Нормативность

Сущностным качеством права как формы организации общества является нормативность.

Всякая норма есть обобщение; этическая норма - правило должного (обращенное в будущее). Нормативный характер права дает возможность выразить типичные для данного общества противоречия и способы решения возможных споров и конфликтов. Как отмечено, право адресовано свободной воле участников общественных отношений и имеет смысл лишь там, где у адресата нормы существует выбор вариантов поведения*(95).

Право состоит из правил общего характера, которые не исчерпываются исполнением, адресованы кругу лиц, определяемых родовыми признаками (авилум, мушкенум, кшатрии, вайшии, холопы, воины, подданные, иностранцы, судьи, родители, дети и т.п.), и подлежат применению при предусмотренных ими обстоятельствах (кража, дарение, договор, наступление срока или возраста и т.д.).

В отличие от распоряжения, адресованного точно обозначенным лицам и действующего до его исполнения (например, распоряжение о строительстве или сносе здания, о передаче точно определенного имущества, об уплате налога, о казни или помиловании), правовая норма не исчерпывается исполнением. Она обращена в будущее в том смысле, что рассчитана не просто на данный, наличный случай (отношение), а на вид, неопределенное число установленных в общей форме случаев и отношений (заключение договора, передача имущества, вступление в брак, рождение ребенка и т.п.) и реализуется каждый раз, когда возникают предусмотренные ею обстоятельства и ситуации. Норма рассчитана на регулирование не единичного, отдельного отношения, а вида общественных отношений; она продолжает действовать после реализации в индивидуальных отношениях и в поведении конкретных людей.

Правовая норма представляет собой абстрактную модель общественных отношений и поведения людей. Этим она отличается от распоряжений должностных лиц и решений государственных органов по конкретным делам*(96), индивидуальных распоряжений, договоров, регулирующих отношения между точно обозначенными субъектами права.

Всякая норма - результат обобщения типических и видовых качеств общественных отношений (сословные, кастовые отношения, родственные отношения, отношения обмена или купли-продажи, отношения власти и подчинения, отношения собственности или аренды и т.п.), участников этих отношений (лица, объединения лиц, государственные органы, должностные лица и т.п.), действий и событий, влекущих правовые последствия (дарение, купля, кража, вступление в брак, назначение на должность, гибель имущества и т.п.), объектов права (виды имущества и т.п.).

Нормативность права осознана еще в Древнем мире. Римские юристы писали: "Следует устанавливать права... для тех случаев, которые встречаются часто, а не для тех, которые возникают неожиданно" (Помпоний). "Права не устанавливаются исходя из того, что может произойти в единичном случае". "Ибо право должно быть главным образом приспособлено к тому, что случается часто и легко, а не весьма редко" (Цельс). "Законодатели обходят... то, что происходит лишь в одном или двух случаях" (Павел). "Права устанавливаются не для отдельных лиц, а общим образом" (Ульпиан)*(97).

Нормативность права отличается от нормативности морали и других социальных норм тем, что большая часть правовых норм носит предоставительно-обязывающий характер. В период становления права его источниками были договоры, определяющие взаимные права и обязанности их участников, совершающих обмен, куплю-продажу, взаимные услуги, уплачивающих выкуп и т.п.

Результатом обобщения разнообразных договоров стали нормы права, определяющие содержание соответствующих правоотношений. Такие нормы права именуются предоставительно-обязывающими, они реализуются через взаимосвязанные права и обязанности участников общественных отношений.

Индивидуальные правоотношения были формой права в наиболее ранние и примитивные эпохи становления классового общества. Норма права и правоотношение - основные категории общей теории права, в границах которых располагается практически весь ее понятийный аппарат, все содержание общей теории. Право и система правоотношений нередко отождествлялись в советской теории права 20-х годов; почти все участники современной дискуссии о понятии права, какого бы из пониманий они ни держались, неизменно подчеркивают связь права и правоотношений.

Предоставительно-обязывающий характер составляет специфику именно правовых норм. Не случайно аппарат абсолютной деонтической логики (относящейся к деятельности одного и только одного субъекта) оказался недостаточным для раскрытия содержания норм права, так как по законам абсолютной логики содержание норм сводится к повелениям и запретам. Без достаточного объяснения остались "разрешение" или "дозволение" и тем более "управомочивание", составляющие существенное качество правового регулирования. Последнее полнее раскрывается относительными логиками (логическими теориями взаимодействий, различных условий приложения норм), при разработке которых внимание философов закономерно привлекла правовая концепция Л.И. Петражицкого*(98) с лежащим в ее основе представлением об "императивно-атрибутивном" характере правовых явлений.

Правовая норма, как и право в целом, рассчитана на регулирование поведения людей посредством отношений, связь участников которых состоит во взаимных правах (обеспеченная государством возможность определенного поведения) и обязанностях (необходимость определенного поведения, нарушение которой влечет применение мер государственного принуждения). Когда в развитии общественных отношений создаются или возникают предусмотренные нормой условия ее реализации, у участников этих отношений возникают конкретные права и обязанности, образующие правоотношение. Норма как модель правоотношения в общем виде определяет возможное поведение одной стороны будущего отношения и юридическую обязательность каких-либо действий или воздержания от действий другой стороны этого отношения.

Особое место в правовой системе занимают запретительные нормы, т.е. нормы, определяющие составы правонарушений и санкции за их совершение. Прообразом таких норм до возникновения права были "табу" первобытного общества. С помощью запретительных норм осуществляются охрана правопорядка, предупреждение и пресечение деяний, вредных или опасных для общества. Ими предусмотрены действия, которые право стремится не урегулировать, а предупредить и пресечь. Некоторые запреты относятся к точно определенному кругу лиц и обстоятельств, но многие запреты адресованы всем вменяемым лицам в любой ситуации (запреты убийства, насилия, клеветы, кражи и т.п.).

По логической структуре запреты родственны нормам морали и исследуются с позиций абсолютной деонтологии. Запрет действует всегда, безотносительно к конкретной ситуации; поэтому правом определяются не условия его действия, а редкие изъятия из него (крайняя необходимость, необходимая оборона). В правовом статусе гражданина запрету соответствует не праводееспособность, а деликтоспособность (признанная законом способность нести ответственность за правонарушения, вменяемость). При нарушении запретов охраняющие их санкции реализуются только через правоотношения, но сам запрет действует вне правоотношений; из него проистекает не обязанность, а "запрещенность".

В теории права и в ряде отраслевых наук давно идет спор о том, означает ли установление правового запрета возложение на всех граждан юридической обязанности не совершать деяний того самого рода и вида, который описан соответствующей нормой. Своеобразная попытка связать действие запретов с возникновением конкретных прав и обязанностей была предпринята Н.Г. Александровым, разработавшим концепцию "эвентуальных правоотношений", согласно которой обязанность воздержаться от совершения запрещенных действий (и соответствующее право компетентных органов пресечь такие действия) устанавливается лишь на случай возникновения той ситуации, при которой может быть нарушен запрет*(99). Эта концепция не нашла широкой поддержки; ее критики утверждали, что уголовный закон и другие запретительные нормы прямо возлагают на граждан и должностных лиц соответствующие обязанности*(100). Между тем именно представления о регулирующей (через обязанность) роли уголовно-правовых запретов подвергались справедливой критике. Еще в начале прошлого века социолог Эмиль Дюркгейм отмечал, что если гражданское право предписывает определенные обязанности и только затем указывает санкции, то "уголовное право, наоборот, указывает только санкции, но ничего не говорит об обязанностях, к которым они относятся. Оно, - писал Дюркгейм, - не повелевает уважать жизнь другого, но обязывает наказать смертью убийцу"*(101). Известный советский правовед М.С. Строгович возражал против предположения, что из статей Особенной части Уголовного кодекса проистекают конкретные обязанности граждан: "Иначе получилось бы, что люди, строжайшим образом соблюдающие законы, всю свою жизнь только и делают, что исполняют свои обязанности не совершать того, что запрещено уголовным законом, и что каждый их шаг есть выполнение ими обязанностей, возложенных на них нормами уголовного права"*(102).

Существенно важно и то, что для соблюдения (ненарушения) большинства запретов от многих людей не требуется никаких специальных волевых усилий (заставить себя не украсть, не убить, не оклеветать, не создать банду, шайку, преступную организацию, не вымогать взятку и т.п.). Большая часть членов общества вообще соблюдает многие запреты, даже не зная об их существовании. Хотя многие запреты адресованы всем и каждому, по существу они обращены к тем лицам, которые склонны к совершению противоправных действий. Социальное назначение запретов в том и состоит, чтобы либо сдержать этих лиц угрозой наказания, либо, в случае нарушения запрета, подвергнуть наказанию или взысканию в пределах санкции нарушенной нормы.

С этим связаны особенности изложения запретов в памятниках права и в современном законодательстве.

Запрет обычно формулируется не как предписание ("запрещено такое-то деяние"), а как описание запрещенного деяния и предписание применить за него определенное наказание. Особенности формулировок запретительных норм породили мнение, что эти нормы, особенно нормы уголовного права, адресованы не гражданам или подданным, а суду и другим государственным органам, которые применяют эти нормы*(103).

Теоретики и философы права неоднократно отмечали неразрывную связь запретов (описание противоправного деяния) и соответствующих им санкций. В тексте законов и других источников права эта связь может быть выражена по-разному; но и запреты, и санкции адресованы всему обществу: судьям - как описание состава (уже совершенного) правонарушения, за которое предписано назначить (определенное в законе) наказание, деликтоспособным лицам - как предписание не нарушать запрет и предупреждение о грозящем наказании*(104).

Отмечая разнообразие форм выражения запретов в тексте законов, И. Бентам приводил следующие формулировки: "Ты не должен воровать". "Пусть человек не ворует". "Кто ворует, тот будет наказан так и так". "Если кто-нибудь будет воровать, тот будет наказан так и так". "Воровство есть то, когда человек делает так и так; наказание за воровство бывает такое и такое". "Ведение таких-то и таких-то преступлений", именно "воровства", "принадлежит судьям", так и так называемым, так и так назначаемым, и пр. "Это, - заключает Бентам, - только часть из того множества форм, которыми может одинаково быть выражено повеление, запрещающее воровство; и ясно, до какой степени в некоторых из них императивное качество затуманено и скрыто от обыкновенного понимания"*(105).

Способы изложения запретов в текстах нормативных актов зависят от национальных традиций и состояния общественного правосознания.

Давно замечено, что в текстах статей Особенной части Уголовного кодекса, описывающих составы преступлений, запреты не формулируются*(106). Для отечественного уголовного права традиционны условные, как бы неправильные формулировки: "Преступление (хищение, вымогательство, убийство, клевета, хулиганство, разбой, мошенничество, получение или дача взятки, заведомо ложный донос и т.д.) наказывается...", хотя на самом деле наказывается не преступление, а преступник (вор, убийца, взяточник, хулиган, мошенник, клеветник и т.п.). Резонно замечалось, что эти формулировки нуждаются в логическом преобразовании при применении уголовно-правовых норм*(107). Однако перефразировка таких норм ("преступление наказывается", "проступок влечет ответственность") в запреты породила бы формулировки: "Запрещается разбой...", "Запрещается распространять заведомо ложные, позорящие другое лицо измышления...", "Запрещается дача (получение) взяток...", "Запрещается умышленная потрава посевов..." и т.п.

Не лучше звучали бы и формулировки о преступлении и наказании как о чем-то близком, ожидаемом от всякого и каждого, потенциально готового к совершению преступления*(108). Такие формулировки пришли бы в противоречие с общественным правосознанием, на всех уровнях которого к преступным деяниям утвердилось отчужденное отношение*(109). Именно этим прежде всего обусловлена отчужденность формулировок уголовных и ряда других законов, по форме изложения ничего не запрещающих и говорящих о "наказании преступления", а не преступника, к которому должна быть применена санкция.

Запретительные нормы, по существу, сформулированы так, что адресованы не всем и не каждому, а только лицам, которые либо совершают преступления, либо воздерживаются от этого именно вследствие страха перед уголовным наказанием. Закон как бы предостерегает именно этих лиц: оставьте помыслы о преступлении, оно наказывается!