Точка зрения Пуанкаре на роль подготовительной работы

Придя к этому выводу, мы не можем больше считать сознание подчиненным бессознательному. Напротив, оно развязывает его действия и в какой-то мере определяет общее направление, по которому должно действовать бессознательное.

Чтобы проиллюстрировать это направляющее действие, Пуанкаре использует удивительное и очень плодотворное сравнение. Он предлагает вообразить, что идеи, которые являются элементами нашей будущей комбинации, представляют собой «что-то похожее на атомы-крючочки Эпикура. Во время полного отдыха мозга эти атомы неподвижны, они как будто бы прикреплены к стене; этот полный отдых может продолжаться неопределенное время, атомы при этом не встречаются и, следовательно, никакое их сочетание не может осуществиться». Процесс исследования проблемы состоит в том, что приводятся в движение идеи, причем не любые, но лишь те, с помощью которых мы надеемся получить желаемое решение. Может случиться, что эта работа не дает непосредственного результата. «Считают, что не сделано ничего хорошего, так как эти элементы передвигали тысячами различных способов с целью найти возможность их сочетать, а удовлетворительной комбинации найти не удалось». Но, видимо, на самом деле все происходит так, как если бы атомы были брошены, как снаряды, разлетаясь в пространстве во всех направлениях. «После то-

го импульса, который им был сообщен по нашей воле, атомы больше не возвращаются в свое первоначальное неподвижное состояние. Они свободно продолжают свой танец».

Можно теперь предвидеть последствия: «атомы, приведенные в движение, начинают испытывать соударения и, следовательно, образовывать сочетания друг с другом или с теми атомами, которые ранее были неподвижны и были задеты при их движении». В этих новых комбинациях, в этих косвенных результатах нашей предшествовавшей сознательной работы заложены возможности вдохновения, которое кажется спонтанным.

Логика и случай

Хотя Пуанкаре считает это сравнение очень грубым — и это не могло быть иначе — оно оказывается на самом деле глубоко поучительным.

Мы сейчас увидим, что, следуя ему, мы сможем разъяснить другие вопросы. Рассмотрим, например, с этой точки зрения вопрос о роли логики и случайности в открытии, вопрос, по которому мнения различных авторов расходятся особенно сильно. Некоторые из них, не заходя так далеко, как Николь, настаивают на важности случая, в то время как другие подчеркивают приоритет логики. Из двух психологов, которых мы упоминали в начале книги, Полян принадлежит ко второй категории, а Сурьё к первой. На основании самонаблюдения мне кажется, что мы сможем достигнуть хорошего понимания вопроса, если используем сравнение Пуанкаре с брошенными атомами. Это сравнение я дополню, приравнивая это бросание к стрельбе из охотничьего ружья; известно, что хорошие охотничьи патроны имеют желаемое рассеивание: если рассеивание слишком большое, прицеливаться бесполезно, но если оно недостаточно, слишком много шансов промахнуться. Мне.кажется, что в нашем случае обстоятельства совершенно аналогичны.

Снова сравним идеи с атомами Пуанкаре: может случиться, что мозг их бросает точно или почти точно в некоторых определенных направлениях. Поступая таким образом, мозг имеет то преимущество, что количество счастливых встреч между этими идеями будет сравнительно высоко по отношению к количеству встреч с бес-

плодными идеями; но можно опасаться того, что эти встречи будут недостаточно различны между собой. Напротив, может случиться, что атомы брошены достаточно беспорядочным образом; в этом случае большинство встреч будут неинтересными, но, с другой стороны, как в лотерее, этот беспорядок может иметь высокую ценность, так как те редкие встречи, которые окажутся полезными, будут исключительной природы, и поскольку они происходят между идеями, которые кажутся очень далекими друг от друга, они могут оказаться наиболее ценными.

Сурьё выражает это удивительно верной фразой: «Чтобы изобретать, нужно думать около»; и даже в математике— хотя в этой области эта фраза имеет несколько иное значение, чем в экспериментальных науках,— мы можем вспомнить заявление Клода Бернара: «Те, кто непомерно верят в свои идеи, плохо вооружены, чтобы делать открытия».

Ошибки и провалы

Различия между смыслом, который принимают слова Бернара в математике и в экспериментальных науках, состоит в том, что если в этом последнем случае слишком упрямо следовать одной идее, то это может привести к ошибке, т. е. к неточным выводам.

Напротив, в нашей области у нас нет необходимости настаивать на ошибках. Когда их делают хорошие математики— что не так редко — они вскоре это замечают и исправляют. Что касается меня (а мой случай — это случай многих математиков), то я их делаю гораздо чаще, чем мои ученики, но я их всегда исправляю так, что не остается никакого следа в конечном результате. В самом деле, когда допущена ошибка, то проницательность— та самая научная чувствительность, о которой мы говорили — предупреждает меня, что мои вычисления не имеют того вида, который они должны были бы иметь.

Здесь, однако, имеются известные исключения, касающиеся некоторых деликатных сторон рассуждения; и они могут иногда оказаться более глубокими, чем точные результаты, как, например, недостаточное доказательство «Принципа Дирихле» у Римана.

Но в обеих областях, математической и экспериментальной, то, что недостаточно следуют принципу «думать около», является одной из наиболее обычных пои чин неудачи—когда не находят решения, которое мог бы найти более вдумчивый мыслитель, — неудачи, которая для психологии по меньшей мере столь же интересна сколь и открытие.

Этим, в частности, объясняются неудачи, которые можно назвать «парадоксальными», — когда мыслитель не замечает непосредственного и важного следствия своих собственных выводов.

Естественно, мы должны подчеркнуть, что речь идег лишь о непосредственных и очевидных следствиях. Если же тот, кто сделал открытие, узнает, что из его открытия кто-то другой нашел важное следствие, требующее определенного усилия, он станет это рассматривать не как неудачу, а как успех: он имеет право сказать, что есть и его вклад в это новое открытие.

На коллоквиуме, о котором мы уже упоминали, Кла-паред рассказал о ряде парадоксальных промахов, и, по-моему, они должны быть объяснены так, как мы только что об этом говорили. Наиболее поразительный случай, который он приводил, касается изобретения офтальмоскопа. Физиолог Брюкке искал средство для освещения глазного дна, что ему и удалось сделать. Но лишь Гельмгольцу, подготавливавшему доклад о результате Брюкке, пришла идея о том, что оптические изображения могут быть порождены лучами, отраженными таким же образом от сетчатки, — идея почти очевидная, так что казалось, что Брюкке не мог ее не заметить. Мне кажется очевидным, что в данном случае мысль Брюкке была слишком сильно сконцентрирована на его проблеме.

Клапаред рассказывает также о том, как де ля Рив не заметил метода гальванопластики, а Фрейд прошел мимо применения кокаина для хирургии глаза.

Личные случаи

Каждый автор может, вероятно, рассказать об аналогичных своих неудачах. Что касается меня, то я несколько раз не видел результатов, из-за, должно быть, какого-то ослепления, так как они были непосредствен-

4—1467 49

ными следствиями результатов, которые я получил. Причина большинства таких промахов все та же, а именно, слишком концентрированное внимание.

Первый случай, который я вспоминаю из своей жизни, касался формулы, которую я получил в самом начале моей исследовательской работы; я решил ее не публиковать и добиться вывода из нее важных следствий. В это время все мои мысли, как и мысли многих аналитиков, были прикованы к единственному вопросу: доказательству знаменитой «теоремы Пикара». Полученная мною формула давала совершенно очевидно один из результатов, который я открыл четырьмя годами позднее гораздо более сложным путем; и я не отдавал себе в этом отчета, пока через много лет Иенсен не опубликовал эту формулу и не отметил, как ее непосредственное следствие, результаты, которые я, к счастью для моего самолюбия, уже получил в этот промежуток времени. Ясно, что в 1888 г. я думал исключительно о теореме Пикара.

Следующая моя работа была моей диссертацией. Две теоремы, важные для темы', были такими очевидными и непосредственными следствиями идей, содержавшихся в работе, что позднее другие авторы мне их приписывали, и я был вынужден признаваться, что как бы очевидны они ни были, я их не видел.

Несколькими годами позднее я занимался обобщением на гиперповерхности классического понятия кривизны поверхности. Мне нужно было определить понятие кривизны поверхности в гиперпространствах Римана,— обобщение более элементарного понятия кривизны поверхности в обычном пространстве. Мне хотелось получить эту кривизну Римана как кривизну некоторой поверхности S, проведенной в рассматриваемом гиперпространстве, причем форма этой поверхности выбрана таким образом, чтобы кривизна оказалась минимальной. Я сумел показать, что полученный таким образом минимум был в точности выражением Римана; но, думая над

¹ Для специалистов: 1. «Если коэффициенты ряда Маклорена являются действительными положительными числами и радиус сходимости равен R, то x=R должна быть особой точкой». 2. «Для ряда Маклорена с конечным радиусом сходимости, вообще говоря, вся окружность круга 'сходимости является существенно особой линией».

,тим вопросом, я не обратил внимания на обстоятельств ва, при которых достигается этот минимум те на то как для достижения этого минимума построить S И™ чение этого вопроса привело бы меня к принципу «Абсолютного дифференциального исчисления», открытие которого принадлежит Риччи и Леви-Чивиту.

Абсолютное дифференциальное исчисление находится is тесной связи с теорией относительности; и по этому поводу я должен признаться, что, увидев, что уравнение распространения света инвариантно относительно некоторой группы преобразований (известных теперь под названием преобразований Лоренца), в которую входят пространство и время, я прибавил, что «такие преобразования явно лишены физического смысла». А эти преобразования, которые я счел лишенными физического смысла, составляют основу теории Эйнштейна!

Продолжая разговор о моих промахах, я отмечу еще один, о котором я особенно сожалею: речь идет о знаменитой задаче Дирихле, которую я в течение многих лет пытался решать тем же методом, который избрал Фред-гольм, а именно, сводя ее к системе с бесконечным числом уравнений первой степени с бесконечным числом неизвестных. Но физическая интерпретация, гид, вообще говоря, очень верный и часто мне помогавший, на этот раз сбила меня с пути. Она мне подсказывала необходимость искать решение проблемы, используя «потенциал простого слоя», что в этом случае было тупиком, в то время как надо было искать решение, вводя «потенциал двойного слоя». Это показывает, насколько справедлива фраза Клода Бернара, цитированная выше: не надо слишком упорно следовать определенному принципу, каким бы плодотворным и справедливым он, вообще говоря, ни был.

Как мы видим, во всех этих примерах причина промаха в своей основе одна и та же. Обратное произошло, когда я однажды не заметил, что одна из задач «аналлагматической геометрии» могла быть неопределенной, что привело к интересным свойствам, открытым Андре Блоком» ¹. На этот раз я не следовал строго выбранному первоначально направлению, что привело бы меня к более глубокому исследованию решенной за-

_________ /

¹ Французский математик (Andre Bloch). — Прим. ред. 4* •">!.

дачи и, следовательно, к тому, чтобы отметить ее возможную неопределенность. Этот случай в точности противоположен предыдущим: я был недостаточно верен своей основной идее.

Я должен закончить перечисление этих промахов случаем, который я совершенно не могу объяснить: каким образом, найдя метод для построения условий разрешимости задачи из теории уравнений в частных производных ', который очень сложным и запутанным образом приводил к искомому результату, я не увидел в моих собственных вычислениях деталь, которая освещала всю задачу, и оставил это открытие более счастливым и вдумчивым последователям? Это мне трудно постичь.

Случай Паскаля

Вероятно, многие исследователи, если не все, могут припомнить аналогичные случаи. Утешительно думать, что то же самое может произойти и с самыми великими.

В своем произведении «Искусство убеждать» Паскаль выдвинул принцип, методологически фундаментальный не только в математике, но и в любой дедуктивной задаче и в любом рассуждении, а именно: «Заменять то, что определено, его определением».

С другой стороны, дальше он подчеркивает очевидный факт, что как невозможно все доказать, так же и по тем же причинам невозможно все определить. Существуют первоначальные понятия, которые определить нельзя.

Если бы ему только пришло в голову расположить рядом эти два тезиса, он бы очутился перед основным противоречием и, следовательно, перед великой проблемой Логики, которая приводит к необходимости аксиоматических определений (что придает знаменитому постулату Евклида его действительное значение); этим была бы совершена глубокая революция во всей логике — революция, которую Паскаль, следовательно, мог бы осуществить тремя веками раньше, чем это действитель-

¹ Для специалистов, см. стр. 351—355 моих «Лекций о задаче Коши» („Lecons sur le Probleme de Cauchy", Yale). Улучшенное решение дано в «Методах математической физики» Гильберта и Куранта, на базе работ Джона и Асгейрсона.

но случилось. Но он не сопоставил эти _две идеи Ми вероятно, никогда не узнаем, было ли это потому что его мысли были слишком интенсивно сконцентрированы па теологических следствиях, как в этом меня убеждал один мой друг.

Попытки управлять бессознательным

Рассмотренные примеры нам показывают, что для исследователя может быть вредным слишком рассеивать свое внимание, хотя излишняя концентрация внимания is определенном направлении также может быть пагубной для открытия.

Что мы можем сделать, чтобы обойти эти две противоположные трудности?

-Естественно, большое значение имеет то, в каком направлении мы ведем подготовительную работу, дающую в свою очередь толчок работе бессознательного; и действительно, особенно в свете концепции Пуанкаре, это может рассматриваться как способ воспитывать наше бессознательное мышление. Формулу Сурьё: «Чтобы изобретать, нужно думать около», надо понимать в этом смысле.

Но это еще не является достаточным: поступая таким образом, мы будем размышлять «около» определенных, предвиденных направлений, но не «около» непредвиденных, которые именно по этой причине наиболее интересны. В связи с этим мы должны заметить, что для того, кто хочет творить, важно не замыкаться лишь в одном разделе науки, а держаться в курсе других.

Можем ли мы найти другие методы влиять на свое бессознательное? Это имело бы большое значение не только для изобретательства, но и для всей жизни, в частности, для воспитания. Изучение этого вопроса, которое заслуживает продолжения, было предпринято журналом «Психология и жизнь»¹. Один выпуск в 1932 г. со статьями нескольких авторов был полностью посвящен этому вопросу. В частности, Двельшауверс (Dwelshauvers) указывает на необходимость анализа условий, в которых произошло изучаемое событие, как, например, час дня, когда оно произошло, сколько вре-

¹ La Psychologie et la vie (фр.)

мени прошло между сознательной подготовкой и решением, длится ли такая инкубация часы или дни, пропорциональна ли ее продолжительность трудности вопроса и т. д.

В ожидании результатов такого изучения можно использовать следующее, очевидно полезное правило: работая над некоторыми вопросами и не видя возможности продвинуться, работу прекращают и пытаются заняться другим вопросом с намерением возобновить прежнюю работу через несколько месяцев. Это правило полезно сообщить каждому начинающему исследователю.

Можно ли лучше познать бессознательное? Я слишком мало знаю психоанализ, чтобы судить, каковы здесь его возможности (естественно, речь идет о действительно научном познании),

С другой стороны, существует ли состояние человека, в котором можно было бы заставить говорить бессознательное? Некоторые считают, что таково положение при гипнозе. Если это серьезно, чего я не знаю, то стоило бы поставить опыт на крупных математиках, предложив им в состоянии гипноза проблему, решение которой неизвестно (например, одну из тех, о которых мы говорим в гл. VIII). Если бы они нашли при этом решение, то доказали бы одновременно данную теорему и такое действие гипноза.