На родине Мао Цзэдуна

Во время поездок по Китаю посетил я и провинцию Хунань, откуда вышли многие видные мыслители и политические деятели, сыгравшие важную роль в истории страны, — Ван Чуаньшань, Цзо Цзунтан, Чжан Чжидун. Уезд Сянтань — родина деятелей коммунистического движения: Лю Шаоци, Мао Цзэдуна и Пэн Дэхуая. Сам Сянтань — практически новый город с красивыми, прямыми улицами, многие жилые и общественные здания построены в 60-70-е годы, в том числе и гостиница, в которой я жил. В ней останавливались Мао Цзэдун, Хуа Гофэн, Ху Яобан (в шестидесятых годах последний работал здесь секретарем уездного комитета партии).

Одна из достопримечательностей города — университет, он существует немногим более двадцати лет, впечатляет здание библиотеки с просторными читальными залами. В сравнении с другими университетами преподаватели Сянтани лучше обеспечены жильем. Если в Пекинском университете многие молодые преподаватели до сих пор живут с семьей в общежитиях без горячей воды, кухни, туалета, то здесь жилищная проблема практически решена.

Естественно, я стремился побывать и на родине Мао Цзэдуна — в деревне Шаошань. Морозным январским днем 1986 г. мне удалось осуществить это желание. Час езды на машине от Сянтани и мы уже в небольшом чистеньком городке, который вырос на месте бывшей деревни. Он расположен в живописном месте, в долине между гор. Шаошань связывает с внешним миром не только хорошее шоссе, но и железнодорожная ветка, которая идет от провинциальной столицы Чанша. Кстати сказать, Сянтань до сих пор не имеет железнодорожного сообщения. Местные жители рассказывают, что еще недавно в годы “культурной революции” сюда в Шаошань совершали паломничество тысячи людей. Сегодня, несмотря на воскресенье, в городке малолюдно, а в самом музее не более двадцати человек. Он состоит из жилых построек семьи Мао Цзэдуна, дома, где он родился и просторного одноэтажного здания типа галереи, где размещается экспозиция. Неподалеку на пригорке могила матери Мао Цзэдуна. В экспозиции девять залов, шесть — рассказывают о его жизни и деятельности до 1949 г. И только две — с 1949 г. по 1975 г. Период “культурной революции” фактически обойден, есть только несколько фотографий, относящихся к 1968-1969 гг. В зале, посвященном пятидесятым годам, фотография, на которой Мао Цзэдун снят со Сталиным, здесь же один из номеров газеты “Жэньминь жибао” за 1957 г., где рассказывается о строительстве с помощью советских специалистов моста через реку Яньцзы в районе Ухани. Специальный зал отведен под материалы о родителях, братьях, детях Мао Цзэдуна, его первой жене, героически погибшей в тридцатые годы. О Цзин Цин (и их общей дочери Ли На) ни одного упоминания, как будто ее вообще не было в жизни Мао Цзэдуна. Около входа на территорию музея уличные торговцы предлагают различные сувениры, не только связанные с данным памятным местом, на их лотках красочные календари с изображением заокеанских кинодив. Повернувшись к сопровождающему меня преподавателю Сянтаньского университета, я шутливо заметил: “Времена меняются”.

В тот же день я побывал в музеях Лю Шаоци и Пэн Дэхуая. Оба они открыты недавно, по сравнению с музеем Мао Цзэдуна гораздо меньше и скромнее. В музее видного китайского военачальника — маршала Пэн Дэхуая обращает на себя внимание старый радиоприемник “Беларусь” выпуска пятидесятых годов — подарок маршалу от рабочих одного из советских заводов. По словам экскурсовода, этот приемник был с ним до последних дней его жизни. Оба эти деятеля, как известно, стали жертвами политики Мао Цзэдуна.

В настоящее время в китайском обществе нет такого преклонения перед Мао Цзэдуном, как это было еще двадцать-тридцать лет назад. По-прежнему над центральной трибуной площади Тяньаньмынь в Пекине большой портрет Мао Цзэдуна, но перед расположенным напротив нее мавзолеем нет большого скопления людей. (В дни первомайского и национального праздников на противоположной стороне площади вывешиваются портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, правда меньшего размера.) Кое-где еще можно встретить статуи Мао Цзэдуна, оставшиеся от времен “культурной революции”. К примеру, в Шанхае она стоит прямо перед входом в Фуданьский университет, но студенты проходят мимо, как бы не замечая ее. У меня создалось впечатление, что молодежь вообще равнодушна к Мао Цзэдуну, ее занимают другие, более важные жизненные проблемы, в решении которых этот кумир прошлого помочь не может. Есть среди молодых интеллигентов люди, которые прямо считают его виновником всех бедствий страны в прошлом. Люди старшего поколения более сдержанно относятся к Мао Цзэдуну. Они готовы обсуждать его деятельность и взгляды. Есть коллективы ученых, разрабатывающие проблематику философских взглядов Мао Цзэдуна, на эту тему появляются специальные работы. Однако, как мне показалось, большого интереса его творчество в кругах научной общественности не вызывает.

Поэтому в первые свои приезды в Китай после “культурной революции” мне казалось, что Мао Цзэдун принадлежит исключительно прошлому. Однако я ошибался. На рубеже 80-90-х годов произошел всплеск нового интереса к бывшему вождю. На улицах китайских городов у многих торговцев появились в продаже “Цитатники Мао” — маленькие книжечки с его изречениями в красной обложке, значки с его изображением, оставшиеся от времен “культурной революции”. Довелось мне встречать и портреты Мао Цзэдуна на передних стеклах автобусов и грузовиков.

Во второй свой приезд в Шаошань осенью 1997 г. я не узнал его: город сильно преобразился, появилась огромная статуя Мао Цзэдуна на центральной площади, новый музей на склоне окрестной горы, где на каменных стелах помещены стихотворения Мао Цзэдуна, причем резчики по камню стремились передать иероглифы так, как их писал автор. Многие в Китае высоко ценят его поэтическое творчество и искусство каллиграфии. Открыта для посещения расположенная в пещере рядом с городом резиденция Мао Цзэдуна. Она — небольшая по размеру, но удобная — в ней всегда прохладно в жаркий день. Последний раз Мао Цзэдун жил в ней в июле 1966 г. — перед августовским пленумом ЦК КПК, на котором он начал свое решительное наступление на лиц, “находящихся у власти и идущих по капиталистическому пути”, т.е. против Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Над резиденцией, примерно на высоте 200 метров, находится могила отца Мао Цзэдуна. В прошлое посещение Шаошаня экскурсовод сказал, что она еще не найдена. Теперь ее нашли. Как мне объясняли, в тридцатые годы гоминдановцы хотели уничтожить эту могилу, поэтому местные крестьяне постарались ее замаскировать. Постепенно она заросла, ее не смогли найти даже после 1949 г., могила считалась утраченной. Нашли ее только в начале 90-х годов. К могиле отца Мао Цзэдуна ведет каменная дорожка и хотя до нее недалеко, из-за крутого склона подъем дается тяжело, приходится несколько раз отдыхать. Наконец, мы у цели. Небольшая плита с фамильными иероглифами. Наблюдаю как китайцы, останавливающиеся перед могильной плитой, совершают традиционный обряд поклонения, вставая на колени на небольшую подушечку. Неподалеку небольшой аттракцион, где играют дети...

В экспозиции музея Мао Цзэдуна за одиннадцать лет не произошло каких-либо серьезных изменений — так же как и тогда нет Мао Цзэдуна времен “культурной революции”, — после 1965 г. — сразу скачок в сентябрь 1976 г. — его смерти и похоронам. Как и раньше нет никакой информации и о Цзян Цин.

Мао Цзэдуна часто сравнивают со Сталиным, и в этом нет ничего удивительного, ибо они были во многом похожи и в своих деяниях и в своих преступлениях. Но в Китае, причем не только на официальном уровне, бытует мнение, что в Советском Союзе со Сталиным “обошлись неправильно”, поскольку у него были и большие заслуги, а кроме того, критика его деятельности носила больше эмоциональный, чем научный характер. Китайцы, по-видимому, считают, что подобный подход применительно к Мао Цзэдуну чреват громадными потрясениями для страны. Одно дело считать Мао Цзэдуна вождем китайской революции, пусть и совершающим ошибки, другое дело признать его диктатором, тираном, принесшим своему народу одни только бедствия. Оценка теоретической и политической деятельности Мао Цзэдуна содержится в “Решении по некоторым вопросам истории КПК после образования КНР”, принятым партийным руководством в июне 1981 г. Решение это готовилось несколько лет и неоднократно переделывалось. В конечном счете в отношении Мао Цзэдуна был принят принцип “саньцикай” — 3:7, т.е. считается, что в его деятельности 70% было положительного и только 30% отрицательного. Кстати, точно так же в Китае оценивают и деятельность Сталина. Вместе с тем считается, что между Мао Цзэдуном и Сталиным была большая разница. Как-то один философ сказал мне, что в отличие от Сталина Мао Цзэдун не отдавал приказов “рубить головы”, он даже говорил: “если отрубить голову, она не вырастает, необходимо перевоспитывать людей”. Он сослался в этой связи на пример Дэн Сяопина и других руководителей партии, подвергшихся репрессиям, но оставшихся в живых. В ответ на мое замечание о судьбе Лю Шаоци, Пэн Дуэхуая и других деятелей КПК мой знакомый выразился так: “Они были доведены до смерти (похуай сыла), но голов им не рубили”. Ответа на мои слова о том, что не имеет значения как погибли во времена “культурной революции” сотни тысяч простых китайцев, не последовало[2].

Тем не менее нельзя отрицать того, что в период “культурной революции” абсолютное большинство высших партийных и государственных деятелей остались в живых в противоположность тому, что было в Советском Союзе в 30-40-ые годы (если вспомнить слова моего китайского знакомого, то действительно характер репрессий в Советском Союзе и Китае был в чем-то различен). Это в значительной степени облегчило китайскому руководству преодоление последствий “культурной революции” и осуществление экономической реформы после смерти Мао Цзэдуна.

Следует заметить, что критика Mao Цзэдуна со стороны руководства КНР была глубоко продуманной и взвешенной, в ней не было эмоций, поэтому она не вызвала таких последствий, каких вызвала критика Сталина в Советском Союзе. Фактически, однако, весь период китайских реформ, начиная с 1979 г., есть отрицание представлений Мао Цзэдуна о социализме. Неудивительно поэтому, что в Китае прежде всего подчеркивают заслуги Мао в победе над гоминданом, в завоевании коммунистами власти.

В восьмидесятые годы понятие “идеи Мао Цзэдуна” получило иное чем раньше содержание, оно стало интерпретироваться как “коллективный разум руководителей партии”, как положения не только одного Мао, но и Чжоу Эньлая, Лю Шаоци, Дэн Сяопина и др. В последнее время сложилась следующая иерархия теоретических ценностей: “учение Мао Цзэдуна”, “теория Дэн Сяопина”, “положения Цзян Цзэминя” (нынешнего руководителя Китая). В соответствии с этим в Китае говорят о трех поколениях китайских руководителей — первом во главе с Мао Цзэдуном, втором — во главе с Дэн Сяопином, третьим — во главе с Цзян Цзэминем. Мао Цзэдуну приписывается “соединение всеобщих положений марксизма-ленинизма с практикой китайской революции”. Дэн Сяопин выступает как создатель современного китайского марксизма. Для обозначения теоретического вклада Цзян Цзэминя будет, по-видимому, выдвинут свой термин.

В настоящее время в Китае существует много центров по изучению “учения Мао Цзэдуна”, Сянтаньский университет — один из них; в стране выходят три посвященных им журнала, ежегодно публикуется значительное число специальных исследований, затрагивающих те или иные стороны теоретической и политической деятельности Мао Цзэдуна. Откровенно говоря, научный уровень большинства из них не очень высок, ибо они занимаются повторением одного и того же, ибо, действительно как положения, имевшие определенный смысл в 30—40-х гг., соотносятся с социально-экономическими реалиями современного Китая. Вот почему те ученые, кто занимается Мао Цзэдуном начинают в той или иной степени “переориентироваться на Дэн Сяопина”.

В беседах с китайскими учеными не мог не вставать вопрос о том, кому принадлежит заслуга в модернизации современного Китая.

В период идеологической конфронтации между КПСС и КПК в 60-70 годы Мао Цзэдуна в Советском Союзе обвиняли во многих смертных грехах —мелкобуржуазном перерождении, отступлении от марксизма, предательстве его принципов. Конечно, согласно представлениям советских теоретиков от марксизма Мао Цзэдун не был ортодоксальным марксистом. Да он и не мог быть им, поскольку имел смутное представление о марксистских догмах, положениях, ибо он усвоил их через популярные советские работы. К марксизму у него был чисто инструментальный подход — возможно ли его использование для достижения определенных целей.

Однако, обладая природным умом, Мао Цзэдун смог занять руководящее положение в Коммунистической партии Китая, выбрать правильную тактику завоевания власти — опора на крестьянство, а на кого еще он мог опираться в крестьянской стране (за что был назван Сталиным “маргариновым коммунистом”, впоследствии окрещен советскими теоретиками “мелкобуржуазным революционером”). Опора на крестьянство плюс окружение деревней города позволило ему одержать победу над Гоминданом. В создании Китайской Народной Республики Мао Цзэдуну принадлежит первостепенная роль. Другое дело, что после 1949 г. он во многом утратил присущее ему политическое чутье.

По мнению одного видного советского дипломата, проработавшего в Китае около двадцати лет, заслуга Мао Цзэдуна состоит в том, что он заставил другие страны уважать Китай, благодаря ему китайцы вновь обрели чувство собственного достоинства, утраченное ими в XIX в. в связи с превращением Китая после опиумных войн в полуколонию. Фактически после 1949 г. Мао Цзэдун всеми своими действиями и постулатами все время вел Китай в пропасть — ускоренное кооперирование, борьба с правыми элементами, большой скачок в народные коммуны, классовая борьба — как движущая сила развития общества, и наконец, “культурная революция”. Специалистам по Мао Цзэдуну приходится говорить о том, что он оставил в наследство великий теоретический постулат — “принципы реалистического подхода”. Но если это так, то как быть с его нереалистическим, а точнее антиреалистическим подходом на протяжении пятидесятых-семидесятых годов? Если бы не коротышка Дэн, прозванный так за свой небольшой рост, Китай давно бы разделил судьбу многих развивающихся стран. Именно Дэн, или как иногда говорят в Китае Сяопин, смог вдохнуть “новое вино в старые меха”.

Тем не менее интерес простых китайцев к Мао Цзэдуну не ослабевает и. как это ни парадоксально, даже растет. Покидая заполненные экскурсантами памятные места Шаошаня. я не мог не задуматься над этим. Объяснение может быть следующим. Несмотря на заметный рост материального благосостояния, уровень жизни миллионов китайцев еще низок. Есть люди, особенно в деревнях, которые потеряли в результате проводимых ныне реформ. Раньше они худо-бедно имели свою чашку риса, но теперь в условиях рынка им приходится бороться за нее. В китайском обществе и отнюдь не среди твердолобых партийных консерваторов, а среди простых людей есть люди, не принимающие и, мягко говоря, не симпатизирующие Дэн Сяопину. Происходит имущественное расслоение, появляются “новые китайцы”. Вызывают недовольство и явления непотизма, фаворитизма, коррупции, в том числе и в высших эшелонах власти. Времена “культурной революции” уходят в прошлое, постепенно забываются те несчастия, которые она принесла, тем более, что она затронула главным образом жителей городов, партийные кадры, интеллигенцию. Простым китайцам импонирует скромность Мао Цзэдуна в одежде, быту.

Интересную точку зрения на историческую роль Мао Цзэдуна мне довелось услышать совсем недавно, в январе 2000 г. На Тайване, от профессора одного из тамошних университетов. По его мнению, заслуга Мао Цзэдуна заключается в следующем: во-первых, он заставил уважать Китай, считаться с ним; во-вторых, он покончил с раздробленностью страны, ее разделением на ряд “феодальных княжеств”, управляющихся милитаристскими кликами; в-третьих, благодаря ему Китай обрел атомную бомбу; и в-четвертых, он приостановил моральную деградацию китайского общества, наблюдавшуюся в 30—40-е гг. нынешнего столетия.

Углубление экономической реформы будет, по-видимому, вызывать в Китае все большую ностальгию по “доброму прошлому”, “честному и скромному вождю”.

9. Мадам из “Банды четырех”

Однажды во время поездки по северо-востоку Китая моим соседом по купе оказался интеллигентного вида мужчина средних лет, с увлечением читавший какой-то журнал. Постепенно мы разговорились, выяснилось, что сидящий напротив меня человек — журналист. Я спросил его, что он с таким интересом читает. “Статью о Цзян Цин”. Последовал обмен следующими фразами. “Неужели судьба этой женщины еще кого-то волнует в китайском обществе?” — “Да, ибо ее деятельность связана с “культурной революцией”, которая нанесла громадный ущерб развитию страны”. Прощаясь, журналист посоветовал мне прочитать эти материалы. Я последовал его совету и постарался достать тот номер журнала, в котором они были опубликованы. Статьи различных авторов дают яркое представление о перипетиях жизненной биографии знаменосца культурной революции. У отца Цзян Цин было две жены, она была дочерью младшей, поэтому в семье ей жилось трудно. Постоянное унижение, придирки закалили ее характер. Уже в молодости она была твердой и решительной в своих словах и поступках. Цзян Цин сама пробивала себе дорогу в жизнь. В начале 30-х гг. она начинает участвовать в революционном движении, вступает в компартию.

В 1980 г. одним из свидетелей на процессе по делу “Банды четырех” была старая женщина по имени А Гуй (или Цинь Гуйчжэнь). Впервые она встретилась с Цзян Цин, тогда Лань Пин, в середине тридцатых годов в Шанхае. Незадолго до этого она приехала сюда, в крупный портовый город Китая, в поисках работы. Уже в возрасте пяти лет А Гуй стала работать нянькой в чужих семьях у себя на родине — в одном из городов провинции Цзянсу. В Шанхае ей удалось устроиться прислугой в дом одного промышленника. Неизвестно, какими судьбами в этом доме оказалась и Лань Пин, снимавшая здесь комнатушку. Лань Пин подвизалась тогда на одной из киностудий, но заработки у нее были небольшие. Бывали дни, когда Лань Пин фактически голодала (тогда будущей Цзян Цин было всего лишь двадцать три — двадцать четыре года). Те, кто видел фотографию Цзян Цин шестидесятых годов в воинском френче, наверняка подумают — неужели эта худая, с узким лицом женщина могла когда-то быть очаровательной. Однако, по свидетельствам очевидцев, в тридцатые годы она пользовалась вниманием мужчин. А Гуй жалела молодую очаровательную женщину. Она тайком приносила ей в комнату пищу и всякий раз Лань Пин говорила: “В будущем я обязательно отблагодарю тебя”. Добрая, отзывчивая А Гуй помогала Лань Пин стирать белье, убирать комнату, в общем, заботилась о ней.

На глазах А Гуй прошла и вся история взаимоотношений Лань Пин и Тан На, также бывшего артистом, — их любовный роман, закончившийся в конце концов разрывом. Об этой истории тогда много говорили в городе и даже писали в печати. Вспоминая те дни, А Гуй впоследствии рассказывала: “Цзян Цин вела себя как сумасшедшая, она постоянно скандалила с Тан На, бывали дни, когда дело доходило до грубых сцен и она звала меня на помощь, крича: “Караул, помогите”. Я часто бегала разнимать их”.

Лань Пин и Тан На работали тогда вместе на одной из киностудий. Размолвка между ними возникла не в один день. Вскоре после свадьбы Лань Пин обнаружила в одной из книг любовное послание своего мужа к другой женщине. “Я хотела покончить с собой”, — вспоминала она позднее. “Меня охватило состояние отчаянной тоски. Вскоре я полюбила другого человека, но у Тан На не было никаких оснований для упреков, ибо инициативу проявил он”. Последующие события были следующим образом изложены самой Лань Пин в шанхайских газетах. “Тан На несколько раз приходил в мою комнату с расспросами, я просила его уйти, а он не уходил, я обращалась к А Гуй, но тогда Тан На закрывал дверь на ключ. Он обвинял меня в том, что я играю с мужчинами, стремлюсь с их помощью занять хорошее место в обществе. Однажды ночью я настолько разозлилась, что ударила его, он в ответ ударил меня. Я пришла в бешенство и закричала: “У меня ничего нет, кроме ножика для резки фруктов и ножниц, но не бойся, подходи, я не спрячусь”. В этот раз он забрал все свои письма ко мне и сказал, что объявит о нашем разрыве в газетах”.

Вскоре Цзян Цин уехала из Шанхая в Яньань через какое-то время,. где вышла замуж за Мао Цзэдуна. Многие лица из окружения руководителя КПК были против этой свадьбы, у них не вызывала доверия моральная и политическая чистоплотность Цзян Цин. Но Мао Цзэдун поступил по-своему. По словам китайцев Мао Цзэдун обратил на нее внимание потому, что до этого он никогда не встречался с такого рода образованными, обладающими определенным лоском женщинами. Все прежние его жены уступали Цзян Цин в культурном отношении.

Связь между Цзян Цин и А Гуй прервалась на долгие годы, если не считать присланных с оказией двух фотокарточек, на одной из которых была сама Цзян Цин, а на другой — она и ее дочь от Мао Ли На. После 1949 г. Цзян Цин вызывает А Гуй в Пекин и устраивает на работу в детский сад в районе парка Бэйхай. В 1958 г. А Гуй возвращается в Шанхай.

Когда началась “культурная революция”, Цзян Цин вспомнила, что в Шанхае проживает женщина, которая знает слишком много о ее прошлом и может помешать ее политической карьере. Она дала соответствующее указание своим приближенным и вскоре А Гуй была доставлена в Пекин и осуждена как “человек, связанный с классовыми врагами внутри и вне страны”. Это случилось в марте 1968 г. Освобождена была А Гуй только в 1975 г.

Цзян Цин искалечила судьбу не только одной А Гуй, но и многих других людей. Среди них был и Ян Фань — начальник управления общественной безопасности Шанхая. В первой половине 50-х годов его имя было известно многим в городе, он руководил работой по очищению его от уголовных элементов, аресту гоминдановских шпионов, в частности, именно ему принадлежала заслуга раскрытия деятельности группы лиц, посланных с Тайваня для подготовки покушения на Чэнь И, бывшего в те годы мэром Шанхая. Помню, мне довелось тогда впервые побывать в этом городе и я был немало удивлен, увидев, как много сделано в ликвидации социальных язв, доставшихся от дореволюционного режима — бандитизма, воровства, проституции и т.п. Конечно, в этом была немалая заслуга и Ян Фаня.

Но в 1955 г. Ян Фань неожиданно исчезает из города, исчезает почти на двадцать пять лет. Только в начале восьмидесятых годов стало известно то, что с ним произошло за эти годы.

В канун нового 1955 г. Ян Фань был срочно вызван в Пекин для проверки его служебной деятельности. “Проверка” продолжалась три месяца, а затем он был арестован и без предъявления какого-либо обвинения отправлен в тюрьму. Официальное обвинение было предъявлено только через десять лет — в 1965 г. Оно гласило: “Объявить предателем и контрреволюционером и приговорить к шестнадцати годам тюремного заключения”. В 1967 г. в тюрьму, где находился Ян Фань, несколько раз приезжали люди, которые, нисколько не таясь, спрашивали его: “Знаете Вы или нет историю Цзян Цин?” (они явно действовали по ее распоряжению). “Да, знаю”, — отвечал Ян Фань. “Рассказывали ли Вы кому-нибудь о ней?”. “Будучи в новой четвертой армии (эта руководимая коммунистами армия в 40-х годах вела военные действия против японцев в районах, контролируемых ГМД — В.Б.), я написал соответствующий материал и передал его в Яньань. Но я никогда не говорил об этом с другими людьми”. Менялись люди, приезжавшие в тюрьму, но вопросы были одни и те же.

В августе того же 1975 г. Ян Фань был переведен из тюрьмы в лагерь по трудовому перевоспитанию, находившийся в сельской местности провинции Хубэй, на положение человека, лишенного всяких политических прав. Ужасные условия жизни, нечеловеческие душевные переживания не могли не сказаться на его здоровье. Он ослеп на один глаз, в другом сохранилось только 20% зрения. Он писал письма Чжоу Эньлаю, но не знал, что они не выходили за пределы лагеря, оставались в его канцелярии. Однажды один обитатель лагеря увидя, как он пишет очередное письмо Чжоу Эньлаю, с грустью сказал: “Зачем ты ему пишешь? Он уже умер”. Ян Фань не поверил, стал ругать этого человека. Когда же ему показали газету, где было сообщение о кончине Чжоу Эньлая, он зарыдал и проплакал весь день. Только в апреле 1980 г. Ян Фань был полностью реабилитирован, восстановлен в партии, вновь обрел честь и достоинство. Позади остались двадцать пять лет страшной жизни...

Злодейство и вероломство были второй натурой Цзян Цин. В опубликованных в Китае мемуарах видного деятеля коммунистической партии Китая маршала Hе Жунчжэня приводится такой эпизод из первых месяцев “культурной революции”. Стремясь дискредитировать ветеранов партии, выступавших против развязывания “культурной революции”, Цзян Цин не гнушалась прибегать к грязным средствам. Так, в частности, информация о двенадцатом пленуме ЦК КПК восьмого созыва (август 1966 г.) содержала тексты выступлений его участников. Она дополнительно вставила в свое выступление обвинение Hе Жунчжэня в том, что в 1948 г. тот якобы стремился уничтожить Мао Цзэдуна. Дело в том, что в начале мая 1948 г. два гоминдановских самолета неожиданно подвергли бомбардировке командный пункт частей народно-освободительной армии, расположенной в районе уезда Бупин в северном Китае. Это случилось через несколько дней после прибытия туда Мао Цзэдуна. Цзян Цин утверждала, что во время бомбардировки было якобы убито большое количество людей, пострадал и сам Мао Цзэдун.

Как пишет Hе Жунчжэнь, бомбардировка была действительно подстроена двумя младшими командирами НОА, завербованными гоминдановской разведкой. Они передали в штаб противника сообщение о прибытии Мао Цзэдуна. Благодаря своевременно принятым мерам ни один человек не пострадал. Предатели были разоблачены и получили заслуженное наказание. Цзян Цин злонамеренно сфальсифицировала исторические факты. Однако ей не удалось скомпрометировать Не Жунчжэня.

Хотя во время “культурной революции” Цзян Цин сделала “блестящую” политическую карьеру, она не пользовалась авторитетом в китайском обществе. Были люди, которые и тогда, в те трудные годы открыто выступали против нее. В начале июля 1970 г. школа “седьмого мая” Государственного комитета по науке и технике, находившаяся в уезде Хэндун провинции Хунань (в этих школах проходили в годы “культурной революции” идеологическую обработку кадровые работники, название “седьмое мая” они получили из-за даты опубликования соответствующего распоряжения — В.Б.) напряженно застыла в томительном ожидании предстоящих событий... Третьего июля в школе появилась дацзыбао “Необходимо снять крышку, прикрывающую расточительство, — Цзян Цин — марксистка или ревизионистка?”. В дацзыбао можно было прочитать следующее: “Цзян Цин — корыстный, алчный человек, стремится к легкой жизни, любит повелевать людьми, проявляет самодурство... Она не принадлежит к пролетарскому штабу, а является настоящим буржуазным элементом, находящимся внутри партии, она являет собой пример возрождения капитализма... Разве поэтому выступление против Цзян Цин является контрреволюцией?”.

В группках людей, собиравшихся периодически около дацзыбао, царило безмолвие. Но все невольно направляли свои глаза на подпись, “Юй Жому, кто это?” Кто-то очень тихо сказал: “Она — жена Чэнь Юня” (Чэнь Юнь — ветеран партии, долгие годы был членом Политбюро ЦК КПК). Известие о дацзыбао Юй Жому вышло далеко за пределы школы. В восьмидесятые годы в беседе с корреспондентом журнала “Женщина” Юй Жому сказала: “Выступать против Цзян Цин было в те годы общим желанием всего китайского народа, но я знала побольше, чем другие, поэтому и написала ту дацзыбао”.

Нескромность Цзян Цин обратила на себя внимание еще в годы антияпонской войны. Уже тогда ее барство было предметом обсуждения в кругах членов партии, находившихся в Яньани. После образования КНР ее “аристократические замашки” еще более усилились. За здоровье Цзян Цин отвечал специальный врач, рядом с ней неотлучно находились три сестры, ее постоянно сопровождала женщина с чемоданчиком, где находились лекарства, “и это при том, что ее здоровье не внушало никаких опасений”, — продолжала свой рассказ Юй Жому. Многие более заслуженные члены партии, ветераны, руководители, старше ее по возрасту, не обладали такими “привилегиями”. Весной 1962 г. тов. Чэнь Юнь совершил поездку в Шанхай, я была вместе с ним, мы остановились в гостевом доме на Тайюаньской улице. Он был обставлен необычайно роскошно, все предметы обстановки и вся мебель были одного — темно-зеленого цвета. На окнах висели 2 ряда специально подобранных штор, когда их задвигали, они создавали в комнатах особый полумрак. Обратившись к одному из служащих, Чэнь Юнь с удивлением спросил: “Раньше я бывал в вашем доме, он был оборудован иначе. Что произошло?”. Тот ответил: “Мы занялись переоборудованием, так как этого хотела Цзян Цин. Но ей все равно не понравилось и она не стала здесь жить”. Потом мы узнали, что в Шанхае есть еще три специальных дома, где останавливается Цзян Цин и которые оборудованы также по ее указаниям.

“Когда 3 июля 1970 г. я написала дацзыбао, я вспомнила посещение гостевого дома в Шанхае и многие другие факты, касающиеся Цзян Цин. Будучи членом партии, я не могла молчать”. Во время культурной революции” Цзян Цин на людях всегда старалась быть образцом скромности. Она неизменно появлялась на митингах в наглухо застегнутом на все пуговицы армейском френче и, жестикулируя руками, страстно призывала к борьбе против “черного экономизма”, “буржуазного перерождения”.

Смелая акция Юй Жому привела к тяжелым для нее последствиям — она была обвинена в “осуществлении контрреволюции”, исключена из партии, снята с занимаемой ею должности. Но это не сломило Юй Жому. 15 декабря того же 1970 г. в идеологическом самоотчете[3] она написала: “Борьба между мной и Цзян Цин — по существу это борьба двух классов, двух линий, борьба двух мировоззрений, и она непримирима”. В идеологическом самоотчете от 4-го октября следующего года Юй Жому написала еще более решительно: “Когда такие как она с ее отвратительными идеями занимают важные руководящие посты, это создает опасность того, что наша партия изменит свой характер, а государство утратит свой красный цвет. Если в таких условиях не выступить открыто против нее, не развернуть борьбу, то будет нанесен ущерб великим делам партии и похоронена перспектива социализма в нашей стране”.

В июле 1972 г. Юй Жому откровенно написала, что “Идущая по капиталистическому пути Цзян Цин — самая серьезная угроза для партии...”. Конечно, стиль дацзыбао жены Чэнь Юня вполне соответствовал духу того времени, но их смысл был ясен — как может обвинять людей в предательстве интересов социализма женщина, ведущая буржуазный образ жизни?

Вскоре после смерти Мао Цзэдуна в октябре 1976 г. Цзян Цин была арестована. Она и еще три человека были объявлены “бандой четырех”, развязавших “культурную революцию”. Почти через четыре года Цзян Цин вместе с десятком других бывших высших руководителей предстала перед судом. На процессе она вела себя мужественно, проявив свой решительный и твердый характер, в резкой форме отвечала на вопросы судей, заявляя: кто Вы, чтобы судить меня. Она не признала себя виновной, за что ее заклеймили как нераскаявшуюся преступницу. В какой-то степени Цзян Цин можно было понять. Хотя она и была одним из руководителей “культурной революции”, не она была ее застрельщиком. Во время судебного заседания имя Мао Цзэдуна не упоминалось, вся вина была приписана только Цзян Цин и ее подельникам. Сами обвиняемые также не ссылались на Мао. Создавалось впечатление, что между ними и судьями было заключено нечто вроде негласного соглашения — они возьмут вину “Председателя” на себя, а взамен этого получат жизнь. Возможно, их убедили в том, что “высшие интересы” (партии и государства) выше их личной судьбы. Только один раз именно Цзян Цин пыталась нарушить это негласное соглашение, но ее быстро заставили замолчать.

Цзян Цин была приговорена к смертной казни с отсрочкой приведения приговора в исполнение. По злой иронии судьбы она оказалась в той же тюрьме, где когда-то сидела ее знакомая и жертва А Гуй. Эта тюрьма была особой, расположенная в предместье Пекина, онапредназначалась для высших партийных и государственных кадров, особо опасных преступников. Состав заключенных в ней постоянно менялся — вначале в ней побывали те, кто подвергался критике во время чисток 50—60-х гг., затем жертвы “культурной революции”, а в конце 70-х гг. в ней оказались сами творцы “бурных потрясений”. Там Цзян Цин и окончила свой жизненный путь. В Китае ходили слухи, что она совершила акт самоубийства.