Фавориты Лжедмитрия I

 

Известно, что, несмотря на множество исследований, исторический портрет Лжедмитрия I до сих пор весьма противоречив. Согласно общим сведениям, полученным из современных источников, галицкий мелкопоместный дворянин Юшка (Юрий) Отрепьев приходился дальним родственником боярам Романовым, у которых его овдовевшая мать обреталась с малолетним сыном «в задних горницах» в качестве приживалки. Об отце его, Богдане, практически ничего не известно. Жизнь будущего самозванца протекала среди челяди и соответствовавших его положению ценностей и удовольствий. Знатная родня не признавала отрока‑безотцовщину, а родственники победнее сами не могли ему ничего предложить. Согласно свидетельству современников Юрий рано пристрастился к вину и картам. Проворовавшись, он был изгнан со двора и служил в «военных холопах» у князя Бориса Черкасского. Там он снова провинился и от наказания бежал в монастырь, постригшись под именем инока Григория.

 

Считается, что некоторое время молодой Отрепьев провел, переходя из монастыря в монастырь, перебиваясь милостыней и подачками. Он был неплохо образован, имел прекрасный почерк и обладал великолепной памятью.

 

Есть сведения, что настоятель Чудова монастыря патриарх Иов приходился беглому холопу дальним родственником. По слезной мольбе матери он взял Григория к себе келейником и писцом. В этом монастыре Отрепьев прожил сравнительно долго. Свидетели вспоминают, что работать он не любил, зато беспрестанно шутил и паясничал. Другой отличительной чертой Григория была его чрезмерная любознательность относительно всего, связанного с убийством царевича Дмитрия. Он выпытывал любые подробности, касавшиеся его внешнего вида, быта и обстоятельств гибели. Как говорят, на вопрос о причинах своего интереса Григорий со смехом отвечал, что у него имеется право «быть царем в Москве». Сомнительная шутка дошла до ушей правителя Годунова, и любопытный юноша заслужил немедленную высылку в дальний Кириллов монастырь. По счастливому для него совпадению присланный за ним дьяк оказался дальним родственником родной тетки Григория. Поэтому Отрепьев успел бежать в Галич, а затем в Муром. После нескольких лет скитаний в 1601 г. он поступил на службу к князю Константину Острожскому, некоторое время посещал иезуитскую школу. А затем будущий самозванец стал слугой магната Адама Вишневецкого, которому и рассказал историю о своем «царском» происхождении и «чудесном» спасении. Известно, что самозванец хорошо говорил и писал по‑русски и очень плохо знал польский и латинский языки, обязательные для всех жителей Литвы и Польши. Доподлинно не известно, был ли Отрепьев «истинно польским продуктом» – достойным поводом для интервенции, являлся ли эмиссаром бояр Захарьиных‑Романовых, снова возмечтавших стать у руля страны, или же безвестный авантюрист пытался вести свою игру, в очередной раз воспользовавшись удачно сложившимися обстоятельствами. В любом случае он обладал определенным вдохновением, даром перевоплощения и желанием возвыситься над теми, кто унижал его всю жизнь. У него не было документов и свидетелей. Тем не менее и магнат Вишневецкий, и воевода Юрий Мнишек из Сандомира поверили самозванцу и также решили воспользоваться благоприятным случаем. Следуя советам своих польских сторонников, Лжедмитрий I рассчитывал через иезуитов склонить на свою сторону и короля Сигизмунда, обещая в обмен на помощь Смоленск и Северскую землю, а также «ввести на Москве католичество». Папский нунций в Кракове, кардинал Рангони, посулил самозванцу содействие и более 30 000 золотых денежной помощи (этими словами впоследствии все и ограничилось.) Отрепьев принял католичество и, вернувшись обратно из Кракова в Москву, посватался к давно полюбившейся ему Марине Мнишек уже как будущий глава Московского государства. Это непредсказуемое время как нельзя лучше характеризуется брачным договором между безвестным авантюристом и дочерью родовитого, пусть и погрязшего в долгах воеводы. В нем самозванец обещал невесте «не стеснять ее в вере» и отдать в качестве свадебного подарка в бессрочное владение Новгород и Псков даже в случае отсутствия у них в будущем детей, после чего счастливый тесть собрал для Лжедмитрия войско из польских авантюристов, казаков и беглых преступников (всего менее 10 000 человек). Во главе этого «сборного полка» самозванец осенью 1604 г. перешел границу московского княжества. Оплата ждала «контрактников» по завершении мероприятия. Самое удивительное, что множество пограничных городов сдавались полякам без боя, а их гарнизоны присоединялись к повстанцам. Дольше всех продержался Новгород‑Северский, где воеводой служил сын знаменитого опричника Петр Басманов. Московская армия в 4 раза превосходила силы мятежников, но на стороне последних были человеческий и социальный фактор: харизматичный лидер, обвинявший в преступлениях нелюбимого народом царя Бориса; медлительность далеких от большой политики воевод и личный опыт большинства солдат и горожан, считавших Годунова жестоким и коварным душегубом и испытавших при нем чуму и голод. Даже дезертирство большей части польских наемников, не получивших обещанных денег, не навредило самозванцу. Он фактически даже сэкономил, так как вслед за этим в его ряды влились не только перешедшие на его сторону казаки, но и пятидесятитысячное московское войско под командованием Петра Басманова, призванное осадить мятежный Путивль. Лжедмитрий снова воспользовался сложившейся ситуацией: в середине апреля 1606 г. неожиданно скончался Борис Годунов, и воевода Басманов дальновидно перешел на сторону сильнейшего. Уже в начале лета состоялся торжественный въезд самозванца в столицу, в которой его эмиссары из числа бывших опричников уже расправились с семьей бывшего правителя и подготовили народное мнение к смене власти. Старица Марфа, мать погибшего царевича, движимая противоречивыми чувствами, официально признала в нем своего сына. Немногие недоброжелатели, и в их числе Василий Шуйский, были публично приговорены к смертной казни, а затем сосланы или амнистированы. Другие из числа сторонников Годунова погибли от рук восставших, а их имущество было разворовано. Новый правитель стремился при помощи незначительных популярных реформ показать свою кротость и доступность для всех. В совет при нем было введено высшее духовенство; кроме того, самозванец вдвое увеличил жалованье стрельцам, запретил разыскивать убежавших во время голода крестьян и считать детей холопов также холопами. Он потребовал от европейских государей и Папы Римского признать себя императором, отказался вводить в Москве католичество (он так и не получил обещанных денег, да и народный бунт в таком случае не заставил бы себя долго ждать).

 

В принципе, народ и горожане относились к самозванцу довольно терпимо, особенно после того как были разграблены палаты сторонников Годуновых. Ситуацию портила общая незавершенность картины.

 

Окружавшие нового царя высокомерные иноземцы с презрением относились к московскому стародавнему быту и православной вере, откровенно нарушая посты и попирая приличия. Они вели себя как захватчики во вражеском городе, грабя купцов и горожан, творя всевозможные бесчинства. Не имевший у них авторитета Лжедмитрий вместе с ними погряз в разнузданном пьянстве, откровенно пренебрегая исторически сложившимися традициями. И если памятные многим кутежи Ивана IV все же периодически прерывались богомольем, то это было понятно и знакомо, а постоянный разгул вновь обретенного царя в компании иноземцев был оскорбителен для национального самосознания. На этом фоне даже предпочтение царской четой европейской ванны («лоханки») душной, но привычной русской бане казался греховным отклонением. Для польских интервентов самозванец (истинный или ложный – неважно) был их детищем, поэтому ни о каком его авторитете и речи не велось. Более того, поляки так и не получили никаких денег, поскольку казна была пуста. И поэтому они считали себя вправе взять самим «в счет долга» в этом «краю дикарей» то, что могло сгодиться. Этими противоречиями, пока еще не слишком очевидными, с блеском воспользовался Василий Шуйский, так неосмотрительно прощенный новым государем. Он снова собрал вокруг себя боярскую оппозицию, одновременно в течение нескольких месяцев потакая всем капризам и прихотям самозванца. Вокруг Шуйского сгруппировались и консерваторы – ревнители замшелой старины, и возмущенные патриоты, и религиозные деятели, раздраженные вольнодумством Лжедмитрия. (К слову сказать, увлеченность Шуйского астрологией и колдовскими обрядами вовсе не мешала ему найти общий язык с иерархами церкви.) По свидетельству современников, он обладал завидным умением в случае необходимости убеждать самых разных людей. Помогло мятежникам и то, что на свадьбу самозванца и Марины в Москву в начале мая 1606 г. съехалось множество иностранцев, поражавших своей наглостью горожан. Подготовительная работа была проведена и со старицей Марфой. Инокиню возмутило решение Лжедмитрия извлечь из церкви и перезахоронить за ее оградой останки погибшего царевича. Наконец все было готово, и в середине мая мятежники пробрались во дворец, как полагают, подкупив начальника стражи или воспользовавшись его небрежностью. Их сообщники на улицах города склонили москвичей к бунту против иноземцев, замышлявших «убить царя и насадить католичество». Во дворце началась паника. Заговорщики убивали телохранителей Лжедмитрия I и искали его по всем помещениям. Пытавшийся спастись бегством самозванец был настигнут и убит мятежниками и преданными им стрельцами. В городе в это время расправлялись с его сторонниками. В итоге народу объявили о ложности притязаний самозванца, и общественное мнение было успокоено. Историческая справедливость восторжествовала. Не имевший истинной поддержки ни у своих польских покровителей, ни среди русской аристократии и горожан самозванец не сумел найти себе надежных сторонников, а привлеченные к нему своекорыстными интересами немногочисленные фавориты за редким исключением не смогли или не захотели в нужный момент прийти к нему на помощь.

 

Петр Басманов (1568 – 1606)

 

Петр Басманов, любимец Лжедмитрия I, был потомственным фаворитом. Его отец, печально известный опричник Федор, был убит по приказу Ивана IV, а мать, дочь дворянина И. А. Желябужского, выдали повторно замуж за Василия Голицына, представителя старинного боярского рода. Как вспоминал сам Петр, отчим воспитывал их с братом, как своих детей, – одевал и кормил, но ничего не дал для души.

После объявленной царем Федором амнистии Петр стал служить при дворе и быстро достиг звания стольника, а затем и воеводы.

 

Петр Басманов отличался честолюбием, унаследованным им от предков. Он строил крепости, участвовал в военных походах, словом, стремился подняться как можно выше. Наградой ему стало звание окольничего.

 

Посланный вместе со своим полком на защиту Чернигова от Лжедмитрия I Петр уже в пути узнал, что горожане открыли ворота мятежникам и что гарнизон перешел на сторону противника. Армия Басманова затворилась в Новгороде‑Северском и приготовилась выдержать длительную осаду. Эмиссары повстанцев проникли и в Новгород, сея ропот и смуту. Войска Лжедмитрия осадили город, среди его жителей началась паника. Местный воевода оказался не способен поддерживать дисциплину, и тогда взявший на себя его полномочия Басманов восстановил порядок и контроль над ресурсами и боеприпасами. Более того, военные таланты Петра помогли осажденным отбить все атаки самозванца и пресечь в городе пораженческие настроения.

В конце 1604 г. удачная военная операция под руководством Басманова вынудила мятежников отступить, а затем подошли полки подкрепления. Правитель Годунов вызвал победителя в столицу и щедро одарил его. Как свидетельствуют современники, Петра торжественно встречали родовитые бояре, для него были поданы собственные сани государя, богато украшенные золотом, красным бархатом и собольим мехом. Лично из рук самодержца Басманов принял огромное сверкающее блюдо, по византийскому обычаю наполненное золотыми монетами. Отдельно в знак поощрения полагалось получить несколько десятков серебряных кувшинов и кубков, инкрустированных драгоценностями, и 2000 рублей деньгами. Кроме того, Петра ждали богатая вотчина и звание думного боярина. Казалось, это был предел мечтаний. Но только после смерти Годунова Басманов получил должность главнокомандующего российскими войсками и еще раз заставил самозванца изведать горечь поражения.

После присяги новому царю Федору Годунову Басманов, апеллируя к прошлым заслугам, решил добиться назначения главным советником государя (с сохранением должности командующего). Однако крайне влиятельный боярин, дядя царя Семен Годунов устроил на это место своего зятя – князя Андрея (Хрипуна) Телятевского. А вчерашнего триумфатора Басманова назначили вторым воеводой и отправили подальше от двора освобождать город Кромы. Жажда мести захлестнула Петра, и он замыслил измену. Она свершилась неожиданно. Перешедший на сторону мятежников без единого выстрела Басманов открыл Лжедмитрию I дорогу в столицу.

Лжедмитрий оказался более внимательным к слабостям своих приближенных, чем Годуновы. Он осыпал всяческими милостями своего неожиданного сторонника. Влияние Басманова при дворе было весьма велико, а презрение горожан его не беспокоило. В благодарность за это Петр Басманов не покинул самозванца во время мятежа Василия Шуйского и практически оставался его единственным защитником до самого конца. Именно он более 10 минут защищал от заговорщиков дверь в покои Лжедмитрия, пока тот тщетно искал второй выход. Только тогда, когда Басманов был убит стрельцами, самозванец оказался схвачен.

Останки Петра Басманова были выставлены на Лобном месте в течение нескольких дней, пока его сводный брат Иван Голицын, по иронии судьбы участвовавший в заговоре В. Шуйского, не выпросил у нового царя разрешения похоронить их. После гибели фаворита у него не осталось потомства, и фамилия Басмановых постепенно сошла с исторической сцены.

 

Иван Голицын (1731 – 1797)

 

Еще один фаворит самозванца, князь Иван Голицын, приходился Петру Басманову сводным братом. Он начал службу окольничим, а затем был назначен воеводой передового полка в Новгороде Великом.

 

Также обладая военными талантами, но отличаясь большей коммуникабельностью, чем его сводный брат, Иван Голицын пользовался заметным расположением как правителя Бориса Годунова, так и боярина Василия Шуйского.

 

Голицын участвовал в войне со Швецией, встречал послов крымского хана, выполнял другие ответственные поручения. Вместе с братом П. Басмановым Иван также был послан на борьбу с засевшим в Путивле самозванцем.

Голицын не был обижен на Годунова и присягнул его сыну, но он хорошо понимал, что молодой царь обречен. Клановость, местничество и несогласие среди бояр довершили то, что началось с промахов, допущенных прежним правителем, и осуществленных им репрессий. Поэтому Иван своевременно переметнулся на сторону сильнейшего. Более того, он возглавил отправленную в Путивль делегацию перешедших на сторону самозванца воевод и других дворян и боярских детей из разных областей и городов. Аргументируя свою лояльность, Иван ссылался на погрешности в тексте присяги царевичу Федору Годунову и ругал правителя Бориса площадной бранью, во всех красках расписывая его пороки.

При этом предусмотрительный фаворит убеждал самозванца в своей преданности и обещал ему хоть сейчас привести к присяге московские полки и добыть законный престол.

Сдавшись перед напором талантливого демагога, Лжедмитрий не устоял. Он приблизил Голицына к себе, сделал его дворовым воеводой и даже свидетелем на своей свадьбе с Мариной.

Заручившись полным расположением самозванца, коварный князь Иван немедленно примкнул к организованному в обстановке строжайшей секретности заговору Василия Шуйского на случай, если тот увенчается успехом. Политическое чутье, никогда не подводившее Голицына, на этот раз подсказало ему, что запутавшийся в противоречиях Лжедмитрий обречен и его казнь или позорное бегство – только вопрос времени. Именно он проводил «переговоры» со старицей Марфой. С ее слов, Иван доходчиво объяснил стрельцам и обществу «всю правду» про то, как безжалостный еретик и колдун заставил пожилую монахиню под страхом пыток и казни признать его своим сыном и царевичем.

Следующий государь, Василий Шуйский, по достоинству оценил талант Голицына и наградил его званием боярина и воеводы. Вместе с братом царя, не слишком талантливым полководцем Дмитрием Шуйским, Иван Голицын преследовал отряды повстанцев И. Болотникова от Серпухова до Калуги, у которой армия московского государя потерпела поражение.

При Романовых князь Иван стал видным членом Боярской думы, но без права решающего голоса. Со временем он преисполнился важности, говорил и ходил очень медленно, искренне считая себя чрезвычайно важной в государстве персоной. Уже будучи назначенным главным судьей во Владимирском приказе, князь Иван обиделся на молодых князей Шуйского и Трубецкого и проигнорировал свадьбу государя Михаила, на которую те тоже были приглашены. За это много возомнивший о себе фаворит был сослан в Пермь (или Вятку), где и умер через 3 года, в 1627 г.

 

Михаил Салтыков (? – 1621)

 

Сторонник Лжедмитрия II Михаил (Кривой) Салтыков происходил из русского дворянского рода Салтыковых. Согласно легенде предком их являлся некий «сын дворянский» Михаил Салтык Прушанин, который прибыл «из немец» с многочисленной свитой примерно в середине XII в. Считается, что прозвище отца‑основателя рода по‑старославянски означает «лад, эталон». Будущий фаворит самозванца достиг боярского звания еще при Борисе Годунове. Имея много родственников в Польше, Михаил активно участвовал в русско‑польских переговорах.

 

Являясь активным участником заговора против Лжедмитрия I, Салтыков надеялся на восхождение по карьерной лестнице. Но правительство Василия Шуйского выслало его из столицы без объяснения причин.

 

Будучи поставлен воеводой в заштатный Орешек, Михаил в 1609 г. отправился в лагерь Лжедмитрия II, «тушинского вора», и возглавил там группу знатных бояр и дворян, проводивших пропольскую политику. Заручившись доверием самозванца и став чем‑то вроде посредника между русской аристократией и польским королем Сигизмундом III, в следующем году Салтыков возглавил особое посольство в Смоленск, заключившее договор об избрании королевича Владислава русским самодержцем. Известно, что в посольство, кроме Салтыкова, входили его сын Иван, известный дьяк Иван Грамотин, бывший опричник и подручный Лжедмитрия I Михаил Молчанов. В начале 1610 г. российское посольство было в торжественной обстановке представлено польскому королю, и Грамотин и Салтыков от имени «думы, двора и всех людей» объявили, что москвичи хотят иметь королем Владислава при условии, что он «прибавит таких прав и вольностей, …каких прежде не было». Со своей стороны, послы также предъявили «писанные кондиции», существенно ограничивавшие власть нового короля, как непременное условие. Их суть довольно стандартна: свобода исповедания и обязательность православного вероисповедания, сохранение законов и податей в прежнем размере, отмена смертной казни без земского суда, понижение и повышение в чине сообразно заслугам. Особенно любопытно требование свободы ездить в другие «христианские государства», кроме языческих, и запрет отнимать у путешественников имения и дворы за это. Осенью того же года Салтыков стал помощником польского коменданта в Москве А. Гонсевского. В октябре следующего года он руководил (вместе с князем Ю. Трубецким) русским посольством в Польшу с требованием присылки новых воинов и отпуска Владислава в Москву. Обратно в Россию после этого Михаил Салтыков уже не вернулся. От Сигизмунда III ему достались во время воеводства в Смоленске обширные поля и благоустроенные имения. Скончался ловкий фаворит в 1618 г. (по другой версии – в 1621 г.).

 

Василий Масальский‑Рубец (? – 1611)

 

Сложно сказать, чьим в действительности фаворитом был неуклонный блюститель собственных интересов Василий Масальский‑Рубец. На рубеже XVI – XVII веков он верой и правдой служил Борису Годунову, был строителем сибирского города Мангазеи и засечным воеводой. Оказался обласканным Борисом и не имел врагов среди Шуйских. Тем не менее посланный в 1604 г. в Путивль в качестве осадного воеводы знаменитый Масальский‑Рубец без колебаний перешел на сторону самозванца, став его дворецким и ближайшим советником. Именно князь Василий явился инициатором физического устранения царицы Марии и молодого правителя Федора Годуновых. При этом, как говорят современники, с особым цинизмом он сохранил жизнь молодой царевне Ксении именно для того, чтобы ей пришлось испытать участь наложницы безродного авантюриста Лжедмитрия.

Самозванец облек своего фаворита особым доверием. Как сейчас говорят, в его обязанности входило организовывать кутежи нового царя и заниматься его досугом.

 

Из‑за князя Василия все слои населения старались спрятать или услать подальше своих дочерей, предварительно вымазав их сажей до неузнаваемости.

 

Обладая достаточно представительным видом, Василий Масальский присутствует на многих протокольных мероприятиях самозванца. Кроме того, в 1606 г. В. Рубец‑Масальский вместе с боярином М. Нагим в качестве почетного эскорта встречает невесту самозванца Марину Мнишек и ее отца Юрия у русской границы.

После казни самозванца и восшествия на престол Василия Шуйского Масальский был отправлен воеводой в Корелу. Но как человек ненадежный Василий скоро был отозван обратно в столицу.

В 1608 г. В. Масальский снова перешел на сторону Лжедмитрия II, которого предал через 2 года.

Известно, что в русском посольстве к польскому королю Сигизмунду III для переговоров об избрании Владислава московским государем князь Василий был вторым послом. С конца 1610 г. он был полномочным представителем Сигизмунда III в Москве и скончался в следующем году от неустановленной болезни.