Деревянное народное зодчество (по памятникам ХIУ— ХIХ вв.), его традиции и влияние на каменную архитектуру.

Русский Север - это громадный, естественный в своем роде заповедник народного деревянного зодчества. В ХIХ веке это была отсталая, тихая провинция, глухая окраина Российской империи. Север тогда стоял в стороне то главных путей политического, культурного развития государства. Из этого раньше ученые делали вывод, что так было всегда и что именно эта оторванность от жизни и явилась предпосылкой расцвета народного зодчества. Нет, народное искусство, как всякое большое, настоящее искусство, не может развиваться вне живого, полнокровного бытия, в отрешенности от “суеты мирской”, в обстановке идиллической тишины и безмятежности. Только реальная жизнь, история с ее водоворотом противоречий и горячих страстей, с борьбой, победами и поражениями, может явиться той плодотворной почвой, на которой взрастает дерево народного творчества.

Расцвет народного деревянного зодчества на Севере России объясняется, таким образом, вовсе не какими-то изолированными положениями Севера, а, напротив, причинами, общими для всей страны. Но были и особые местные условия, способствовавшие возникновению и сохранению здесь уникальных, драгоценных памятников.

Лавина монголо-татарского нашествия, обрушившаяся почти на всю Русь, миновала Север. Здесь никогда не было крепостного права в его законченной форме. Крестьяне платили подати, несли тяжелые “казенные” повинности, но барщины на Севере не было.

Но не безмятежной провинциальной идиллией была история русского Севера. От Белого моря и балтийских берегов к Москве, Новгороду и дальше, на юг, запад и восток, тянулись торговые пути, проложенные еще во времена Великого Новгорода. Пушнину, рыбу, соль, смолу и многие другие товары, известные далеко за рубежом Руси, поставляли ей главным образом северные края.

Образный лад - суровый и героический - укоренился во всем народном зодчестве и стал одной из его самых типических и ярких особенностей. Силуэты величественных церквей, возвышающихся где-нибудь в Кеми или Коле, Кондопоге или Кулике, невольно вызывают в памяти образы былинных богатырей, стоящих в неусыпном дозоре вдоль всей северной границы.

Лазаревская церковь - самая древняя из всех сохранившихся до наших дней памятников русского деревянного зодчества. Построена она 600 лет назад, в конце XIV века.

Этот век - время активного освоения северног края. Через дремучие чащи, через болотные топи и озера ватаги новгородских ушкуйников - отважные землепроходцы, дружинники - предприимчивые купцы прокладывали пути-дороги на Север, к Белому морю. Завоеватели земли составили Заволчье - одну из богатейших колоний Господина Великоо Новгорода. А вслед за ушкуйниками и купцами - не с мечом и мошной, но с крестом и “божьим словом” - шли новгородские миссионеры: попы и монахи. Обращая в православие местных язычников, они утверждали здесь религиозное и идеологическое господство Новгорода не менее действенно, чем силой оружия.

Таким миссионером был новгородский монах Лазарь, основавший в глухом, труднодоступном месте Муромский монастырь - одно из первых русских поселений на Севере. С его именем старое предание связывает строительство Лазаревской церкви. Тщательное исследование ее архитектурных и конструктивно-строительных особенностей убедило ученых в правильности датировки - конец XIV века.

Много построек разбросано по деревням, починкам и выселкам русского Севера. Нередко к клецким часовням обычного типа в XVIII-XIX веках пристраивали сени и шатровые звонницы. Эти постройки хотя и изменяли первоначальный облик памятников, но в то же время придавали им несколько иные, в высшей степени примечательные качества и достоинства. Таковы чудесные часовни из деревень Лиликозера и Кавгора, перевезеные недавно в Кижский музей под открытым небом, таково и целое ожерелье часовен в деревнях Корба, Волкостров, Воробьи, Подъельники, Усть-Яндома, опоясывающие Кижский остров.

Все они принадлежат к одному и тому же типу клецких часовен, и тем не менее все они совершенно разные и каждая из них интересна по-своему.

На краю деревни Цизовера в Архангельской области стоит колокольня. Прямо на земле восьмерик примерно на 2530 венцов. Из толстых крепких бревен. Наверху сруб расширяется небольшим повалом. На нем по углам поставлены резные столбики, поддерживающие зубчатые полицы и шатер с главкой. Превосходно найденные пропорции создают выразительный силуэт здания, в котором воедино сплавлены ощущение чисто крестьянской силы, идущей от земли, и устремленность вверх стройных высотных форм.

Мы не найдем здесь изощренного, виртуозного мастерства строителей. Углы восьмерика рублены “в обло”, бревна тесаны словно нарочито небрежно, грубовато: их выступающие концы одни длиннее, другие короче. Но быть может, именно эта непринужденная “корявость” и придает цивозерской колокольне неповторимое своеобразие подлинно народного примитива, редкостную пластичность, интимность и то обаяние старины, подделать которое невозможно.

Еще старше колокольня в Кулиге-Дракованове на Северной Двине: ученые датируют ее XVI веком. Она во многом схожа с цизоверской, но более грандиозная, стройная и утонченная по своим пропорциям.

Высокий восьмерик покоится здесь не на земле, а на широком приземистом четверике. На этом постаменте возвышается восьмигранный столп с традиционным повалом, открытым “звоном” и шатром строгой и благородной формы. Прозрачный ажур резных столбов и зубчатых тесовых палиц подчеркивает цельные, нерасчлененные массы основных архитектурных объемов, усиливает общее впечатление горделивой, несколько суровой неприступности.

Церковь в селе Лявля – один из древнейших памятников народного деревянного зодчества, возникших в XVI веке. К сожалению, ее подлинный облик в значительной мере искажен позднейшими переделками: в XIX столетии церковь обшили тесом, прорубили нелепые итальянские окна, совершенно чуждые самому духу северной архитектуры. Но даже сейчас она производит сильное впечатление. Кому довелось видеть ее в натуре, тот уже не забудет речных просторов, холмистого берега, поросшего кустарником, и широкого шатра церкви, возвышающегося над небольшой рощицей.

В архитектуре лявлинской церкви проступают черты перехода от древнейшего клецкого типа культовых зданий, представленного, к примеру, уже знакомой нам Лазаревской церковью Муромского монастыря, к шатровому зодчеству. Здесь еще нет стремительной легкости столпообразных шатров, их мужественной красоты и своеобразного изящества. Однако будничность и заземленность древних церковок уже исчезает. Это еще не взлет, но порыв к полету, его осознанное предчувствие.

Церковь в Верхней Уфтюге – это храм-памятник, храм-башня. Не случайно она посвящена “святому” войну Дмитрию Солунскому – защитнику родной земли. Но даже если бы мы не знали этого, все равно ее образ связывается с народным представлением о мужестве, душевной чистоте и богатырской силе русского ратника.

Величественность и торжественность впечатления не нарушаются ни одной лишней деталью. Чтобы сохранить монолитность вертикальной композиции, строители отказались от трапезной, заменив ее легкой типовой галереей-сенями, висящими на бревенчатых кронштейнах. ЕЕ стены забраны тесом “в елку”, и их играющая бликами гладкая поверхность, изменчивая от солнечного света, великолепно контрастирует со спокойными, несколько сумрачными ритмами сруба. С востока пятистенный прируб для алтаря, покрытие которого завершается небольшой бочкой с маленькой маковкой.

Захватывающее зрелище являет нам шатер и изнутри. В отличие от всех других сохранившихся шатров, он весь – от низа до шейки главы – рублен “в режь”, без всяких промежуточных связей. Эта идеальная чистота конструкции обретает художественную выразительность: венцы шатра сокращаются в перспективе и в высоте тонут в зыбкой полутьме.

Кижи – небольшой островок у северо-западных берегов Онежского озера: километра четыре в длину, метров шестьсот в ширину. Ныне это безлесный остров с маленькой, всего в несколько дворов, деревушек. А когда-то здесь было крупное для того времени поселение – Кижский погост.

Если рассматривать наиболее типичные композиции древнерусских храмов в их последовательном историческом развитии, то можно легко поставить их в один ряд, в начале которого встанет простейшая, похожая на амбар церковка вроде Лазаревской, а в конце – грандиозная Преображенская в Кижах. Между ними звенья одной цепи, наглядно показывающие, как шаг за шагом шло развитие архитектурных форм, от простого к сложному, и как завершалось оно апофеозом – многоглавой композицией Преображенской церкви.

В основании церкви – восьмерик. С севера, юга, запада и востока к восьмерику пристроены четыре прямоугольных прируба. В старину такая церковь называлась круглой - о двадцати стенах. Именно этот тип церкви, известный еще в давние времена, был излюбленным прежде всего в народном деревянном зодчестве. Схема восьмерика с прирубами открывала широкие возможности создания разнообразных и очень выразительных архитектурных композиций, отвечающих народным представлениям о красоте.

В плане восьмерик и четыре прируба, поставленные на низкий каменный фундамент. На нижнем, самом большом восьмерике - другой, поменьше, и на нем стоит третий, самый маленький. Верх каждого прируба сделан двухступенчатый, а каждый уступ покрыт бочкой с главой. Один ярус из четырех глав, над ним другой, такой же. Выше - третий ярус из восьми глав. Они стоят на бочках, венчающих каждую грань основного, нижнего, восьмерика. Еще выше - следующий ярус из четырех глав, размещенных на втором восьмерике, и, наконец, на третьем, самом маленьком восьмерике стоит одна центральная , самая верхняя и самая большая глава, венчающая всю эту композицию. Последняя, двадцать вторая по счету, находится ниже всех - над алтарным прирубом.

Двадцать две главы, и все они подчинены единству целого и законам строго выверенной архитектурной системы. Надо было обладать действительно выдающимся, незаурядным талантом, чтобы спаять все части такого грандиозного сооружения, от которого уже нельзя ничего отнять и к которому нельзя ничего прибавить. Вся многоглавая пятиярусная композиция великолепно вписана в один четкий, нераздробленный и слитный пирамидальный силуэт.