Большой бальный зал

На прослушивание для участия в мюзикле «Коса!» явилось полно народу. Я хочу сказать, действительно много, целая толпа.

Что очень странно, если задуматься, потому что из драмкружка на прослушивание вообще никто не смог прийти, так как они заняты – репетируют «Волосы».

И что означает, что все, кто сегодня явила на прослушивание, в театре – неофиты(по сло­вам Лилли, это означает «начинающие» или «новички»), вроде лрглли, Тины, Бориса, Линг Су и Перин (Шамика к ним не относится, пото­му что ей разрешают заниматься только одной внеклассной работой в семестр),

Но Кенни со своими чудаковатыми прияте­лями явился. И Амбер Чизман. Она закатала рукава формы, чтобы все видели, какие у нее мощные мышцы на руках.

Пришел даже Парень, Который Терпеть Не Может, Когда В Чили Кладут Кукурузу,

Вот это да. Я и понятия не имела, что в СШАЭ так много начинающих актеров.

Хотя, если задуматься, работа актера – одна из немногих, дающих возможность заработать кучу денег, не имея ни настоящего ума, ни ка­кого‑нибудь особого таланта, и мы все это ви­дим на примере наших звезд,

Так что в этом смысле становится понятно, почему профессия актера привлекает так мно­го народу.

Бабушка организовала прослушивание так, как будто оно самое настоящее. Каждому, кто входил в дверь, бабушкина горничная вручала заявку на участие, которую надо было запол­нить. Потом нас фотографировали «полярои­дом» , который позаимствовали у бабушкиного шофера. Потом фотографию вместе с заявкой надо было отдать жутко древнему старику в ог­ромных очках и широком мягком галстуке.

Он сидел посередине комнаты за длинным столом, как в клипе Дженнифер Лопез к песне «Я рада». Рядом с ним сидела бабушка, а у нее на коленях – ее карликовый пудель Роммель. Несмотря на то что на нем была пурпурная зам­шевая курточка «бомбер», он дрожал.

Я подошла к бабушке и помахала своей ан­кетой и пакетом от китайской лапши, в кото­рый я еще с утра сунула ее подарок на день рож­дения и потащила его с собой в школу.

– Я не собираюсь заполнять эту заявку, – заявила я и шмякнула листок на стол. – А это теой подарок. С днем рождения!

Бабушка взяла у меня пакет – в кем были стеганые атласные вешалки, которые я специ­ально для нее заказала у Шанель. (Это была папина идея, он же за них и заплатил.) – и сказала:

– Спасибо, Амелия, дорогая, садись, пожалуйста.

Я‑то знала, что это «дорогая» было сказано не для меня, а для типа, который сидел рядом с ней, уж не знаю, кто он такой.

– Поверить не могу, что ты это сделала! – сказала я. – Я имею в виду... ты правда хочешь вот так провести свой день рождения?

Бабушка только отмахнулась.

– Амелия, в моем возрасте день рождения уже не имеет значения.

Ну она и скажет! Ей же шестьдесят с чем‑то, а не девяносто с чем‑то. Надо было мне вме­сто атласных вешалок подарить ей рубашку с логотипом «Др.ама.Куин», вписанным в дру­гой логотип, я видела такие в центре.

Лилли мне замахала, я подошла и села вме­сте с ней, Тиной и остальными. Лилли с ходу начала:

– Ну‑ка, ПД, рассказывай, что тут происхо­дит? Я делаю об этом репортаж для школьной газеты, так что уж ты постарайся, объясни поинтереснее.

Лилли всегда достаются самые интересные задания от школьной стенгазеты. А я прочно застряла на специальных репортажах, то есть время от времени пишу статьи или про концерт школьного ансамбля, или про последние по­ступления в школьную библиотеку, потому что я слишком занята своими президентскими обя­занностями, чтобы писать статьи регулярно.

– Сама не знаю, – сказала я. – Наверное, я узнаю, когда узнаешь ты.

– Вопрос не для печати, – сказала Лил­ли. – Что это за маленький старикашка в оч­ках?

Однако больше Лилли ничего не успела спро­сить, потому что бабушка встала, уронив при этом Роммеля на пол. Бедняга скользил по глад­кому паркету, пока ему не удалось встать на ноги. Когда в зале стало тихо, бабушка загово­рила обманчиво добрым тоном (обманчивым, потому что на самом деле она, естественно, не добрая):

– Добро пожаловать. Позвольте предста­виться – для тех, кто меня не знает. Я – Кларисса, вдовствующая принцесса Дженовии. 51 очень рада, что вас собралось так много. Я уве­рена, событие, в котором вы готовы принять участие, станет поистине историческим как для средней школы имени Альберта Эйнштейна, так и для театрального мира в целом. Но преж­де, чем продолжить, я бы хотела без лишних слов представить вам всемирно известного теат­рального режиссера, сеньора Эдуарде Фуэнтеса.

Сеньор Фуэнтес! Нет, этого не может быть!

Но он сидел здесь, знаменитый режиссер, который много лет назад просил бабушку уехать с ним в Нью‑Йорк и играть главную роль в на­стоящем бродвейском спектакле.

Наверное, тогда ему было лет тридцать с чем‑то. Значит, сейчас ему должно быть ЛЕТ СТО! Он такой старый, что его лицо похоже на гиб­рид изюма с Ларри Кингом.

Сеньор Эдуарде попытался встать со стула, но он был таким хрупким и немощным, что смог только слегка приподняться, а потом бабушка нетерпеливо толкнула его обратно на стул и продолжила свою речь. Мне кажется, я слышала, как его старые хрупкие кости захрустели под бабушкиными пальцами.

– Сеньор Эдуардо поставил бесчисленное множество пьес и мюзиклов на многочисленных престижных площадках по всему миру, вклю­чая Бродвей и лондонский Вест‑Энд, – сообщи­ла бабушка. – Вы должны понимать, что для вас – большая честь работать с этим опытным, всемирно признанным профессионалом.

– Благодарю вас, – попытался вставить словечко сеньор Эдуарде. Он щурился от яркого света, который давали люстры бального зала, и зачем‑то махал руками» – Большое, большое спасибо. Мне очень приятно видеть вокруг столько молодых лиц, сияющих от радостного возбуждения, и…

Но бабушка не могла позволить кому бы то ни было, даже восьмидесятилетнему всемирно известному режиссеру, перехватить инициативу. Ока перебила сеньора Эдуарде;:

– Юные леди и джентльмены, как я уже говорила, вам предстоит принять участие в про­слушивании на роли в оригинальном спектак­ле, который еще никогда не был поставлен. Поэтому можно сказать, что те, кто подучит роли, войдут в Историю. Я особенно рада при­ветствовать вас Здесь сегодня еще и потому, что пьеса, роли из которой вы будете сейчас читать, почти полностью написана,.. – Бабушка поту­пилась с напускной скромностью. – ...мною. О, это классно! – Лилли лихорадочно строчила что‑то в своем блокноте. – ПД, ты врубаешься?

Ну да, я врубалась, еще как. Бабушка написала пьесу! Ту самую, которую, по ее мнению, мы должны поставить, чтобы собрать деньги для выпускной Церемонии СШАЭ?

Ну все, мне конец.

Эта вещица, – бабушка подняла стопку листов, наверное, это был сценарий, – совершенно оригинальна и, не побоюсь этого слова, гениальна. Если говорить вкратце, «Коса!» – это классическая история любви. Это пьеса о девуш­ке и юноше, которым для того, чтобы быть вмес­те, приходится преодолевать невероятные пре­пятствия. Но особенно захватывающей делает эту пьесу то обстоятельство, что она основана на исторических фактах. Все, что происходит в пьесе, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРОИСХОДИЛО В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ. Да‑да! «Коса!» – это ис­тория выдающейся молодой женщины, которая хотя и провела большую часть своей жизни как простолюдинка, однажды удостоилась чести стать лидером нации. Да, ее попросили взойти на престол одной небольшой страны, о которой вы, возможно, слышали – Дженовии. Как зва­ли эту храбрую женщину? Что ж, это была не кто иная, как великая...

О боже, только не это! Ради всего святого, нет! Бабушка написала пьесу обо мне! О моей жизни! Все, мне конец, я умру...

– Розагунда.

Стоп! Что она сказала? РОЗАГУНДА?

– Да, – продолжала бабушка.– Розагун­да, прапрапра‑так далее‑бабушка нынешней принцессы Дженовии. Розагунда продемонст­рировала невероятную храбрость перед лицом противника, и ее усилия были в конце концов вознаграждены восшествием на трон государ­ства, которое ныне называется Дженовией.

О боже.

Бабушка написала пьесу на основе истории жизни моей прародительницы Розагунды.

И она хочет, чтобы ребята из нашей школы играли эту пьесу.

ПЕРЕД ВСЕМИ.

– В основе своей «Коса!» – это пьеса о люб­ви. Но рассказ о великой Розагунде – это го­раздо больше, чем просто любовная история. Фактически, это... – тут бабушка сделала паузу. Не только для пущего драматического эффекта, ко и для того, чтобы отхлебнуть из сто­явшего на столе стакана. Была ли то вода? Или чистая водка? Этого мы никогда не узнаем. Если только я сама не подойду и не хлебну из того же стакана. – ...Это мюзикл.

О боже.

Бабушка написала МЮЗИКЛ на основе ис­тории моей прародительницы Розагунды!

Вообще‑то я люблю мюзиклы. Например, «Красавица и Чудовище» – мой самый люби­мый Бродвейский спектакль всех времен, и это мюзикл. Но это мюзикл про принца, на кото­рого наложили проклятие, и начитанную кра­савицу, которая его все равно полюбила.

Но этот мюзикл НЕ про феодального наемни­ка и девушку, которая задушила его насмерть. Видно, не я одна это поняла, потому что Лилли подняла руку и выкрикнула с места:

– Разрешите?

Бабушка как будто испугалась. Она не при­выкла, чтобы ее перебивали, когда она произ­носит речь.

– Все вопросы попрошу придержать и за­дать в конце, – сказала она немного расте­рянно.

Но Лилли проигнорировала эту просьбу и спросила:

– Ваше величество, вы хотите сказать, что шоу « Коса!» – это на самом деле история жиз­ни прапрапра‑и так далее‑бабки Миа Розагун­ды, которую в 568 году от Рождества Христова насильно выдали замуж за вестготского полко­водца Албуана, который завоевал Италию и объявил ее своей?

Бабушка ощетинилась, точь‑в‑точь как Тол­стый Луи, когда у нас кончается кошачье пи­тание с цыпленком и тунцом и мне приходится давать ему другое, например с индейкой.

– Именно это я и собираюсь сказать, – хо­лодно заметила бабушка, – если, конечно, вы дадите мне закончить.

– Да, – продолжала Лилли. – Но МЮ­ЗИКЛ? Сюжет о женщине, которую насильно выдали замуж за убийцу ее отца, который к тому же в их брачную ночь заставил ее пить вино из черепа ее отца, и в результате она уби­ла его, когда он уснул, – вам не кажется, что это несколько ТЯЖЕЛОВАТО для мюзикла?

– А если действие мюзикла происходит на военной базе во время Второй мировой войны, это, по‑вашему, не тяжеловато? Кажется, этот мюзикл назвали «Южный Тихий». – Бабушка изогнула одну бровь. – А есть еще мюзикл о вой­не между городскими бандами в Нью‑Йорке пятидесятых годов. «Вестсайдская история», если не ошибаюсь...

Все в зале начали перешептываться – все, кроме сеньора Эдуарде, – он, кажется, задре­мал. Раньше я как‑то об этом не задумывалась, но, похоже, бабушка права. Если вдуматься в сюжеты мюзиклов, во многих есть очень се­рьезный подтекст. При желании можно даже сказать, что «Красавица и Чудовище» – исто­рия об отвратительной скрюченной Химере, которая похитила и держала в заложниках мо­лодую крестьянскую девушку.

Ну конечно, бабушка не могла не испортить единственную историю, которую я когда‑либо любила всем сердцем!

– Или даже, – продолжала бабушка, пере­крывая всеобщий шепот, – мюзикл о распятии человека из Галилеи, некая вещица под назва­нием «Иисус Христос Суперзвезда»?

Было слышно, как люди в зале заахали. Ба­бушка нанесла сокрушительный удар и победи­ла, и она это понимала. Теперь публика готова была есть с ее ладони. Все, кроме Лилли.

– Прошу прощения, – снова выступила она. – Но когда точно этот... э‑э мюзикл дол­жен быть поставлен?

Тут только бабушка почувствовала себя не­много – самую малость – неуверенно.

– Через неделю, – заявила она с уверенно­стью, про которую я точно могла сказать, что она целиком напускная.

– Но, вдовствующая принцесса!.. – вскри­чала Лилли, перекрывая аханье и перешеп­тывание всех присутствующих (естественно, кроме сеньора Эдуарде, потому что тот все еще дремал). – Вы что, рассчитываете, что испол­нители ролей к следующей неделе выучат весь спектакль? Но мы все‑таки учимся, нам зада­ют домашние задания. Я лично – редактор школьного литературного журнала, первый выпуск первого тома которого я хочу сдать на следующей неделе. Я не могу заниматься и этим делом, и одновременно учить всю пьесу.

– Мюзикл» – прошептала Тина.

– Весь мюзикл, – исправилась Лилли. – Если я буду в нем участвовать, конечно. Это... это просто НЕВОЗМОЖНО!

– Ничего невозможного нет, – заверила нас бабушка. – Вы можете себе представить, что бы произошло, если бы покойный Джон Ф. Кен­неди сказал, что отправить человека на Луну не­возможно? Или если бы Горбачев сказал, что разрушить Берлинскую стену невозможно? Или если бы мой покойный муж в последнюю ми­нуту пригласил на официальный обед короля Испании и еще десятерых своих партнеров по гольфу, а я бы сказала, что организовать званый обед так быстро невозможно? Это вызвало бы международный скандал! Но в моем словаре нет слова «невозможно». Я велела мажордому по­ставить на стол еще одиннадцать приборов, при­казала кухарке добавить в суп воды, а кондите­ру – взбить еще одиннадцать суфле. И прием имел такой потрясающий успех, что король и его друзья провели у нас еще три дня и оставили в казино сотни и тысячи долларов, которые пошли на нужды бедных всей Дженовии.

Я не понимала, о чем бабушка говорит. В Дженовии нет голодающих сирот. И в правление моего деда их тоже не было. Но это неважно.

– Упоминала ли я, – продолжала она; взглядом выискивая в зале сочувствующие лица, – что каждый участник шоу получит сто дополнительных баллов по английскому? Я уже решила этот вопрос с вашей директрисой.

Шепот в зале стал вдвое громче и перешел в гул, в котором сразу почувствовалось возбуж­дение. Амбер Чизман уже пошла было к выхо­ду – наверное потому, что ее не устраивал ко­роткий срок, за который участники спектакля должны будут выучить свои роли, – но тут за­мялась, потом повернулась и возвратилась на место.

– Прекрасно. – Бабушка просияла. – А теперь, может быть, приступим к прослуши­ванию?

– Мюзикл о женщине, которая собственной косой задушила убийцу ее отца, – пробормотала под нос Лилли, записывая что‑то в свой блокнот. – Теперь я все увидела,

И не одна она была встревожена. Сеньор Эдуардо тоже, казалось, заволновался. Ой, нет, постойте. Он просто поправлял кислородный шланг.

– В первую очередь, конечно, мы должны отобрать исполнителей главных ролей – Роза­гунды и мерзкого наемника, от которого она избавилась с помощью своей косы, Албуана, ‑‑продолжала бабушка. – Но есть еще отец Роза­гунды, ее горничная, король Италии, ревнивая любовница Албуана и, конечно, храбрый воз­любленный Розагунды, кузнец Густав.

Минуточку! У Розагунды был любовник? Как это вышло, что в книге по истории Джено­вии, которую я читала, об этом не написано ни слова? И, кстати, где он был, когда его подруга убивала одного из самых жестоких социопатов, когда‑либо живших на свете?

– Так что без лишних слов начинаем про­слушивание! – воскликнула бабушка.

Даже не взглянув на сеньора Эдуарде, кото­рый к этому времени слегка похрапывал, она выбрала две заявки с приложенными фотогра­фиями.

– Кеннет Шоутер и Амбер Чизман, будьте так любезны подняться на сцену.

Только, конечно, никакой сцены в зале не было, поэтому возникло небольшое замешатель­ство – Кенни и Амбер не знали, куда им идти. Бабушка указала им на место перед длинным столом, за которым дремал сеньор Эдуардо, а Роммель сидел, облизывая свои причинные места. Бабушка вручила Кенни листок бумаги и сказала:

– Густав.

Потом вручила другой листок Амбер:

– Розагунда.

Лилли рядом со мной прямо трясло – она изо всех сил старалась не расхохотаться вслух. Не знаю, что уж ее так рассмешило.

Хотя когда Кенни начал читать свой текст, я тоже чуть было не расхохоталась:

– Не бойся, Розагунда! Хотя сегодня ночью ты, возможно, отдашь ему свое тело, я знаю, что сердце твое принадлежит мне.

А особенно ясно я поняла, почему Лилли смеется, когда мы перешли к музыкальной ча­сти прослушивания и Кенни попросили спеть песню, какую он хочет (парень за роялем дол­жен был ему аккомпанировать), и он выбрал песню бэк Сэра Михалота. Он запел:

Встряхни, встряхни, встряхни своей здоровой задницей.

Это было так смешно, что я расхохоталась и хохотала до тех пор, пока из глаз не полились слезы. (Хотя я пыталась смеяться очень тихо, чтобы никто не услышал.)

Дальше стало еще хуже. Бабушка сказала:

– Э‑э… спасибо, молодой человек.

Пришла очередь Амбер исполнить песню, и она выбрала «Мое сердце», которую Селин Дион поет в фильме «Титаник». Лилли в это время на пальцах изображала танец, который показывают в Лас‑Вегасе в отеле «Белладжио». Танец идет под эту же музыку в огромном фон­тане перед подъездной аллеей отеля и длится,

наверное, целый час, его смотрят туристы, ко­торые прогуливаются по Стрипу.

Я так смеялась (беззвучно, правда), что даже не слышала, кого бабушка пригласила прослушиваться на роль Розагунды дальше, Я услышала имя, только когда Лилли, перестав изображать на пальцах танец, не ткнула меня пальцем в бок.

– Амелия Термополис Ренальдо, прошу, – объявила бабушка снова.

– Неплохая попытка, – крикнула я с мес­та. – Но, если кто не знает, я не подавала заявку.

Бабушка метнула на меня зловещий взгляд, все остальные резко втянули воздух.

– Если ты не собиралась участвовать в про­слушивании, то зачем ты вообще пришла? – язвительно поинтересовалась она.

«Ха, потому что вот уже полтора года я каж­дый день после уроков встречаюсь с тобой в «Плазе», или ты забыла?» Но вслух я сказала другое.

– Я просто пришла поддержать друзей.

На что бабушка ответила:

– Амелия, не морочь мне голову, на это у меня нет ни времени, ни терпения. Подойди сюда. Сейчас же.

Она произнесла эту фразу тоном вдовствую­щей принцессы – я его сразу узнала. Точно таким же голосом она начинает говорить прямо перед тем, как завести какую‑нибудь невероятно неловкую историю о моем детстве, которая унизит меня перед всеми.

– Ладно, – процедила я сквозь зубы и по­шла на прослушивание. В это время бабушка объявила имя следующего мальчика, которого она хотела прослушать.

Совершенно случайно оказалось, что этот парень – не кто иной, как Джон Пол Рей­нольдс‑Эбернети Четвертый.

Он встал... и тут оказалось, что это...

Парень, Который Терпеть Не Может, Когда В Чили Кладут Кукурузу.