Сцена 2

Жолан на кухне жадно ест суп из тарелки. Рядом с ним стоит Таня.

Жолан (продолжая есть). Тань, там ведерко. С утра не вылито.

Таня достает из-под раковины ведерко, уже заполненное водой, относит его в туалет. Слышен шум спускаемой воды. Возвращается, ставит ведерко на место.

(Доедает, берет Таню за руку, прижимает к себе, утыкается лицом в ее живот). Как хорошо. Как же хорошо – только ты и я. Я больничный себе взял. Специально, на неделю. Кайрат улетел – десять дней свободы. Заночуешь у меня?

Таня. Да.

Жолан. А утром сразу на работу. И никакой электрички. А суп остался? Нет? Ладно (Гладит ее живот.) Ты, кажется, пополнела. Может, беременна? (Смеется.) Зима просто. Зимой все вес набирают. Чтоб не замерзнуть, это от природы так. Тебе хорошо сейчас?

Таня. Да.

Жолан. Садись.

Таня садится на стул, рядом с Жоланом.

(Держит ее за руку.) Суп вкусный. Как всегда. Умела бы ты бешбармак делать. Ничего, научишься. Я тебе рецепт дам, научишься. Если хочешь.

Таня. Хочу.

Жолан. Его легко готовить, легче, чем суп. Там такие большие тонкие куски теста, как на лапшу. В воду сунул – через пять минут вытащил. На блюдо вывалил, а сверху – мясо с луком. И всё. Для ленивой хозяйки. Все казахи ленивые. (Пауза.) Что-то опять есть захотелось… А баурсаки! Знаешь баурсаки? Такие колобочки, в масле обжаренные. Если бы ты готовила баурсаки... Я утром полы помыл, видишь, как чисто?

Таня. Вижу.

Жолан. Когда Кайрат уехал – сразу прибрал. Проветрил квартиру: окно и дверь настежь, сквозняк весь смрад выдул. И спокойствие такое воцарилось, тишина, чувствуешь?

Таня. Да.

Жолан. Он меня достал, не знаю, сколько так протяну. С работы возвращаться неохота. Болтает без умолку, телевизор включает, грязь разводит. И деться некуда. Слова такие выбирает, у меня внутри горит все. И договориться нельзя. Меняет все на ходу, никакой ответственности. Почему так? (Достает из кармана бумажную коробочку, вынимает из нее пакетик.) Видишь? Позавчера купил, в аптеке. Беруши. Знаешь, что это? В уши засовывать, чтобы звуки всякие не мешали. Он же храпит ночью. А куда мне? На кухню? И сам ведь по три часа не засыпает. Елозит и елозит по дивану. В туалет бегает, по двадцать раз. Лежу ночью – каждый его поход в туалет фиксирую. Думаю: «вот сейчас опять пойдет». И жду, с ума сойти… А еще дверью хлопает. Как тут уснуть? (Засовывает себе беруши.) Скажи что-нибудь.

Таня. Я беременна.

Жолан. Как в танке. Здорово. А еще? Не молчи.

Таня. Жолан, я беременна. Беременна…

Жолан. Хорошо. Не слышно. Раз-раз… Раз, два… Бiр, екi, уш. (Вынимает беруши.). Может, теперь посплю нормально. (Встает, подходит к раковине и начинает мыть посуду.) Я даже график составлял. Когда кто моет посуду, в какие дни. Только без толку. Прихожу – а в раковине грязная посуда лежит. Изо дня в день, засохшая, с кусочками еды. Не хочет мыть. «Накопится, – говорит, – тогда помою». А я ненавижу, когда в раковине – грязная посуда. Даже если одна тарелочка из-под торта. Ненавижу. Почему мы такие разные?

Таня. Почему?

Жолан. Это он в мать такой. Никакой ответственности, ненадежные. И хвастуны. Папа из-за мамы начал пить. Хотел нормальной семьи, спокойствия хотел. А с ней разве успокоишься? Вечером уйдет к подруге, а мы голодные сидим. Ужин должен быть вовремя. А мы голодные ходили. Папа сам готовил. А ведь из Алма-Аты в Москву взяли. Одного на весь выпуск! Мог таких высот достигнуть, если б поддержка семейная была. Жена помощницей должна быть, это важно. Надо было папе другую себе найти… Надо было. Надо было. (Садится, вновь берет Таню за руку.) Давай поговорим. Давай?

Таня. Давай.

Жолан. Давай. (Пауза.) Я тут думал. Я ведь все время думаю. Кайрат ночью в туалет бегает, а я думаю. Что делать дальше? Что нам делать дальше, а? Ты живешь в Чехове. У тебя нам жить нельзя, всего две комнаты, а еще родители и два младших брата, да и зачем в Подмосковье. Никаких перспектив, да и боюсь я там жить. А здесь Кайрат, целыми днями торчит. Одна комната. Так тоже нельзя. Чтоб снимать квартиру, денег нет. И никогда не будет, если только голодными сидеть. А я так не хочу. Что же делать нам?..

Таня. Что же?..

Жолан. Мы ведь не подростки. Ютиться где-то, по подъездам шастать, целоваться украдкой… Нет, не пойдет. Мне тридцать лет скоро. Нормальных условий хочу, нормальной жизни. Хочешь?

Таня. Хочу.

Жолан. Я учитель. И то, без диплома. Чуть что – могут выгнать. А по специальности работать не хочу, не мое это. Кем еще могу стать? Кем не стану – богаче не буду. Это ясно. Талантов у меня нет, знаю. И характера пробивного, ленив я. Знаешь, как предки наши жили? В юрте целыми днями валялись. Кумыс пили, бешбармак кушали. Не пахали, не сеяли, дома не строили. В степи земледелия нет – только скот с места на место надо перегонять. Разве это труд? Трудолюбие оно в крови должно быть, в традиции. Вот у узбеков оно есть. И у таджиков. А казахи – что? Видела их на рынке? Или рабочими на стройке?

Таня. Нет.

Жолан. Вот… Не та кровь. И всё вот так. Да… Квартиру бы. Хоть какую. В этом все дело. Такая жизнь – унижение. Зачем рождаться, если вся жизнь будет унижением?..

Таня. Зачем.

Жолан. И в Казахстан не хочу. Чужой там. С пяти лет в Москве – обрусел, ни туда – ни сюда. Я ведь языка даже не знаю. У Кайрата хоть что-то в памяти осталось, а у меня?.. Посчитать могу только. Бiр, екi, уш, торт, бес, алты, жетi, сегiз, тогыз, он.

Таня. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Жолан. Что еще можно сделать?

Таня. Что?..

Жолан. Квартиру разменять. Но что можно сделать с «однушкой» в спальном районе? Накопить и поменять с доплатой на две «однушки»?

Таня. На две.

Жолан. Копить. Стиснуть зубы и копить. Поставить цель. И работать, работать. Не ныть. Из грязи – в князи. У кого-то же получается. (Пауза.) Только у меня как будто нету сил. Словно прожил тысячу лет, и хочется покоя. Никакой борьбы, никаких дрязг, только покой. Только дожить бы. Родить ребенка, воспитать. Работу свою сделать хорошо. Просто дожить.

Таня. Дожить.

Жолан. Как же хочется вздохнуть... Успокоиться, расслабиться. Только давит, жизнь эта давит… Как будто плывешь в море, а сверху чья-то рука голову твою держит – и то и дело в воду окунает. Выныриваешь, ловишь ртом воздух, не успеешь отдышаться, прийти в себя, а тебя опять – в воду! Кашляешь, задыхаешься, глотаешь воду эту соленую… И так всю жизнь. Всю жизнь. (Пауза.) Иди ко мне.

Таня садится Жолану на колени. Неожиданно входная дверь открывается, и в квартире появляется Кайрат, в руках у него ламинат. Таня встает.

Кайрат. Уф… Тяжелые… (Кладет ламинат на пол, проходит на кухню). Кушать осталось? С утра не жрал.

Жолан. Ты… Ты что здесь… делаешь…

Кайрат. Материалы завез. Вечером к одной бабке ехать. Работы – на целый день.

Жолан. Ты ведь должен сейчас лететь. На самолете! Ты ездил в аэропорт?

Кайрат. Аэропорт?

Жолан. Я же тебе звонил! Ты сказал, в аэропорту сидишь. Вылета ждешь.

Кайрат. В жопу вылет.

Жолан. Я ведь отцу уже звонил. Они все тебя встречают. Нурлан с женой, тетя Айгуль, Бахыт, все…

Кайрат. Ну, позвони еще раз. Скажи, не получилось.

Жолан. Урод. Вот урод! Как так можно?! Как?!

Кайрат. Чё так распереживался? Не хочу я ехать. Не хочу – и все.

Жолан. Сорок дней у мамы! А никого из нас не будет!

Кайрат. Я тебя не держу…. (Заглядывает в кастрюлю на плите). Все съели, пипец. Есть хочу.

Жолан подходит к нему, толкает в грудь и тут же получает ответный толчок. Завязывается короткая потасовка. Жолан выходит из кухни, нервно шагает по комнате, пытаясь совладать с собой.

Ты сказала ему?..

Таня. Почти…

Кайрат. Это как?

Жолан (возвращается на кухню, берет Таню за руку). Пойдем, Тань, на улицу… Погуляем…

Жолан и Таня выходят в прихожую.

Кайрат (вдогонку). Пива мне возьми!