POV Тихон.

- Ну что, с Новым годом, друг! – звон бокалов, который должен веселить и создавать соответствующее празднику настроение, наоборот, кажется противным. Раздражает, и я бы с удовольствием запустил хрупкое стекло прямо в стену, но, увы, я не дома, а дебоширить с моей репутацией в общественных местах нельзя. Чревато.

Скучно. Пусто. Неинтересно. Блекло. Все, мать его, блекло… Настроение ни к чему не располагает. Ничего не хочется. Ну, кроме одного-единственного желания, хотя, скорее, даже нужды…

- Унылое говно, а не праздник, - выношу вердикт, грубо поставив бокал на стол, и как тот не треснул от недружелюбной встречи с твёрдой поверхностью столика, не знаю. Кривлю губы, недовольно глядя по сторонам. Тупизм. Идиотизм. Как здесь вообще может быть весело? Вокруг куча безвкусной мишуры. Гирлянды, цветные лампочки и всякая дебильная хуета висит во всех предназначенных и не предназначенных для этого местах. Девицы разодетые и блестящие похлеще новогодних елок, аляповатые и с полным отсутствием вкуса в большинстве своем. Парни, умасливающие и без того на все готовых барышень, пьяные и тупеющие при виде всего этого «великолепия».

- Как встретишь, так и проведешь, верно? – раздается рядом.

- Это был тонкий намек? – приподнимаю бровь, в упор глядя на снисходительно улыбающегося Леху.

- Толстый, Тих, толстый намек, - подливает себе шампанского, смотрит с минуту на меня, а после продолжает: - Его здесь нет, хотя он мог быть, однако предпочел смотаться на два дня раньше в другой город, чтобы покутежить перед концертом с теми, кто ему явно дороже тебя.

- Спасибо, ты великолепно «поднимаешь» мне настроение. Ага.

- Я всего лишь правду говорю и прошу тебя не строить призрачных надежд.

- Сказал тот, кто, собираясь жениться, застал свою любовь до гроба в кровати собственного дяди.

- Не пытайся уколоть, не делай больно другому, чтобы себе облегчить боль.

- Тебе бы на философский факультет, но явно не к нам.

- Философия в бизнесе так же важна, как экономика в спорте, - поднимает трубку орущего телефона. Долго разговаривает, поглядывая на меня постоянно. Нет, я, безусловно, ему благодарен за то, что он вытащил меня из собственной берлоги, где я зарылся, послав все громко и четко нахуй. Но подобная неприкрытая ничем истина от него прямо в глаза, без боязни задеть или обидеть - раздражает. Я все и так прекрасно знаю, более того, я тут мучаюсь без сучьей брюнетистой макушки, но изменить что-либо не могу…

Просто не могу, потому что понимаю, что Гера пустил меня в свою постель, в дом, частично в жизнь, но не в душу, не в сердце. Он не мой, совсем не мой. Хотя мы вроде вместе, и он стал куда ближе, даже рассказал немало о семье, о жизни своей. Он доверяет мне как-то по-своему. Но мне мало. Я любви его хочу, чего-то глубокого и искреннего, хочу тепла простого человеческого. А этого как не было, так и нет. Да, он иногда может сам обнять, лежать со мной и смотреть телик, тихо засыпая. Перебирать мои волосы, щекотно фырчать на ухо, как ежик. Сонно целовать пересохшими губами. Но эти моменты такие редкие, видимо оттого и настолько ценные.

Я чувствую нужду в нем. Постоянную. Болезненную. Так люди без воздуха мучаются. Без воды и еды. А я по нему иссыхаю. Тоскую, отпуская из объятий, а после не сплю всю ночь один в постели. Задыхаюсь в своей безысходности, ведь понимаю, что все только в его руках. В этих наглых, эгоистичных руках…

Забиваю на все вокруг. Слишком влюбленный в того, кому практически похуй. Ни одной здравой мысли, все вокруг него вертится, как в болезненно-наркотическом дурмане. Это выматывает. Изводит. Не знаю, правда, что было бы, будь это все взаимно и так же сильно с его стороны, возможно, мне бы уже все опостылело… Или же с точностью наоборот, я стал бы счастливым чертовым сукиным сыном.

На работе по-прежнему хер пойми что. Сестра все чаще мелькает то тут, то там, явно напоминая мне о том, что мы не закончили. Еще и отец Геры мистическим образом про сына своего вынюхал, в частности о том, что мы общаемся и учимся вместе, и пытается уговорить меня организовать их встречу. Я же, услышав от Германа его версию событий, сомневаюсь, что сталкивать их правильное решение. Потому молчу, не желая одному рассказывать о другом. Одному, потому что права не имею разглашать детали жизни сына. Другому, потому что, узнав об отце, он может сорваться и исчезнуть, не желая даже случайно пересечься с тем.

- Идешь? - похоже, не впервой спрашивает Леша, однако пока еще не злится, значит, попыток было мало.

- Куда? - как обычно туплю, ведь полностью увяз в собственном дерьме, сижу и чахну, как престарелая баба.

- Поступило предложение продолжить празднество на коттедже. Так что, ты идешь? Или продолжишь тут усыхать?

- Меня не особо радует твое предложение. Левые люди, атмосфера всеобщего веселья, когда такая задница внутри… В пизду такое счастье.

- А если он тебя нахуй пошлет, ты вообще повесишься? Так, может, ну его тянуть-то, айда заранее предрешим исход, а? Что мучиться-то? Веревку на шею. И дело с концом. Хотя, ты уже в петле сидишь, вот так изводя себя, - его голос как кнут стегает. – Зачем общаться с людьми? Есть только ты и твой еблан крашенный, остальные лесом, так? К хуям всех тех, кто с тобой бок о бок шел эти годы, и меня к хуям, подумаешь, я тут сижу с ним, вместо того чтобы набухаться, как черт, и проснуться утром с чужими стрингами на голове и пустыми яйцами.

- Блять, Лех, если я пойду, ты заткнешься? Твои нравоучения и ебание мозга уже поперек горла, правда. Я прекрасно знаю кто, что и как было… но уже не будет, понимаешь? Ничего, сука, прежним не будет! После него все стало другим, неинтересным, пресным, да, бля, противным. Я не хочу в клуб, не хочу тусоваться, пить, улыбаться, когда его нет. Не могу. Мне он нужен. Немедленно, к себе поближе и все. И это мой мир. Это моя радость. Мое счастье, неужели не ясно?

- Да мне давно ясно, что ты влюбленный мудак, у которого зрачок, как у наркомана, как только Филатенков в зоне видимости. Но ты себя теряешь, Тих, себя. А это не есть хорошо. Любовь - она не такая. Она не должна портить тебе жизнь. Не должна с ума сводить, ты же как нервно больной. На каждое слово со стороны - агрессируешь, на любой жест - негатив идет, а он тебя нахуй трижды пошлет под твою же улыбку. Это ненормально. Послушай, блять, меня, пока поздно не стало, и ты не лишился всего из-за этого придурка, который с тобой трахается, который тело отдает, но сердце? Ему похуй. Ему ПОХУЙ, Тихон, и это заметно, похоже, всем уже, кроме тебя.

- Ты не знаешь его. И потому не имеешь право говорить подобное. Ты вообще нихуя не знаешь, что такое любить того, кто не воспринимает тебя, как нечто особенное. Он не гей, Леша, он даже не би, и чем я заслужил его внимание и получил допуск - загадка. Так что я буду пользоваться шансом, пока могу, я буду рядом, пока он разрешает, и мне глубоко насрать на то, кто и что думает по этому поводу.

- И потеряешь все. Всех.

- Даже тебя?

- Ты - эгоистичный ублюдок. Чертовски эгоистичный, но я не дам тебе загнуться. И ты это знаешь.

- Едем? – решаю смягчить конфликт. Вижу его усталое лицо с явно упавшим настроением. Виню себя, что испортил ему праздник, эгоистично испортил, чтобы не одному мне херово было. Эмоции поутихли после того, как я выплеснул часть. Пусть и вот так, пусть и незаслуженно выговорил все близкому другу, да что там, единственному другу, но стало легче. Немного, но легче.

- Хуй с тобой, берем выпивку и едем к тебе, а там уже, может, кто подтянется, раз ты у нас настолько разборчивым стал в выборе тех, с кем тебе общаться. И да, пока я еще трезвый и не забыл, держи, - протягивает средних размеров конверт. – Это подарок, - залпом допивает свое шампанское под мой удивленный взгляд.

Подарков мы не дарили друг другу никогда. Просто не было подобной традиции, вот и все. Только на дни рожденья, и то скорее взаимопомощь была в виде презента, чем что-то специально предназначенное для таких случаев, типа вот тебе брелок, бутылку двадцатилетней выдержки, или еще что. Поэтому его поступок вызвал недоумение, хотя признаю - это приятно.

Открыв конверт, вижу цветастый флайер с приглашением на концерт группы Геры через два дня, билет на завтрашний вечерний самолет, и распечатку брони в отеле, оплаченной почти на неделю.

- Я против того, чтобы ты был с ним. Но видеть тебя таким - как серпом по яйцам, честно. Так что пошли, напьемся по-холостяцки, завалимся спать прямо в шмотках. А завтра будем лечить похмелье, чтобы время пробежало быстрее, и ты полетел принимать дозу гребанного наркотика по имени Гера.

…

Когда оказываюсь в ночном такси по пути к отелю, меня так и подмывает набрать его номер, но я одергиваю себя. Пусть это будет сюрприз. Не знаю, приятный ли, но сюрприз. Макс сбросил мне их адрес смс-кой, сказал, что если не смогу достучаться до уже спящего Геры, то чтобы шел к ним в соседний номер.

Достучался…

- Блять, мне поспать в этой жизни дадут, или где? – распахивает дверь взлохмаченный и дико сонный красавец. Тупит с минуту, трет глаза, хмурится.

- А ты что тут делаешь? - совершенно не тот вопрос, который я ожидал услышать, пролетев гребанную кучу километров, чтобы увидеть эту погань.

- Стою.

- И какого хуя ты тут стоишь?

- К тебе, скотина, прилетел, - ехидно бросаю слова. Отталкиваю от двери пошатывающееся тело и вхожу в номер. Меньшего я от него и не ожидал. Не удивлюсь, если тут толчки с позолотой будут, ибо атмосферка в обиталище охуенная. Все лощеное. Так и блещет новизной техника. Не пылинки нигде. Все сверкает. И мне, как прирожденному сибариту, тут по душе.

- Душ там, - показывает лениво в сторону. – Кровать там, - зевает и кивает в другую сторону. – Телефон там, - тычет пальцев на тумбочку у дивана. – А я спать.

Радушный прием, что тут скажешь. Без лишних слов раздеваюсь, слыша, как прошуршал он к кровати. Иду в душ, неспешно нежусь под теплой водой, вытираюсь белоснежными полотенцами, и, нацепив висящий на крючке махровый халат, выхожу.

Как и ожидалось, он уже спит, раскинувшись на половине кровати и обняв как-то по-детски соседнюю подушку. Ложусь к нему, не раздеваясь, отвоевываю половину одеяла, тем самым подтянув его сонную тушку к себе.

Уже привычно за последнее время наших ночевок, он утыкается в мою шею, закинув на меня свои конечности. Укладывается поудобнее, ерзая, чем естественно будит вполне ожидаемо тлеющее всегда рядом с ним желание. И я, кстати говоря, так и не понял до сих пор, он специально это делает или неумышленно. Ведь зная, какая он зараза, вполне можно ожидать злорадное подразнивание с его стороны.

- Нахрена ты его надел? – шепчет раздраженно, развязывает и без того слабо запахнутый халат, растаскивает полы в стороны. – Лежит тут себе, как манекен, - это что возмущение в голосе? Я тут, видите ли, будить его не хочу, забочусь об ослиной роже, а он недоволен, что я лежу и не трогаю.

- А что мне делать? Если ты, открыв дверь, сразу же начал с наезда?

- Давно пора привыкнуть к тому, что говорю я, не думая, в девяноста процентах случаев. И вообще, сонному человеку простительно, попиздеть уже нельзя, какие мы ранимые, - фыркает, приподнимаясь выше, почти нависая надо мной. – А ты мог заткнуть небезызвестным способом.

- Мог, - коротко отвечаю, гладя в недовольные карие глаза.

- Как же ты меня бесишь…

Тянется поцеловать, но я против своей же воли отворачиваюсь.

- Чем же? Тем, что не стал будить, заботясь о твоем сне? Тем, что прилетел хуй знает куда, чтобы тебя увидеть? Что же тебе все не так? Не угодить…

- Блондинка, ты что, влюбился в меня? – ехидство проскальзывает в вопросе, а мне ответить нечего. Любой из ответов может оказаться неверным. И я не уверен в том, как он правду воспримет. Нужна ли ему влюбленность моя, которая в любовь медленно перетекает, если уже не стала ей?

Просто смотрю вот так, снизу вверх на него. Без капли лишних эмоций. Открыто. Немного нежно. Провожу по его щеке большим пальцем, взяв в ладонь его лицо. Молчу… наблюдаю за тем, как в его глазах сменяется издевательство и веселье легким испугом и удивлением. Вижу растерянность, а после чувствую поцелуй на своих губах. Верное решение, лучше не говорить лишнего, лучше вообще не говорить, иначе большой шанс испортить все. Отвечаю ему, не передергивая на себя инициативу. Подчиняюсь его страсти, мягкой. Обволакивающей. Руками по спине его провожу, пальцами позвонки пересчитывая. Его дрожь по мне пробегает. Электризует. Намагничивает, к нему еще сильнее притягивая.

И я кляну себя за то, что не выдерживаю и опрокидываю на спину его. Матерюсь едва слышно, впиваясь зверем в губы, расплывшиеся похабной улыбкой. Знает, скотина, как действует на меня. Пользуется моей слабостью.

- Бля… мне вставать через пару часов, - разорвав поцелуй, крепко обнимает, не давая скатится с него. Стояк к стояку. Действует совершенно не успокаивающе.

- Тогда давай спать, - целую в уголок рта.

- Кайфоломство гребанное…

…

Громко. Нет, не так, оглушающе громко. Рев музыки настолько сильный, что уши закладывает и внутренности грозятся выскочить, сотрясаясь под мощный бит. Слепят ярко светящие прожектора. И тут и там слышится писк сходящих с ума девушек, что пытаются привлечь хоть на секунду внимание Фила к себе. И не зря. Он реагирует ухмылкой на каждое выкрикивание, на каждый свист или же крик. Ему нравится это внимание. Он купается в нем, словно инкуб, впитывая в себя эту напряженную сексуально-восторженную энергию. Сверкает своими удивительными глазищами, жирно обведенными черным карандашом. Кривит бледные губы, трясет своей простриженной и немного отросшей ниже лопаток шевелюрой. Красивый. Грешный. Соблазняющий своими тягучими движениями. Линией спины, что видна из-под подранной майки. Бедренными костями, мелькающими, когда джинсы сползают особенно низко. Убивает всем своим внешним видом. Отшибает способность трезво мыслить. Вызывает гордость ядовито-отравляющую, ведь он со мной, пусть и не мой и, вероятно, никогда до конца моим не станет, но я знаю, как стонет он, когда кончает. Именно я видел глаза его, отъехавшие, это его руки так жадно прижимали меня к себе, царапая в кровь спину.

Делает вид, что меня в толпе не замечает, целенаправленно не глядя, ни раза за этот час, что он взрывает сцену. Я уже ревновать его начинаю и к сцене, и к микрофону, который губ его периодически касается. И к публике, что взглядами давно раздела и трахнула. И хуй его знает, что за бес в меня вселился, но когда девушка рядом танцующая спотыкается, упираясь в мою грудь, я не отталкиваю, а приобняв за талию, танцую с ней.

Брюнетка как брюнетка. Симпатичная. С обтянутыми черной кожей стройными ногами, на высоких каблуках прошипованных сапог. Стильная. Дерзкая. С резкими, ко лбу взлетающими бровями и пирсингом в губе. Прямые волосы, отливающие синевой, собраны в высокий хвост, гладко зачесанные, блестящие. Я думаю, что тут даже слова излишни. Ее как не описывай, все равно хоть что-то забудешь. Но признаю, не будь я так бесповоротно влюблен, я бы пташку эту к себе в гнездо затянул бы на разок или на пару разков.

- Привет, красавчик, - улыбается, обвив мою шею руками, танцует по-прежнему чуть резковато, рассматривает в упор без стеснения.

- Привет, красавица, - в тон ей отвечаю. Поднимаю глаза на сцену, а там Гера взглядом меня убивает, допевая песню. Прожигает девушке, что со мной, затылок, готовый рвануть со сцены и вцепится ей в волосы.

- Ты здесь один? – слышу женский голос и поворачиваюсь к ней, сталкиваясь с ней носами. Не сильно, однако же… Вместо того, чтобы завопить, как типичная баба, она смеется, погладив пальцами с длинными, естественно, черными ногтями переносицу, чем вызывает и у меня улыбку.

- Не могу однозначно ответить, - прикрикиваю ей на ухо, ибо слышно довольно хреново при такой громкости выступления.

- Понятно, - кивает. – Лера, - протягивает руку, вторая же лежит на моем плече.

- Тихон, - мягко жму хрупкую женскую ладонь.

Отвлекшись на пару минут разговором с девушкой и не следя за музыкой, не сразу улавливаю, что сейчас играет что-то фоном, совершенно не по стилю Геры и его группы.

- Что за нахуй? – шипение мне в лицо. Девушка удивленно отходит в сторону, хлопает глазами, вероятно не ожидая, что я знаю самого солиста.

- Ты о чем? – делаю вид, что не понимаю его. А он разъярен. Готов порвать на лоскутки. Сжимает мою челюсть в руке, тянет на себя и целует. Кусает в кровь мои губы. Собственнически. Ревниво. Толкает собой, заставляя пятится через толпу из зала. Но не отпускает. Чувствую привкус крови. Его жадность. Нетерпеливость. Злость.

- Сука, тут журналистов пиздец сколько, тут продюсер мой, а ты провоцируешь. Тискаешь шалаву размалеванную, уебок, - рычит, глядя только на меня, а иногда мне за спину, чтобы, вероятно, не вписаться куда-нибудь.

А меня вставляет. Хотя я понимаю, что теперь у него будут проблемы. Теперь его личная жизнь открыта для всех. Вуаль сдернута, жестко, быстро, и им же самим. Прожженный натурал, звезда мирового масштаба, сводящий с ума женское поколение разных возрастов, оказался в отношениях с парнем. Это же крах… это пиздец какой ажиотаж, о нем будут орать заголовки. Интернет взорвется от подобной новости. Но он плюнул на все из-за порыва, из-за ревности. Выходит, ему не похуй?

- Нахрена тогда ты это сделал? Зачем сам себе все испоганил. Оно того стоит?

- ТЫ МОЙ. Ясно? МОЙ, блять. Именно, сука, мой апельсиновый гребанный извращенец. Мой блондинистый урод. А не каких-то там баб, что вешаются на тебя. Да еще и при мне! Ты соображаешь вообще, что творишь? Зачем провоцируешь? Зачем? Это и есть твоя влюбленность? Или все сказанное и сделанное пиздеж, а?

- Успокойся и не ори, - облизываю прокушенную губу.

- Заткнись. Молчи, блять, иначе я уебу тебя об стенку, клянусь своим покойным братом, что уебу так, что черепно-мозговая будет.

Заталкивает куда-то. Судя по всему, в гримерку, нервно хлопает по выключателю. Свет озаряет захламленное шмотьем и сумками помещение. Закрывает дверь на широкий засов. Молча подталкивает меня к дивану. Срывает с себя остатки майки, следом ремень с огромной бляхой слетает на пол.

- Тебе меня мало? Мало, спрашиваю? – он впервые настолько агрессивный. Это не пугает, это скорее вызывает легкий шок. Ведь я не знаю, что от него такого ожидать. Становится на колени по обе стороны моих ног. Толкает в грудь, так что я на спинку откидываюсь. Его ширинка ровно напротив лица моего, вздыбленная. Его что, грубость подобная возбуждает?

- Отвечай, блять, когда я прошу! – шипит, больно сдавив мою челюсть. Снова впивается в мои пострадавшие губы, причиняя еще больше боли. Терпимой, но все равно приятного мало, когда чувствуешь, как течет тонкая струйка крови из губы по подбородку.

- Гера, не перегибай, я тоже могу показать, какой я крутой и уебать тебе. Хочешь? Я никого не провоцировал специально. Она сама подошла, и мы просто перекинулись парой фраз. Да вообще, какого черта я оправдываюсь? И с какого хуя ты набрасываешься, как животное? – начинаю все же заводится. Несколько поздновато, ибо его запал угасает на глазах.

- Да потому что заебало!

- Это тебя-то заебало? Представь, каково тогда мне регулярно твои высеры терпеть.

- Так не терпи, больно, блять, надо, - слетает с дивана, пинает ногой свою же майку. – Нахуй было приезжать тогда?

Треплет волосы, портя все старания приводивших его в порядок людей. Цепляет бутылку со стола и залпом выпивает почти половину литрушки минералки. Нервно посматривает на меня. А я чувствую себя ебланом, который даже противостоять ему уже не может. Вижу его метание и притянуть к себе хочу. Плевать мне на то, что челюсть болит от его пальцев-тисков. Что губа болезненно пульсирует. Он неправ в том, что сорвался вот так, при всех. Но я тоже не ангел, надо было не улыбаться этой девке, хотя будь она уродиной, он бы не завелся. И будь ему похуй, не стал бы орать.

- Иди ко мне, - протягиваю руку, все еще сидя на диване. – Да перестань, иди сюда, успокойся.

- Мне такой пиздец будет, такой пиздец, что ты не представляешь.

Подходит, я же, пользуясь его невнимательностью, тащу к себе на колени, обнимаю похолодевшие плечи. Адреналин-то прошел, теперь тело не горит в огне, теперь ему холодно.

- Импульсный идиот, - утыкаюсь в провонявшие сигаретным дымом и лаком волосы.

- Заткнись… - где-то возле моего уха шепотом. – Просто помолчи со мной, ладно?

…

Домой вернулись мы вместе через три дня. Пиздюлей эпического масштаба получил Гера и от Макса, и от Николая – продюсера, и тем более от Паши - менеджера. Я думал, они его втроем порвут на флаг британский. Когда же Максим отошел, то стал уже заступаться, приводя кучу доводов и решений сложившейся ситуации. Меня они не трогали. Лишь иногда бросали красноречивые взгляды. Не более.

На работе было все стабильно. То есть - продолжающийся пиздец. Леша, правда, очень выручил, помог договориться с одним из поставщиков, умаслил, и те все же партию товара пригнали, пусть и по чуть завышенной цене.

Оказывается, я умудрился пропустить аж целых два зачета. И теперь мой куратор негодовал, что я могу не успеть все исправить. Как будто ему на лапу не отстегивали, алчный ублюдок.

И еще одна новость расстроила… Моего отца нашли. Живого, однако, в отвратительном состоянии. С осложнениями после тяжело перенесенного воспаления легких и обострением хронических болезней. Пришлось подсуетиться и перевести немалую сумму денег на требующуюся операцию и лечение. Так как съездить к нему никак не выходило, нужно было разгребать завалы, которые образовались в виду моего халатного отношения.

Увидев теперь, до чего довел я свою компанию безучастностью и хандрой, я спохватился, только подозреваю, что поздновато и без потерь не обойтись. Идиот…

-23-