ТЕМА ПРИРОДЫ

ТЕМА ПРИРОДЫ. Ведя разговор о творчестве Кутилова, следует учитывать, что перед нами не только поэт, ни и оригинальный художник.

Поэзия и живопись дополняют и объясняют друг друга, наверное, в этом кроется осязаемость и "плотность" кутиловских стихов.

Излюбленным местом действия в ранних стихах Кутилова является лес. Его поэт называет своей избушкой, из окон которой он наблюдает за миром. Кутилов одушевляет лес, подобно древнему человеку. В славянской мифологии лес живой, человек относится к нему бережно и с почтением. Так и поэт подчеркивает уязвимость леса. Он начинал с удивительно лирических стихов о природе. Это были стихи необыкновенной чистоты и поэтичности, покоряющие сразу и навсегда, даже отдаленно не напоминающие ничьи другие, стихи, которым сам поэт дал прекрасное и точное определение - "таежная лирика": Заря, заря, вершина декабря В лесах забыт, один у стога стыну.

Встает в тиши холодная заря, мороз, как бык, вылизывает спину. Качнулась чутко веточка-стрела, и на поляну вымахнул сохатый И, падая на землю из ствола, запела гильза маленьким набатом Заря не зря, и я не зря, и зверь. Не зря стволы пустеют в два оконца И, как прозренье в маленькую дверь, через глаза в меня входило солнце! Возможно, что именно в этих ранних стихах Кутилова и берет начало та бесконечная доброта и любовь ко всему живущему на земле, которыми будет проникнута вся его последующая поэзия, будь то стихи о природе, деревне или Женщине, философская тема, социальная или пацифистская. Да, на плечах у лирического героя его первых стихов - охотничья двустволка ("Та, что смотрит глазами пустыми "), да, налицо - захватывающая романтика охоты ("Два ствола, как крылья за спиной "), но есть ли еще в русской поэзии охотничья тема (отнюдь не антиохотничья!), главным мотивом которой было бы - "не убий" (1) Именно этими, “природными” стихами начинается книга “Скелет звезды” - подлинная Библия великого омского поэта. “Евангелист” (если уж продолжать библейские сравнения) Геннадий Великосельский, отобрав в этот книжный кутиловский канон четыреста стихов из тысячи архивных (при шести примерно тысячах написанных), разделил их на четыре “евангелия”-откровения, то есть раздела книги, ориентируясь на преобладающую тему. Первое, названное “Первоцвет” деревенское, лесное, натурфилософское; второе, “Провинциальная пристань” - городское, антиобывательское, псевдобудничное; третье, “Снег на ладони” - всеобщее, свободомыслящее, еретическое; четвертое, “Тема для песни” - литературное, эпическое, басенно-любомудрое.

Так и тянет переназвать это “четвероевангелие” биографией души поэта четырех возрастов: простодушная юность, жизнерадостная молодость, познающая зрелость, все познавшая предстарость. (3) Но вернемся к теме природы.

Справедливости ради следует сказать, что эта довольно обширная в его творчестве тема почти целиком рождена богатым воображением автора, наблюдательностью да рассказами односельчан - сам Кутилов охотником не был, Его старший брат Юрий вспоминал, что единственный охотничий опыт произошел где-то между детством и юностью Аркадия.

Очевидно, понятия "романтика" и "смерть" плохо сочетались в сердце поэта, одушевлявшего даже молнии - и реки, трактора - и избушки, травы - и деревья: Одушевленное и неодушевленное причудливо и гармонично переплетается и в удивительно зрелом стихотворении молодого Кутилова, которое, пожалуй, можно назвать программным ко всему циклу его " таежной лирики". Даже названия многих своих рукописных сборников ("Первоцвет") поэт берет из этого небольшого, но емкого стихотворения, где "имена, как цветы", и цветы - как имена. (1) Взаимоотношения автора с природой многогранны.

Он и наблюдает, и спрашивает совета, и исповедуется ей. Природа как советчик выступает и в стихотворении " Лесной базар". Птичий базар ведется на человеческом языке и темы, будто взяты из нашей жизни.

Это обида, воровство, деньги.

Но для Кутилова все наоборот. Он даже из птичьей речи берет темы для творчества: Я каждый день хожу сюда - купить четверостишье. ("Лесной базар") Из этих "покупок" набралось несколько четверостиший, общая тема которых - проблема самосознания. В четырёх строках заложены некие формулы, определяющие характер, назначение животных и вещей.

Четверостишия Кутилова - это своеобразные поэтические эскизы, лёгкие наброски карандашом, предшественники цикла "Ромашка". (4) В творчестве Кутилова нет деления на живое и не живое. Поэт не оживляет, а воспринимает окружающий мир как думающий, чувствующий, жилой во всех отношениях. Все имеет своё сознание, от месяцев года до вещей. Вещи живут насыщенной жизнью. Они могут испытывать эмоции: "Скучают лыжи у плетня", "Железо радостно ржавело"; страхи "Никого не боится ружьё Только ржавчины, правда, боится". Венцом гармонии, венцом восприятия всего мира как живого можно считать стихотворение "Книга Жизни - мой цвет-первоцвет! ". Стёрты границы между людьми и природой, что выражается даже на письме: все со строчной буквы.

В этих восьми строках заложена сущность поэта, его внутренних мир, несущий в себе созидание и простоту. (4) Книга Жизни - мой цвет-первоцвет! Имена, как цветы на полянке. В темных чащах - таинственный фет, на озерах - кувшинки-бианки.

Белый дым, голубой березняк да подсолнухи ростом до крыши. Иван-чай, Паустовский да мак. Подорожник, ромашка да Пришвин "Таежная лирика" К сожалению, этот богатейший пласт поэтического творчества Аркадия Кутилова наименее сохранился. Сохранился длинный перечень, где рукой поэта выписаны лишь первые строчки стихотворений, относящихся к шестидесятым годам. Многое из этого списка дошло до нас, но многого не удалось обнаружить ни в архиве поэта, ни у его друзей, ни в газетах тех времен.

Вот лишь некоторые из этих строк: " Бушуют всходы Земля от мощи рвет параллели ", "Звенели кони. Ржали колокольни ", "В синих чащах полно подлежащих ", "Работы нет моей кедровой лире ", "Деревня, здравствуй, здравствуй, вот и прибыл я ", "Я сижу в гостях у осени ", "Ружьем украшена спина, душа в святом огне ", "Какие рябчики на гатях! Жар-птицы серого пера " Стоит лишь вслушаться, вчитаться в эти прекрасные строчки, как совершенно поразительным образом оказываешься под очарованием и самих стихов - даже не прочитанных, утерянных, быть может, уже безвозвратно (1) 2.2