Красота

Со времен сотворения, мира женщины гнались за красотой с таким же рвением и усердием, с каким Менелай преследовал, укрывшуюся в Трое Елену, и зачастую с теми же плачевными результатами. Но как же иначе? Ведь красота всегда была, синонимом власти над миром. Какой же девушке не захочется этой власти?

Однако, как, ни печален этот факт, только Богу и природе дано сделать женщину красивой, и, если быть совсем уж откровенной, большинство из нас не попадают и никогда не попадут, в эту исключительную категорию. Возможно, вы сочтете мои слова, немного жесткими. Вероятно, так оно и есть. Но я свято убеждена, что лучше как можно раньше взглянуть в лицо фактам, особенно наиболее неприятным из них, и примириться с ними, чем в нервной горячке тратить годы на преследование недостижимых целей.

Кроме того, сама по себе красота еще не является гарантией счастья в этой жизни. Я знавала многих красавиц, которые из-за отсутствия элегантности и воспитания выглядели столь безнадежно непривлекательными, что для них было бы проще и безболезненнее родиться не красивыми, а, обыкновенными. Женщина, долина иметь очень сильный характер, чтобы не поддаться врожденному и естественному желанию привлекать к себе внимание везде, куда бы она ни пошла. Нет более трагического и плачевного зрелища, чем стареющая красавица, никогда в жизни не заботившаяся о своем интеллектуальном и эстетическом развитии, о том, чтобы быть интересной собеседнику, и которая, дабы произвести впечатление, привыкла козырять своей безупречной фигурой, а, не полагаться на элегантность и вкус. Такие женщины неинтересны в общении, и обычно им удается научиться лить держать в руке бокал шампанского.

В то время как красота представляет, собой природный дар, дар свыше, элегантность, изящество и стильность – понятия гораздо более демократичные. Чтобы научиться выглядеть элегантно, изящно и стильно, нужно всего лишь немного самодисциплины, внимательный глаз, а также здоровый настрой и чуточку усилий. Так что самая обыкновенном девушка, окинув себя честным критическим взглядом и проявив прилежание в совершенствовании своих мыслей и характера, очень скоро обнаружит, что расцвела, как оперившийся лебедь. Время, которое она проведет наедине с собой, отгородившись от суетности мира, пойдет ей на пользу и закалит ее. Самодисциплина поможет ей с изяществом, мужеством, и достоинством перейти рубеж старости, а, кроме того, к ней придет умение понимать, сочувствовать и сопереживать – a что как не это делает женщину привлекательной для окружающих!

 

Делая очередной глоток чая, я тянусь к туалетному столику и беру блокнот с отрывными листками-липучками и ручку. Из всех удовольствий, существующих в мире, самым роскошным я считаю чтение с утра в постели с кружкой свежезаваренного дымящегося чая. Повыше подоткнув под спину подушки, я задумываюсь.

Что значит быть красивой? Иногда я кажусь себе очень даже привлекательной, но могу ли я считать себя красивой? Или я принадлежу к тому числу женщин, которым следует «взглянуть в лицо неприятным правдивым фактам»?

Вообще-то этим вопросом лучше не задаваться в девять утра, валяясь неумытой, нечесаной, в измятой ночной рубашке в постели. (Выбросить на помойку этот пережиток прошлого я до сих пор не сподвиглась.) Гоню от себя эту мысль и решительно отрываю от блокнота новый листок-липучку. «Красота не является гарантией счастья, – уверенно пишу я. – Бороться надо за элегантность, изящество и стиль». Этот листок я приклеиваю рядом с первым на зеркало платяного шкафа. Мой муж, который одевается для радиоспектакля на Би-би-си, устало вздыхает.

– Я искренне надеюсь, что мы не превратимся в эдакую образцовую семейку, у которой по всем углам расклеены искрящиеся остроумием памятки на все случаи жизни, – ворчит он, доставая из шкафа подтяжки и поношенную оксфордскую рубашку, подаренную ему матерью два года назад. – Я не хочу, чтобы наш дом был похож на комнату в воскресной церковной школе.

– А что ты имеешь против воскресных церковных школ? – легко парирую я. – Между прочим, если закрыть дверцу гардероба, то этих бумажек не будет видно.

– И все равно, – продолжает настаивать он, засовывая ногу в штанину допотопных брюк, – я думаю, на этом стоит остановиться. Я не хочу, одеваясь по утрам, видеть перед носом лозунги вроде «Кому сейчас легко?», «Не так все запущенно» – или как там теперь принято выражаться.

– Ну что ж, буду держать их при себе, – говорю я, чтобы поскорее закончить разговор.

Мне вдруг приходит в голову, что раз его не будет весь день, то у меня есть возможность сходить в спортивный зал. Осененная новой идеей, лезу под кровать и выуживаю оттуда покрытую слоем пыли сумку, в которой до сих пор валяется мой скомканный костюм для тренировок.

Вот и отлично – уже, считай, полдела.

Но мой муж, похоже, еще не закончил. Он отрывает от зеркала только что приклеенную мною бумажку и внимательно изучает, что на ней написано: «Красота не является гарантией счастья. Бороться надо за элегантность, изящество и стиль».

– Что все это значит, Луи? Ты же не собираешься стать всеобщим посмешищем? Кстати, как у тебя дела с психотерапевтом?

Копаясь в памяти, пытаюсь сообразить, где у меня завалялись лосины и нормальные носки… Вдруг срываюсь с места и несусь к корзине с грязным бельем.

– Нет, я не собираюсь становиться всеобщим посмешищем, – уверяю я мужа, роясь в груде нестираного барахла. – А с психотерапевтом у меня все отлично. Просто я пытаюсь совершенствовать себя, вот и все. Хоть что-то для себя сделать. – Мои слова, судя по всему, не убедили его, поэтому я меняю тактику. – Я имела в виду, что мне хочется, чтобы ты гордился мной.

Выражение его лица смягчается.

– Но… Тыковка, я и так горжусь тобой. Ты замечательная девчонка. – Он целует меня в лоб и гладит по головке. – Ты очень хорошая девчонка и очень хорошая Тыковка.

– Ну спасибо, – с улыбкой отвечаю я. – Только не мог бы ты сделать такое чудовищное одолжение и перестать называть меня Тыковкой?

Вид у него такой, словно он только что получил пощечину.

– Не называть тебя Тыковкой?! А что в этом такого плохого?

– Нет, я понимаю, что ты употребляешь это слово в качестве ласкового прозвища, но оно так несимпатично звучит. Сразу представляется что-то толстое, круглое и тяжелое. Нельзя ли нам выбрать вместо него какое-нибудь другое прозвище? Что, если ты будешь называть меня, например, «сладкая моя» или «ангел мой» или… ну, я не знаю… А может, «красавица моя»?

Он хмурится.

– Ну хорошо, а как насчет такого – «прелесть моя»? По-моему, очень мило. А ты как считаешь?

– Я всегда называл тебя Тыковкой. Ты моя Тыковка, – решительно заявляет он.

– Нет, это понятно, но ведь никто же не запрещает нам изменить мое прозвище? Не так ли? – Я пытаюсь умиротворить его, обняв за шею, но он отстраняется и тянется к стулу, чтобы снять со спинки пиджак.

– Нельзя изменить прозвище ни с того ни с сего только потому, что вдруг приспичило. В конце концов, это твое прозвище, но называю тебя так я, а мне оно не нравится. С этой «моей прелестью» я буду как дешевый пират из дурацкой пантомимы.

– Ну хорошо. Я, собственно, не настаиваю, просто прошу, чтобы ты придумал мне какое-нибудь более привлекательное прозвище… Ну, не знаю… Если это непременно должно быть что-то съестное, пусть будет, например, Горошинка. Ведь горошинка по размерам куда меньше тыквы.

– Луиза, я не какая-нибудь сюсюкающая стареющая красотка. – Он вздыхает и, прикрыв глаза руками, пытается сосредоточиться, потом наконец изрекает: – Вот, придумал – Колбаска. Это мое последнее предложение.

– Колбаска!

– Луиза, я англичанин, и ты это знала, когда выходила за меня. Я не могу называть свою жену Горошинкой, или Ягодкой моей сахарной, или какими-то там общепринятыми обращениями из раздела десертов.

– Но Колбаской-то ты же почему-то можешь меня называть!

– Ну хорошо, не обязательно просто Колбаской, можно Колбасочкой. – Он улыбается. – По-моему, симпатично.

У меня недоуменный вид – теперь его слова меня не убедили.

Он пожимает плечами.

– И кроме всего прочего, у меня прямо сейчас нет на это времени. Я должен идти. – Он направляется в коридор, забрав с журнального столика у двери свой сценарий. Наклонившись, он чмокает меня в лобик и говорит: – Ну пока, Колбаска, до вечера.

Дверь за ним закрывается.

Я возвращаюсь в спальню и там долго смотрю на пыльную спортивную сумку и старые обвисшие треники. Какой смысл корячиться, предпринимать все эти усилия, если в итоге все равно не станешь красивой, а самое трепетное из прозвищ, какое может придумать для тебя муж, – это Колбаска?

Словно загипнотизированная пением сказочной сирены, я чувствую, как постель манит меня обратно, подальше от спортивного зала и этой бессмысленной погони за самосовершенством. В конце концов, в моем распоряжении есть всего-то несколько драгоценных часов, которые я могу провести в состоянии полного покоя и забвения, пока не вернется муж. Дыхание мое постепенно замедляется, веки тяжелеют.

И тут я вижу припорхавший, как бабочка, маленький желтый листок, брошенный моим мужем на подушку. Читаю: «Красота не является гарантией счастья. Бороться надо за элегантность, изящество и стиль». Я подбираю его и снова прикрепляю к зеркалу.

– Я не тыква, – говорю я, обращаясь к своему отражению. – И не колбаска.

С этими словами я поднимаю с пола спортивную сумку и торопливо выхожу из спальни. Пока не передумала.