POV Тихон

Как же хочется послать все. Надолго, далеко и безвозвратно. Орать на всю улицу, надрывая связки: НАХУЙ ИДИТЕ! С полубезумной улыбкой отправлять по небезызвестному адресу, оттопырив средний палец в придачу. С издевкой и пренебрежением в глазах, с вызовом приподняв бровь и ухмыляясь, шипеть: пошли вы все. Отъебитесь от меня. Ты, ты и ты в том числе. Исчезните с горизонта, заебали. Насрать мне на ваше мнение, на ваши советы, да мне глубоко похуй на каждого из вас. На ваши проблемы и на свои проблемы. И на него тоже…

Ободранной ладонью веду по выстывшей стене, размазывая кровь по когда-то ярко-персиковому покрытию здания. Ветер пробирается под одежду, острыми лезвиями впивается в ссадины. Порывисто облизывает, шершаво. Песок - враг номер один для пусть и мелких, но открытых ранок. Режет, жжет, заставляя кривиться и облизывать раз за разом опухшую губу.

Сложно идти, меня шатает при каждом шаге. Я пьян, избит и ломит половина тела, однако мысли возвращаются туда, где им не место. Совершенно не место. Нога противно ноет, потому приходится делать упор на другую, хромая, но двигаясь вперед. Уроды, блять, какие же вокруг уроды. Сука, да пусть катятся всё и все к чертям. Я устал, я никому ничего, мать его, не должен. Не обязан уж тем более. И мне никто не нужен. И ни хрена вообще мне не нужно. И отец сволочь, раз посмел так со мной поступить. И сестра стерва гребанная. Друзей вообще, блять, нет, вокруг одни ебливые скоты, которым нужны лишь деньги и капля моей славы, в лучах которой они греются, пристроившись поудобнее. Лицемерные, ублюдочные твари. Да пошли вы все!

Сплевываю. Вязкая слюна вперемешку с кровью окрашивает светлые бетонные плиты. Прикушенная изнутри щека все еще кровит, как и губа. Металлический привкус, смешанный с отвратительным послевкусием той хуевой тучи коктейлей разной крепости, до омерзения ужасен. Курить. Хочу курить так сильно, что скулы сводит. Горьковатый дым сейчас, как анестезия, мозгу необходим. Но сигарет нет, растоптанная пачка так и осталась валяться около черного входа в клуб.

Вдыхаю прохладу ночную, растопыривая широко ноздри. Глаза – заплывшие щелки, покрасневшие, словно я выплакал море. А в самом деле, это все: ветер, песок и пара слабых, косых ударов. Скользящих. От таких редко появляются синяки, скорее, просто ноет кость, и ссадина имеет место быть, но синяк? Не думаю.

Видок у меня тот еще. Понимаю, почему некоторые особо впечатлительные шарахаются в сторону, молча пропуская вперед, вероятно думают, что я неадекватен или еще чего похуже. И они относительно правы. Долбанный кареглазый демон. Гребанное сосущее чувство внутри. Бесит. Раздражает, но не помогает унять горькое омерзительное ощущение собственной незначимости. Кому нужен я сейчас, идущий в темноте? Разрываемый внутренними коллизиями и убитый силой нахлынувшего осознания того, что вокруг, блять, задница. Огромная и необъятная.

***

Ранее...

Утро сегодняшнего дня оказалось на редкость спокойным и не грозившим вылиться в то, что произошло много позднее. Я встал в сносном настроении, выпил стакан любимого сока и с наслаждением принял душ. Пробежка освежила, вернула тонус мышцам и помогла собрать мысли в кучку, относительно помогла. Ибо размышления о брюнетистой макушке становились все навязчивее. Это сбивает с толку, когда ты понимаешь, что сам себя в ловушку толкнул, ведомый собственным эгоизмом и чрезмерными амбициями. Звезду, видите ли, трахнуть захотелось. Трахнул, теперь этот факт не радует. Он пугает.

Однако же, утро утром. В обед я явился в офис и на столе узрел папку, в которой была подноготная семейства Филатенковых. Бегло прочитав историю их семьи, я уткнулся взглядом в снимок, где были два парня, которые отзеркаливали друг друга. Единственным различием был цвет глаз. Русоволосые, улыбчивые мальчики лет пятнадцати, не больше, обнявшись, смотрели в камеру. В светлом лице кареглазого парня я не увидел и капли схожести с теперешним Герой. И не будь я стопроцентно уверен в достоверности предоставленной мне информации, решил бы, что это не он. Не может из настолько открытого, искренне радующегося ребенка вырасти это исчадие ада с презренно-надменными глазами, как у самого дьявола. Вдоволь изучив каждую черту правой части фотографии, насмотревшись в чайные глаза, полные веселья, я взял другой листок, а точнее, газетную вырезку со статьей об ужасающей своим исходом аварии. Снимок в статье, кроме покореженного метала, который был в прошлом дорогой машиной, не показал ничего интересного. Зато написанное было весьма информативно. Одиннадцатого февраля почти шесть лет назад по вине водителя легкового автомобиля, который был в нетрезвом состоянии, произошла авария прямо в центре города. Из трех пассажиров выжил лишь один, отделавшись довольно серьезными травмами. Естественно, виновника привлекли к ответственности, но только это не вернет погибших… это ничего не даст, ведь как бы его ни наказали, он платит слишком мизерную цену за две оборванные жизни.

Я прочитал ее не раз и даже не два, все время выискивая подоплеку, но не находя. Если он выжил, пусть и не без труда, то что поспособствовало его дальнейшему развитию? Ведь если приблизительно посчитать, то группа существует около пяти лет, в биографии Фила не упоминалось, что у него имеются родители, в интервью на данный вопрос он отмалчивался. Даже имя его настоящее было под завесой тайны. Более того, на фото солист ни разу не был замечен с уже известным мне в лицо мужчиной. Получается, либо они встречались тайком, либо не общались вообще. Второй вариант мне кажется более реальным, тем более что сам его отец сказал мне, что оба его сына мертвы. Что же у них произошло? Что развело убитого горем отца с единственной частью своей семьи? Что такого могло случиться, что тот отказался от собственного сына? Или Гера сам ушел? Загадка, которая так и просится, чтобы ее разгадали.

Убив около трех часов на изучение папки, я решил уладить рабочие вопросы, ибо уволив двух хороших специалистов, породил легкую панику. О своем решении я уже успел пожалеть, но привыкший рубить сплеча и никогда не менять свое решение в угоду даже себе решил, что лучше подыщу новых людей, чем верну мною обиженных. Как подсказывает опыт, они становятся несколько обозленными и менее уважающими работодателя, а порой и вовсе способны на предательство, одного такого раза мне хватило с лихвой.

Выслушав недовольство своего помощника, осадив его и сдержанно указав, кто главный и напомнив о субординации, я начал нагружать информацией и планом дальнейших наших действий уже секретаршу, которая, как бы ни мечтала отдохнуть хоть немного, не получит оного. Ведь за такую зарплату, как у нее, она еще и ночью должна пахать, не то, что на выходных.

- Тихон Игоревич, вы просили напомнить, что вам следует доделать тату. Плюс ко всему послезавтра назначена встреча с Филатенковым по поводу слияния, а в среду приедет партия тренажеров для клуба. Подрядчики почти закончили с косметическим ремонтом.

- Когда собеседования по поводу новых работников?

- К нам изъявили желание перевестись из северного филиала. Парень молодой, но мозговитый, анкета впечатляющая.

- Нам вообще-то нужно двое.

- Я помню, - недовольно отозвалась девушка. – Вы не дали возможности договорить.

Я махнул рукой нетерпеливо. Не люблю, когда тянут кота за хвост. Начала? Говори побыстрее, желательно четко и по существу.

- Есть еще один кандидат, но… это ваша сестра. Более того, она желает купить несколько процентов акций компании.

Что несказанно меня удивило и навело на мысль, что она точно неспроста и не на концерт приехала. Плутовка решила внедриться ко мне в компанию клещом, начав с малого, а после, видимо, медленно, но верно пролезать все глубже и сосать крови все больше, пока не вызовет реакцию на свое присутствие. Энцефалитный клещ, которым она стопроцентно является, смертоносный носитель. Ибо болезнь, которой он заражает организм, может убить или, как минимум, сделать инвалидом. А я не думаю, что сестра будет просто паразитировать, для начала она устроит паралич некоторых отделов, после породит горячку в центре, а там уже и до летального исхода компании рукой подать. Нет, безусловно, я могу отказать ей или же быстро выдрать ее смертоносное брюшко из плоти своего бизнеса, но прямой отказ сродни скандалу и тогда придется отмахиваться от сестры куда больше. Скупиться на гадости не в ее натуре, причем подставу она может организовать куда более страшную, чем парочка неприятностей на месте работы. Но вот что-что, а акции я ей не то, что не продам, я ей их даже увидеть, понюхать и потрогать не дам ни за какие шиши. Это чревато.

Задумавшись, я и не заметил, что остался в комнате один, так и сидел, глядя в одну точку, пока не зазвонил телефон.

- Здравствуйте, вы ведь Тихон? – мелодичный голос, отработанный и в меру вежливый прозвучал в трубке.

- Он самый, - я привык, что по работе звонят, обращаясь всегда официально, более того, звонят не прямо в мой кабинет, а к секретарю, которая соединяет.

- Я вас беспокою по поводу вашего отца.

- И что с ним?

- Он уже как неделю не появляется на квартире и не явился на обязательное полугодичное обследование в больницу.

- Информируйте меня по мере поступления новостей.

- Конечно, я просто решила, что вам нужно это знать.

- Благодарю, - трубка упала на аппарат из онемевших пальцев.

Пропал… отец пропал, а внутри только сосущая пустота. Нет боли, нет переживаний, глухо все. Сердце по-прежнему спокойно качает кровь, глаза, в меру влажные, медленно моргают, а мысли лениво текут в несколько русел. В душе зарождаются отголоски злости на его безответственность, на поведение, что треплет мои нервы давно и безустанно. Его нет в моей жизни, практически нет, однако я неизменно ежемесячно посылаю гребаные деньги, слежу за тем, чтобы он являлся в больницу по состоянию здоровья, пусть и не видел его уже долгие годы по его же желанию. Мы никогда не были близки, лишь пара звонков в год, не более. Пустые: "- Привет, как ты?" И не менее пустые: "- Пока, до скорого." Единая кровь еще не означает, что люди родные, близкие… Эти внушенные мне мысли всегда успокаивали изредка щемящее сердце по этому поводу. Я плохо помню мать, она слишком рано ушла от нас, я плохо помню и отца, ведь короткие всплески его заботы были мизерны и редки, а после сошли на нет. Я уже привык быть практически сиротой.

Но на этом череда событий на один несчастный день, а точнее, полдня, не закончилась. Уже бывший работник собрался подать на меня в суд, если я не приму его обратно, еще и повысив в разы заработную плату. По его мнению, я обязан сие сделать, ведь основания для его увольнения смешные и необоснованные. В случае же непринятия его обратно, он будет требовать компенсацию суммой с множеством нулей.

И чем дальше, тем все чудесатее и чудесатее…

Куда ни глянь, везде пиздец - на работе, с родней и, как ни печально, с головой. Ибо, несмотря на всю разруху, я думаю не о том, что делать с сестрой, не о пропавшем отце, даже не о компании, перемены в которой начинаются не в лучшую сторону, я думаю о нем. Причем он маячит в голове постоянно, вытесняя собой все остальное.

Домой явился я поздно. Поужинав и всосав полбутылки виски, решил, что самое время наведаться в клуб и забыться. Развеяться. Найти приключений на собственную задницу, оторваться, в конце концов, иначе свихнусь окончательно с таким наплывом неурядиц. Сестрицы дома не оказалось, телефон мой она не тревожила, записок не оставляла. Просто исчезла как призрак, что не может не радовать, главное, чтобы ее отсутствие не означало новые проблемы для меня любимого.

В клуб я пошел один. Леха был занят, хотя мог сорваться, но я поспешил заверить, что обойдусь без его присутствия. Кого-либо еще звать желания не было.

Хмельной и улыбчивый я завалился в заведение. Обласкал взглядом всех танцующих в нескромных одеждах девиц и протиснулся к бару, где долго и упорно питал сосущее внутри и пиздец какое угнетающее чувство. Прошла всего-то пара дней после той ночи, всего ничего, а я уже потихоньку с ума схожу. Причем я сам не понимаю: хочу его или он действительно мне понравился? Первый вариант приемлемее, ведь это разрешимо несколькими перепихонами, а вот второй… тут, боюсь, все будет печальнее. И мне это, мягко говоря, нужно, как собаке пятая нога. Во вмиг вспыхнувшие чувства, как и в чувства вообще, я не верю. Я их даже в какой-то степени боюсь, ведь любить - это значит стать слабым, отдать часть себя другому, впустить глубоко внутрь. Боюсь, потому что любя мы перестаем быть самими собой, теряемся в другом человеке, растворяемся. И как бы ни кричали, что это бред, я знаю, что априори прав.

Алкоголь смешался с кровью, тело ощутимо расслабилось, а вот мысли… они по-прежнему не уходили. Казалось, сколько бы я не влил в себя гребанного горючего, я не утоплю его образ постоянно всплывающий, не смогу смыть воспоминания. И это начало раздражать. Не зная, куда себя деть, как устаканить расшатанные нервы, я решил пойти поискать приключений. То, что клуб не тематический, а скорее вообще нетерпимый к лицам нетрадиционной ориентации, я знал, но черт дернул за руку, которая и легла на мягкое полушарие мужской задницы, совершенно не тощей, да и нехрупкий парень стоял спиной ко мне. Но и этого мне показалось мало. Качаясь в такт музыки, я стал ритмично пританцовывать, то и дело задевая его конечностями. Первое время он терпел, видимо, человек адекватный и неконфликтный по природе своей, но когда я не одну и даже не две песни нагло об него едва ли не терся, он не выдержал. Сначала пытался цивилизованно попросить меня отвалить и отойти хотя бы на пару метров. Вышло неубедительно, или же у меня тормоза заклинило. Его вежливость меня лишь подстегнула действовать напористее. Чем я и занялся, пуская теперь руки в ход, поглаживая вспотевшую спину танцующего рядом. Ему это крайне не понравилось. Обернувшись и полыхая праведным гневом, он куда грубее послал меня, кинув в лоб, что не педик и оным становиться не планирует. Так-то и я не педик, потому слова задели. Понимаю, что сам пристал, сам нарвался, а тут еще и первый сагрессировал, но мне было насрать, раздрай душевный требовал выхода любым способом, даже таким.

Удар получился смазанным, алкоголь давал о себе знать как никогда хорошо, мешая координации и реакции. Я лишь задел его скулу, и то скорее погладил ее кулаком, чем полноценно ударил. В былые времена я частенько руки почесывал по поводу и без повода, как метод возвышения себя и утверждения. Знавшие мою нездоровую привычку проучивать самому или приспешниками, мало кто решался перейти мне дорогу или хотя бы посмотреть не так, как нужно, а нужно с глазами, полными уважения, восхищения или хотя бы равнодушия. Но никак не презренно, надменно и свысока. Такие карались сразу же и без промедлений.

Ответ на удар пришел немедля, и из онемевшей после встречи с чужой рукой губы закапала кровь на мой светлый пиджак. Это не слишком больно, но и приятного мало. Но увы, сцепиться на танцполе нам не дали, схватив под руки и кинув в нас одеждой, выперли из клуба. И если я был не огорчен сим фактом, то парниша, вылетевший вслед за мной, был чертовски злым. Не успев сгруппироваться, я полетел на землю от его подсечки, а голень обожгло болью. Естественно, после такого удара встать быстро у меня не получилось, потому я схлопотал пару ударов по моим любимым почкам и один в живот. Не скажу, что бил он сильно или зверствовал, скорее, пытался проучить, нанося правильные и в полсилы удары. И он бы остановился, но мне же мало. Я же кретин с отпитой головой и отъехавшей крышей окончательно. Убедившись, что тот не ожидает с моей стороны активности, я встал и рванул корпусом вперед, наплевав на ноющую боль в ноге, толкнул его в спину, да так, что он впечатался в стенку бетонного ограждения у клуба, разбив нос и окрасив алым свою куртку.

Выматерившись, парень снова кинулся на меня и почти попал, мазнув рукой мне около виска, задев бровь, отчего та онемела. Но и этого мне оказалось недостаточно. Я впечатал парню в челюсть с правой, а с левой в живот, отчего тот согнулся. И только я хотел задействовать ноги, как он сделал выпад, и теперь моя очередь была сплюнуть кровь от прокушенной изнутри щеки после встречи с его кулаком.

Боль не отрезвляла, она не отгоняла мысли, она не убивала чувства, не отвлекала. Я бился, бросался на ни в чем не виноватого человека, пытаясь унять эту разруху внутри, выпустить на волю все переживания, выпустить это гребанное сумасшествие, но не удавалось. В какой-то момент драки я словно очнулся и понял, что избиением запущенный процесс внутри не остановить, агрессией не убить бурю эмоций по отношению к нему. Алкоголем не утопить, только пережить это, перетерпеть и надеяться, что оно само исчезнет, иссякнет, иссохнет, напрочь убив малейшие отголоски.

Обозвав меня психом и пообещав в следующий раз закопать за подобное, парень свалил. А я только сейчас понял, насколько сильно повезло мне, что он был, так же как я, один в клубе, иначе его друзья точно помогли бы ему и я, вероятно, лежал бы в луже собственной крови, судорожно дыша от боли и безысходности своего положения. Мне оправдания нет. Да я и не ищу его. Лекарство не подействовало, оно лишь усугубило, и теперь, нехотя переставляя ноги, я плелся из переулка, все больше раздражаясь.

***

Стоящее напротив входа зеркало показывает мне всю степень разрушения моей внешности. Губа рассечена, бровь тоже, отечности нет, лишь глаза пьяные и несколько мутнее обычного. Одежда в грязи и крови, костяшки содраны, туфли оцарапаны. Пиздец, красавец. Хмыкнув и скинув обувь, плетусь в ванную. Стягиваю одежду, шипя от боли в разных частях тела, и залезаю в душевую кабинку. Мыться, когда тебя ломает, сложно. Пытаться собрать себя в кулак еще сложнее. Мысли как борзые лошади мчаться вперед, по кругу, вокруг него снова. И это становится почти невыносимо. С тем учетом, что я знаю его от силы месяц, разговаривал с ним лишь однажды, и то с натяжкой… Но я был в нем чертовых несколько раз и видел тлеющее удовольствие на дне чайных глаз. Пусть и получил его обманом, пусть ночь была наркотическим виражом. Я не могу забыть ее. И видеть его не хочу, потому что боюсь усугубить свое сумасшествие. Это слишком сложно, это мне вообще не нужно, это должно прекратиться, время ведь поможет?

-15-