ДУШИТЕЛЬ

1) Судя по одежде, джентльмен.

2) Тёмные волосы и смуглая кожа.

3) Носил на шее красно‑белый медальон в виде креста.

4) Носит перчатки и ходит со шнурком или верёвкой.

5) Произнёс странную фразу: «Балет. Носки».

 

Некоторое время Холмс молча изучал список, после чего повернулся ко мне:

– Думаю, теперь нам сам бог велит съездить в Скотленд‑Ярд навестить инспектора Лестрейда. – Вскочив, он подхватил пальто и шляпу. – Вы со мной?

– Ну конечно, старина, – промолвил я, взявшись за плащ и трость.

В кабинете Лестрейда нас ждал неожиданный приём. Обычно радушный и словоохотливый, инспектор был на удивление неразговорчив.

– Чем могу быть полезен, мистер Холмс? – осведомился он.

– Мне бы хотелось узнать, каковы успехи в расследовании дела о Душителе, – заявил мой друг.

Прежде чем ответить, Лестрейд долго и внимательно смотрел на Холмса.

– Вы читали в газетах моё официальное заявление? – наконец спросил он.

– Ну разумеется, но меня интересуют подробности, а не общие фразы.

– А на каком основании, мистер Холмс, вы считаете, что у вас есть право вмешиваться в ход расследования и задавать подобные вопросы?

Холмс ошарашено воззрился на инспектора, словно Лестрейд со всего маха залепил ему пощёчину. Взяв себя в руки, великий детектив встал и произнёс:

– Я полагал, что у меня со Скотленд‑Ярдом особые отношения. По всей видимости, я ошибался и в действительности это не так. – Он бросил на Лестрейда испепеляющий взгляд. – В следующий раз, когда вы или кто‑нибудь из ваших коллег заявится ко мне на Бейкер‑стрит с умоляющим видом и просьбой о помощи, я припомню этот разговор.

Холмс резко развернулся на каблуках и двинулся к выходу. Я последовал за ним.

– Погодите, мистер Холмс! – крикнул нам вдогонку Лестрейд. – У вас появился клиент в этом деле?

– Да, если хотите знать, – кивнул Шерлок, повернув обратно. – Некая мисс Молли Райт. Она приходилась подругой двум из трёх жертв Душителя.

Инспектор встал из‑за стола и принялся мерить шагами кабинет. Со всей очевидностью можно было заключить, что в глубине его души происходит нешуточная внутренняя борьба. Наконец он остановился и поднял на Холмса взгляд.

– Я не могу позволить вам просто так уйти. Это было бы бесчестно с моей стороны. Ваша помощь неоднократно оказывалась для меня бесценной. С другой стороны – по крайней мере, официально, – я не имею права обсуждать с вами детали этого дела. Не могу сказать, кто именно отдал подобное распоряжение, так что поверьте мне на слово: приказ исходит с самого верха. Примите мои искренние заверения в том, что больше убийств не будет. Это всё, что я могу вам поведать.

– Что ж, спасибо и на этом, Лестрейд, – сдержанно кивнул Холмс. – В таком случае, мне не остаётся ничего другого, кроме как привлечь убийцу к суду собственными силами.

Лестрейд тяжело вздохнул:

– Мистер Холмс, я так понимаю, просить вас отказаться от дела – пустая трата времени?

Слова полицейского явно оскорбили Холмса.

– Мне и в голову не приходило, Лестрейд, что настанет день, когда я услышу подобное от офицера Скотленд‑Ярда.

Инспектор присел на краешек стола и понурил голову.

– Мне тоже, – глухо произнёс он. – Поверьте, на то есть серьёзные причины.

– Представляется очевидным, что на вас оказывается давление сверху, чтобы некое высокопоставленное лицо, совершившее преступление, ушло от правосудия, – отчеканил Холмс. – Надо мной, слава богу, начальников нет, и я подотчётен только своему клиенту. Прошу прощения, Лестрейд, но мне мало вашего заверения в том, что Душитель больше не будет убивать. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы свершилось правосудие, а это произойдёт только в том случае, если подонок заплатит за то, что лишил жизни трёх женщин. Я не собираюсь компрометировать вас и потому не прошу вашей помощи – за одним исключением: позвольте нам с Уотсоном осмотреть тело последней жертвы.

– Хорошо, – вздохнул Лестрейд, – вам его покажут. Но если дело дойдёт до разбирательства, я всё буду отрицать. Следуйте за мной и, пожалуйста, постарайтесь не привлекать к себе внимания.

По винтовой лестнице мы спустились вниз в мертвецкую.

– Скажите, инспектор, а медальон, который нашли на месте преступления, всё ещё у вас? – спросил Холмс, когда мы вошли в морг.

– Знать не знаю никакого медальона, – буркнул Лестрейд.

– Да будет вам, – махнул рукой Холмс. – Его сорвали с убийцы. Неужели вы хотите сказать, что Скотленд‑Ярд потерял столь ценную улику?

– Говорю же вам, мистер Холмс, не видел я никакого медальона.

– Ладно, инспектор, забудем, – кивнул мой друг. – Всё равно мне уже и так его описали во всех подробностях.

Лестрейд подвёл нас к телу и приподнял простыню, закрывающую труп:

– Это Харриет Перкинс.

Харриет оказалась маленькой и худенькой. Волосы у неё были рыжими, а тело и лицо покрывали веснушки. Казалось, ей примерно столько же лет, сколько и Молли Райт. В глаза бросался тонкий нитевидный кровоподтёк вокруг шеи.

– Со всей очевидностью можно заключить, что он удавил её шнурком, который таскал с собой, – бросил Холмс.

Я согласно кивнул.

– Помогите‑ка её перевернуть, доктор, – попросил меня великий сыщик. – Мне хочется осмотреть шею сзади.

Я выполнил то, что от меня требовалось. Холмс показал на ссадину, где кожа была словно содрана.

– Именно это я и ожидал, – удовлетворённо произнёс он.

– Что тут особенного? – спросил я, но мой вопрос Холмс проигнорировал.

– Спасибо, инспектор, – промолвил он, повернувшись к Лестрейду. – Мы увидели достаточно, и нам это очень поможет в расследовании. Идёмте, Уотсон.

Когда мы вышли на улицу, Холмс глянул на часы и произнёс:

– Мне надо заглянуть в Британский музей кое‑что проверить. Впрочем, надеюсь, к обеду я уже буду дома.

– Ладно, старина, – пожал я плечами, – мне всё равно сейчас надо к пациентам. До встречи.

Несмотря на обещание быть к обеду, Холмс вернулся домой ближе к пяти вечера.

– Как ваши успехи? – спросил я.

– Мне кажется, я знаю, как поймать преступника, – ответил Холмс и, помолчав, добавил: – Вынужден признать, я обратился за помощью к брату.

Я удивлённо поднял бровь, и мой друг пояснил:

– Порой бывают времена, когда Майкрофт оказывается бесценен.

– Я вообще‑то полагал, что вы отправились в Британский музей, – промолвил я.

– Ах да! – воскликнул Холмс. – Прошу меня простить, я, как всегда, забегаю вперёд. Помимо всего прочего, Британский музей может похвастаться, пожалуй, самой большой в мире коллекцией медалей. Я достаточно быстро отыскал экспонат, попадающий под описание мисс Райт. Им оказался «Merito Militar», то есть орден за военные заслуги. Вручается как солдатам, так и офицерам за участие в боевых действиях. Награда испанская.

– Ага. Значит, наш душегуб тоже из тех краёв?

– Именно, – кивнул Холмс. – Собственно, я об этом и так уже догадывался, орден лишь подтвердил мою правоту.

– И почему же вы решили, что убийца испанец?

– На это указывали две зацепки, – с охотой пояснил Холмс. – Помните, мисс Райт утверждала, что убийца произнёс какую‑то нелепость: «Балет. Носки». После долгих раздумий я наконец понял, что это значит. Один из представителей испанской королевской семьи, то ли Филипп Второй, то ли его сын, страдал дефектом речи. Звуки «б» и «в» получались у него совершенно одинаково. Королевский двор, дабы не ставить государя в неловкое положение, принялся коверкать язык вслед за ним. В кастильском диалекте, так называемом кастельяно, до сих пор сохранилась данная норма произношения. Убийца сказал не «балет», а «вале». Как только это до меня дошло, остальное стало просто. Загадочные «носки» – на самом деле «эсо си кэ ес». В итоге вся фраза звучит так: «Vale, esosique es», что приблизительно означает «Отлично, вот и всё». Убийца произнёс её, когда понял, что его жертва мертва.

– Мне стоило самому догадаться, что негодяй говорит на иностранном языке, – понимающе кивнул я. – А что за вторая зацепка?

– Её вы, Уотсон, видели сами: ссадина сзади на шее у Харриет Перкинс. Девушку не просто задушили, она была удавлена с помощью гарроты – так казнят именно в Испании.

– Не вижу особой разницы, Холмс.

– Казнь с помощью гарроты очень мучительна, – пояснил Холмс. – Раньше осуждённого сажали на стул и надевали на шею металлический обруч, который стягивался с помощью винта с рычагом сзади. В наши дни винт снабжён остриём, которое при повороте постепенно ввинчивается в шею осуждённого и дробит позвонки. Изначально металлический обруч вообще не использовали. Обходились обычной верёвочной петлёй с палкой: палку вращали, петля стягивалась, жертва погибала. Ссадина сзади на шее – результат подобного скручивания. Мы не видели тел других жертв, но я могу поставить десять гиней, что аналогичные ссадины есть и у них.

– Вряд ли я рискну с вами спорить, – покачал головой я.

– Подобный способ удушения также объясняет, почему Лиззи Бэнкс лежала лицом вниз и почему на убийце были перчатки. Если убийца достаточно силён, для закручивания петли палка не обязательна. А вот перчатки нужны, чтобы не порезать шнурком ладони.

– Я уже понял, что вы правы, Холмс, – кивнул я. – Всё сходится. Но что нам теперь делать? В Лондоне десятки, если не сотни испанцев. Как мы найдём убийцу? По‑моему, проще отыскать иголку в стоге сена.

– Не совсем, дружище. У меня из головы не шёл орден преступника. Зачем он носил его? И почему надел, даже собираясь на убийство? Мне подумалось, что он, возможно, был на службе и незаметно отлучился, чтобы совершить преступление. Представьте, какое прекрасное он подготовил себе алиби на тот случай, если полиция вдруг всё‑таки выйдет на него и решит допросить. Рассуждая подобным образом, я вдруг вспомнил, что все убийства произошли в районе Мейфэр, где располагаются несколько иностранных посольств – включая и посольство Испании!

– Ну конечно же! – воскликнул я. – Теперь всё встало на свои места. Если убийца – дипломат, вполне понятно, почему Скотленд‑Ярду велели умерить пыл. Арест преступника может вызвать международный скандал с непредсказуемыми последствиями.

– Именно так рассуждал и я, Уотсон. Кстати, если помните, мисс Райт сказала, что не видела экипажа рядом с домом жертвы. Значит, убийца пришёл пешком, а это также свидетельствует о том, что он находился где‑то рядом. – Немного подумав, Холмс добавил: – Если преступник – дипломат, значит, его невозможно арестовать.

– Не может быть, – в ошеломлении промолвил я. – Даже за тройное убийство?!

– Увы, Уотсон, – горестно развёл руками Холмс. – У него дипломатический иммунитет.

– Да как такое возможно?

– Принцип дипломатического иммунитета известен с древних времён. Он защищал посланников, курсировавших в ходе войн между сражавшимися армиями. Греки и римляне также предоставляли дипломатический иммунитет иноземным эмиссарам, так как считали, что те находятся под покровительством Богов. Принцип дипломатического иммунитета не утратил важности и в наши дни. Он позволяет дипломатам, не опасаясь преследований, работать в окружении, которое подчас бывает враждебным. Всё это означает, что в тех редких случаях, когда дипломат преступает закон, он может прикрыться дипломатическим иммунитетом. В такой ситуации его можно только депортировать. Не более.

– Может, я и не прав, но, с моей точки зрения, это жуткая несправедливость, – покачал я головой.

– Что поделать, старина, так устроен мир.

– И какое отношение имеет ко всему этому Майкрофт? – поинтересовался я, немного помолчав.

– Я попросил его достать приглашения на званый вечер в посольстве, – ответил Холмс. – Нисколько не сомневаюсь, что он выполнит мою просьбу. Впрочем, этим его помощь не ограничилась. – Холмс достал из портмоне сложенный листок бумаги и положил его на стол. – Это список всех работников испанского посольства. У меня в Лондоне не так уж и много знакомых, способных с такой скоростью добыть подобные сведения. У моего братца весьма впечатляющие связи во властных коридорах.

Пробежавшись по списку, Холмс заметил:

– Большую часть народа можно сразу вычеркнуть. Обслуга, официанты и прочий персонал в том же духе. Они англичане и потому не представляют для нас никакого интереса. Даже шеф‑повар – француз. Что же касается испанских сотрудников посольства, здесь перспективны четыре человека. Остальные не подходят по полу и возрасту.

Я глянул на список через плечо друга и увидел, что он подчеркнул четыре имени: Рамон Маргалло, Хосе Фелипе Родригес, Мигель Фредерико Лорка и Фернандо Ангуло.

Прочитав примечания к каждой фамилии, Холмс объявил:

– Мигеля Лорку можно исключить, поскольку с армией его ничего не связывает. Таким образом, у нас остаются три кандидата. – Холмс откинулся в кресле и заложил руки за голову. – На данный момент, Уотсон, это максимум того, что мы можем узнать. Чтобы выяснить, кто убийца, нам нужно попасть в посольство.

Старший брат Холмса нас никогда не подводил. Исключением не стал и этот раз – на следующее же утро курьер доставил нам на Бейкер‑стрит два приглашения на званый вечер в испанском посольстве, который должен был состояться в субботу.

В субботу вечером мы с Холмсом облачились в вечерние костюмы, повязали галстуки‑бабочки и водрузили на головы цилиндры. Я вдобавок ко всему надел свои медали. За нами заехал Майкрофт, и в назначенное время наш экипаж остановился у дверей посольства. Швейцар в ливрее открыл дверь кэба, после чего проводил нас прямо ко входу, держа над нашими головами зонт, защищавший нас от моросящего дождя. Когда мы вошли внутрь, нас встретил лакей. Мы отдали ему верхнюю одежду, шляпы и трости, а затем проследовали в просторную залу с мраморным полом и хрустальными люстрами. Там брала начало широкая лестница, устремлявшаяся вверх. Стену украшали работы Веласкеса и Эль Греко. Когда мы прибыли, в зале уже собралось около тридцати‑сорока человек, потягивающих шампанское и лакомящихся канапе, которые подносили официанты. Майкрофт представил нас разным почётным гостям, многие из которых оказались его старыми знакомыми.

– Испанцы из списка здесь есть? – спросил Холмс.

Майкрофт окинул взором собравшихся и показал нам на молодого тёмноволосого человека со смуглой кожей:

– Это – атташе Фернандо Ангуло.

– Ясно, – кивнул Холмс, – его из списка подозреваемых можно исключить.

– Это ещё почему? – удивился я.

– На мой взгляд, это элементарно, Уотсон. Он недостаточно высокого роста. Он едва дотягивает до метра семидесяти пяти, а убийца, согласно описанию мисс Райт, как минимум не ниже меня.

– Ах да. Я как‑то совсем забыл об этой детали.

– Самый высокий мужчина из твоего списка стоит вон там, у окна, – промолвил Майкрофт. – Это ещё один атташе. Его зовут Рамон Маргалло.

Рамон действительно не уступал Холмсу ростом да и во всём остальном идеально подходил под описание Молли. Холмс несколько минут внимательно смотрел на дипломата, который потягивал шампанское и о чём‑то оживлённо беседовал с гостями. Когда же испанец двинулся от них прочь, Холмс со вздохом повернулся ко мне и промолвил:

– Пожалуй, сеньор Маргалло нам тоже не подходит.

– Но почему? – изумился я. – Он же идеально подходит под описание.

– Обратите внимание, Уотсон, на то, как он ставит ногу, – пояснил Холмс. – Видите, она у него не гнётся. Принимая во внимание его службу в армии, я бы предположил, что у него протез. Это исключает его из списка подозреваемых. Согласно описанию, убийца нависал над жертвой, стоя на кровати на коленях.

– Ну да, Холмс, вы как всегда правы.

Через некоторое время мы увидели, как по лестнице спустился в зал изысканно одетый господин, которого почтительно поприветствовали все присутствующие.

– Дон Педро Гарсия Манрике, – прошептал Майкрофт. – Посол Испании при Сент‑Джеймсском дворе.[18]Весьма уважаемый и проницательный государственный муж.

Посол был худ и казался угловатым. Его отличали точёные черты лица и орлиный нос. Длинные седые волосы дон Педро носил зачёсанными назад, так что они открывали его высокий лоб. Подбородок украшала козлиная бородка – седая, как и шевелюра. Именно так я представлял в своём воображении героя романа Сервантеса – Дон Кихота Ламанчского.

– Я попытаюсь вас познакомить, – промолвил Майкрофт.

И на этот раз брату Холмса сопутствовал успех. Буквально через минуту мы уже стояли перед послом.

– Дон Педро, – произнёс Майкрофт, – позвольте вам представить моего младшего брата Шерлока и его друга и коллегу доктора Уотсона, некогда служившего в Британской армии.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Энкантадо, дон Педро, – промолвил мой друг.

– Вы говорите на кастельяно, мистер Холмс? – улыбнулся посол.

– Ун поко, надамасс (немного, не более того), – покачал головой он. – Впрочем, я дал себе зарок когда‑нибудь выучить ваш волшебный язык. Как только позволит время, я немедленно сяду за учебники.

– Чем же вы сейчас так заняты, мистер Холмс?

– Мой брат страдает излишней скромностью. Он никогда не признается, что является одним из самых выдающихся криминалистов во всём мире, – усмехнулся Майкрофт.

– Ах да, – дон Педро изогнул брови, – Шерлок Холмс. Как же я сразу не догадался! Разумеется, я наслышан о вас и ваших дедуктивных способностях. Начальник полиции Томпсон крайне лестно отзывался о вас.

– Вы слишком высокого мнения о моей персоне, – коротко поклонился Холмс.

Майкрофт, извинившись, откланялся и отправился беседовать с вице‑регентом, оставив нас с Холмсом лицом к лицу с послом. В этот самый момент к послу подошёл учтивый, изысканно одетый господин и вполголоса что‑то начал торопливо втолковывать дону Педро на испанском.

– Прошу прощения, джентльмены, – поднял на нас взгляд посол, – вынужден вас покинуть. Неотложные дела. Я оставляю вас в обществе моего заместителя капитана Хосе Фелипе Родригеса.

Мы представились друг другу, и дон Педро ушёл. Капитан Родригес одарил нас делано небрежной улыбкой, продемонстрировав белоснежные зубы. От моего внимания не ускользнул тот факт, что, несмотря на улыбку, глаза его оставались холодными и расчётливыми. Капитан был высок и прекрасно сложен, а от напомаженных, чёрных как смоль волос исходил приятных запах. Я нисколько не сомневался, что у Родригеса не было отбоя от женщин.

– Джентльмены, ваши бокалы почти пусты. Позвольте это исправить. – Капитан повелительным жестом подозвал официанта.

– Так значит, вы служили в армии, как и доктор Уотсон? – светским тоном промолвил Холмс. – В каком пехотном полку?

– Не в пехотном, а в кавалерийском. Нечто вроде вашего Королевского гусарского полка.

– Ну да, конечно. А после отставки пошли на дипломатическую службу – я вас правильно понимаю?

– У нас, в Испании, достаточно часто выбирают дипломатов из рядов отличившихся офицеров, – ответил Родригес, видимо позабыв о скромности.

– В таком случае странно, отчего вы не надели воинских наград. Они ведь, несомненно, у вас есть? – с обезоруживающей откровенностью поинтересовался Холмс.

– Разумеется. Просто их куда‑то убрали слуги.

– Скажите, а у вас есть орден за военные заслуги?

– Есть. – Испанец внимательно посмотрел на Холмса. – А чем вызван ваш вопрос?

– Я увлекаюсь военным делом, – пожал плечами Холмс. – Одно из моих многочисленных хобби.

– А вы сами служили?

– Нет, – покачал головой Холмс.

– Мне доводилось встречать подобных вам кабинетных вояк, – высокомерно улыбнулся Родригес. – Одно дело интересоваться армией, и совсем другое – служить самому. Это большой риск, требующий отваги и мужества, а подобными качествами обладают далеко не все.

– Я пацифист, – развёл руками Холмс, пропустив колкость мимо ушей, – но я признаю, что армия необходима для того, чтобы защищать мир.

– Тогда можете считать себя везунчиком, пока на свете ещё есть такие люди, как я. Мы бьёмся на полях сражений вместо вас и вам подобных.

– Я искренне полагаю, что слово сильнее меча, а война разражается лишь в том случае, когда безумие берёт верх над доводами рассудка, – возразил мой друг.

– В таком случае, мистер Холмс, мы расходимся во взглядах, – склонил голову Родригес. – Лично я в первую очередь солдат и уже потом дипломат. – Испанец покинул нас и присоединился к стайке женщин, которые с восторгом окружили его.

– Типичный ловелас, – шепнул я Холмсу.

Мой друг задумчиво кивнул и потом ещё некоторое время наблюдал за испанцем.

Через несколько минут к нам снова присоединился посол. Он был мрачен и хмур. Пристально посмотрев на Холмса, он произнёс:

– Вам потребуется немало времени, чтобы освоить кастельяно. Не будет ли с моей стороны ошибкой предположить, что вы здесь не случайно, а, так сказать, по долгу службы?

– Майкрофт нисколько не преувеличивал, когда в разговоре со мной отметил вашу проницательность, – улыбнулся Холмс.

– Господа, не угодно ли вам проследовать за мной? – произнёс дон Педро.

Мы спустились на первый этаж и вошли в одну из комнат, которая, насколько я мог судить, была рабочим кабинетом посла. Вдоль стен выстроились книжные шкафы, а в камине горел огонь, создавая атмосферу уюта. Возле высоких окон стоял антикварный письменный стол и обитый кожей стул, а напротив – два мягких кресла. Показав на них, посол предложил нам сесть, после чего, взяв со стола серебряную шкатулку, открыл её, предложив нам две тонкие манильские сигары. Холмс, поблагодарив, взял одну, а я отказался. Сунув в рот сигару, дон Педро взял длинную восковую свечу, зажёг её от огня в камине, после чего дал прикурить от неё Холмсу, а потом затянулся сигарой сам. Откинувшись на спинку стула, он некоторое время молча курил, не сводя с нас пристального взгляда. Казалось, он тщательно подбирает слова.

– Джентльмены, – наконец начал он, – наш разговор не должен выйти за пределы этого кабинета. Вы обещаете хранить молчание?

– Обещаем, – ответил Холмс за нас обоих.

– Со мной только что связался представитель государственного секретаря вашей страны. Меня поставили в известность, что моё ходатайство по делу капитана Родригеса было отклонено. Ваше министерство иностранных дел, как говорится, настоятельно рекомендовало, чтобы он немедленно вернулся в Испанию. – Посол глубоко вздохнул и продолжил: – Это язык дипломатии и, возможно, на вас он не производит должного впечатления, однако, осмелюсь вас заверить, положение более чем серьёзное. По сути дела, речь идёт о депортации, а насильственное выдворение дипломата – дело неслыханное. Работника посольства высылают из страны только в случае серьёзнейшего правонарушения либо обоснованного подозрения в том, что указанное правонарушение имело место. Капитан клянётся, что не преступал закон, а британский МИД отказывается объяснить причину депортации. – Большая часть сигары дона Педро уже обратилась в пепел, но он словно забыл о ней. Не отрываясь глядя на Холмса, он продолжил: – Я нисколько не сомневаюсь, что вы, мистер Холмс, можете просветить меня, в чём именно британская полиция и вы лично подозреваете моего заместителя.

Прежде чем ответить, Шерлок Холмс глубоко затянулся:

– Дон Педро, мне крайне неловко выдвигать бездоказательные обвинения против кого бы то ни было, особенно против иностранного дипломата, однако результаты моего текущего расследования, похоже, указывают на то, что капитан Родригес имеет непосредственное отношение к убийству трёх женщин в районе Мейфэр за последние несколько недель.

– Madre de Dios![19]– потрясённо выдохнул посол и перекрестился. Рука, в которой он держал сигару, задрожала так сильно, что с неё сорвался и упал на стол столбик пепла. Положив сигару в пепельницу, дон Педро покачал головой: – Не может быть. Это какая‑то ошибка. Я знаю капитана Родригеса не первый год, он достойный джентльмен и офицер. Он происходит из одного из самых видных семейств Мадрида.

– Кто дал нам право утверждать, что мы хорошо знаем того или иного человека? – возразил Холмс. – В каждом из нас есть тёмная и светлая стороны, и большинство людей успешно удерживают себя от поступков, на которые их толкает тьма. Кто знает, быть может, капитан Родригес потерпел в этом деле неудачу?

Дон Педро встал из‑за стола, подошёл к камину и склонил голову, вглядываясь в огонь. Помолчав несколько мгновений, он произнёс:

– Конечно же, я читал в газетах об этих несчастных женщинах, но даже в самом страшном из кошмаров я не мог представить, что к убийствам имеет отношение человек из моего посольства. Что заставило вас подозревать Хосе? – Посол повернулся к нам.

– Улик несколько, – ответил Холмс, – но главная из них – орден за военные заслуги, обнаруженный на месте второго убийства. Скажите, пожалуйста, на обратной стороне ордена что‑нибудь пишут?

– Обычно нет, – покачал головой дон Педро. – Однако некоторые орденоносцы сами делают гравировку. Эта награда присваивается всем воинским званиям; у неё четыре степени. Капитан удостоен первой. Думаю, именно это и выбито на обратной стороне ордена: степень ордена и имя его владельца.

– Так вот каким образом Лестрейд так быстро взял след, – прошептал мне на ухо Холмс.

– Вы видели орден? – спросил дон Педро.

– Орден передали полиции, но теперь там отрицают сам факт его существования, – развёл руками Холмс.

– В таком случае он может принадлежать не Хосе, а кому‑нибудь другому.

– Если всё так, как вы говорите, отчего же тогда МИД хочет выслать вашего заместителя? – резонно возразил Холмс.

Плечи старика поникли.

– Конечно же, вы правы. Сейчас я в положении утопающего и готов ухватиться за любую соломинку. – Немного помолчав, посол спросил: – Так с какой же целью вы сегодня пришли сюда, мистер Холмс?

– Я собирался вычислить убийцу. В случае удачи я хотел бы с ним поговорить.

– Вы по‑прежнему этого желаете?

– Да, очень.

– Если в ходе беседы вы придёте к выводу, что капитан не имеет никакого отношения к убийствам, вы поставите об этом в известность Скотленд‑Ярд и государственного секретаря? – немного подумав, спросил дон Педро.

– Ну конечно же, – кивнул Холмс.

– В таком случае я считаю, что вам непременно надо с ним побеседовать. Своё личное мнение я выскажу потом, после того как состоится ваш разговор. Однако, если Хосе и вправду виновен в убийствах… – Старик покачал головой и сжал кулаки.

– Прошу вас, сэр, успокойтесь. – Взяв посла под руку, я подвёл его к стулу и налил стакан воды из графина на столе: – Вот, выпейте.

– Спасибо, доктор, – вздохнул дон Педро. – Вы правы, мне не следует забывать о том, что у меня нелады с давлением. – Старик повернулся к моему другу. – Вы знаете, мистер Холмс, далеко не все работники посольства проживают здесь, на территории дипломатического представительства. Родригес снимает дом неподалёку. Я дам вам адрес, – с этими словами он быстро сделал запись в блокноте, вырвал листок и протянул его детективу.

– Благодарю вас. – Кинув взгляд на бумажку, Холмс сунул её в карман.

Мы поднялись, и дон Педро проводил нас до дверей. Глянув на карманные часы, он произнёс:

– Если вы заглянете к капитану Родригесу после одиннадцати, то застанете его одного. К этому времени его слуга Энрике уже должен вернуться в посольство.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Я перед вами в долгу, сэр, – промолвил Холмс. – Вы – человек чести. Я искренне надеюсь, что капитан Родригес окажется достойным вашего доверия.

Мы снова присоединились к Майкрофту, который как раз отделился от группы почётных гостей, и славно поговорили с ним под бокал шампанского. Наконец Холмс бросил взгляд на часы и произнёс:

– Ну что ж, Майкрофт, нам с Уотсоном пора. Спасибо за всё, что ты для нас сделал. Вечер прошёл просто чудесно.

– Приятно это слышать, Шерлок. Рад был помочь. Дай потом знать, чем закончилось твоё расследование.

Вскоре мы уже сидели в кэбе и ехали прочь из района Мейфэр. Прежде чем отправиться к капитану, Холмс велел кучеру завести нас на Бейкер‑стрит. Когда я спросил, зачем нам делать такой крюк, Холмс охотно пояснил:

– Я хочу, чтобы вы прихватили с собой свой револьвер, Уотсон.

Слова Холмса меня потрясли, но я решил воздержаться от дальнейшей беседы – нас мог услышать кучер. После того как я взял оружие, Холмс велел ехать на Элизабет‑стрит, по адресу, указанному в записке посла.

Кэб остановился у большого белого здания. Мы поднялись по ступенькам к портику и позвонили. Открыл нам сам Родригес. Узнав давешних собеседников, испанец сощурился и попытался захлопнуть дверь прямо у нас перед носом, но Холмс быстро среагировал и сунул в щель ногу.

– Чего вы так испугались, капитан? – с вызовом спросил он.

– Я ничего и никого не боюсь, – сверкнул глазами испанец. – И уж тем более мне нечего опасаться вас, мистер Холмс.

– Тогда, полагаю, вы не станете возражать против нашего визита и ответите на пару вопросов?

– Кто вам дал этот адрес?

– Дон Педро, – ответил мой друг. – Он считает, что нам следует поговорить.

– Ладно, если надо – заходите, – с неохотой открыл дверь Родригес.

Мы проследовали в большой кабинет. В огромном камине тлели угли. Стены были украшены головами кабанов и оленей, а также саблями, рапирами и мушкетами. У очага на полу распростёрлась медвежья шкура, а всё пространство возле окна занимал титанических размеров стол. Некоторые из его ящиков были выдвинуты, а содержимое свалено в кучу на поверхности. Там же, на столе, стоял большой кожаный портфель, битком набитый бумагами. То тут, то здесь виднелись наполненные вещами коробки.

– Собираетесь в дорогу? – с невинным видом спросил Холмс.

– Да, хоть это и не ваше дело, – буркнул Родригес. – Я возвращаюсь в Испанию. Мне уже тошно от ваших лондонских туманов и вечно пасмурного неба.

– Полагаю, у вашего отъезда имеются куда более серьёзные причины, – заметил мой друг.

– На что вы намекаете, мистер Холмс? Хотите что‑то сказать, так говорите прямо.

– Мне действительно есть что сказать. Выложим карты на стол. Я считаю, сэр, что вы убийца и на вашей совести смерть трёх женщин, чьи тела обнаружили в районе Мейфэр.

Родригес с беззаботным видом уселся в кресло, положил ноги на стол и, взяв нож для писем, принялся чистить им ногти.

– А доказательства, подкрепляющие столь нелепое обвинение, у вас есть? – поинтересовался он.

– То есть вы не отрицаете, что вы убийца? Я это отметил, – прищурился Холмс.

– Ладно, если это вам так важно – отрицаю, – пожал плечами испанец.

– Вы, быть может, не в курсе, – промолвил Холмс, – что, убив свою последнюю жертву, Харриет Перкинс, вы оставили сиротой её маленькую дочку Эмили.

– Я никого не убивал, мистер Холмс, – невозмутимо отозвался Родригес и усмехнулся: – Кстати, я так и не услышал, как у вас с доказательствами этих вздорных обвинений.

– Зачем вы отпираетесь? – бросился в атаку Холмс. – В руках Скотленд‑Ярда орден за военные заслуги, на котором выгравировано ваше имя.

Усмешка исчезла с лица испанца.

– Что вы несёте? – сверкнул он глазами.

– Да хватит вам ломать комедию! Ваш орден нашли в комнате одной из жертв.

Испанец вскочил и впился в Холмса взглядом:

– А вы сами его видели?

– Ну конечно, – не моргнув глазом, кивнул Холмс. – Орден сорвала с вас Лиззи Бэнкс, а потом его нашёл мужчина, заставший вас на месте преступления.

– Мужчина? – озадаченно переспросил Родригес. Тут до испанца дошло, что он попал в ловушку, расставленную моим другом. – Очень умно, мистер Холмс, – расплылся в улыбке он. – Только что вам всё это даёт? Я под защитой дипломатического иммунитета и потому неподсуден. Мне не придётся отвечать за свои шалости.

– Значит, вы признаётесь в совершении всех этих преступлений?

– А почему бы и нет? – пожал плечами капитан. – Впрочем, разве это преступления? Я скорее считаю их энкуэнтрас де апасионадо – свиданиями страсти.

Жестокость и высокомерие испанца потрясли нас с Холмсом до глубины души.

– Но зачем, во имя всего святого, вам понадобилось убивать женщин? – спросил Холмс.

Родригес неторопливо подошёл к камину и повернулся к нам:

– С чего мне ждать, что такой холодный, бесстрастный англичанин, как вы, сможет понять огонь страсти, полыхающий в сердце madrileno?[20]Как вы можете со своей отсталой этикой и высохшей нравственностью познать те вершины экстаза, которых достигает мужчина, доминируя над женщиной?

– И высшая степень подобного доминирования, на ваш взгляд, убийство? – уточнил Холмс.

– Ну конечно! Как же вы не понимаете?! Никто не может доставить женщине такое наслаждение, как я. Ни один из мужчин не сравнится в этом со мной. Коль скоро женщина достигла с вашим покорным слугой этого высочайшего пика экстаза, зачем ей жить после этого дальше? – Пожав плечами, испанец добавил: – Впрочем, какая разница? Всё равно жизнь этих девок не стоила и ломаного гроша.

На несколько мгновений мы с Холмсом лишились дара речи.

– Любая человеческая жизнь бесценна, – наконец выдавил я. – За исключением, пожалуй, вашей. Особенно после всех злодейств, что вы совершили.

Мои слова нисколько не тронули Родригеса. Всё так же равнодушно он поинтересовался у моего друга:

– Я так полагаю, мистер Холмс, у вас самого дамы нет?

– Ошибаетесь: есть, – ответил Холмс. – И я храню ей верность всю свою жизнь. К сожалению, она слепа.

– Учитывая вашу внешность, оно может и к лучшему, – ухмыльнулся Родригес.

Не обратив внимания на очередную колкость, Холмс продолжил:

– В одной руке у неё меч, а в другой – весы. Мою даму зовут Фемида, богиня правосудия, и я, не жалея сил, служу именно ей. – Великий детектив снял плащ, стянул одну из перчаток, после чего подошёл к испанцу и ударил ей его по лицу.

Сперва глаза Родригеса полыхнули от злобы, но потом он улыбнулся:

– Вы дурак, Холмс, и честь обязывает меня дать вам шанс выйти из безнадёжного положения, в которое вы себя загнали. Я должен предупредить вас, что прекрасно владею рапирой, шпагой и саблей, а также стреляю без промаха.

– Мне всё равно, – пожал плечами Холмс. – Выбирайте оружие.

Я пришёл в ужас. Оттащив своего благородного друга в сторону, я прошептал ему на ухо:

– Вы что, с ума сошли?! Дуэли вне закона. Даже если вы возьмёте верх, вас отправят за решётку.

– Только так я могу свершить правосудие, – также шёпотом ответил мне Холмс. – Убийцу нельзя покарать по закону.

– А что если он победит? – возразил я. – Вы же прекрасно слышали, что он сказал. Он отличный фехтовальщик и стрелок.

– Правда на моей стороне, – покачал головой Холмс. – Если же он всё‑таки одержит верх, у вас есть пистолет. Застрелите его. Он не должен уйти от ответа.

От одной мысли о том, что мне предстоит, я побледнел:

– Холмс, я клялся беречь и защищать жизни людей, а не наоборот. Вы просите меня совершить убийство.

– Не убийство, Уотсон, а казнь, – твёрдо возразил Холмс. – Вы сами слышали, Родригес признался в своих преступлениях. Если мы дадим ему уйти, на вашей совести останутся жизни несчастных женщин. В Скотленд‑Ярде скажете, что пытались меня спасти. Полиции известно, что он убийца, так что вам нечего опасаться тюрьмы.

Я замолчал, не зная, как ещё убедить Холмса. Нащупав рукоять револьвера в кармане, я содрогнулся при мысли о том, что вот‑вот произойдёт.

Холмс закатал рукава рубахи и повернулся к Родригесу:

– Ну так что же? Вы выбрали оружие, убийца беззащитных женщин?

– Estupendo![21]– осклабился испанец. – А у вас крепкие нервы, сеньор Холмс. Мне даже немного жаль, что придётся вас убить. – Он снял со стены пару сабель и бросил одну оппоненту.

Холмс поймал клинок на лету за эфес и взвесил в руке.

– Прекрасное оружие. Великолепно сбалансировано, – заметил он.

– Лучшая толедская сталь, мистер Холмс, – ответил Родригес.

Испанец оттолкнул ногой в сторону медвежью шкуру, а я сдвинул мебель, освобождая место. Родригес несколько раз рубанул воздух и принялся разминать ноги.

– Ради всего святого, Холмс, умоляю… – предпринял я последнюю попытку остановить безумие.

– Jacta est alea, Уотсон, – улыбнулся мне друг, сжав губы. – Жребий брошен.

– К бою! – крикнул Родригес и встал в стойку.

Холмс последовал его примеру. Отсалютовав противнику, он повернулся ко мне:

– Начинаем по вашей команде, Уотсон.

Я был в ужасе. Мне предстояло дать сигнал к началу дуэли, у которой могло быть только два исхода, причём оба кошмарные. В одном случае моему другу предстояло погибнуть, а мне лишить человека жизни, а в другом – мы с Холмсом оказывались виновными в убийстве высокопоставленного иностранного дипломата.

Вытащив дрожащей рукой из кармана платок, я произнёс севшим голосом:

– Когда он упадёт, джентльмены, начинайте. – С этими словами я разжал пальцы и быстро отошёл назад.

Противники немедленно с яростью набросились друг на друга. Я знал, что Холмс в годы студенчества был лучшим фехтовальщиком во всём университете, но с той поры утекло немало воды, тогда как Родригес вплоть до недавнего времени, будучи кавалерийским офицером, ежедневно упражнялся в обращении с саблей. Кроме того, испанец был моложе Холмса. Мой друг бросился в отчаянную атаку, намереваясь как можно быстрее прикончить соперника, заставив испанца некоторое время отступать. Убийца, однако, оказался настоящим профессионалом, отвечая на каждый выпад Холмса. Постепенно положение поменялось на обратное, и теперь уже Холмсу приходилось защищаться. Родригес ухмыльнулся, преисполненный уверенности в том, что противник уже полностью выложился и от него можно не ждать сюрпризов.

Мне представлялось очевидным, что Холмс начал уставать. Его лицо блестело от пота, а рубашка стала насквозь мокрой. Родригес, скинув на пол бумаги, проворно вскочил на стол и обрушил на моего друга сверху удар, от которого прославленный сыщик ушёл лишь чудом. Сабля Холмса описала сверкающую дугу – Шерлок попытался ударить противника по ногам, но Родригес легко подпрыгнул, избегнув клинка. В следующее мгновение испанец соскочил на пол, приземлившись на одно колено, и нанёс колющий удар вверх, в бедро Холмса. Я ахнул от ужаса – по брюкам моего друга стало расползаться кровавое пятно.

Однако детектив едва обратил внимание на рану. Я знал, что причиной тому адреналин, бурлящий в его крови. В его глазах полыхал тот азарт, который мне доводилось видеть у солдат на поле боя в Афганистане.

– Touche![22]– воскликнул он, мельком взглянув на рану, и снова бросился в атаку.

Кабинет наполнился лязгом сталкивающихся и скрещивающихся сабель. Неизбежно Родригес начал брать верх над Холмсом, и я стал опасаться худшего.

Испанец находил ответ на каждую уловку и хитрость моего друга. Я начал подозревать, что Родригес намеренно затягивает время, играя с Холмсом, будто кот с мышкой. Несколько раз Шерлок раскрылся, и убийца вполне мог прикончить его, однако предпочёл проигнорировать возможность поразить противника.

Холмс тяжело дышал. Теперь он ушёл в глухую защиту, тогда как Родригес бросился в атаку, демонстрируя талант прирождённого фехтовальщика. Весело хохоча, испанец осыпал стремительно слабеющего оппонента градом колющих и режущих ударов.

Наконец я принял решение. Я не мог позволить жестокосердному убийце прикончить моего лучшего друга. Я вытащил из кармана пистолет и снял его с предохранителя. Однако стоило мне поднять оружие, Холмс сделал нечто невероятное. Притворившись, что собирается уклониться влево, он и в самом деле ушёл влево. Сабля испанца просвистела мимо правого плеча детектива, не причинив ему никакого вреда, тогда как Холмс сделал выпад и пронзил Родригеса клинком у самого сердца.

Улыбка на лице испанца сменилась выражением полнейшего изумления. Он опустил взгляд на саблю, торчащую у него из груди, потом удивлённо посмотрел на Холмса, будто спрашивая: «Как тебе удалось это сделать?»

Холмс отпустил эфес и отступил в сторону. Родригес медленно осел на колени. Лязгнула об пол обронённая им сабля. Я инстинктивно бросился к нему, желая помочь, но окрик Холмса: «НЕ ПОДХОДИТЕ, УОТСОН!» заставил меня застыть на месте.

Я замер. Глаза испанца остекленели. Издав булькающий звук, он повалился ничком на пол, насаживая себя на саблю так, что клинок пронзил его тело насквозь и вышел сзади из спины.

Холмс тяжёлой походкой добрался до кресла и без сил повалился в него. Я проверил пульс испанца – убийца был мёртв. Сунув пистолет обратно в карман, я поспешил на помощь к другу. К счастью, его рана оказалась неопасной. Родригес поразил Холмса в vastus lateralis, латеральную широкую мышцу бедра. Мне быстро удалось остановить кровотечение. Я наскоро перевязал рану, порвав на бинты рубаху Холмса, после чего налил другу бокал вина, прихватив бутылку из бара.

Холмс уже начал отходить от горячки боя. Его била столь сильная дрожь, что он оказался не в силах удержать в руках бокал, и поэтому мне пришлось напоить его самому. Постепенно щёки моего отважного товарища чуть порозовели.

– Я думал, вам конец, старина, – с волнением признался я. – Я как раз собрался его пристрелить, и тут вы меня опередили.

– Мне не хотелось, дружище, чтобы вы нарушали клятву Гиппократа, – тихо ответил Холмс. Он был очень слаб.

– Я в восхищении вашим обманным ударом! Где вы ему научились?

– Нигде, – усмехнулся Холмс. – Это была импровизация от отчаяния. Мой последний козырь. Если б он не сыграл, Родригес меня прикончил бы.

– Значит, правда действительно была на вашей стороне.

– Нам надо побыстрее убраться отсюда, прежде чем нас кто‑нибудь заметит. – Холмс попытался встать.

Я поспешил ему на помощь.

– А что делать с Родригесом? – спросил я.

– Необходимо всё устроить таким образом, будто он покончил жизнь самоубийством. Передайте‑ка мне чернильницу со стола.

Я взял в руки массивный письменный прибор, выточенный из оникса. Он был очень тяжёлым.

– Превосходно, – кивнул Холмс. – Теперь помогите приподнять тело и закрепить эфес сабли в чернильнице.

До меня стразу же дошло, что именно задумал Холмс. Всё будет выглядеть так, словно Родригес сам бросился на остриё клинка.

После того как мы осуществили задуманное, Холмс взял саблю Родригеса и повесил её на стену. Мы вместе привели кабинет в порядок и аккуратно расставили по местам мебель, уничтожив все следы схватки.

– Теперь нам нужна предсмертная записка. – Окинув взглядом комнату, Холмс, хромая, подошёл к печатной машинке, стоявшей на приставном столике, и заправил в неё чистый лист бумаги. – Надеюсь, моих познаний в испанском будет достаточно, – пробормотал он и напечатал: «Yo tengo la culpa, lo siento. Jos».

– Что это значит? – спросил я.

– «Я виноват, простите. Хосе», – перевёл мой друг, накидывая плащ. – Пойдёмте отсюда скорее.

Мы поспешили прочь из дома. Когда мы вышли на улицу и стали спускаться по ступенькам, мне пришлось поддерживать Холмса под руку. Свернув за угол, мы практически тут же увидели констебля, который двигался в нашу сторону. Холмс навалился на меня и принялся заплетающимся языком горланить песню.

Поразившись быстрой реакции друга, я толкнул его в бок и, подыгрывая, громко произнёс:

– Ну зачем же было так напиваться? Говорил я тебе: «Хватит»! Когда ты только начнёшь меня слушать?

Констебль покачал головой и сочувственно мне улыбнулся, после чего потопал своей дорогой. После того как мы снова свернули за угол, мне удалось поймать кэб, и вскоре мы уже были дома.

Я промыл и тщательно перевязал рану Холмса, после чего дал ему настойку опия, чтобы снять боль. Великий детектив выглядел совершенно вымотанным, и я поспешил уложить его в постель.

– Спасибо, Уотсон, – промолвил Холмс слабым голосом. – Не представляю, что бы я без вас делал.

– Да будет вам, дружище. На ближайшие двое суток я вам прописываю полный отдых. Утром я снова осмотрю вашу рану. Спокойной ночи, старина.

Двое суток Холмсу отдохнуть не дали. На следующее же утро к нам явился инспектор Лестрейд. Я сказал ему (достаточно громко, так чтобы меня услышал Холмс), что Шерлок слёг с сильной простудой и никого не принимает.

– Я сейчас при исполнении и потому вынужден настаивать на встрече, – возразил инспектор.

Холмс вышел в гостиную в пижаме и халате, изо всех сил стараясь не хромать.

– Чего вам, Лестрейд? – гнусаво спросил он, прижав к носу платок.

– Очередное происшествие в Мейфэре, – кашлянул инспектор.

– Какое происшествие? Убийство? Задушили ещё одну девушку? – спросил Холмс.

– На этот раз нет, – покачал головой Лестрейд. – Случилась беда с испанским дипломатом Хосе Фелипе Родригесом.

– Его убили?

– Нет. По всей видимости, он покончил с собой.

– По всей видимости?

– Да. У меня кое‑какие сомнения на этот счёт. Скажите, мистер Холмс, где вы были вчера вечером между девятью часами и полуночью?

– Чем вызвано ваше любопытство, инспектор? Неужели я под подозрением?

– Вы не могли бы ответить на вопрос?

– Извольте. Мы с доктором Уотсоном были на приёме в испанском посольстве.

– И там вы познакомились с заместителем посла?

– Да.

– Вы были у него дома?

– Да.

– Что вы там делали?

– Да ладно вам, Лестрейд, – буркнул Холмс. – Нам обоим прекрасно известно, что Родригес и Душитель – одно и тоже лицо.

– Мне бы хотелось услышать ответ на мой вопрос, – упрямо склонил голову Лестрейд.

– Будь по‑вашему, – развёл руками Холмс. – Я хотел убедиться в том, что Душитель именно он. Вот я и зашёл к нему задать несколько вопросов.

– И?

– Он признался в убийствах. Более того, он гордился совершёнными злодеяниями и несколько раз с удовольствием подчеркнул, что не будет отвечать за них перед судом.

– Что было дальше?

– Я рассказал ему об Эмили, маленькой девочке, которую он осиротил, убив её мать Харриет Перкинс. Мне кажется, это на него подействовало. Ну да, конечно, подействовало, если вы говорите, что он покончил с собой.

– Так значит, когда вы уходили от него, он ещё был жив?

– Разумеется.

– Доктор Уотсон, вы всё это можете подтвердить? – повернулся ко мне Лестрейд.

– Всё именно так и было, господин инспектор, – соврал я.

– Меня смущают кое‑какие улики, – признался полицейский.

– Какие же? – поднял бровь Холмс.

– Во‑первых, я обнаружил капли крови на одном из кресел, расположенном на достаточно значительном удалении от тела. Во‑вторых, эфесы сабель и рапир на стенах покрыты пылью. Все, за исключением одного. – Лестрейд внимательно посмотрел на моего друга. – Мистер Холмс, мне показалось, или вы действительно немного прихрамываете?

– Сущая ерунда, инспектор. Связки потянул.

Лестрейд с издёвкой покачал головой:

– Ну как же можно быть таким неаккуратным, мистер Холмс? Надо себя беречь. А вы и простудились, и связки потянули. Кстати, а куда делись ваши симптомы простуды?

– Слушайте, инспектор, – вздохнул Холмс, – если у вас есть что сказать – говорите. Я устал и мне надо прилечь.

– Поправляйтесь, мистер Холмс, – надел шляпу Лестрейд. – Согласно официальному заключению, Родригес свёл счёты с жизнью. Главное доказательство – предсмертная записка, которую мог написать только он. Надеюсь, ваша рана… то есть, я хотел сказать, ваши связки скоро заживут. До свидания, джентльмены.

Когда за инспектором закрылась дверь, мы с Холмсом переглянулись.

– Он знает, что мы лжём, – сказал я.

– Ну конечно, Уотсон, – мрачно улыбнулся Холмс. – Только что он может сделать? Убийство высокопоставленного дипломата в собственном доме вызовет ничуть не меньший международный скандал, чем обвинение того же дипломата в удушении трёх женщин. Версия с самоубийством – единственная возможность избежать шумихи.

Я согласно кивнул. Прошло совсем немного времени, как в дверь с улицы кто‑то позвонил. Минуту спустя миссис Хадсон ввела в гостиную нашего гостя. Им оказался не кто иной, как сам дон Педро Гарсия Манрике.

– Bienvenido,[23]дон Педро, – расплылся в улыбке Холмс и жестом предложил послу присесть.

– Доброе утро, джентльмены. – Дон Педро с чопорным видом опустился на краешек кресла. – Мистер Холмс, вы знаете, что Родригес мёртв?

Мой друг молча кивнул.

– Так вы с ним побеседовали? – спросил дон Педро.

– Да, – ответил Холмс.

– Пытался ли он отрицать свою причастность к преступлениям?

– Вначале – да. А потом он не только признался в убийствах, но даже стал чваниться ими. Даже когда я сказал, что он осиротил маленькую девочку, дочку последней жертвы, он не выказал ни малейших признаков раскаяния.

Посол внимательно слушал Холмса, будто бы пытаясь понять, правду тот говорит или нет.

– Вы спросили Хосе об ордене?

– Да, но он сказал, что его куда‑то дели слуги.

– Вы ему поверили?

– Нет.

– А между тем он говорил правду.

– Что вы сказали?! – Мой друг вскочил и сморщился от боли.

– Успокойтесь, мистер Холмс, – откинулся в кресле дон Педро. – Орден взял я.

Холмс, прищурившись, посмотрел на посла и сел.

– Не могли бы вы рассказать всё с самого начала? – попросил он.

– Дело в том, мистер Холмс, что Родригес начал убивать не в Лондоне, – с тяжёлым вздохом промолвил дон Педро. – В прошлом году по Мадриду прокатилась волна преступлений – злодей приканчивал проституток с помощью удавки. После того как капитан получил назначение в Англию, убийства в Мадриде прекратились, но начались здесь. Я должен был во всём убедиться наверняка. Я следил за Родригесом. Следил в ту ночь, когда была убита мисс Бэнкс. Увы, я не смог его остановить, но я видел, как Хосе покидал место преступления. Потом из дома выбежала мисс Райт. Я проскользнул в комнату и увидел, что натворил мой заместитель. Меня так потрясло увиденное, что я растерялся и не мог решить, как поступить. – Дон Педро снова глубоко вздохнул. – Я люблю свою страну, мистер Холмс, как и вы любите Британию. Мне была невыносима мысль о том, что испанские ордена носит тварь, на чьей совести, возможно, не одна человеческая жизнь. До того как установить за Родригесом слежку, я похитил его ордена. Я решил, пусть они лучше полежат у меня, пока я не выясню всю правду, ну а Хосе подумал, что их куда‑то дел один из слуг. Чтобы навести полицию на след, я решил подбросить на место преступления орден за военные заслуги. Впрочем, я знал, что, даже при самом неблагоприятном для Родригеса стечении обстоятельств, его ждёт лишь депортация. Честь семьи останется незапятнанной, а женщины в Мадриде снова окажутся в опасности. И тут я вспомнил о вас. Начальник полиции Томпсон неоднократно упоминал о вашей преданности идеалам правосудия и справедливости. Я выяснил, где живёт подруга жертвы, написал ей анонимную записку, в которой предложил обратиться к вам за помощью, и сунул её мисс Райт под дверь. Увы, она обратилась к вам слишком поздно, и нам не удалось избежать третьего убийства. Об этом остаётся только сожалеть. Одним словом, я знал, что вы единственный в состоянии мне помочь, и вы полностью оправдали мои ожидания.

– Но что вам мешало просто сказать, что Родригес – убийца? – спросил Холмс.

– Я не мог публично обвинить своего коллегу. Это стало бы нарушением испанского дипломатического протокола. Всё должно было выглядеть так, словно полицейские органы Англии сами вышли на преступника.

Холмс смерил посла изучающим взглядом:

– Я наставил ошибок в предсмертной записке?

– Там имелось несколько огрехов, – признал дон Педро, – но дело не в них. Чтобы полиция поверила в подлинность подобного послания, оно должно было выглядеть более личным и более пространным. Эту задачу я взял на себя. А вот то, что написали вы, – посол протянул листок Холмсу.

Мой друг кинул взгляд на бумагу, скомкал её и швырнул в огонь.

– Должен признаться, – продолжил дон Педро, – подпись Хосе я подделал не очень удачно, но я рассчитывал на то, что инспектор Лестрейд всё равно обратится ко мне с просьбой подтвердить её подлинность. Так оно и случилось.

– Снимаю перед вами шляпу, дон Педро, – покачал головой Холмс. – Вы без преувеличения выдающийся человек. Я себя чувствую марионеткой, которой управлял опытный кукловод.

– Lo siento, простите, – развёл руками посол. – У меня не было другого выхода. – Внимательно посмотрев на моего друга, он добавил: – Это я снимаю перед вами шляпу, мистер Холмс. Помимо прочих ваших талантов, о которых мне уже доводилось слышать, как оказалось, вы ещё и великолепно фехтуете. Вам удалось одолеть моего заместителя! Впрочем, насколько я понимаю, бой не прошёл для вас бесследно.

Холмс осторожно коснулся раны:

– Вам не о чем беспокоиться, господин посол. Стараниями доктора Уотсона я скоро поправлюсь.

– Я подаю в отставку. – Дон Педро медленно встал. – Я слишком истосковался по испанскому солнцу. Поеду домой греть старые кости. – Он протянул Холмсу визитную карточку: – Если найдёте свободное время, я буду рад получить от вас весточку. Хоть на английском, хоть на кастельяно.

Холмс улыбнулся и крепко пожал руку посла.

– Я извлёк для себя важный урок из нашего знакомства, дон Педро.

Пожилой джентльмен чуть склонил голову и промолвил:

– Vaya con Dios,[24]джентльмены.

– Каков актёр, Холмс! – восхищённо произнёс я, когда посол ушёл. – Помните его реакцию, когда вы сказали ему, что Родригес – убийца? Я нисколько не сомневался, что дон Педро потрясён до глубины души, а на самом деле он уже знал всю правду.

– Вы правы, Уотсон, – кивнул Холмс, – однако, вы, думаю, согласитесь, что между дипломатией и актёрской игрой много общего.

На следующий день нас навестила Молли Райт.

– Душитель мёртв, – сообщил ей Холмс. – Быть может, вы читали в газетах об испанском дипломате, который покончил с собой. Так вот, это было не самоубийство.

– Так, значит, это вы прикончили подонка? – просияла девушка.

– Да, – кивнул Холмс, – только не говорите об этом ни одной живой душе. Если меня об этом кто‑нибудь спросит, я буду всё отрицать. Вам же я скажу правду: я прикончил убийцу его же оружием.

– Браво! – захлопала в ладоши от восторга Молли. – Браво, мистер Холмс! – Она поцеловала его в щёку. – Благодарю вас от имени всех моих друзей, как живых, так и покойных, а главное – от имени малышки Эмили. Вы и вправду человек чести.