, что и современные шимпанзе. Ю. И. Семенов в своей книге “Происхождение брака и семьи” (М., “Мысль”, 1974) убедительно доказал (с. 80-110), что по мере того, как наши предки - обезьяны вынуждены были (очевидно, в результате климатических изменений) все больше прибегать к охоте как к источнику средств существования, отношения авторитарного протоуправления (по общепринятой терминологии - “отношения доминирования”) приобретали в их сообществах все больший удельный вес по сравнению с отношениями индивидуального и коллективного протоуправления. Механизм, посредством которого осуществлялась эта тенденция, хорошо показан Семеновым; мы не будем воспроизводить здесь это описание, а только отметим, что она чем дальше, тем больше увеличивала угрозу распада и гибели сообществ обезьянолюдей (по мере развития орудийной деятельности и сознания наших далеких предков эти сообщества оформились в то, что принято называть “первобытными человеческими стадами”(2)) в результате драк внутри этих стад (Семенов приводит археологические доказательства того, что такие драки были очень часты, крайне жестоки и могли представлять реальную угрозу выживанию предков современного человека), снижала заинтересованность большинства членов стада в успехе охотничьей и собирательской деятельности и в создании более эффективных орудий труда. Выживали те человеческие стада, члены которых смогли, обуздав наиболее сильных и агрессивных особей из своей среды, установить систему табу - запретов, представляющих собой древнейшую разновидность нравственных норм - и тем самым обеспечить переход к такой системе отношений между собой, в которой преобладали отношения коллективного... уже не “прото-“, а самого настоящего управления деятельностью людей. Проходящие через этот процесс стада обезьянолюдей переставали быть самими собой и становились о б щ е с т в о м л ю д е й.

Первой формой человеческого общества было человеческое стадо, которое становится действительно человеческим, только пройдя через описанный выше процесс. Затем на основе человеческих стад формируются такие общности, как роды, комплексы из двух и более родов, а также объединения многих родов. Для обозначения этих разных, но однотипных с точки зрения производственных отношений общностей мы будем пользоваться простым, широко распространенным и привычным для миллионов читателей термином “первобытное племя”, употребляя его - в отличие от многих историков и этнографов, применяющих его в более узких значениях - просто как синоним термина "первобытная община". Мы поступим так не в силу каких-то научных соображений (с точки зрения науки нет смысла употреблять два слова в одном и том же значении), но лишь ради красоты слога: в ряде случаев слово "племя" и производные от него оказываются куда как благозвучнее "общины" и производных от этого термина - достаточно сравнить, например, такие слова, как приятное "соплеменники" и режущее слух и глаз "со-общинники".

Первобытное племя представляло собой не просто “ячейку”, “клеточку” общества - каждое такое племя было само по себе обществом, обществом как таковым. Ко всем другим племенам оно находилось в таком же отношении, как к любым явлениям и объектам окружающей природы - например, к популяциям животных. Доказательством тому служат самоназвания многих этносов, недавно живших или еще не совсем переставших жить первобытной жизнью, отделенных друг от друга десятками тысяч километров: в переводе на русский язык эти самоназвания означают просто “люди” (например, “луораветлан” у чукчей и “кой-коин” у южноафриканских готтентотов). Доказывает это также каннибализм, который после образования первобытных племен практиковался главным образом по отношению к чужакам: последних съедали, как съели бы любую другую охотничью добычу. Впрочем, чужака могли и принять в племя, тем самым присвоив ему статус “человека”; одно не всегда исключало другое, и бывало так, что предназначенный на съедение чужак долгое время жил в захватившем его племени на правах соплеменника. Иногда предназначенному на съедение оказывали божеские почести(3); это напоминает поклонение первобытных людей духам тех животных, на которых эти люди охотились, духам используемых человеком растений и лишний раз доказывает, что для каждого первобытного племени люди из других племен были такой же частью окружающей среды, как животные и растения, ничем от них не отличающейся. Таким образом, в первобытном обществе было совсем немного людей: несколько десятков, несколько сотен, самое большее - пара-другая тысяч. Если такая группа осуществляет кооперированную деятельность и действия каждого члена группы, вносящего свой вклад в эту деятельность, достаточно просты, однообразны и сходны с действиями всех остальных членов данной группы, то в управлении ее деятельностью коллективные отношения вполне могут преобладать над индивидуальными и авторитарными: члены данной группы могут без всяких технических средств, при помощи достаточно несложной системы звуковых и визуальных сигналов постоянно обмениваться информацией, взаимно корректировать свои действия, быстро принимать совместные решения - одним словом, взаимодействовать в процессе управления своими действиями. Если же для управления кооперированной деятельностью такой группы все-таки необходимы лидеры, то, во-первых, их не нужно очень много - в силу небольшого размера группы; во-вторых, во многих сферах ее деятельности они нужны лишь время от времени, а не постоянно; в-третьих, лидеры такой группы, будь то временно или постоянно необходимые лидеры, могут постоянно контролироваться своими подчиненными и в любой момент быть сменены ими - поскольку их подчиненные в состоянии собраться вместе, достаточно быстро обменяться информацией с помощью достаточно простой системы сигналов и совместно принять решение по поводу тех, не сложных для понимания проблем, с которыми связан вопрос о смене одного или немногих лидеров, управляющих простой и однообразной кооперированной деятельностью небольшой группы людей. Именно такой характер имели охота и собирательство в первобытном обществе - во всяком случае, преимущественно такой характер(4). В принципе первобытные собирательство и охота допускают и преобладание авторитарных отношений в управлении ими. До тех пор, пока эти виды деятельности еще не стали вполне сознательно планируемыми и осуществляемыми, т. е. управляемыми; до тех пор, пока изготовление и применение орудий еще не развились настолько, чтобы преобладание отношений доминирования в первобытном стаде стало несовместимым с дальнейшим развитием орудий труда (в силу снижения заинтересованности в этом большинства членов стада: зачем улучшать конструкцию копья или рубила, даже если в результате этого стадо будет добывать больше мяса, - все равно излишек мяса присвоят самые сильные особи); до тех пор, пока в первобытных стадах обезьянолюдей не развернулся процесс становления системы табу, посредством которой была обуздана и “введена в рамки” борьба за пищу и половых партнеров между членами одного и того же стада - до этих пор в протоуправлении охотой и собирательством, очевидно, преобладали отношения авторитарного протоуправления (доминирования): самые сильные и обладающие наиболее быстрой реакцией особи выполняли функции вожаков, и сместить их с этого “поста” можно было только силой. Ни о каких “народных собраниях”, управляющих жизнью стада, тогда не могло быть и речи. Однако после того, как завершился переход от “протоуправления” к собственно управлению охотой и собирательством, оказалось, что в отношениях управления ими преобладает коллективность, а отношения авторитарного управления, “накладываясь” на преобладающие коллективные отношения, дают в результате описанную выше картину: временно необходимые лидеры, сменяемость лидеров их подчиненными и т.д..

Соответствующие изменения происходили и с появлением отношений управления распределением и потреблением охотничьей добычи и собранных растений (а также всего прочего, что собирают), заменявших собою отношения протоуправления аналогичными видами деятельности в стадах наших предков-обезьян и обезьянолюдей. Ю. И. Семенов так характеризует новые отношения:

“...пища была полной собственностью стада. Все члены стада имели на нее равные права, каждый мог взять долю, но так, чтобы это не лишило других членов стада возможности получить свою долю. Взяв кусок, он не мог им распоряжаться, он мог его только съесть. Взятый кусок до самого конца оставался собственностью стада. Никакой другой формы собственности, кроме коллективной, на той стадии развития не существовало. Личная собственность полностью отсутствовала.

При обилии пищи доля каждого зависела лишь от его потребностей. При скудости продукта соотношение долей членов стада определялось соотношением их реальных потребностей в пище. Для характеристики такого рода отношений термин “дележ” не подходит. Скорее всего можно было бы говорить о разборе. Ни один член стада не получал свою долю от кого-то. Он ее просто брал, с тем чтобы тут же съесть. Распределение было неотделимо от потребления. Все то, что не было потреблено, оставалось собственностью коллектива.

Немало примеров разборных отношений дает нам этнография. И во всех известных случаях они выступают как самые архаические из существующих.

Объективная экономическая необходимость в существовании разборных отношений, став содержанием стадной воли, закрепилась в ней в форме определенной нормы - общего пищевого табу. Оно заключалось в запрете любому члену стада уносить свою долю и распоряжаться ею и препятствовать другим членам стада реализовать их право на долю добычи коллектива. ...

...добычей первобытного человеческого стада было все добытое его членами без малейшего исключения” (с. 109-110 указ. соч.).

Картину, нарисованную Семеновым, неплохо дополняет своими обобщениями А. М. Румянцев (Первобытный способ производства, с. 138-140; Возникновение и развитие первобытного способа производства, с. 184-186). Мы приведем здесь лишь один из его выводов:

“...речь идет о получении каждым р а в н о д о с т а т о ч н о й доли для сохранения его жизни как члена сообщества и возобновления целостности последнего” (Первобытный способ производства, с. 139; Возникновение и развитие первобытного способа производства, с. 185).

Как видим, такое положение дел сильно отличалось от предыдущего, когда наиболее сильные обезьянолюди могли забирать какую им угодно было долю добычи, а самые слабые могли погибнуть от голода (см. книгу Семенова; да и не только Семенов, но и целый ряд других авторов приводят данные, говорящие о том, что наши обезьяноподобные предки начали заботиться о слабейших, старых и больных членах своих сообществ лишь на относительно поздней стадии своего развития).

Разборные отношения, соблюдение соотношения реальных потребностей членов человеческого стада (позднее - первобытного племени) в охотничьей и собранной добыче, получение каждым равно достаточной для поддержания жизни его лично и всего сообщества в целом доли - все это возможно лишь в том случае, если члены первобытного сообщества взаимно контролируют друг друга в процессе потребления добычи, взаимно определяют, кому сколько чего потребить, как именно потребить... одним словом, коллективно управляют процессом потребления. Коллективное потребление предполагает коллективное управление распределением добычи (семеновский “разбор”, где действия каждого берущего по сути дела управляются всем сообществом как единым целым), причем результатом этого распределения является то, что вся добыча оказывается собственностью всего коллектива в целом, а не отдельных его членов, и потребляется как таковая. Если в управлении распределением и потреблением добычи какую-то роль и играют лидеры, то это такие лидеры, которых контролируют и сменяют их подчиненные; это могут быть лидеры, выполняющие и другие функции, но может быть и так, что они выбираются специально для контроля за распределением и потреблением добычи; может быть так, что в племени есть постоянная “штатная должность” контролера за распределением и потреблением добычи, на которую выдвигают то одного, то другого члена племени, а может быть и так, что подобные контролеры выбираются лишь от случая к случаю, по конкретному поводу однажды состоявшейся охоты или сбора растений. Все эти примеры можно найти в разных вариациях и комбинациях на разных стадиях развития первобытного общества; то общее, что характеризует эти примеры - преобладание коллективного управления распределением и потреблением добычи над авторитарным и индивидуальным (хотя и в самых разнообразных, притом постоянно меняющихся соотношениях).

 

Преобладание коллективных отношений в управлении охотой, собирательством, распределением и потреблением добычи в первобытном обществе было возможно благодаря тому, что в системе отношений собственности на рабочую силу членов этого общества (=каждого данного стада или племени первобытных людей) преобладали отношения коллективной собственности. Поскольку каждый коллектив, являвшийся собственником рабочих сил своих членов, представлял собой общество как таковое, то рабочая сила первобытных людей находилась в общественной собственности. Возникает вопрос: чем была обусловлена общественная собственность на рабочую силу в первобытном обществе? Тем, что первобытные люди унаследовали от животных такие способы добычи средств к существованию - охоту и собирательство - которые, будучи сознательно, по-человечески осуществляемы (т. е. управляемы), предполагают преобладание отношений коллективного управления ими? Это не может быть окончательным ответом: во-первых, мы помним, что кооперированной охотничьей и собирательской деятельностью можно управлять и авторитарно, а во-вторых, ответ необходимо будет продолжить и объяснить, откуда у людей взялся разум и почему они, уже разумные существа, продолжали охотиться и заниматься собирательством так же, как их дикие предки, а не перешли сразу, например, к земледелию и скотоводству. Началом ответа на поставленные нами вопросы будет указание на то, что сами люди как производительные силы достигли такого уровня развития, на котором становится возможным и даже неизбежным преобладание коллективных отношений собственности на их рабочую силу. Благодаря чему это произошло? - Да благодаря развитию предметов и средств, прежде всего орудий труда. Развивая свои орудия труда, люди развивали свой разум и благодаря этому во все большей и большей - наконец, в преобладающей степени - управляли охотой и собирательством. Развитие орудий труда, происходившее в условиях преобладания отношений доминирования в первобытном стаде, создало и обостряло двоякую проблему: во-первых, доминирование сильнейших особей все сильнее тормозило развитие орудий труда, а во-вторых, чем лучше были рубила, копья, каменные топоры, тем больше шансов было у наших предков загубить свои сообщества в междоусобных драках. Эту проблему можно было решить лишь путем более или менее сознательного (в большей мере, пожалуй, все-таки менее сознательного, чем стихийного, но и без какой-то доли сознательного тут было не обойтись) установления системы обычаев (как показал Семенов, изначально это была система запретов - табу), посредством которых в первобытном стаде начинают преобладать отношения уже не протоуправления, а самого настоящего управления. Какого именно управления: индивидуального? - Не подходит для эффективного осуществления охоты, собирательства и защиты от врагов. Авторитарного? - Названная выше двоякая проблема остается во всей силе и остроте. Следовательно, на том уровне развития производительных сил, которого достигли наши предки в определенную эпоху (подробно о том, что это была за эпоха, см. в книге Семенова. Здесь достаточно отметить, что окончательное становление первобытного коллектива состоялось при неандертальцах), выжить могли только те сообщества, в которых возобладали отношения коллективного управления охотой и собирательством. Именно охотой и собирательством: данный уровень развития производительных сил был еще далеко не достаточен для перехода к земледелию и скотоводству как основным источникам средств к жизни.

Отношения доминирования были подавлены посредством системы нравственных норм и, по мере возрастания разумности человека, заменялись отношениями управления и трансформировались в них. Мы говорим «и трансформировались» не случайно: дело в том, что если препарировать многие отношения, существовавшие в более поздних обществах и даже существующие сегодня, то при вскрытии нетрудно будет обнаружить старые добрые отношения доминирования – подавление себе подобного с помощью своей личной силы, - заключенные в оболочку разумной воли. В наиболее чистом виде эти отношения проявляются в тех группах людей, члены которых условиями своей жизни более вынуждаются конкурировать друг с другом, нежели оказывать друг другу помощь. Возьмем в качестве примера развитие таких групп, в которых отношения доминирования особенно хорошо различимы – компании детей и подростков. В современных больших городах, где живущие в одном подъезде люди сплошь и рядом не знают друг друга, соседи гораздо меньше связаны узами взаимопомощи и взаимоподдержки, соседские семьи гораздо меньше связаны общими источниками существования и деятельностью по воспроизводству своего существования, взрослые соседи и их дети гораздо более чужие своим соседям, чем в деревнях и тех же городах еще несколько десятилетий назад; результат – в дворовых компаниях сошли на нет такие правила, как «не нападать всем на одного», «не бей лежачего», «не бей девчонку» и т.д. Выход отношений доминирования на поверхность в разных сферах жизни общества, рост их удельного веса в системе общественных отношений, обострение их необходимого следствия – «войны всех против всех» – всегда является верным симптомом кризиса данного общества. При этом важно понять, что высокая степень грубости, суровости и даже жестокости отношений между людьми вовсе не обязательно свидетельствует о том, что в системе этих отношений доминирование занимает большое место. Отношения между людьми могут быть очень грубы и суровы, будучи при этом именно отношениями взаимопомощи и взаимоподдержки.

Но вернемся к орудиям труда. На том же уровне их развития, на котором в системе отношений собственности на человеческую рабочую силу преобладают отношения общественной собственности, в системе отношений собственности на орудия труда преобладают отношения индивидуальной (частной) собственности. Аналогично, наряду с преобладанием коллективных отношений в управлении охотой и собирательством – в управлении трудом по изготовлению орудий преобладают отношения индивидуального управления(5). Таким образом, в производстве орудий имеет место разделение труда, нарастающее по мере усложнения, роста разнообразия орудий и обусловливаемого всем этим роста специализации отдельных членов первобытного племени на производстве тех или иных видов орудий. В отличие от первобытных охоты и собирательства, где разделение труда хотя и имеет место (напр., половозрастное) и даже нарастает по мере развития первобытного общества, но не преобладает над коллективизмом вплоть до того, как охота и собирательство начинают уступать свою роль основного источника жизненных средств земледелию и скотоводству (т.е. вплоть до начала разложения первобытного общества), - разделение труда в сфере производства орудий труда преобладает уже в то время, когда первобытное общество переживает фазу расцвета. И тут возникает вопрос: какие же отношения преобладают в системе отношений собственности на производительные силы и отношений управления производством, распределением, обменом(6) и потреблением в первобытном обществе?

Ответ: преобладают все-таки коллективные отношения – поскольку, во-первых, они связаны с охотой и собирательством (основными видами первобытного производства) и в силу этого являются основными, структурообразующими элементами в системе первобытных отношений, а во-вторых, охота и собирательство занимали у первобытных людей в среднем больше рабочего времени, чем производство орудий труда(7).

Раз мы знаем, что первобытное общество было коллективом – собственником рабочей силы его членов, то было бы логичным сделать вывод, что в системе отношений управления воспроизводством будущих поколений (т.е. в системе семейных отношений(8); кстати, «воспроизводство будущих поколений» – это не только и даже не столько физиологический процесс зачатия и рождения детей, сколько социальный процесс воспитания и выращивания детей), в системе отношений между предками и потомками, между мужчинами и женщинами в первобытном обществе преобладали коллективные отношения. Это, в свою очередь, предполагает отношения коллективной собственности на детей и на половых партнеров как на членов - это важно подчеркнуть - данного коллектива. Что это означает на практике? Это значит, что выращиванием и воспитанием детей занимается весь коллектив, причем физические предки каждого ребенка вовсе не обязательно принимают в этом большее участие, чем остальные члены коллектива. Это значит, что с относительно раннего возраста к детям относятся, как к маленьким взрослым – даже если они еще не пользуются всеми правами полноценного члена коллектива (не прошли обряд посвящения во взрослые – инициацию): их меньше стараются подчинить взрослым, сделать послушными, чем в нашем современном обществе, но при этом и ответственность за свои действия перед коллективом они несут такую же или почти такую же, как взрослые. Следовательно, им мало приказывают, их редко наказывают, но уж если приходится наказать ребенка, уже способного осознать значение своих поступков, то его наказывают столь же или почти столь же сурово, как взрослого – и с той же целью, что и взрослого, то есть не за непослушание взрослым, а за нарушение единого для всех обычая. Далее, это означает, что подбор половых партнеров осуществляется по воле самих партнеров (что не исключает системы запретов, так или иначе ограничивающих этот выбор, но запреты эти едины для всех, и приказать мужчине или женщине жить с тем или иным партнером, поиметь члена коллектива против его или ее воли никто не имеет права. Исключения из этого правила строго регламентируются обычаем и благодаря этому не сводят на нет правила, а лишь подтверждают его). Наконец, это значит, что «мужей» и «жен» в современном смысле этого слова не существует: независимо от того, до какой степени в первобытном коллективе поощряется или осуждается смена половых партнеров либо, напротив, устойчивость пар, между половыми партнерами не существует такой экономической и социальной связи, которая обособляла бы данную пару от всех других пар, связывая данного мужчину и данную женщину какими-то особыми экономическими и правовыми обязательствами, которыми они не связаны ни с кем другим. Семьи как «ячейки общества» при таких условиях не может быть: весь коллектив, то есть все первобытное общество как таковое, и есть одна большая семья. И, кстати сказать, в условиях преобладания коллективности в управлении распределением и потреблением добычи у всей этой семьи может быть лишь единое (в крайнем случае, слабо разделенное внутри себя) домашнее хозяйство: отдельные «домашние очаги» могли начать появляться лишь на достаточно поздних стадиях развития первобытного общества, когда оно уже начинало разлагаться. Если при таких условиях первобытные люди достигают той стадии развития своей техники, когда они уже могут устроить искусственные жилища – дома, они скорее построят один или пару-другую больших «общих домов» для всего своего племени, чем множество стоящих рядом маленьких хижин, хотя бы строить такие хижины было с технической точки зрения легче, чем большое жилище.

Пусть читатели не обращают внимания на то, что все сказанное выше о первобытных семейных отношениях подано в форме умозрительного логического вывода. Это всего лишь прием, облегчающий систематическое изложение: на самом деле вышесказанное представляло собой просто обобщение фактических данных истории, археологии и этнографии. Эти данные (см. цитированную выше и прочую литературу о первобытном обществе) неопровержимо свидетельствуют о том, что до того, как первобытное общество начало разлагаться, мужчины, женщины и дети находились в общественной собственности – то есть в собственности у самих себя, но не взятых по отдельности, а объединенных в единого субъекта с единой волей, каковым являлось первобытное общество.

Итак, в первобытном обществе господствовала общественная собственность на людей – членов этого общества (а стало быть, и на землю, на которой они живут)(9), в частности на детей, и на предметы потребления, добываемые охотой и собирательством – основными видами производства средств к существованию в первобытном обществе. В управлении производством, распределением и потреблением преобладали коллективные отношения; и хотя орудия труда, одежда, украшения(10) были в индивидуальной (т. е. частной(11)) собственности, могли быть и действительно бывали объектами обмена, - а в управлении собственно обменом коллективные отношения преобладать не могут, - однако обмен играл внутри первобытного общества настолько незначительную роль, что мы с уверенностью можем сказать: в управлении всеми видами экономической деятельности, взятыми в совокупности – производством, распределением, обменом и потреблением, - преобладают коллективные отношения. Итак, правомерность употребления термина «первобытный коммунизм» можно считать доказанной.

 

 

* * *

 

Развитие производительных сил не стоит на месте, и те системы производственных отношений, которые были созданы им вчера, назавтра им же и разрушаются. Медленное, но все более ускоряющееся совершенствование орудий труда вело к повышению продуктивности охоты и собирательства, к улучшению устройства людьми их жилищ; развитие знаний об окружающем людей мире и о себе самих позволяло им все успешнее исцелять раны и лечить болезни; в результате численность первобытных племен росла, они осваивали все более крупные территории, превращая их в свою кормовую и сырьевую базу. Благодаря этому становились все чаще и теснее контакты между племенами, осуществлявшиеся в двух формах: война и товарообмен. Эти контакты все чаще приводили к тому, что мелкие племена объединялись в более крупные: рост численности первобытных племен шел и в силу этой причины. Этот рост естественным образом вел к уменьшению доли отношений коллективного управления в системе общественных отношений: в условиях, когда одновременный обмен информацией между всеми членами группы может осуществляться только через непосредственное личное общение, без посредства таких технических средств, каковыми являются компьютерные системы, - в таких условиях даже относительно небольшое возрастание численности группы ведет к резкому уменьшению ее способности осуществлять коллективное управление. В том же направлении работало усложнение производственной и всякой другой деятельности первобытных людей: чем сложнее, внутренне разнообразнее деятельность данного вида, тем меньшая группа людей, кооперированно осуществляющих эту деятельность, может коллективно управлять ею, обмениваясь информацией в процессе непосредственного личного общения. В системе общественных отношений возрастал удельный вес отношений авторитарного управления: лидеров становилось все больше, выполняемые ими функции приобретали все более постоянный и необходимый для жизнедеятельности общественного организма характер; контроль снизу над лидерами ослабевал, становился все менее эффективным; собрания всех членов племени и различных подгрупп внутри него постепенно утрачивали функции органов принятия коллективных управленческих решений и смены руководителей, все больше превращаясь в часть (хотя и не очень эффективную) механизма манипулирования подчиненными со стороны лидеров, а также в арену борьбы между претендентами на лидерство. Управление обществом постепенно принимало форму власти - экономической, духовной и т. д. Развивается половозрастное разделение труда, так же как и разделение труда, непосредственно не связанное с половыми и возрастными различиями. Развитие разделения труда в сочетании с учащением войн, а также с увеличением производительности труда (появляется возможность кормить все больше людей, все меньше занимающихся непосредственным производством материальных благ) приводит к тому, что принятие управленческих решений и контроль над лидерами перестают осуществляться всеми взрослыми членами племени как единым целым и постепенно, неравномерно, с допущением многих исключений, но все-таки переходят к более узкой группе внутри племени - ко взрослым мужчинам, владеющим оружием и умеющим с ним обращаться. Племя перестает быть коллективом: внутри него постепенно выделяется коллектив вооруженных воинов, отношения которого с другими членами племени характеризуются все большей, а в конце концов и преобладающей долей авторитарности. В свою очередь, захватывающий в свои руки власть коллектив воинов все больше перестает быть коллективом, в нем все больше власти концентрируется в руках вождя и его подручных (следует отметить, почему именно убывание коллективности среди вооруженных мужчин отстает от убывания коллективности в племени в целом: подчинить вооруженных мужчин труднее, чем безоружных женщин, стариков и детей). Но до тех пор, пока первобытный коммунизм не уступает место новой стадии развития общества - стадии классового общества, - группа вооруженных воинов первобытного племени еще остается по преимуществу коллективом, и первобытное самоуправление, хотя и усеченное, еще сохраняется. На этой стадии своего развития первобытная демократия называется военной демократией(12).

Мы уже упоминали про обмен между первобытными коллективами. Относительно периода его возникновения еще нет полной ясности; несомненно, однако, то, что он уже существовал задолго до появления первых признаков разложения первобытного общества(13). Разумеется, в те времена, когда человеческое стадо и первобытное племя были замкнутыми самообеспечивающимися (автаркическими) социальными организмами - а такими они были вплоть до начала разложения первобытного общества, - обмен между этими организмами играл весьма скромную роль в их экономике и редко приобретал постоянный, регулярный характер; безусловно преобладающей формой контактов между первобытными коллективами тогда была война. По-видимому, впервые объектом обмена становилось природное сырье, которого на территории, занятой одними первобытными коллективами, было в избытке, а на территории других коллективов недоставало. Затем, по мере развития производительных сил и учащения контактов между первобытными племенами, объектами обмена стали также и различные готовые изделия. Первоначально обмен, вероятно, осуществлялся в виде дарения по особым случаям(14); затем он принял форму первичного, “недоделанного” товарообмена, то есть такого обмена, который уже является эквивалентным и происходит согласно закону стоимости, но стоимость в процессе этого обмена еще имеет - согласно терминологии Маркса(15) - простую, единичную, случайную форму. По мере дальнейшего развития производительных сил, учащения контактов между первобытными племенами и роста самих этих племен - то есть в ходе тех процессов, которые, как мы уже видели, ведут ко все большему разделению труда внутри первобытных коллективов, к их размыванию, - в межплеменном обмене (место и роль которого в межплеменных контактах уже становятся не меньше, чем у войны) начинает осуществляться полная (или развернутая) форма стоимости. Складывается и развивается межплеменное разделение труда... а это уже - начало конца первобытной общины как “общества как такового”, первая предпосылка новых, более широких форм человеческой общности. В это же время развитие внутриплеменного разделения труда ведет к тому, что внутриплеменной обмен начинает занимать все большее место и играть все большую роль в жизни племени. Вначале он осуществляется в форме дарения(16); до тех пор, пока люди живут собирательством и охотой, товарообмена внутри племени, как правило, нет или почти нет. В сферу внутриплеменного обмена начинает вовлекаться также и то, что добыто охотой и собирательством (в сферу межплеменного обмена добыча в ряде случаев, по-видимому, вовлекалась очень рано - еще тогда, когда субъекты такого обмена, первобытные общности, представляли собою ни в малой мере не подвергшиеся размыванию коллективы).

Разделение труда, являющееся не чем иным, как индивидуализацией и авторитаризацией управления производственной - а в конечном счете и всякой иной - сознательной человеческой деятельностью; индивидуализация и авторитаризация управления распределением (а следовательно, и потреблением), все большее выделение обмена (как особого вида экономической деятельности, выросшего из распределения, но обособляющегося от него) и увеличение его роли в экономической жизни первобытных людей - все эти изменения системы отношений управления экономической деятельностью первобытных людей, обусловленные развитием производительных сил, были опосредованы индивидуализацией и авторитаризацией отношений собственности на орудия труда, на землю и другие средства и предметы труда, на самих людей и на продукты их труда. В той мере, в какой лидеры (вожди, старейшины, шаманы и пр.) становились все более необходимыми для того, чтобы распределять, кто какой работой будет заниматься, и чтобы координировать действия разных групп людей, делающих каждая свое дело, отдельных личностей, делающих каждая свое дело, и, наконец, членов одной группы, делающих одно дело (напр., охотников во время большой загонной охоты, которых могло быть тем больше, чем крупнее становилось первобытное племя), - в той же мере эти лидеры начинали превращаться в верховных собственников на рабочую силу своих подчиненных. Функции племени, как собственника своих членов, начинают переходить от всего племени в целом, как коллектива, к лидерам, воплощающим в себе единство племени как авторитарно управляемой группы. С другой стороны, члены племени, находящиеся на одной ступеньке иерархической лестницы, все более обособляются друг от друга, во все большей (хотя пока еще не в преобладающей) мере начинают относиться друг к другу не как члены коллектива, непосредственно причастные к собственности на рабочие силы друг друга, а как частные собственники своих рабочих сил. Далее, в той мере, в какой лидеры делались все более необходимыми для руководства разделом добычи (разбор сменялся дележом(17)) и для управления действиями своего племени в процессе межплеменного обмена, они превращались в верховных собственников добычи - до того, как она будет разделена - и предметов, предназначенных к обмену; вместе с тем они в той же мере начинали воплощать в своем лице функции племени как собственника добычи и предназначенных к межплеменному обмену предметов - но племени не как коллектива, а как авторитарно управляемой группы. С другой стороны, уже поделенная добыча оказывалась в индивидуальной собственности тех, кому она доставалась при разделе. Если предметы, которые данное племя выменяло у другого, не разбирались, а делились, то к их распределению относится все только что сказанное об отношениях собственности в процессе распределения добычи: дело в том, что и при дележе предметов, которые одно племя в целом выменяло у другого племени в целом, роль лидеров тоже увеличивалась. В то же время обмен между племенами как едиными субъектами постепенно начинал уступать место обмену непосредственно между отдельными членами

разных племен; это означало разложение первобытной общины как “общества как такового”. И вот уж в сфере такого обмена безраздельно царствовали отношения частной собственности и индивидуального управления.

Соответственно всем этим изменениям начали изменяться и семейные отношения. Первобытное племя, переставая быть самим собой, начало переставать быть единой семьей. Отдельные группы родственников начали обосабливаться внутри племени друг от друга, превращаясь в отдельные экономические ячейки. В этих ячейках стала возникать иерархия: потомки из коллективной собственности всего племени начали переходить в авторитарную собственность своих предков; мужчины и женщины также начали становиться в отношения господства и подчинения друг с другом - в некоторых племенах, в некоторых случаях, в некоторых отношениях брали верх женщины, но в большинстве племен, случаев и отношений мужчины начали превращаться в собственников, а женщины в собственность. Мужчинам помогало взять верх их превосходство в физической силе(18) и занимаемое ими благодаря этому место в половозрастном разделении труда: в первобытном обществе мужчины играли несколько - хотя вначале несущественно - большую роль в охоте и на войне, чем женщины. По мере усугубления разделения труда мужчины все более монополизировали роль главных кормильцев и специалистов по обращению с оружием, что и позволяло им постепенно подчинять себе женщин. Что же касается детей, то их выкармливание и воспитание начинают монополизировать их физические предки и ближайшие родственники последних. Исподволь, незаметно, очень и очень постепенно и медленно взрослые вступают друг с другом по поводу детей племени в такие отношения, которые делят детей на “своих” и “чужих” для каждого данного взрослого. От “своих” детей взрослые все больше и больше стараются добиться послушания и начинают пытаться удержать свою власть над ними как можно дольше.

Все это начинает происходить в первобытных племенах уже тогда, когда люди все еще живут охотой и собирательством. Однако до тех пор, пока эти два вида деятельности полностью или почти полностью исчерпывают собой производство средств к жизни, разделение труда не может зайти в своем развитии настолько далеко, чтобы отношения авторитарного или индивидуального управления стали преобладать над отношениями коллективного управления в системе производственных и всех прочих общественных отношений, а первобытная община как самодостаточное общество сменилась бы более широкими по своему охвату формами общности людей. В тех регионах, где в силу различных причин - главным образом природных условий - охота и собирательство не были оттеснены земледелием и скотоводством на задний план, первобытный коммунизм сохранился до тех пор, пока индустриальная цивилизация не начала, распространяясь по всей земле, втягивать живущих первобытной жизнью людей сначала в капитализм, а затем также и в неоазиатский способ производства(19). Но история в этих регионах не стояла на месте: в тех пределах, какие были заданы доминированием охоты и собирательства в первобытном производстве, разделение труда неуклонно нарастало. Преобладание коллективных отношений в обществе хотя и сохранилось, однако стало весьма неявственным. Первобытное племенное самоуправление в основном свелось к военной демократии; первобытные племена хотя еще не перестали быть единой семьей, но близко - где более, где менее - подошли к тому, чтобы окончательно перестать быть ею; там, где первобытные племена жили в тесном контакте друг с другом, между ними развился весьма интенсивный (хотя и не настолько, чтобы контактирующие племена окончательно перестали быть независимыми друг от друга обществами) обмен. Все первобытные общества, с которыми столкнулись европейцы за последние пятьсот лет, находились именно на этой стадии развития - на стадии начавшего разлагаться, но не разлагавшегося до конца первобытного общества. С первобытным обществом в стадии его расцвета европейцы не имели дела нигде; поэтому науке приходится делать заключения о том, каким оно было, при помощи сравнительного анализа, вычленяя в культурах папуасов, чукчей, бушменов, племен из бассейна Амазонки и т.п. более архаичные элементы и заполняя пробелы в совокупности известных фактов так же, как палеонтологи реконструируют по нескольким окаменелым костям внешний облик давно вымершего животного. Те же, кто судит о классическом первобытном обществе, глядя на известные современным людям первобытные племена и полагая, что точно такие же отношения были между кроманьонцами и неандертальцами двадцать, пятьдесят и сто тысяч лет назад, - те, разумеется, приходят к выводу, что в первобытном обществе как таковом отношения авторитарного управления играют немногим меньшую или даже бóльшую роль, чем коллективные, что первобытного коммунизма никогда не было и т. п. Автору этих строк приходилось встречаться не только с далекими от исторического материализма людьми, но и с марксистами, высказывающими такого рода суждения. Приятно, что концепция трех типов управления и собственности помогает реабилитировать старое доброе, тесно сросшееся с теорией исторического материализма понятие о первобытном коммунизме.

 

* * *

 

Возникновение земледелия и скотоводства, превращение их в главные источники средств существования, оттеснение охоты и собирательства как видов производственной деятельности на задний план, выделение ремесла как третьей главной отрасли производства наряду с земледелием и скотоводством кладут конец первобытному коммунизму. Однако этот “конец” растягивается на многие тысячи лет. Так, например, в ряде случаев в системе управления земледельческим трудом надолго сохраняется преобладание коллективных отношений(20),

племена, в производстве которых земледелие или скотоводство уже преобладает над охотой и собирательством, еще не разбились окончательно на маленькие семьи - “ячейки общества”(21),

наконец, “военная демократия” как механизм смены лидеров, распределения земли и (или) скота, разрешения споров между членами племени и дележа военной добычи задерживается еще надолго после того, как в системе отношений собственности на производительные силы и управления экономической деятельностью отношения авторитарного и индивидуального типа начинают преобладать над отношениями коллективного типа, и племя в целом перестает быть единой семьей, разделяясь на множество семей поменьше - “ячеек общества”(22).

Между первобытным коммунизмом и классовыми обществами пролегает, таким образом, огромная, расплывчатая межевая полоса. Общества, лежащие на этой полосе, то и дело задают ученым задачу: к чему они ближе – к первобытному коммунизму или к классовым обществам? Решается эта задача так: те общества, в которых земледелие и/или скотоводство уже стали более важным источником жизненных средств, чем охота и собирательство, уже не могут быть причислены к первобытным; те же общества, которые живут главным образом охотой и собирательством, еще не перестали быть первобытными. Неправ Румянцев, выделяющий в так им называемом “первобытном способе производства” две фазы – присваивающую и производящую – и относящий к последней те общества, у которых в системе производственных отношений еще преобладают (хотя уже в очень малой мере) отношения общественной собственности и коллективного управления экономической деятельностью, но в самой производственной деятельности “характерная черта - господство земледелия и скотоводства. При этом пахотная земля и скот, а также и другие орудия труда не даны в готовом виде природой, а созданы человеком, использовавшим продукты природы, преобразовавшим и воспроизводящим их в своих интересах. Здесь искусственные орудия труда играют уже главную роль в процессе производства”(23). Раз первопричиной, обусловливающей развитие и производственных, и всех других общественных отношений, является развитие производительных сил; раз сначала, в рамках старых производственных отношений(24), возникают – сперва в зародыше – производительные силы нового типа, а потом уж, благодаря появлению и развитию зародыша новых производительных сил, формируются и развиваются зародыши системы производственных отношений нового, соответствующего новым производительным силам типа, - короче говоря, раз производительные силы первичны по отношению к производственным отношениям, то именно преобладание старого или нового типа производительных сил указывает нам на то, к какому из двух этапов развития экономики ближе находится экономика переходного общества: к старому или к новому. Так что ирокезы и гавайцы, чьи общества служили Моргану и Энгельсу отправным пунктом в исследовании характеристик и законов развития первобытного общества, уже в большей мере не были первобытными людьми, чем были ими: основу их экономики составляло уже земледелие (хотя и роль охоты – одной из разновидностей которой является рыболовство – была очень большой). Само по себе это ничуть не дискредитирует работы Моргана и Энгельса: если объектом исследования ученого является давно исчезнувшая, не доступная ему в непосредственном опыте стадия развития человечества, то он имеет полное право реконструировать эту стадию по остаткам, включенным в систему более поздних отношений и в таком виде дошедшим до наших дней. Правильно сказал классик, что анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны: это очень даже применимо не только к изучению истории человека как биологического вида, но и к изучению истории человеческого общества.

Земледелие и скотоводство развивались в разных регионах мира очень по-разному, что вело к большому разнообразию новых производственных отношений, сменяющих собою первобытные. Так, в тех странах, где мало-мальски эффективное земледелие было немыслимо без строительства крупных оросительных систем, проведения крупномасштабных мелиоративных работ, строительства необходимых для земледелия на склонах гор “террас” (как в центральных Андах), - там для исправного функционирования и экстенсивного расширения земледельческого хозяйства возникала и быстро усиливалась необходимость в регулярной и тесной кооперации труда сначала внутри одной общины, а затем и в масштабе нескольких, все большего и большего количества общин. Эта необходимость обусловливала возникновение более или менее крупного аппарата управления, у которого в системе отношений внутри него и отношений его с непосредственными производителями материальных благ доминировали бы отношения авторитарного управления, - то есть бюрократического аппарата, управляющего производством(25). В других регионах земледелие могло прекрасно осуществляться, экстенсивно расти и становиться все более интенсивным при не очень регулярной и тесной кооперации труда внутри каждой общины, а также без регулярного применения кооперированного труда многих крестьянских общин. В этих странах мало-мальски крупные бюрократические аппараты, управляющие земледельческой деятельностью, если и возникали, то не в порядке технологической необходимости, а в силу каких-либо внепроизводственных причин, и имели характер очень редких и неустойчивых исключений. Наконец, в некоторых регионах земного шара для некоторых племен природные условия и межплеменное разделение труда делали гораздо более выгодным не развитие земледелия в качестве основного вида производственной деятельности, при котором скотоводство является чем-то подсобным и второстепенным, а развитие именно скотоводства без развития земледелия (что с необходимостью предопределяло кочевой образ жизни данных племен). У кочевых скотоводов также не было никакой технологической необходимости создавать крупные бюрократические аппараты, управляющие пастьбой скота: для того, чтобы пасти довольно крупные стада, достаточно нескольких человек. Однако при всем этом разнообразии путей формирования нового, классового общества с завидным постоянством повторяется одна и та же картина: когда имеет место переход от преобладания общественной собственности на землю, на половых партнеров, на детей к преобладанию частной собственности на то же и на скот, то он происходит не иначе, как через стадию преобладания авторитарной собственности на все это.

Рассмотрим, например, семейные отношения. Во всех классовых обществах, сменяющих собою первобытный строй, “ячейкой общества” (из таких ячеек состоит новая форма общности людей – народность) становится патриархальная или, иногда, матриархальная(26) семья максимум из нескольких десятков человек, с ярко выраженным преобладанием авторитарных отношений – в случае патриархальной семьи, то есть в большинстве случаев – внутри себя. Деятельность членов этих семей, как правило, кооперирована не только в сфере домашнего хозяйства, но и в сфере «внешней» производственной деятельности: члены семьи совместно обрабатывают землю, пасут скот, работают в ремесленной мастерской или торгуют в лавке. Главы семей, являющиеся верховными авторитарными собственниками на своих жен и потомков, относятся по поводу них друг к другу как индивидуальные собственники, обычно независимо от своего положения в социальной иерархии. Однако это “обычно” сплошь и рядом допускает исключения: так, иранский шах и в XIX веке имел законное право пользоваться женщинами из гарема любого своего подданного, а в Европе остатки “права первой ночи” – права феодала провести первую ночь с женой своего крепостного – сохранились до XVIII века включительно; что же касается не зафиксированной в законах, но реально существующей собственности представителей высшего класса на жен и мужей представителей низших классов (те рабы, что не имели права создавать семью, не в счет), то она была распространена шире, чем признаваемая законом. Эта авторитарная собственность на половых партнеров своих подчиненных есть в немалой мере остаток переходной стадии от доминирования коллективных отношений к доминированию отношений индивидуальной собственности и управления в системе семейных отношений в масштабах всего общества(27). Еще долгое время после того, как внутри перестающего быть самим собой племени обособились “ячеечные” семьи, в роли авторитарных собственников женщин из этих семей выступали вожди, старейшины, жрецы – одним словом, те, в ком по мере исчезновения первобытной коллективности воплощалось единство сперва племени, а затем сменившей его народности(28). Постепенно их собственность на жен своих подчиненных все более ограничивалась (например, во времени – до тех пор, пока не была сведена к “первой ночи”); это было связано с продолжавшимся обособлением “ячеечных” семей, с отмиранием остатков племенного быта. В таком ограниченном (но не окончательно исчезнувшем) виде она была унаследована от племенной верхушки эксплуататорскими классами, присущими азиатскому и феодальному способу производства – азиатской бюрократией и феодалами – в тех случаях, когда данные способы производства и основанные на них общественно-экономические формации пришли на смену первобытному обществу; в случае же, когда на смену первобытному строю пришли античный способ производства и основанная на нем общественно-экономическая формация, авторитарная собственность начальников на жен своих подчиненных (еще раз подчеркнем: речь идет о тех подчиненных, которые имеют право создавать свою “ячеечную” семью) вначале почти исчезла и затем возрождалась по мере того, как внутри античной формации развивались феодальные отношения. О том, насколько большую роль играли отношения авторитарной собственности эксплуататоров на жен эксплуатируемых в докапиталистических классовых обществах, мы еще поговорим; что же касается переходного периода между первобытным коммунизмом и классовыми обществами, то преобладание авторитарных семейных отношений в течение этого периода было обусловлено следующим: племя как единая семья еще не окончательно распалась, между обосабливающимися “ячеечными” семьями – в которых с самого начала преобладали авторитарные отношения – сохранялось множество отношений, все еще связывающих племя в некое подобие единой семьи, однако в условиях далеко зашедшего разделения труда коллективизм в этих отношениях уже не мог преобладать, и те функции по “распоряжению половыми отношениями” членов племени и управлению воспитанием подрастающих поколений, которые (функции) еще оставались у племени как у единой общности, большей частью перешли в руки лидеров племени – старейшин, вождей, жрецов. Так что лидеры племен, перерастающих в народности, оказались в роли не только Главных Мужей, но и Главных Отцов, патриархов.

 

Перейдем от собственности на жен и детей к собственности на землю и скот. Рассмотрим для начала такие регионы, у жителей которых земледелие было основным видом производства, причем для его успешного осуществления не было необходимости строить большие и сложные оросительные системы, устраивать на склонах гор поля–“террасы” по андскому образцу и т. п. – короче говоря, регулярно и часто применять труд больших масс людей, многих общин. В таких регионах коллективное возделывание земель первобытным племенем практически непосредственно сменяется трудом “ячеечных” семей на отдельных участках, когда кооперированный труд многих семей и тем более многих общин применяется нерегулярно и редко: например, чтобы расчистить большой участок леса под пашню или раз в несколько десятков лет осушить какое-нибудь болото. Конечно, исследователь может, если очень постарается, уловить такую стадию развития земледелия в данных регионах, когда обработка земли еще осуществляется главным образом кооперированным трудом всей общины (или даже многих общин), но в управлении этим трудом уже преобладают авторитарные отношения; однако такую стадию можно вычленить далеко не во всех вышеупомянутых регионах, но лишь там, где, например, нужно сотни лет подряд непрерывно расчищать от леса и болот все новые участки земли под пашню, чтобы обеспечить прокормление быстро растущему населению. Но что же мы видим? – Во всех вышеупомянутых регионах в процессе перехода от первобытного коммунизма к классовому обществу отношения авторитарной собственности преобладают в системе отношений собственности на землю даже тогда, когда в управлении земледельческим трудом давно и прочно преобладают отношения индивидуального управления. Начинается это преобладание с того, что по мере распада первобытного племени (= первобытной общины) как формы общности коллективная собственность племени на землю превращается в авторитарную собственность племенной верхушки. И главное проявление этого не то, что в руководстве кооперированным земледельческим трудом возрастает роль лидеров(29), а то, что она возрастает – пока не становится главной – в переделе земельных участков, предоставляемых в распоряжение главам “ячеечных” семей. Индивидуализация управления земледельческим трудом предполагает раздел общественной земли (по крайней мере, пахотной). Однако для того, чтобы члены общины – главы семей смогли бы стать полноправными, стопроцентными собственниками (авторитарными – по отношению к членам своих семей, индивидуальными – по отношению друг к другу) обрабатываемых их семьями участков земли, необходим очень высокий уровень развития товарно-денежных отношений, который в свою очередь предполагает весьма длинный путь исторического развития уже после окончательной гибели первобытного коммунизма и прочного утверждения классового общества(30). Первой же ступенью развития системы отношений собственности на землю, соответствующей преобладанию индивидуальных отношений управления земледельческим трудом, является система таких отношений, при которых каждая “ячеечная” семья в лице своего главы получает участок общинной земли на время, по истечении которого вновь происходит передел общинной земли, и в течение этого времени не имеет права ни продавать, ни дарить данный участок. При этом часть общинной земли (например, пастбища) не делится, а используется всеми членами общины – либо каждой семьей по отдельности, либо в процессе совместного кооперированного труда; последнее, впрочем, обычно не является технологической необходимостью в тех регионах, о которых мы сейчас ведем речь. Чем реже происходят переделы общинной земли и, следовательно, чем в большей мере ее участки передаются по наследству – от поколения к поколению – в распоряжающихся ими “ячеечных” семьях; чем мельче те участки, на которые делится земля; чем больше отношение общественно необходимого рабочего времени, затрачиваемого общинниками на работу на той земле, которую они делят (в первую очередь это пахотная земля), к общественно необходимому рабочему времени, затрачиваемому общинниками на не подвергающейся разделу земле; чем более второстепенным в структуре производственного процесса является кооперированный труд на общинных землях по сравнению с индивидуально управляемым трудом на них же; чем меньше для обработки общинной земли используется труд арендаторов, продающих свою рабочую силу рабочих, рабов; чем меньше семья, обрабатывающая выделенный ей участок, и чем большую роль играют внутри нее отношения индивидуальной собственности и управления, - тем в большей мере отношения частной собственности и индивидуального управления присутствуют в системе отношений собственности на общинную землю. С другой стороны, чем реже в рассматриваемых нами регионах в земледелии(31) применяется кооперированный труд (для которого в природных условиях этих регионов, как уже было сказано, обычно не нужно очень много участников, а для управления им – больших и сложных бюрократических аппаратов), чем менее важна его роль в структуре земледельческого производственного процесса, - а значит, чем выше уровень развития производительных сил, чем дальше зашло разделение труда, - тем дальше “военная демократия” от первобытной демократии прошлого, тем меньше в ней демократизма и больше роль племенных лидеров, тем больше доля отношений авторитарной собственности и управления по сравнению с коллективными отношениями в системе общественных отношений в масштабах всего племени в целом и каждой отдельной “ячеечной” семьи, в том числе и в системе отношений собственности на общинную землю. Таким образом, в промежутке между той стадией развития экономики, на которой застряли ирокезы до колонизации европейцами Америки(32), и той, на которой находились греки гомеровской эпохи(33), - в промежутке между преобладанием коллективной и преобладанием частной собственности на землю, - оказывается стадия развития, на которой преобладают отношения авторитарной собственности на землю в сочетании с преобладанием отношений индивидуального управления земледельческим трудом: труд арендаторов, батраков и рабов еще не применяется; кооперированный земледельческий труд отошел (иногда весьма далеко) на задний план; “ячеечные” семьи уже заметно обособились друг от друга, весьма велики и очень авторитарны; доля общинной земли, подлежащая разделу, сильно увеличилась, и в нее вкладывается большая часть общественно необходимого рабочего времени, затрачиваемого на земледельческий труд; землю делят на большие участки, и переделы происходят часто. Народность как форма общности еще не возникла, и лидеров более высокого уровня, чем лидеры племени (или союза племен, еще не представляющего собой качественно нового уровня общности людей по сравнению с племенем), еще нет. Землю, обрабатываемую “ячеечными” семьями, распределяют и перераспределяют между ними вожди, старейшины, жрецы. Делают это они посредством народного собрания (как правило, это собрание вооруженных воинов); к тому времени последнее уже превратилось в более или менее послушное орудие в руках лидеров, подготовлявших заранее выгодные им решения и затем проводивших их через собрание(34). Эти-то лидеры фактически и являются верховными авторитарными собственниками всей общинной земли.

Следы данной стадии развития системы отношений собственности на землю наука фиксирует у самых разных земледельческих народов, ареал обитания которых – вышеупомянутые регионы(35). В кочевых скотоводческих племенах система отношений собственности на скот прошла через точно такую же стадию развития(36). Что же касается тех регионов, у жителей которых земледелие было основным видом производства и для его осуществления было технологически необходимо регулярное и частое применение кооперированного труда больших масс людей, то и в этих регионах общество прошло через аналогичную стадию развития - с тем лишь отличием, что в системе отношений управления земледельческим трудом авторитарные отношения если и не преобладали, то по крайней мере имели гораздо больший удельный вес, чем в тех регионах, где кооперированный труд не был столь необходим для эффективного осуществления земледельческого производственного процесса(37). Но после того, как эта стадия развития производственных отношений закончилась и земледельческие и скотоводческие общества окончательно и бесповоротно стали классовыми, производственные отношения, как уже говорилось, стали весьма разнообразными. Однако прежде чем рассматривать данные производственные отношения в связи с соответствующими им производительными силами, нам придется разобраться со значением такого понятия, как государство.

 

* * *

Мир диалектичен: все, что существует, существует по закону единства и борьбы противоположностей. Любое явление, любой объект есть неисчерпаемый комплекс противоречий; любое развитие есть развитие противоречий между теми или иными противоположностями, едиными друг с другом и вместе с тем отдельными друг от друга, взаимопорождающими и вместе с тем взаимоуничтожающими. Если к развитию подойти с его количественной стороны, то мы обнаружим в нем такие два момента, как прогресс и регресс: прогресс – это усложнение системы, регресс – это ее упрощение. Мы находим оба эти момента развития на каждом этапе последнего: не бывает так, чтобы объект только усложнялся или только упрощался – пока он есть, что-то в нем всегда усложняется, а что-то упрощается. В зависимости от того, какой именно из двух моментов (кстати, тоже являющихся противоположностями друг друга, образующих противоречие) преобладает в развитии всего объекта в целом, про объект можно сказать, что он либо прогрессирует, либо регрессирует. В той степени, в какой составляющие противоречие противоположности все же отдельны друг от друга, они являются двумя разными объектами: воздействуя друг на друга (=порождая, уничтожая, вновь порождая и вновь уничтожая друг друга на каждом бесконечно малом участке пути их развития) в процессе развития противоречия, они обусловливают либо усложнение, либо упрощение друг друга. Если прогресс одной противоположности осуществляется за счет регресса другой, и наоборот, то это антагонистическое противоречие; если прогресс одной противоположности осуществляется за счет прогресса другой, а регресс – за счет регресса другой, то оно неантагонистическое. (Конечно, классификация эта относительна: всякое противоречие является антагонистическим и вместе с тем неантагонистическим, - однако она оправдана в той мере, в какой в классифицируемых нами противоречиях преобладает одна из этих двух характеристик.) В классовом обществе антагонистические противоречия если и не преобладают – до сих пор никто из известных миру философов-диалектиков не ставил вопрос о калькуляции противоречий, поэтому пока что не существует методики точного сравнения количеств противоречий разных типов в одном и том же объекте, - то уж, во всяком случае, гораздо более распространены и играют гораздо более важную роль, чем при первобытном коммунизме (это и на глазок видно). Разделение труда, развитие обмена (в том числе товарного) ведут к тому, что люди, заинтересованные в результатах труда других людей – членов одной с ними общности, сплошь и рядом оказываются тем самым заинтересованы в том, чтобы наносить ущерб этим другим людям. Например, продавец и покупатель – каждый из них заинтересован в том, чтобы обсчитать другого в силу тех же отношений между ними, которые делают невозможным их существование друг без друга. Или рабовладелец и раб: первый заинтересован в том, чтобы выжать из раба как можно больше труда, а последний – в том, чтобы отдать хозяину как можно меньше своих сил и здоровья(38). Разумеется, общество, в котором отношения такого рода играют большую роль, не может функционировать, не имея внутри себя особых структур – аппарата насилия, не позволяющего интенсивности “борьбы всех против всех” возрасти выше определенного п