Эльрик де Фокс

Вдвоем перетащить на сотню шагов двенадцать мертвых тел – та еще работенка. В первый раз я справился в одиночку, но это в запале: после двенадцати-то убийств, кто угодно разойдется. Йорик вот тоже разошелся – одной лишь магией перевернул тяжеленный стол там, на поляне. Для настоящего мага, конечно, не подвиг, а для командора, с его невеликим запасом сил – достижение.

Йорик… командор…

Что ж я волнуюсь-то так? Радуюсь, понятно почему, но волноваться пора бы уже перестать. Вот же он, живой, малость ошарашенный, ну так и я, наверное, не лучше выгляжу. Чего тебе больше, мастер Серпенте? С другой стороны, как мне не волноваться? Шутка ли, тридцать лет винить себя в убийстве, и вдруг узнать, что не убивал. Влюбиться и потерять любимого. И встретить вновь, когда нельзя было даже мечтать о встрече.

Романтика…

Я в него не влюблен. Я-Эльрик. Я его люблю, я им восхищаюсь… По привычке, появившейся еще в детстве. И он, командор Хасг, не сделал ничего, что заставило бы померкнуть героический ореол вокруг его образа. Я-Тресса, да, влюблена, как девочка, до сих пор, хотя стоило бы повзрослеть за тридцать-то лет.

Приятно видеть, что командор тоже не жалуется на память, и искренен в своих чувствах. Хотя, говоря по чести, мне, мне-Эльрику, всегда казалось, что наша с ним любовь – это просто романтика войны. Стрессовая ситуация, постоянная опасность, смерть со всех сторон, как тут не влюбиться? Было бы в кого. Ну, Йорик и нашел в кого. А я-Тресса, как уже было сказано, влюбилась еще в детском возрасте. В Йорика Хасга многие влюблялись: он герой, и судьба у него нелегкая – самый тот объект для первого, романтического чувства.

Вру… вот прямо сейчас, и сам себе, что обидно. Тогда, тридцать лет назад, мне было шестнадцать. И я еще не успел поумнеть настолько, чтобы самому себе в душу гадить. Тогда я верил, да. Потом перестал. После того, как убил всех, включая Йорика. Каждый защищается от себя, как умеет, я умею хорошо, только и всего.

А он уверен в том, что я не убийца, и это приятно. Только уверенность эта может выйти боком, и мне и Йорику. У меня был повод убить его людей, все так, но… это был всего лишь повод. Я мог не убивать. Точнее, мог бы не убивать, если бы Краджес не выпустил на волю мой меч, драгоценный, волшебный клинок, который очень уж любит кровушку. Да уж, вот и думай теперь, Эльрик, как бы так помягче сообщить Йорику, что ты потенциально опасен для окружающих.

Хм… Как будто Йорик, после уничтожения того проклятого Острова, сам об этом не знает!

 

* * *

 

– Дрова сухие, – де Фокс уложил на поленницу последний труп, повел плечами, разминая затекшие мышцы. Потом достал из кошелька пригоршню блестящих камешков и взглянул на Йорка: – нужны? Это из здешней захоронки. Строго говоря, твоя добыча, но я их успел присвоить.

– Право сильного? – Йорик взял самоцветы, пересыпал из ладони в ладонь.

– Что-то вроде, – Эльрик сморщил нос.

Эта гримаса так ярко напомнила Эфу, что Йорик почувствовал холодок внутри. Да что ж с ним такое делается? Эльрик – это Эфа. Эфа – это Эльрик. Хасг, Злы [11]тебе приснись, это ж азы общения с шефанго!

– Хорошие камушки, – де Фокс не заметил его замешательства. Или сделал вид, что не заметил. – Хорошие, но ничего особенного. В Гиени на Рыженьской ярмарке можно и получше купить. Право ушлого, скорее уж. Я же захоронку нашел, а не взял в бою.

– Ты хочешь, чтобы я разжег огонь?

– Это твои люди, командор. Все они анласиты. Наверное, будет правильно, если ты сам их похоронишь.

Йорик молча кивнул. Он очень много лет прожил среди шефанго, он знал их обычаи, он, вроде бы, даже научился понимать этих странных нелюдей… Но вот этого шефанго он увидел сегодня впервые. Невероятно, но это так, за все время жизни на Острове, Эфа ни разу при нем не становилась мужчиной. И сейчас Йорик чувствовал себя странно. Слишком хорошо, слишком близко знал он женскую ипостась этого серьезного, не по-хорошему задумчивого парня. Шефанго утверждают, что у них одна личность, независимо от того, какого они пола, так оно, наверное, и есть, и все-таки, глядя на Эльрика почему-то жутко оказалось вспомнить Трессу. Эфу. Смешную и юную, опасную, наивную, такую любимую… Нет, лучше не вспоминать.

А в камешках, плохих или хороших, не важно, была сила, которой мог воспользоваться маг, даже такой слабый маг, как Йорик Хасг. Пяти самоцветов, с учетом того, что дрова действительно сухие, хватит, чтобы разжечь похоронный огонь. Такое пламя сожрет трупы чисто и быстро, без мерзкой вони, почти без дыма.

Йорик разложил камни по углам костровища. Один оставил себе, а остальные протянул де Фоксу. Тот не удивился. Ссыпал самоцветы обратно в кошель, и отошел в сторонку.

Сосредоточившись на камешке в руках, Йорик прикоснулся к силе, запертой в полупрозрачной глубине, почувствовал ее ток, и сжал пальцы. Камень рассыпался в порошок. Этот момент, когда живая плоть в пыль дробила камни, он всегда завораживал. Ощущение того, как твердый кристалл крошится под пальцами, подобно ореховой скорлупе, вырывающаяся из-под контроля сила, не своя, заемная, сила, которую надо обуздать – это такой эмоциональный всплеск, с которым, наверное, сравнима радость шефанго от убийства.

А, может, и нет.

Йорик привычно направил силу, разделил на четыре потока, каждый из которых взломал клетки четырех других самоцветов. Высвободившаяся энергия воспламенила дрова. Управляемый огонь, белый, бездымный, бесшумный, начал пожирать предложенную пищу.

Похоже, здесь можно было бы обойтись вообще без топлива, в камешках оказалось достаточно силы, чтобы только на ней и сжечь все двенадцать тел. И ты, капитан Хазак… командор Хасг, вообще-то должен был это понять сразу, как увидел самоцветы. Если бы смотрел на камни, а не размышлял о сложностях взаимоотношений с существом, умеющим менять пол.

Кстати, что там де Фокс говорил насчет Краджеса?

 

Раненых отвезли в ближайшую деревню, откуда всего день пути был до тракта. Впрочем, ранеными парни были уже только условно: встанут на ноги через пару дней, об этом Йорик позаботился. Он предпочел бы оставить своих людей в анласитском монастыре неподалеку: монахи гораздо лучше селян умеют ухаживать за больными, но де Фокс отсоветовал. Йорику показалось, что шефанго не доверяет людям, посвятившим себя богу. Это странно было, поскольку ни анласитский Творец, ни другие божества на дольний мир внимания не обращали, и не было в монахах ничего сверхъестественного.

– Долго объяснять, – отмахнулся де Фокс в ответ на вопросы, – я расскажу как-нибудь потом, лады?

Потом, так потом. Спешить было некуда.

 

 

* * *

 

В шелесте легких снежинок и в шуме воды,

Что низвергается к белым подножиям гор,

Память тревожно пылает, слагая следы…

Я различаю твои шаги, командор —

 

Томно и трепетно, птицей весенней звеня,

Иль по камням отчеканив железом сапог,

Ты оставляешь лишь тонкие ветви огня,

Что, расплетаясь, вползают ко мне на порог

 

И обжигают больное сердце струной

Проклятой крови – тяжелый зимний запой.

Вновь отыскал я тебя – ну так выпей со мной,

Слышишь меня, Командор? Только пей, а не пой.

 

Пей, а не пой, ибо песни твои сожжены,

Словно мосты из обугленных, тающих строк,

В пламени этой нелепой, жестокой войны…

И перекрестки истерлись на картах дорог.[12]

 

В деревне, в трактире, куда позвали местного знахаря, они назвались охранниками Серпенте Квирилльского. То есть, де Фокс-то назвался, собственно, Серпенте, а Йорику и его людям досталась роль охраны. Пострадали от нападения разбойников. Бывает. Хозяин отнесся с пониманием, знал, что разбойники в этих местах пошаливают. Еще бы не знать, когда лагерь Краджеса был в нескольких часах пешего хода, и со времени Рыженьской ярмарки ни один заслуживающий внимания караван без потерь мимо не прошел.

Эта часть жизни заканчивалась. Йорик знал, что она заканчивается, хотя не взялся бы объяснить, на чем основывается его уверенность. Они с де Фоксом остались там же, в трактире, где для мастера Серпенте спешно организовали отдельный покой, и где, поскольку покоев, как таковых, не считая обеденного зала и хозяйской спальни, было всего два, Йорику, его бойцам и парочке застигнутых распутьем постояльцев, пришлось поселиться всем вместе.

Благо хоть, в виду того, что для путешествий не сезон, других гостей не ожидалось.

Не привыкать, конечно. Военная жизнь, особенно, когда командуешь гвардейцами, превратившимися в разбойников, вообще к удобствам не располагает. Плохо только, что выкроить время, чтобы толком поговорить с Эльриком…

чтобы остаться наедине с Трессой

…в таких условиях было сложно. Вряд ли окружающие правильно поймут, если начальник охраны уединится ночью со своим работодателем. Йорику-то было все равно, но де Фокс репутацией наверняка дорожит. Ему реноме блюсти надо, мастеру Серпенте, главе Совета Десяти.

– Что-то не так? – спросил он, когда, за ужином, они оказались вдвоем на дальнем конце длинного стола.

Йорик, аккуратно выстраивавший защиту от случайного подслушивания, поколебался, выбирая между двумя ответами. Сказать, что все в порядке, или признаться, что да, что-то не так, и это довольно-таки развесистое «что-то»? В том, что де Фокса можно обмануть он уверился еще в лесу, возле трупов. Тот, конечно, был шефанго, и чужие эмоции чуял как свои собственные, не говоря уже о внимании к интонационным тонкостям, но он был молодым шефанго. А Йорик прожил на Ямах Собаки дольше, чем де Фокс прожил вообще…

– Еще не знаю, – сказал он, наконец. – Думаю, все дело в личине.

– И в том, что я Эльрик, а не Тресса. Извини, командор, но в женском обличье мы предпочитаем путешествовать с бо льшим комфортом. Да и драться, если вдруг что, приличествует мужчине, а не даме.

Это Йорик знал и без объяснений. Женщины на Ямах Собаки были воплощением слабости, лени и изнеженности. Да, еще избалованности. Кто знает, почему? Может быть, потому, что мужчин на Ямах Собаки такие женщины не раздражали, ведь каждый из них мог сам сменить пол в любой момент? А, может быть, потому что и мужчины и женщины на Ямах Собаки прекрасно знали, кто из них чего стоит. Трудно забыть, что леди, капризно кривящая губки и наманикюренным пальчиком манерно отсылающая тебя через весь дом за еще одной конфеткой, неделю назад, в походе, рубилась с тобой плечом к плечу на палубе дарка, и на свой щит приняла направленный в тебя удар. Не важно, что щиты и топоры давно сменились силовой броней и энергетическим оружием, а дарки из морских кораблей превратились в космические. Есть вещи, которые не меняются. И они накладывают отпечаток на отношения.

Но Эфа-то сражалась, будучи женщиной, а не мужчиной. Дралась на мечах, стреляла из лука, голыми руками убивала, когда случалась надобность. Эфа не была ни изнеженной, ни избалованной. Она была самоуверенной и наглой, раздражающе насмешливой, вредной и недоверчивой, она была разной, но невозможно представить себе, чтобы Эфа сказала: «драться в женском обличье? Фи, как это вульгарно!»

И почему ты думаешь о ней в прошедшем времени, а, Йорик Хасг?

Все дело в личине. Очень может быть, что не такое уж это вранье. Человек, сидящий рядом с ним, ничем не походил на шефанго. Ну, разве что, ростом, да впечатляющей челюстью, однако этого для сходства явно недостаточно. Люди тоже бывают высокими, пусть даже такие великаны как де Фокс встречаются очень редко. А вот пропорции лица у шефанго отличаются от человеческих, как раз из-за строения челюстей, в которых помещаются несколько рядов острых зубов, и которые идеально приспособлены для хватания и разрывания. Личина де Фокса – личина существа, никогда не учившегося магии, просто наделенного от природы магическими способностями, – это всего лишь попытка самостоятельно сделать то, чему положено учиться. Удачная попытка, что правда, то правда, но знающему магу видно, каких трудов стоило создание этой сложной иллюзии, и как много в ней узловых точек, привязывающих фантомную внешность к реальной плоти. Вопреки этим привязкам, личина должна была изобразить человека, вот и получился в итоге богатырского сложения мужик с челюстью, похожей на мощный капкан. Сдери с него иллюзорную шелуху, и увидишь парня с фигурой танцора и фехтовальщика, и с узким страшным лицом, об углы и выступы которого, кажется, можно порезаться.

Еще и брюнет… Слова «де Фокс» и «брюнет» в сознании Йорика совмещаться отказывались. Любому, кто достаточно долго прожил на Ямах Собаки, известно было, что Фоксы – все поголовно ослепительные блондины. Это такая же истина, как то, что все Фоты маленького роста. Для шефанго – маленького. Собственно, слово Фот как раз и означает минимальную единицу измерения длины, а заодно малька какой-то из океанских рыбешек.

– А Фоши всегда становятся главнокомандующими во время общей мобилизации, – пробормотал Йорик, разглядывая усмехающегося шефанго.

– А Морки предпочитают продавать даже тогда, когда лучше подарить. А Вотаны возглавляют Священный Хирт, – кивнул де Фокс. – Ты в какой мир пытаешься вернуться, командор? Мы пока что здесь. Несс оллаш Эрик Бийл. От’ассер несс Серпенте. [13]

– Твое имя Эльрик де Фокс, – возразил Йорик. – Твое имя Эльрик де Фокс, а другие называют тебя Нортсьеррх …[14]

Он осекся. Они с Эльриком уставились друг на друга с одинаковым изумлением.

– Чего-о? – недоверчиво протянул шефанго. – Как ты меня назвал?

– Прости, – Йорик подавил желание отодвинуться на безопасное расстояние, – честное слово, оговорился. Есть древняя легенда об Эльрике Предателе, а я когда-то вплотную занимался ее изучением, в связи с моими последними исследованиями…

Результаты его последних исследований, как и все предыдущие, хранились под грифом «совершенно секретно». Здесь это было уже не важно, но привычка – вторая натура: выдержав ожидающий взгляд де Фокса, Йорик предпочел не вдаваться в объяснения.

– В общем, само на язык прыгнуло, – закончил он. – Тот шефанго – тоже Эльрик де Фокс…

– Замечательно, – последовал хмурый комментарий.

– Это старая сказка. И я уже извинился.

– Да я и не обиделся. Просто, пойми правильно, Нортсьеррх – не самое благозвучное прозвище, кто угодно удивится, если его ни за что так приласкают. Говоришь, он из Фоксов? Другой мир?

– Другая реальность, – Йорик налил себе и собеседнику, – а реальности, как известно, не пересекаются.

– И это прекрасно! – де Фокс поднял кружку, изобразил на человеческом лице дружелюбный шефангский оскал: – Избавь нас боги от таких однофамильцев.

В этом Йорик был с ним полностью согласен. Правда, дело было не в позорном прозвище легендарного шефанго.

И то ли от сливянки, то ли от созерцания жуткой улыбки, на душе слегка потеплело.

– Может, расскажешь подробнее про осаммэш Краджеса?

 

Йорик не был сильным магом: его собственный запас сил был ниже среднего, и на родине – в те времена, когда он считал родиной ту землю, где родился и вырос – никто не счел нужным обучить его чему-то, кроме основ магии, необходимых для нормальной жизни. Дошкольное и школьное образование включало в себя правила пользования бытовыми приборами, общественным транспортом и линиями коммуникаций. Этого было вполне достаточно тому, кто не собирался становиться практикующим магом.

О том, что он, оказывается, наделен необыкновенным талантом, Йорик Хасг узнал только на Анго. К тому времени он уже стал сержантом космических десантных войск конунгата Фокс, и уж точно не помышлял о научной карьере.

Слово «осаммэш» перевернуло его жизнь.

Потом он слышал его множество раз, это волшебное слово, но сам так и не научился произносить его правильно. Научные термины на зароллаше давались Йорику легко, так же легко, как слова команд. А вот мягкое, ласкающее слух «осаммэш», в котором чар было больше, чем магии, оставалось непостижимым. Ну, да ладно. На его кафедре никто и не ждал от орка-полукровки чистого произношения…

 

Он подумал, что сейчас все это уже не имеет значения. Воспоминания о прежней жизни никоим образом не приближали возвращение домой. И де Фокс, наверное, прав, четко отделяя один мир от другого. Только волшебное слово «осаммэш» было нездешним. А талант Йорика, помимо прочего, заключался еще и в том, что он умел определять уровень чужого потенциала, умел увидеть и безошибочно оценить цвет и насыщенность ауры, окружающей мага, еще до того, как тот активирует свое первое заклинание. Особой пользы от этой способности не было, так, забавный казус. Но он ничего не замечал за Краджесом, никакой магии, даже сырого потенциала. В лейтенанте не было ни капли Силы, как и во всех других обитателях этого мира, которых видел Йорик за прошедшие тридцать лет.

 

– Силы я в Краджесе тоже не вижу, – сказал де Фокс, – очень может быть, что он вообще пустой, слабее даже, чем ты. Сила и талант не всегда рядом идут. Но он меня испугался. То есть, сначала он на меня разозлился… я же не зря его убить решил. Он меня разозлил, когда ножны сломал, и сам взбесился от того, что мою злость почуял. А когда я под утро пошел твоего Краджеса убивать, он, прости за грубость, чуть не обосрался у себя в землянке. Затихарился там, как козявка под лавкой, и трясся как медуза.

Йорик попытался представить своего лейтенанта «затихарившимся», или «трясущимся» и не смог. Краджес был на это попросту не способен. И, однако же, де Фокс его не убил. Хотя и собирался.

– Что он сделал? – осторожно уточнил Йорик.

Ответом было досадливое фырканье:

– Ничего особенного. Сунул в зубы пару раз. Не люблю я этого: когда двое держат, а третий морду бьет. Сержусь очень. Да ножны еще.

Должен был убить. Шефанго отказываются понимать, что когда тебя грабят на лесной дороге (или в любом другом месте) получить в зубы – это совершенно естественно. Пусть даже, двое держат, а третий бьет, отводя душу. Шефанго за такое действительно убивают, и, надо заметить, сами они – пираты и дети пиратов – подобных выходок себе не позволяют. Краджес, однако, жив. Из чего следует, что перепугался он до такой степени, что у де Фокса попросту не поднялась на него рука. Из человека, которого есть за что убить, Краджес превратился в человека, убивать которого противно.

– Я тогда тоже в личине был, – сообщил де Фокс, – это хорошая личина, я в ней не страшный, но Краджес, тем не менее, испугался. Да так, будто к нему шефанго в чистом виде пришел. Ты сам потом видел, он даже намеков на «грау» пугается. Убивать я его не стал, ясное дело… сначала побрезговал, а потом понял: мужик-то, оказывается, видит больше, чем ему положено. Или чует больше, даже не знаю, какое слово верней. И по морде от него я получил не потому, что он такая погань, а потому что он мою собственную злость со мной разделил. В общем, наскреб твой Краджес себе неприятностей, мало не показалось.

Мало действительно не показалось, ни Краджесу, ни Йорику, потерявшему целый отряд, и едва не потерявшему Краджеса. Лейтенантов у него было всего двое, оба необходимые, оба незаменимые, но Краджес был полезнее, потому что умудрялся из тех людей, которых посылал к нему Йорик, делать настоящих солдат. Кондотьеры, послужив под его командованием, превращались в идейных борцов за независимость воеводств… которая, кстати, самому Йорику была совершенно не нужна. Краджес был отличным командиром, это да, но никогда, ни в чем он не проявлял способностей эмпата. Де Фокс ведь говорит именно об этом?

– А он когда-нибудь встречал шефанго? – в низком голосе холодком скользнула насмешка, – или, может, слышал, как ругаются на зароллаше? Для пробуждения способностей нужна хорошая встряска, и Краджесу такую встряску устроил я.

– Не только Краджесу, – сообщил Йорик.

Он хотел еще спросить, надолго ли занесло мастера Серпенте в Загорье, и что за несчастливые боги подали ему идею приехать сюда. Но де Фокс щелкнул пальцем по пустому кувшину.

– Авэртах эррэ рэйх [15], командор, – и ухмыльнулся уголком рта, разглядывая Йорика с нехорошим интересом. – У тебя ведь до сих пор не было возможности по-настоящему оценить, во что ты вляпался? Еще не поздно переиграть, подумай об этом.

С этими словами он поднялся на ноги, оглядел пустой зал и пошел к лестнице. Оставив Йорика одного перед пустым кувшином. Даже спокойной ночи не пожелал…

 

Ну, точно! Не пожелал.

Но прежде, чем Йорик понял это, он еще долго размышлял над последними словами де Фокса. Даже успел закурить. А когда до него дошло, наконец, он обозвал себя дураком, помянул «халеру» и, торопливо придавив тлеющий в трубке табак, побежал наверх. Только у самых дверей комнаты мастера Серпенте заставил себя замедлить шаги. Просто, чтобы не дать повода лишний раз над собой посмеяться.

 

Дверь была не заперта.

 

 

* * *

 

– Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,

Мгновенья, как перчатки, теребя,

Предчувствуя: холодным поцелуем —

Как в первый раз – я оскорблю тебя.

 

Ее волосы были белыми, как свет зимней луны, как морозные узоры на окнах. А глаза в полумраке светились густым, рубиновым светом. Она сняла личину, как снимают плащ. И широкая мужская сорочка упрямо соскальзывала с одного плеча, открывая светло-серую, гладкую кожу.

Йорик подхватил ее слова, смиряя взбесившееся сердце:

 

– Лобзание коснется жадных губ…

Небрежно-ироническою тенью.

Один лишь яд, тревожный яд сомненья

В восторженность твою я влить могу…

 

– О… так ты помнишь? – она усмехнулась, знакомо наморщив нос. Сделала один маленький шаг навстречу. – Что там дальше, командор?

 

– Чего ж ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял

В огне любви, как в тигле тает сталь?

Скорей застынет влага золотая

И раздробит души твоей хрусталь…

 

Еще один шаг.

И последние слова, сплетающие два голоса, как сплелись, спустя мгновение, пальцы:

 

– Что ж за магнит друг к другу нас влечет? —

С чем нас сравнить? Шампанское – и лед? [16]

 

 

* * *

Потом… после всего… потом, когда ночь, еще казавшаяся глубокой, уже смотрела в лицо приближающегося рассвета…

Вторая ночь.

Йорик помнил первую. Помнил, как Эфа, его Эфа сказала: «совсем последняя ночь…» Она оказалась права, права на тридцать долгих лет, но тогда он ей не поверил.

Эта ночь – вторая. И их еще много впереди, бесконечно много ночей и дней. Боги, какое это счастье – быть бессмертным!

– Как ее звали? – в голосе Эфы таилась почти неслышная ирония, – ты помнишь ее имя?

– Чье? – Йорик почему-то мгновенно вспомнил королеву Загорья.

– Той женщины, которой ты написал эти стихи?

– Конечно, помню!

Он надеялся обойтись этим ответом, но Эфа приподнялась на локте и выжидающе смотрела в лицо, так что пришлось напрячься… чтоб вспомнить хотя бы, как она выглядела, та женщина…

Эфа хмыкнула.

– Я так и думала. Ты написал ей прекрасные стихи, а сейчас даже не можешь ее вспомнить. Ее никто не помнит. Ну, разве что, правнуки какие-нибудь. А стихи остались, забавно, да? Мой отец говорит, что у тебя неплохие стихи, а мама спорит с ним, но только из вредности. И уж она-то в этом разбирается.

– Во вредности? – пробормотал Йорик из этой самой вредности, – не сомневаюсь. А ты, определенно, удалась в матушку.

Он говорил на удентальском. Эфа – на зароллаше. И она, конечно, сказала не «мама», а «хайнэс» – жена отца. В зароллаше не было слова «мать»: у шефанго не бывает матерей.

– Она их все знает, – Эфа щелкнула клыками, давая понять, что про вредность услышала и запомнила.

Сэйа де Фокс, Сэйа-Эдон, которую другие называли Сиэлайх[17], действительно разбиралась в стихах. И если бы тогда, в той жизни, Йорику сказали, что один из величайших поэтов Анго знает все его стихи, он… да, при всем своем самомнении, пожалуй, удивился бы, и решил, что для него это слишком большая честь.

А в этой жизни… в этой жизни мнение Эдона Сиэйлах значило, оказывается, нисколько не меньше, чем в той. Потому что Йорик услышал собственный недоверчивый голос:

– Что, правда?

И на секунду почувствовал себя тем наивным юнцом, каким он в незапамятные времена явился на Ямы Собаки.

В поисках счастья, Великая Тьма! И он ведь думал, что нашел его. Стоило потерять все, чтобы обнаружить, что счастье ожидало совсем в других краях.

– Я ведь сказала, ты еще не знаешь, во что ввязываешься, – напомнила Эфа. – Только шефанго могут долго любить шефанго, только шефанго могут долго терпеть шефанго. Я не хочу все время быть женщиной. Хотя, если тебе будет очень трудно…

 

Часа два еще можно было поспать.

Но какой уж тут сон? Бодрствование, правда, тоже получалось каким-то ирреальным. В мыслях сумбур, а тело и душа снова в унисон реагируют на то, что любимая – вот она, рядом. Не в мечтах, не в черных, тоскливых воспоминаниях, не в бессильном сожалении о потере, а здесь, близко-близко. Ближе, чем подпускал кого-либо за прошедшие годы.

Невозможное, сверхъестественное ощущение: два сердца, бьющихся рядом с твоим. Два – одно чуть быстрее, второе – медленно, ровно. Звериным огоньком вспыхивают глаза, поймав лучик света, просочившийся сквозь ставни. Острые когти, острые клыки, низкий, с неуловимой рычащей вибрацией голос… Эфа, боги, девочка моя родная…

И думать о чем-то уже не получается. Какие уж тут мысли, когда она здесь. И белые волосы падают на лицо, и пахнет от них луной и снегом.

 

…Мужчины-шефанго никогда не стригутся коротко. Это делают только женщины, потому что только в женском обличье можно со всей ответственностью подойти к столь серьезным изменениям в своей внешности.

Поэтому Эльрик носит косу…

 

Не важно. Не вспоминать о нем. Не сейчас…

 

* * *

 

Эфа права, будет очень трудно. Все изменилось, даже их роли. Когда-то Йорик был учителем, был старшим. Был командиром. Эфа шла за ним, но тогда она не помнила себя, она, если называть вещи своими именами, и не была собой. Собой настоящей. Той женщиной, которая носит имя Тресса-Эльрик де Фокс и титул Эрте [18]Фокс. «Принцесса», так однажды назвал ее Йорик, и да, она была принцессой, пусть и наследовала не всю Империю Анго, а лишь один из пяти Владетельных конунгатов.

Тогда Эфа не была шефанго, и с ней настоящей довелось провести меньше суток. А теперь… кто знает, как оно будет, но пока что Йорик следовал за Эльриком. Потому что шефанго – это шефанго. Они подавляют, хотят того или нет.

И он размышлял над предупреждением Эфы. А она говорила так, как будто знала больше, чем Йорик. Она и правда знала больше.

Только шефанго могут долго любить шефанго.

 

Утром де Фокс заглянул проведать раненых. Приличия требовали проявить к «своим» людям хоть какой-то интерес. Он равнодушно кивнул Йорику, покосился на Краджеса. Тот сверкнул в ответ глазами и отвернулся, буркнув что-то про «рагану». Бдительный лейтенант не спал до утра, ожидая командира. Только утром и дождался. Ладно, хоть двое других безмятежно продрыхли всю ночь, не особо беспокоясь о том, чего это атамана бесы давят.

А Йорик, посмотрев правильно, увидел вокруг головы Краджеса зеленоватый, призрачный ореол, похожий на дымку, которая окружает деревья по весне. Де Фокс сказал, что не увидел в лейтенанте Силы? Ну, да, его ведь никто не учил смотреть. Вот она, Сила, пробуждающаяся, яркая. Придет время, и станет Краджес не самым последним магом… в смысле, стал бы, будь это здесь возможно. Ладно, придет время, и Краджес научится интуитивно использовать свой дар, хотя вряд ли поймет когда-нибудь, что вышел за рамки обычных человеческих возможностей.