Во­прос о тех­ни­ке фи­ло­соф­ско­го де­ла.

М.Хай­дег­гер пред­ва­рил один из позд­них (19­62г.) и наи­бо­лее ис­кус­ных в свой­ст­вен­ном ему сти­ле док­ла­дов “Вре­мя и бы­тие” та­ки­ми сло­ва­ми: “Ес­ли бы нам сей­час бы­ли по­ка­за­ны в ори­ги­на­ле две кар­ти­ны Пау­ля Клее‚ соз­дан­ные им в год его смер­ти: ак­ва­рель “Свя­тая из ок­на” и‚ тем­пе­рой на де­рю­ге‚ “Смерть и огонь”‚ то мы мог­ли бы дол­го про­сто­ять пе­ред ни­ми и — рас­стать­ся со вся­кой пре­тен­зи­ей на не­по­сред­ст­вен­ное по­ни­ма­ние.

Ес­ли бы сей­час‚ и имен­но са­мим по­этом Ге­ор­гом Трак­лем‚ нам мог­ло бы быть за­чи­тан­ным его сти­хо­тво­ре­ние “Се­ми­песнь смер­ти”‚ то мы за­хо­те­ли бы слу­шать его час­то и рас­стать­ся со вся­кой пре­тен­зи­ей на не­по­сред­ст­вен­ное по­ни­ма­ние.

Ес­ли бы Вер­нер Гей­зен­берг по­же­лал сей­час из­ло­жить нам фраг­мент сво­ей фи­зи­ко-тео­ре­ти­че­ской мыс­ли на пу­тях к ис­ко­мой им фор­му­ле ми­ра‚ то в хо­ро­шем слу­чае двое или трое из слу­ша­те­лей‚ по­жа­луй‚ су­ме­ли бы сле­до­вать за ним‚ но мы‚ ос­таль­ные‚ бес­пре­ко­слов­но рас­ста­лись бы со вся­кой пре­тен­зи­ей на не­по­сред­ст­вен­ное по­ни­ма­ние.

Не так в от­но­ше­нии мыс­ли‚ ко­то­рую на­зы­ва­ют фи­ло­со­фи­ей. Ибо она долж­на пре­под­но­сить муд­рость ми­ра‚ а то и пря­мо ру­ко­во­дство к бла­жен­ной жиз­ни”[6].

Что иное де­ла­ет фи­ло­соф‚ кро­ме как раз­го­ва­ри­ва­ет (чи­та­ет—пи­шет) и ду­ма­ет. А кто это­го не де­ла­ет? Так — как все же‚ спра­ши­ваю я‚ от­ли­чить фи­ло­соф­ское ду­ма­ние и го­во­ре­ние‚ на­при­мер‚ от ре­че­ний муд­ре­цов и про­ро­ков или — что го­раз­до на­сущ­ней — от бол­тов­ни ди­ле­тан­тов или ве­ща­ний все­воз­мож­ных учи­те­лей жиз­ни?

Го­во­рят: фи­ло­соф ду­ма­ет о “при­ро­де ве­щей”‚ о Бо­ге‚ ми­ре‚ ду­ше‚ сво­бо­де‚ бы­тии... Но где и как он “бе­рет” эти “пред­ме­ты”‚ что­бы о них ду­мать? Не за­им­ст­ву­ет ли фи­ло­со­фия их‚ как во­ро­ва­тая слу­жан­ка по­хи­ща­ет фа­миль­ные со­кро­ви­ща хо­зя­ев‚ — у бо­го­сло­вия‚ нау­ки‚ по­зии? Мо­жет быть‚ фи­ло­со­фия и впрямь не име­ет сво­его соб­ст­вен­но­го‚ осо­бо­го де­ла и спо­соб­на лишь быть при де­ле‚ слу­жить тем‚ кто за­ни­ма­ет­ся де­лом (в ка­че­ст­ве‚ на­при­мер‚ тео­рии по­ли­ти­че­ско­го бла­го­ус­т­рое­ния‚ или ес­те­ст­венн­ной тео­ло­гии‚ или нау­ко­уче­ния‚ или ме­то­до­ло­гии‚ или тол­ко­ва­ния по­эзии)? Слу­жить — или ме­шать‚ веч­но пу­та­ясь под но­га­ми‚ дер­гая за ру­ка­ва‚ пре­вра­щая од­но­знач­ные по­ня­тия в мно­го­зна­чи­тель­ные‚ а по­про­сту го­во­ря‚ дву­смыс­лен­ные ме­та­фо­ры или идео­ло­ги­че­ские штам­пы.

Фи­ло­со­фии и впрямь до все­го есть де­ло. Бог‚ при­ро­да‚ че­ло­век‚ об­ще­ст­во‚ ис­кус­ст­во‚ — все это как-то ка­са­ет­ся фи­ло­со­фии‚ за­де­ва­ет ее‚ и она за­час­тую чув­ст­ву­ет се­бя при де­ле‚ ко­гда свя­зы­ва­ет­ся с де­лом тео­ло­гии‚ кос­мо­ло­гии‚ фи­зи­ки‚ ан­тро­по­ло­гии‚ пси­хо­ло­гии‚ по­ли­ти­ки‚ со­цио­ло­гии‚ эс­те­ти­ки. Но все эти дис­ци­п­ли­ны ли­бо мо­гут об­хо­дить­ся и без фи­ло­со­фии‚ ли­бо дав­но уже‚ как го­во­рит­ся‚ от­поч­ко­ва­лись от фи­ло­со­фии‚ и с точ­ки зре­ния спе­циа­ли­стов в сво­ем де­ле‚ фи­ло­со­фы‚ т.е. не спе­циа­ли­сты имен­но в этом‚ спе­ци­аль­ном де­ле‚ спо­соб­ны про­из­ве­сти толь­ко под­дел­ки или не­оп­ре­де­лен­ные сло­ва.

“Эти фи­ло­со­фы‚ — го­во­рил Ри­чард Фейн­ман в сво­их “Лек­ци­ях по фи­зи­ке”‚ — все­гда топ­чут­ся око­ло нас‚ они мель­те­шат на обо­чи­нах нау­ки‚ то и де­ло по­ры­ва­ясь со­об­щить нам что-то. Но ни­ко­гда на са­мом де­ле они не по­ни­ма­ли всей глу­би­ны и тон­ко­сти на­ших про­блем”[7]. Ведь глу­би­на и тон­кость про­блем и по­ня­тий тео­ре­ти­че­ской фи­зи­ки от­кры­ва­ют­ся толь­ко с по­мо­щью изо­щрен­ной ма­те­ма­ти­че­ской и экс­пе­ри­мен­таль­ной тех­ни­ки‚ ко­то­рой фи­ло­соф по об­ра­зо­ва­нию не вла­де­ет. При­чем в ру­ках уче­но­го-тео­ре­ти­ка тех­ни­ка эта не толь­ко сред­ст­во до­бы­чи зна­ний‚ но и‚ — мо­жет быть‚ да­же в боль­шей ме­ре — тон­кая и утон­чаю­щая­ся “ар­хи­тек­ту­ра во­про­са” (Э.Ио­не­ско — В.Би­би­хин[8]). Не пи­та­ет­ся ли по­это­му фи­ло­соф — вме­сте с по­пу­ляр­ной на­уч­ной пуб­ли­ци­сти­кой — как раз тем‚ что нау­ка от­бра­сы­ва­ет и из че­го скла­ды­ва­ют­ся так на­зы­вае­мые кар­ти­ны ми­ра и на­уч­ные ми­ро­воз­зре­ния. Впро­чем‚ та­ко­го ро­да по­дел­ки воз­ни­ка­ют во­все не из-за то­го‚ что фи­ло­соф не по­ни­ма­ет “глу­би­ны и тон­ко­сти” на­уч­ных про­блем. Бе­да в том‚ что‚ за­ни­ма­ясь не сво­им де­лом‚ он ут­ра­чи­ва­ет по­ни­ма­ние глу­би­ны и тон­ко­сти фи­ло­соф­ских про­блем‚ смысл сво­его соб­ст­вен­но­го де­ла‚ “ар­хи­тек­ту­ру” соб­ст­вен­ных во­про­сов. Знаю­щий свое де­ло фи­ло­соф ско­рее со­гла­сит­ся с этой ус­меш­кой уче­но­го‚ по­то­му что обо­чи­ны‚ на ко­то­рых оби­та­ет око­ло­на­уч­ная фи­ло­со­фия‚ оди­на­ко­во да­ле­ки и от нау­ки‚ и от фи­ло­со­фи­и. Вот сло­во фи­ло­со­фа: “На­уч­ный ум — вещь ред­кая и чу­дом про­дол­жаю­щая­ся — во­все не за­нят ми­ро­воз­зре­ни­ем или кар­ти­ной ми­ра. Это за­ня­тие гро­мад­но­го око­ло­на­уч­но­го при­го­ро­да и‚ глав­ное‚ пуб­ли­ци­сти­ки‚ про­дук­ция ко­то­рой во мно­го раз пре­вы­ша­ет про­дук­цию нау­ки. На­стоя­щая нау­ка за­ня­та не све­де­ни­ем кон­цов с кон­ца­ми‚ а про­бле­ма­ми. <...> На­уч­ное от­кры­тие — не сня­тие во­про­сов‚ а усо­вер­шен­ст­во­ва­ние их ар­хи­тек­ту­ры‚ от­па­де­ние мно­гих ста­рых‚ но по­яв­ле­ние еще боль­ше­го чис­ла но­вых‚ с боль­шей тон­ко­стью и выс­шей ост­ро­той. <...> За­нять пус­тую­щее в нау­ке ме­сто ис­ти­ны бы­тия — де­ло не вы­ше нау­ки‚ а ни­же ее. Нау­ка не опус­ка­ет­ся до это­го ра­ди со­блю­де­ния сво­ей чис­то­ты. Имен­но здесь она сов­па­да­ет с фи­ло­со­фи­ей”[9].

Я бы толь­ко ска­зал не сов­па­да­ет‚ а гра­ни­чит. При­чем гра­ни­чит имен­но там‚ где “глу­би­на и тон­кость” на­уч­ных во­про­сов дос­ти­га­ет пре­дель­ной ост­ро­ты. Имен­но здесь‚ по сви­де­тель­ст­ву та­ких спе­циа­ли­стов‚ как Г.Кан­тор‚ В.Вейль‚ А.Эйн­штейн‚ Н.Бор‚ В.Гей­зен­берг‚ Н.Ви­нер нау­ка впа­да­ет в фи­ло­со­фию. В сфе­ру спе­ци­аль­ных на­уч­ных про­блем с не­ко­то­рых пор вхо­дят во­про­сы‚ как пра­ви­ло‚ мая­чив­шие где-то да­ле­ко на фи­ло­соф­ском го­ри­зон­те на­уч­но­го по­зна­ния‚ — ста­рые‚ веч­ные‚ спе­ку­ля­тив­ные: что та­кое еди­ное и мно­гое‚ еди­ни­ца и бес­ко­неч­ность? — что та­кое про­стран­ст­во и вре­мя? — что та­кое при­чин­ность? — что та­кое атом и эле­мен­тар­ность? — что та­кое фор­ма и ре­аль­ность? — что та­кое жизнь? — что та­кое “объ­ект” и “субъ­ект”? — что та­кое по­ни­ма­ние? И ес­ли в XVII ве­ке фи­ло­со­фия, и прав­да‚ мож­но ска­зать‚ впа­ла в нау­ку‚ а к кон­цу XIX ве­ка‚ ка­за­лось‚ и во­все рас­тво­ри­лась в ней‚ то те­перь‚ в XX ве­ке она — вме­сте с эти­ми во­про­са­ми са­мой нау­ки — из нау­ки — в ее клас­си­че­ском об­ра­зе — вы­па­да­ет.

Но как это все же воз­мож­но? Ка­кой та­кой изо­щрен­ной тех­ни­кой соб­ст­вен­ной мыс­ли фи­ло­со­фия по­сти­га­ет во­про­сы нау­ки‚ — пре­дель­ные не толь­ко по со­дер­жа­нию‚ но и по пре­дель­но от­то­чен­ной — точ­ной — фор­ме? Де­ло в том‚ что эти пре­дель­ные для со­вре­мен­ной нау­ки во­про­сы суть вме­сте с тем и во­про­сы — для нау­ки Но­во­го вре­ме­ни — ис­ход­ные‚ из­на­чаль­ные. Имен­но на них-то и от­ве­ча­ла — оп­ре­де­лен­ным об­ра­зом — нау­ка в XVII ве­ке‚ от­ве­ча­ла вме­сте с фи­ло­со­фи­ей (Га­ли­лей и Де­карт‚ Лейб­ниц и Нью­тон)‚ ко­гда са­ма нау­ка бы­ла еще фи­ло­соф­ским за­мыс­лом‚ ко­гда ру­ка­ми фи­ло­соф­ских ар­хи­тек­то­ров скла­ды­ва­лась свое­об­раз­ная ар­хи­тек­то­ни­ка ее воз­мож­ных‚ бу­ду­щих во­про­сов. Фи­ло­соф‚ ста­ло быть‚ встре­ча­ет­ся с уче­ным там‚ где тео­ре­тик вы­ну­ж­ден вер­нуть­ся к на­ча­лам соб­ст­вен­но­го де­ла‚ что­бы от­крыть их — на­чал — ар­хи­тек­ту­ру‚ ис­кус­ное уст­рое­ние то­го све­та ра­зу­ма‚ в ко­то­ром он ви­дит и ис­сле­ду­ет ве­щи и ко­то­рый он счи­тал ес­те­ст­вен­ным.

С дру­гой сто­ро­ны‚ бы­ло бы не стран­но ус­лы­шать схо­жую от­по­ведь фи­ло­со­фии и от ду­хов­но­го­ ли­ца: эти фи­ло­со­фы по­сто­ян­но топ­чут­ся воз­ле цер­ков­ных стен‚ они мель­те­шат на обо­чи­нах бо­го­сло­вия‚ то и де­ло по­ры­ва­ясь со­об­щить нам что-то‚ но ни­ко­гда на са­мом де­ле они не по­ни­ма­ли всей глу­би­ны и тон­ко­сти ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни и го­во­ря­ще­го из опы­та этой жиз­ни бо­го­сло­вия.

В IV ве­ке‚ от­цы и учи­те­ли хри­сти­ан­ской церк­ви‚ как пра­ви­ло‚ про­хо­ди­ли вы­уч­ку в не­оп­ла­то­нов­ских шко­лах и мас­тер­ски вла­де­ли как ри­то­ри­че­ским‚ так и фи­ло­соф­ским ис­кус­ст­вом. Во все­ору­жии тех­ни­че­ски раз­ра­бо­тан­но­го фи­ло­соф­ско­го язы­ка‚ уточ­няя‚ раз­ли­чая и пе­ре­ос­мыс­ли­вая фун­да­мен­таль­ные по­ня­тия гре­че­ской фи­ло­со­фии (“усия”‚ “ипо­стась”‚ “фю­сис”)‚ че­ка­ни­ли и от­та­чи­ва­ли они дог­ма­ти­че­ские фор­му­лы‚ соз­дав­ли язык хри­сти­ан­ско­го бо­го­сло­вия. Хри­сти­ан­ская мысль Сред­них ве­ков — и на За­па­де‚ и на Вос­то­ке — вы­рос­та­ла в шко­лах‚ вы­стро­ен­ных не­оп­ла­то­низ­мом и ари­сто­те­лиз­мом. За­ква­ше­на она‚ од­на­ко‚ бы­ла Сло­вом‚ “ко­то­рое бы­ло у Бо­га и ко­то­рое бы­ло Бо­гом”. По­это­му‚ вы­рос­тая‚ она пе­ре­страи­ва­ла эти ан­тич­ные хра­мы на свой лад. Пе­ре­уст­рой­ст­во об­раза мыс­ли‚ пе­ре­ос­мыс­ле­ние са­мой идеи ума пря­мо от­но­сит­ся к де­лу фи­ло­со­фии. Но к это­му де­лу не от­но­сит­ся и из не­го ни­как не вы­те­ка­ет ни по­кая­ние (metЈnoia — то­же сво­его ро­да из­ме­не­ние ума)‚ ни кре­ще­ние во Хри­ста‚ ни — глав­ное — сам Ии­сус из На­за­ре­та. По­это­му‚ сколь бы глу­бо­ко ни вхо­дил бо­го­слов­ский дух в фи­ло­соф­ские ма­те­рии‚ тре­бо­ва­лось пер­вым де­лом по­ни­мать‚ что речь идет не о фи­ло­соф­ских спо­рах и про­бле­мах. Бо­го­слов за­нят дру­гим де­лом‚ в ко­то­ром‚ ко­неч­но‚ мо­жет при­го­дить­ся не­кое ору­дие‚ из­го­тов­лен­ное в фи­ло­соф­ских шко­лах (рав­но как и ло­ги­ка‚ грам­ма­ти­ка‚ ма­те­ма­ти­ка)‚ но фи­ло­со­фу как фи­ло­со­фу тут сло­ва не да­ет­ся. Ис­кус­ст­во бо­го­слов­ско­го лю­бо­мудр­ст­во­ва­ния со­всем дру­гое‚ чем ис­кус­ст­во фи­ло­соф­ско­го рас­су­ж­де­ния о Бо­ге. Бо­го­слов­ская “тео­рия” пред­по­ла­га­ет со­вер­шен­но осо­бые “тех­не” и “прак­сис”. Гри­го­рий На­зи­ан­зин‚ один из трех От­цов—кап­па­до­кий­цев‚ на­зван­ный цер­ко­вью Бо­го­сло­вом‚ в спо­ре с Ев­но­ми­ем пре­ду­пре­ж­да­ет: “Лю­бо­мудр­ст­во­вать о Бо­ге мож­но не вся­ко­му — да‚ не вся­ко­му! — Это при­об­ре­та­ет­ся не де­ше­во и не пре­смы­каю­щи­ми­ся по зем­ле <...> Лю­бо­мудр­ст­во­вать о Бо­ге мож­но не всем; по­то­му что спо­соб­ны к се­му лю­ди‚ ис­пы­тав­шие се­бя‚ ко­то­рые про­ве­ли жизнь в со­зер­ца­нии‚ а пре­ж­де все­го очи­сти­ли‚ по край­ней ме­ре‚ очи­ща­ют ду­шу и те­ло...”[10]. Как это де­ла­ет­ся‚ ка­ко­ва прак­ти­ка или “ху­до­же­ст­во” этой жиз­ни‚ что та­кое взы­скуе­мая чис­то­та и как она от­ли­ча­ет­ся от пла­то­нов­ско­го и да­же не­оп­ла­то­нов­ско­го “ка­тар­си­са”‚ — мож­но уз­нать‚ на­при­мер‚ из “Доб­ро­то­лю­бия”.

Вот по­че­му не­что та­кое‚ как ре­ли­ги­оз­ная фло­со­фия со сво­им ре­ли­ги­оз­ным ми­ро­воз­зре­ни­ем‚ мо­жет ока­зать­ся все­го лишь ни тем‚ ни сем‚ столь же не­чис­той ре­ли­ги­ей‚ как и не­чис­той фи­ло­со­фи­ей‚ вро­де той пуб­ли­ци­сти­ки‚ что оби­та­ет со свои­ми на­уч­ны­ми ми­ро­воз­зре­ния­ми на око­ли­цах нау­ки‚ — не­ким ме­же­умоч­ноым ми­ра­жом‚ оа­зи­сы и двор­цы ко­то­ро­го рас­сеи­ва­ют­ся пер­вым же ве­тер­ком. И че­ло­век глу­бо­кой ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни‚ дол­гое вре­мя за­ни­мав­ший­ся фи­ло­соф­ски­ми “апо­ло­гия­ми”‚ “тео­ди­цея­ми”‚ “до­ка­за­тель­ст­ва­ми бы­тия бо­жия и бес­смер­тия ду­ши”‚ мо­жет вне­зап­но опом­нить­ся и вос­клик­нуть‚ — как вос­клик­нул Блез Пас­каль в экс­та­зе‚ ох­ва­тив­шем его од­на­ж­ды ве­че­ром‚ в по­не­дель­ник‚ 3—го но­яб­ря 16­54г.‚ при­мер­но с по­ло­ви­ны один­на­дца­то­го до по­ло­ви­ны пер­во­го: “ОГОНЬ. Бог Ав­раа­ма‚ Бог Исаа­ка‚ Бог Иа­ко­ва‚ а не фи­ло­со­фов и уче­ных...”[11].

И все же фи­ло­со­фия не слу­чай­но‚ не по не­до­ра­зу­ме­нию и не как слу­жан­ка об­ра­ща­ет­ся к ве­ре. Об­ра­ща­ет­ся имен­но там‚ где ве­ра об­ра­ща­ет­ся к фи­ло­со­фии‚ об­ра­ща­ясь к са­мой се­бе с во­про­сом со­мне­ния‚ му­чая ду­шу мыс­лью. Фи­ло­со­фия — ра­зум‚ об­ра­щен­ный к на­ча­лам са­мой ра­зум­но­сти‚ и зря­чая ве­ра‚ об­ре­таю­щая свою муд­рость в стра­хе со­мне­ния‚ — ри­ск­ну ска­зать — бо­ле­ют друг дру­гом. Че­ло­век — это вы­со­кая бо­лезнь‚ а не су­ще­ст­во‚ ищу­щее‚ как бы по­лу­чше уст­ро­ить­ся. Про­сти­те за не­воль­ную сен­тен­цию.

Ра­зу­ме­ет­ся‚ и ху­дож­ни­ки — му­зы­кан­ты‚ по­эты‚ жи­во­пис­цы — по­сто­ян­но на­тал­ки­ва­ют­ся на лю­дей‚ ко­то­рые но­ро­вят объ­яс­нить им‚ что‚ соб­ст­вен­но‚ они хо­те­ли ска­зать‚ по­ка­зать‚ вы­ра­зить (хо­те­ли‚ да‚ вид­но‚ не вы­шло). Нам го­во­рят‚ что ис­кус­ст­во — то­же мыш­ле­ние‚ толь­ко в об­раз­ах (т.е. мыш­ле­ние не­на­стоя­щее‚ для тех‚ кто еще не уме­ет мыс­лить в мыс­лях). Или на­обо­рот‚ что имен­но ис­кус­ст­во пе­ре­да­ет те глу­бин­ные ин­туи­ции‚ ко­то­рые нель­зя пе­ре­дать язы­ком по­ня­тий и от­чет­ли­во вы­ра­жен­ных мыс­лей.

По­че­му‚ в са­мом де­ле‚ мы ино­гда ве­рим‚ что мно­го­зна­чи­тель­ная нев­ня­ти­ца или на­пы­щен­ная па­те­ти­ка иных фи­ло­соф­ских со­чи­не­ний есть сви­де­тель­ст­во по­эти­че­ской не­вы­ра­зи­мо­сти скры­тых в них мыс­лей? По­че­му‚ с дру­гой сто­ро­ны‚ мы по­рою ве­рим‚ что дос­та­точ­но ра­зо­брать осо­бый мир ху­до­же­ст­вен­но­го про­из­ве­де­ния (ус­та­нав­ли­вающе­го поч­ти­тель­ную дис­тан­цию к ок­ру­жаю­ще­му‚ — как го­во­рит­ся‚ ре­аль­но­му — ми­ру) на по­учи­тель­ные ис­то­рии‚ “об­раз­ные” мыс­ли или эс­те­ти­че­ские “ка­те­го­рии”‚ хо­дя­чие в этом ок­ру­жаю­щем ми­ре‚ — или — рас­та­щить сплош­ное‚ спло­чен­ное из слов‚ смы­слов‚ идей‚ ре­че­ний‚ ин­то­на­ций‚ рит­мов (серд­ца‚ ды­ха­ния‚ воз­гла­сов‚ жес­тов‚ по­го­ды‚ ис­то­рии...)‚ един­ст­вен­ное сло­во сти­ха‚ жи­ву­ще­го в сти­хии ре­чи и язы­ка‚ — рас­та­щить это сло­во на мно­же­ст­во за­тас­кан­ных из­ре­че­ний и идео­ло­гем‚ — по­че­му мы ве­рим‚ что дос­та­точ­но про­де­лать эти опе­ра­ции с ху­до­же­ст­вен­ным про­из­ве­де­ни­ем‚ что­бы из­влечь фи­ло­соф­ский смысл‚ буд­то бы за­чем-то скры­тый‚ спря­тан­ный фор­мой ху­до­же­ст­вен­но­го про­из­ве­де­ния?!

Но по­че­му мы так­же не мо­жем от­де­лать­ся от уве­рен­но­сти‚ что фи­ло­со­фия в сво­ей ра­бо­те с мыс­лью и сло­вом на са­мом де­ле близ­ка по­эзии? Мо­жет быть, и здесь мы сно­ва ка­са­ем­ся тай­ны ро­ж­де­ния — ро­ж­де­ния сло­ва в мыс­ли и мыс­ли в сло­ве. Фи­ло­со­фия и по­эзия (рав­но как фи­ло­со­фия и ма­те­ма­ти­ка‚ фи­ло­со­фия и ре­ли­гия) дей­ст­ви­тель­но близ­ки друг дру­гу‚ но толь­ко там‚ где со­хра­ня­ют свою бес­ком­про­мисс­ную чис­то­ту‚ ос­та­ют­ся — или впер­вые ста­но­вят­ся — са­ми­ми со­бой. Они близ­ки не по­то­му‚ что по­эзия скры­ва­ет фи­ло­соф­ские идеи или что идеи рас­плы­ва­ют­ся в не­оп­ре­де­лен­ной по­этич­но­сти‚ а по­то­му‚ что ис­кус­ст­во мыс­ли и ис­кус­ст­во сло­ва под­ра­зу­ме­ва­ют друг дру­га и внут­рен­не гра­ни­чат. Но гра­ни­ца эта мо­жет быть от­чет­ли­во про­ве­де­на и смысл ее по­нят лишь в том слу­чае‚ ко­гда мы да­дим се­бе от­чет в том‚ что их раз­ли­ча­ет имен­но как ис­кус­ст­ва[12]. Весь во­прос опять в осо­бой тех­ни­ке.