Сказка – это удивительный жанр. Русский философ Ильин сказал: «Сказка – это сон, приснившийся нации». Действительно, в сновидениях иногда люди видят сюжеты, похожие на фрагменты сказок или на какие-то древние ритуалы. Исследователи фольклора считают, что знакомые нам с детства сюжеты волшебных сказок действительно имеют отношение к древнейшим обрядам и ритуалам. А природа этих древних ритуалов связана с глубинными механизмами формирования символического поведения и образного мышления. Сказки, как и сновидения, в некотором смысле обращаются непосредственно к механизмам бессознательного. В этом их большая сила. И в то же время это выразительные, художественные тексты, которые доставляют при чтении эстетическое удовольствие.
Сюжеты волшебных сказок странны с точки зрения рационального сознания. Действие их происходит в особом пространстве — «в некотором царстве, в некотором государстве...» и закономерности их невозможны в привычном мире — в них животные разговаривают, Баба-Яга пытается съесть мальчика, героя можно сварить в котле — и после этого он остается жив... И это рассказывается как ПОДЛИННАЯ история, а не как сравнение или метафора... То есть существует мир, который функционирует по таким правилам. Отчасти это может быть понято как правила функционирования образных структур бессознательного, либо проявления архетипического плана, но такое объяснение всегда оказывается недостаточным и остается некоторая тайна...
То, что образы сказок обращаются одновременно к двум уровням — к уровню сознания и к уровню подсознательного, причем область бессознательного представлена в большей степени, требует интуитивного чувства формы или точного знания структуры сюжета сказки при использовании ее в психокоррекционной работе.
С помощью удачной метафоры можно быстро найти способ коррекции эмоционального состояния или подсказать содержательный выход из трудной ситуации. Но при неблагоприятном стечении обстоятельств парадоксальное или противоречивое сочетание сознаваемых и неосознаваемых смыслов текста сказки может быть источником серьезной психической травмы или как минимум замешательства у клиента Двойственная природа образов и сюжетов сказок (рациональная и архаическая, относящаяся к сфере действия мифологического сознания) требует определенных стратегий при выборе сюжета и способе использования этого сюжета.
Механизмы воздействия сказок
Волшебные сказки описывают глубинный человеческий опыт прохождения эмоциональных кризисов и преодоления страха. Они выполняют ту же функцию, которую в древности выполняли ритуалы — то есть, дают человеку опору в условиях неопределенного эмоционального опыта и подготавливают его к кризисным переживаниям. Ритуалы излучаются антропологами и этнографами, и достаточно хорошо описаны для некоторых архаических культур. При всей экзотике ритуальных форм поражает единообразие и универсальность основных структур ритуала. Сущность и форма ритуала более доступна европейцам не в непосредственной форме, но в виде текстов волшебных сказок. Известно, что сказки этих циклов появляются, когда перестают выполняться основные формы ритуала. В литературе встречаются две противоположные «гипотезы» относительно происхождения ритуалов и сходства их основных культурных элементов в разных культурах.
Пример работы экспериментальной группы по исследованию волшебной сказки
Итак, народные волшебные сказки — это такие истории, где с героем происходят мало понятные обыденному сознанию происшествия — он общается с Бабой-Ягой, попадает в удивительные ситуации, например, в Тридесятое царство, имеет дело с волшебными предметами. И когда современный человек слушает такую историю, с ним тоже происходят удивительные события. Например, историю о Крошечке-Хаврошечке или Гусях-Лебедях. Сначала, как и можно было ожидать, проявляются проекции личности, так сказать, поверхностного слоя — то, что актуально сейчас, потом то, что происходит со мной в моих контактах с миром, то, что я могу осознать как свою роль. Например, что значит для меня быть птицей. Но — можно почувствовать, что есть что-то еще — дальше.
Следующий уровень — это, может быть, уровень культурных мотивов и сценариев, уровень экзистенциальных смыслов. Например, что такое летать и не летать.
Но — любопытство говорит — есть что-то еще — дальше, то, что трудно выразить словом, или опознать на уровне эмоций, но легко ощутить телом... и ты как будто знаешь это всегда. И этот следующий уровень — некоторый простой и полный энергии уровень, где я как будто знаю тайный смысл происходящего — без всяких объяснений, но знание это — особое: например, я знаю, что смысл птицы — быть переносчиком — (связным).
Итак — работа в группе: участники вспоминают сказку и из числа «персонажей» сказки выбирают те, которые наиболее сильно отзываются на уровне эмоций, лучше всего — те, которые пугают или кажутся «странными» (как ни удивительно, опыт показал, что с сюжетами волшебных сказок связано гораздо больше негативных переживаний, чем позитивных. Причем позитивные переживания чаще относятся к понятным на бытовом уровне событиям — например, Золушка выходит замуж за принца, а негативные переживания более связаны с действительно странными персонажами — или ситуациями — например, зачем было Ивану вариться в трех котлах).
После выбора персонажей (перечень персонажей в «Крошечке-Хаврошечке»: поле, глаз, корова, мясо, кости коровы, нож, вода...) участники группы идентифицируются с ними, и начинается коллективное действие... «Я — кости коровы...» В этом действии все персонажи на уровне движения, тактильных фантазий и интеллектуальных установок проживают сюжет и свои трансформации в рамках этого сюжета. «Что я делаю в этой истории? Какой смысл во мне для главного героя? и каков ПРАВИЛЬНЫЙ процесс моего взаимодействия с другими персонажами?». И мы оказываемся в мире, правила которого нам кажется знакомыми «от природы» и в то же время не слишком похожими на привычные моральные и социальные обстоятельства жизни и даже физические законы этого мира несколько иные (в этом мире нет солнца, хотя есть свет, нет причинно-следственных связей и времени в привычном понимании, нет смерти). Я испытала действительное потрясение, когда впервые услышала от участницы следующие слова (она была в образе «Печки»): «Я знаю (Я чувствую), КАК я ПРАВИЛЬНО должна поступать, но я с этим не согласна, я так не думаю». Интересны случаи, когда с разных уровней проекции участник говорит о противоположных тенденциях одного и того же образа. Например, ковшик на озере на уровне личностных проекций символизировал чувство одиночества, покинутости и страх потери чего-то жизненно важного, а на глубинном уровне — тему женского начала, естественного контакта с миром и естественного «отдавания». Как будто бы под беспокойной поверхностью переживаний, мотивов, конфликтов и потребностей обыденной жизни есть знание о глубинном ПРАВИЛЬНОМ устройстве мира, и это знание дает человеку ориентацию в пространстве мира... Прикосновение к этому знанию — интересно и возможно целительно, и рассказать о нем можно простыми и доступными словами: «Яблоня должна иметь золотые яблочки, а мясо коровы есть нельзя, и в котлы надо прыгать сначала в горячий, а потом в холодный, а не наоборот...» А память об этом мире простых закономерностей у нас всегда с собой — это единство телесных ощущений и слова.
Сказка «Гуси-Лебеди». Группа выбрала эту сказку — детская сказка, интересно, почему все так произошло, о чем это...
Действительно, странная история, не похожая на обыденную жизнь. Я прошу участников выбрать себе персонажей, принять ПОЗУ этого персонажа, почувствовать Я-ЭТО-ОН, сказать несколько слов от имени этого персонажа, которые могли бы быть его девизом, эти слова должны быть о том — что я делаю, к чему стремлюсь... Первое препятствие — трудно перейти от зрительного образа к телесному ощущению.
«Я вижу яблоню, она с зелеными листиками, красивая...» (то, что легко дается ребенку — просто притвориться объектом, деревом — без дополнительных ассоциаций или комментариев — трудно взрослому).
Второе препятствие — опыт интеллектуальной работы, культурные и личные ассоциации. Например, что такое печка — дом, тепло, воспоминания детства, русская печь с пирогами, в «голландке» нельзя испечь хлебов... Я говорю: «Просто СТАНЬ этим персонажем, почувствуй, подвигайся, догадайся — какая часть тела напряжена, какое движение, какая тема подсказывается позой...» ...Один из первых персонажей — ПЕЧКА. Жесты, позы, (акцент — низ живота) «Я — печка, моя задача — сохранять тепло, вмещать... » Вопросы к ПЕЧКЕ: — Что Ты делаешь для девочки? Опасна Ты для девочки или нет? Что будет, если она съест Твой пирожок? Когда Ты появилась здесь? Чем Ты была раньше? Знаешь ли Ты бабу-ягу?.. и так далее. Из ответов ПЕЧКИ: ...безопасна, и если девочка съест мои пирожок — она станет частью меня, останется здесь НАВСЕГДА, ей будет хорошо и спокойно... Участник: Да, это действительно отказ от деятельности, от цели в жизни, от достижения, возвращение в материнскую утробу спрятаться в собственное чрево — а надо — идти, рисковать, принять вызов... тревожиться, спасать действовать...
Итак, мы доходим до ИЗБУШКИ НА КУРЬИХ НОЖКАХ. В этом эпизоде действуют ПОЛЯНКА, (ОГРАДА ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОСТЕЙ — каждый знает, какая ограда у этой избушки), ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ, принадлежащие БАБЕ-ЯГЕ (сама она в эпизоде не показывается, только присутствует как наблюдатель).
Участники: БАБА-ЯГА съест мальчика? Это ОПАСНОЕ место? (вообще говоря, нет сказки, в которой БАБА-ЯГА была бы успешна в съедании мальчиков или девочек, если учесть мощность образа, можно предположить, что это и не входило в ее намерения — или было практически невозможно — как выразился один из участников — БАБА-ЯГА это как диктор в телевизоре — здесь и не здесь. Во всяком случае, потрогать ее не удается). Вопросы к ИЗБУШКЕ (которая неуловимо напоминает повадками КУРОЧКУ-РЯБУ — не зря в одной из версий сказки девочка сыплет зернышки перед ИЗБУШКОЙ): Опасное это место или нет? и другие.
Из ответов ИЗБУШКИ: ... Место для мальчика безопасное... может играть яблочками вечно, не взрослея... для девочки — испытание. Безопасно, но она должна бояться.
Участники: мальчик уже в ТОМ МИРЕ, вечное блаженство, умереть молодым, и еще — это логика матери — чтобы ребенок никогда не взрослел...
Комментарий культурологический: есть сходство универсальных процессов, они описываются одним алгоритмом и поэтому просвечивают один в другом: Роды (рождение). Инициация (или символическое рождение для новых жизненных программ, ритуальное в древности или почти банальное и многократное в обыденной жизни — «умереть для старого, чтобы родиться для нового», Смерть (рождение в ТОТ МИР). И ритуалы для оформления соответствующих процессов удивительно симметричны. Греховность (принадлежность ТОМУ МИРУ) роженицы в разных (в том числе архаических) культурах.
Мы уже прошли несколько иерархических уровней в этих образах: 1. Деревня, где живет семья 2. Поле, Лес 3. ПЕЧКА, ЯБЛОНЯ, РЕЧКА (иногда они признаются, что являются формой предъявления самой БАБЫ-ЯГИ) 4. ПОЛЯНКА, ОГРАДА, ИЗБУШКА (ГУСИ-ЛЕБЕДИ) 5. ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ (дальше — 6. БАБА-ЯГА). На высших иерархических уровнях культурные ассоциации и «глубинная информация» все сильнее различаются, здесь можно доверять только «телесной архаической памяти». Единственный алгоритм: «Я вижу» — («я познаю») — «Я становлюсь этим и имею информацию».
ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ. ...Сейчас каждый участник группы может почувствовать себя девочкой, которая стоит перед ИЗБУШКОЙ и видит братца, играющего ЗОЛОТЫМИ ЯБЛОЧКАМИ.
ЗОЛОТОЕ ЯБЛОЧКО: ...Я—целостное ощущение мира... вся информация... ответ на любой вопрос во мне... Я-ВСЕ... (Меня неправильно выносить из этого места). Участники: Но почему именно ЯБЛОКО? Хотя это понятно — Яблоко сада Гесперид, Яблоко мирового дерева. Яблоко познания Добра и Зла (понятно — не груша или персик) совершенная форма сфера, золотое, Парис и Елена... А что будет — если унести его в деревню (кто-то попробовал — и вышло странновато — либо яблоко становилось обыкновенным, съедобным — либо возвращало обладателя назад к ИЗБУШКЕ, один раз, правда, превратилось в Золотое Яблоко в основании креста на куполе церкви) — конечно, это известная история — пытаться управлять мудростью мира как объектом, управлять миром с помощью знания, побояться СТАТЬ ею, но взять с собой, положить на полку в избушке, как ЗОЛОТОЕ ЯИЧКО — хочу — разобью, хочу — так смотреть буду, иметь ЗОЛОТУЮ РЫБКУ «на посылках». И что же происходит потом с каждым? Кто-то скажет — Девочка стала взрослой — хотя жизнь ее как будто и не изменилась, просто она стала ХОЗЯЙКОЙ МИРА, ЖЕНЩИНОЙ — хотя это не имеет отношения к сексу. Это новый характер отношения с ТЕМ МИРОМ — иной, чем у ребенка — РЕБЕНОК просто играет с предметами ТОГО МИРА, так как принадлежит ему. Все возвращаются в ДЕРЕВНЮ —легко проходя в новом статусе через контакт с ПЕЧКОЙ, РЕЧКОЙ, ЯБЛОНЕЙ — теперь ОНИ дают свою энергию человеку, который вступает с ними в контакт — но не имеют власти диктовать свои условия (теперь ими можно пользоваться). Участники, так становятся шаманами — так человек проходит инициацию — так взрослый вступает в контакт с миром духовного опыта — или бессознательного — или в трансперсональную сферу. Работа со сказкой закончена — или только начинается ... Каждый образ на глубинном уровне имеет свою собственную «энергию» (приходится вспомнить, что юнгианцы говорят о некоей биологической энергии архетипов), свою задачу и место в общей системе образов (очень похоже на «функции» Проппа) и эта энергия пронизывает более поверхностные слои, внося вклад в бытование и личные проекции, связанные с этим образом. Замечательно, что далеко не все персонажи и образы текста можно найти на глубинном уровне. Некоторые исчезают или трансформируются на более поверхностных уровнях. И это отличает сказки народные (те, которые сохранили свою форму) от сказок авторских. Если обратиться уже не к спонтанному опыту проживания сказки, как психокоррекционным задачам, то приходится существенно менять способ работы. На первый план выходит противоречие между универсальной схемой развертывания проекций сюжета и индивидуальной системой проекций, представленных в конкретной работе над сюжетом. Исследуются и отрабатываются в сессии места наибольшей напряженности и конфликтов в таких противоречивых сочетаниях.
Как правильно пользоваться волшебными сказками?
Достаточно сказать, что контакт с глубинным уровнем сказки не совсем прост. Действительно, события, которые происходят в волшебной сказке, не совсем обычны с точки зрения бытового сознания. Баба-Яга хочет поместить мальчика в печку и испечь его, великан-людоед пытается съесть детей, братья убивают и рубят на куски брата из жадности, волк глотает девочку, притворившись ее бабушкой.
Эти действия абсолютно непонятны и враждебны «рациональному» плану сознания, так как это действия, невозможные и недопустимые, если представить себе, что события происходят в реальной жизни, в нашем городе, например. Эти же описания совершенно логичны и «правильны», безусловно, приемлемы, когда они «считаются» подсознательными механизмами по тем правилам, которые действительны для метафор или сновидений. Об этих правилах подробнее можно поговорить отдельно, достаточно знать, что они отличаются от правил «понимания», действующих для бытового уровня восприятия. Поэтому поколения детей в разных странах слушают эти истории, а взрослые рассказываютих, и, несмотря на «странность» и «жестокость» этих рассказываемых событий, в психике ребенка происходит нечто чрезвычайно важное — он приучается «разряжать» свои страхи, делать свой эмоциональный мир более гибким и эффективным. Взрослые находят в сказке подсознательную опору в эмоциональных переживаниях, но более заметны эти механизмы у детей. Дети охотно слушают страшные волшебные сказки, в которых с героями происходят ужасные события, иногда даже смерть, но потом герой возвращается живой и невредимый, пройдя через все испытания и победив всех врагов. Они пугаются за героя, сопереживают ему и учатся в символической форме кое-каким важным вещам, даже не замечая этого. То, чему они могут научиться в сказках, невозможно полностью заменить рациональным обучением, так как символический план непосредственно обращается к бессознательному. Например, одна молодая мама заботилась о том, чтобы се дочка выросла доброй девочкой и не знала о царящих в мире несправедливости и зле. Поэтому мама, рассказывая девочке сказки, всегда выбрасывала «страшные» эпизоды например, девочка в Красной Шапочке не была съедена волком, а убежала. Когда девочке исполнилось пять лет, ее пришлось вести на консультацию к психологу — девочка была чрезвычайно пугливой и не могла общаться с детьми и взрослыми. Оказалось, что, убирая из сказок «страшные» эпизоды, заботливая мама убрала нечто полезное: конфликт и способность ему противостоять, способность противодействовать внешнему миру, страх за героя и ожидание развязки, опыт смерти и возрождения... Сказка после таких изменений не смогла выполнять свою психотерапевтическую функцию.
Итак, функции волшебной сказки следующие:
- психологически готовить человека к напряженным эмоциональным ситуациям (подготовка идет на бессознательном символическом уровне);
- символическое отреагирование физиологических и эмоциональных стрессов, полученных в пренатальный период, в момент родов и в раннем детском возрасте («Красная Шапочка» — отработка символических родов);
- принять в символической форме свою физическую активность и способность действовать в кризисных ситуациях и осуществлять психическую регуляцию себя в ситуациях замешательства. Итак, напрашивается некоторый вывод — система символической «профилактической» психотерапии, психотерапия сказкой, предтеча современных методик, в том числе гештальт подхода — существует как минимум несколько тысячелетий. Единственное условие пользования этой эффективной системой — отказ от интеллектуальных интерпретаций и полноценное принятие всей гаммы переживаний, через которые ведет система образов волшебной сказки главного героя (Внимание! Речь идет только о древних сюжетах). А наилучший способ употребления просто слушать и переживать, как в детстве. При таком понимании природы и механизма действия сказки в стороне (то есть в большей степени в рамках интерпретации и в меньшей степени влияя на практику) остается опыт аналитической интерпретации образов и символов сказки в традициях Юнгианского подхода или психоанализа. Акценты смещаются с поиска конфликтных зон на проживание полноценного универсального процесса в символической форме, получение опыта прохода сквозь страх и возрождение. То есть наилучший способ оказать психологическую помощь человеку — с помощью сказки — это позволить, чтобы сказка сама выполнила свою древнюю психотерапевтическую функцию. Если речь идет о ребенке — просто читать ребенку сказки на ночь, без переделок, и тем самым запускать глубинный процесс. Если взрослый — опереться на метафору и попробовать ОСВОИТЬ глубинную стратегию в первозданном виде. Наиболее неприятны, и бесполезны в этом смысле именно переделки и «улучшения» сказок, предпринятые с лучшими намерениями, например, уговорить Волка не есть Красную Шапочку. Все должно пройти так, как заложено в древнем ритуале. Таким образом, если Волк должен съесть героиню, с которой идентифицируется слушатель, в этой сказке — быть съеденной — наилучший вариант действия, чтобы открылся путь к трансформации и развитию на новом уровне. То есть народные волшебные сказки надо просто ПРОЖИВАТЬ, не обсуждая мотивы и эмоции их героев. Любая переделка сюжета ослабляет целостность композиции на подсознательном уровне, даже если выигрывает в понятности и приемлемости с точки зрения современного «рационального».