ФИЛОСОФКА

Первое "Философическое письмо" (а их было восемь) опубликовано в пятнадцатом номере журнала "Телескоп" в сентябре 1836 года. Автор не раз заявлял, что оно адресовано Екатерине Дмитриевне Пановой. После его публикации по повелению царя Николая I Петра Яковлевича Чаадаева объявили умалишенным. Но на самом же деле сошла с ума Екатерина Дмитриевна и была помещена в желтый дом.

Познакомился философ с ней в селе Орево, когда посетил усадьбу Пановых, неказистую, непривлекательную. Она находилась в нескольких верстах от Алексеевского в Подмосковье, где в 1827 году в имении тетушки княжны Анны Михайловны Щербатовой он жил. Двадцатитрехлетняя хозяйка усадьбы была замужем уже пять лет. Но с мужем у нее отношения более чем прохладные, семья бездетная.

Молодая женщина испытывала гнетущее чувство пустоты жизни. Муж усердно занимался хозяйством. Впоследствии он стал известным агрономом и издал несколько популярных брошюр. Но деятельность Василия Максимовича не интересовала его жену. Не увлекли ее и устремления брата и сестры. Александр Дмитриевич Улыбышев, музыковед, опубликовал трактаты о Бетховене и Моцарте. А сестра Елизавета Дмитриевна писала стихи по-французски, выпустила три сборника, переводила на французский язык русских писателей, в том числе А.С. Пушкина.

Сама Екатерина Панова была довольно-таки образованной, начитанной. Петр Яковлевич спросил ее однажды:

- Что вы сейчас читаете?

- Сочинения Платона, - последовал ответ.

Дама, читающая в сельской глуши Платона, не могла не заинтересовать философа. Были у нее и другие достоинства, о которых в философическом письме сказано так:

- Именно ваше чистосердечие и ваша искренность нравится мне всего более, именно их я всего более ценю в вас.

Живая, любезная, склонная к экзальтации Панова была к тому же отличным собеседником. Она говорила:

- Поверьте, Петр Яковлевич, я не знаю, чем заполнить не только свою жизнь, но и начинающийся день.

И тут же призналась:

- Не могу отказаться от шума новостей и удовольствий светского общества.

Пытаясь понять Екатерину Дмитриевну и протянуть ей руку помощи, Чаадаев спрашивал, тревожась за судьбу собеседницы:

- Откуда эта смута в ваших мыслях, которая вас так волнует и так изнуряет, что, по вашим словам, отразилось на вашем здоровье?

Чаадаев и Панова встречались в Москве. Беседы о душевном спокойствии и равновесии продолжались. И, как полагается философу, он призывал:

- Научимся жить разумно в эмпирической действительности.

Екатерина Дмитриевна испытывала безграничное уважение к Петру Яковлевичу, она восхищалась его высокими мыслями и прониклась его "философией смирения".

Когда философ уединился и стал вести образ жизни затворника во флигеле дома Левашевых, Панова посылает ему письма. В одном, ответом на которое и явилось "Философическое письмо", она жаловалась: "Поверьте, милостивый государь, моим уверениям, что все эти различные волнения, которые я не в силах была умерить, значительно повлияли на мое здоровье, я была в постоянном волнении и всегда недовольна собой, я должна была казаться вам весьма часто сумасбродной и экзальтированной..." Письмо заканчивалось просьбой написать хотя бы несколько слов.

В 1829 году Чаадаев создает свое знаменитое "Письмо", которое, по выражению Александра Ивановича Герцена, оказалось "выстрелом, раздавшимся в темную ночь". В нем не только давались советы Сударыне (так обратился автор к Пановой), но содержались и пространные рассуждения о российской действительности, российском обществе, России - все в осуждающем, предельно критическом духе. Петр Яковлевич объяснял невзгоды, метания и разлад в душе Сударыни общим положением дел в России, которое он находил весьма печальным: "Это происходит оттого, что мы никогда не шли рука в руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого".

Чаадаев утверждал, что "мы живем одним настоящим, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя; России нечем гордиться, мы ничего не дали миру. Немота лиц в России поражает. Мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию".

И, как приговор, звучали слова:

- У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда.

Многие из читающей публики возмутились "Письмом". В России всегда необычные идеи вызывали гнев, как злодеяния. Этот гнев напоминал сходящую в горах снежную лавину. Редактор "Телескопа" Николай Иванович Надеждин говорил Белинскому:

- Письмо Чаадаева, помещенное в 15 книжке, возбудило ужасный гвалт в Москве.

Один из болеющих за России говорил:

- Не уверен, что не оскорблю его при свидании.

К попечителю Московского университета графу Строганову явлилась группа горячих студентов. Они заявили:

- Мы готовы с оружием вступиться за оскорбленную Россию.

Друг Чаадаева Александр Иванович Тургенев рассказывал, что хотя время и бежит, остервенение продолжается, молва не утихает. Н.И. Надеждин был выслан в Усть-Сысольск под присмотр полиции, а цензор, разрешивший печатанье письма, уволен. Федор Глинка писал о философе:

И кто не жал ему с почтеньем руку?

Кто не хвалил его ума?

Но пил он и из чаши жизни муку

И выпил Горе от ума.

А что Екатерина Дмитриевна? Разлад в душе, наметившийся в пору дружбы с Петром Яковлевичем, усугубился. По просьбе ее мужа Василия Максимовича Панова было проведено медицинское освидетельствование ее умственных способностей и определено: безумие. Больную поместили в сумасшедший дом. Исполнилось ей тогда тридцать два года.

Последние дни она провела в родовом имении Александра Дмитриевича Улыбышева, брата. Привезли ее в простой телеге, без денег. Передвигалась с помощью костылей. Жила в ветхой избе, обед ей приносили из милости с барского стола. Жена брата называла её прилюдно "сумасшедшей" и "философкой", поскольку она когда-то вдохновила Чаадаева написать "Философическое письмо".