Консервативная позиция

Использование понятий "милосердие" и "справедливость" для оправдания принудительной эвтаназии - это путь к возможному социальному беспределу.
Кроме того, использование понятий "милосердие" и "справедливость" для оправдания эвтаназии - один из знаков подлинного антихристианства как формы духовного самозванства, когда святыни и ценности христианства присваивают "себе такие силы в человечестве, которые на деле и по существу чужды и прямо враждебны Христу и Духу Его". [ 4 ] Действительно, что может быть изощреннее понятия "убийство из милосердия", особенно в случае тяжелой неизлечимой болезни!? Или может ли не прельстить оправдание эвтаназии как нежелания быть в тягость близким, как формы заботы и даже подлинной любви к ближним?
Но подлинная любовь к ближним состоит в том, что ваша болезнь и возможность долготерпеливой заботы о больном - это то, как реально и непосредственно могут послужить ваши близкие Богу. "Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (Мф. 25,40). Для одних это один из путей ко Спасению, о котором благовещал Спаситель в своем последнем Откровении. Для других это один из последних рубежей к "муке вечной", "Ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня, был странником, и не приняли Меня; был наг и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне" (Мф. 25,41-46).
Консервативная позиция по проблеме эвтаназии проста и однозначна. "Этика православного христианства отвергает возможность намеренного прерывания жизни умирающего пациента, рассматривая это действие как особый случай убийства, если оно было предпринято без ведома и согласия пациента, или самоубийства, если оно санкционировано самим пациентом" [ 5 ].
Подобная оценка эвтаназии отличает не только православное христианство, но любую консервативную позицию, включая мнение специалистов, которое еще буквально 20 лет назад было господствующим в обществе. Основанием его господства было не только христианское понимание человека, но влияние врачебной этики Гиппократа, которая однозначно отрицает использование опыта и знания врача для того, чтобы вызывать "легкую" смерть больного, который просит о такой услуге. Примечательно при этом, что Гиппократ формулирует этот принцип врачебной этики в условиях абсолютной социальной приемлемости самоубийства в культуре Греции и Рима.
Аргументы медиков, противников эвтаназии, основываются на врачебной практике. Во-первых, медицине известны факты "самопроизвольного излечения" от рака. И хотя такие случаи редки, исключать их возможность в каждой индивидуальной ситуации нельзя. Во-вторых, практика военных врачей свидетельствует о способности человека приспособляться к жизни, несмотря на инвалидность (ампутация ног, рук). Адаптация и новое качество жизни, как правило, приводило большинство из них к негативной оценке своих прежних просьб к врачам об ускорении их смерти. В-третьих, принятие смерти как "вида" медицинского лечения (боли, страдания) может оказаться мощным препятствием на пути развития самого медицинского знания, развитие которого постоянно стимулируется "борьбой со смертью".
Православный богослов В.И.Несмелов писал: "Ведь физическая смерть человека является не переходом в новую жизнь, апоследним моментом действительной жизни. Этого рокового смысла смерти никогда и ни в каком случае не может изменить вера в бессмертие человеческого духа, потому что если по смерти человека дух его и будет существовать, то жить-то человеческой жизнью он все-таки не будет" [ 6 ]. Социальное предназначение медицины всегда заключалось в борьбе за действительную человеческую жизнь. "В самом деле, - писал о. Сергий Булгаков, - разве не может и не обязан человек исцелять болезни всякого рода и разве он этого не делает?И разве уже исчерпаны все для этого возможности, или напротив, они все более расширяются? Может ли далее это целительство, которое есть, конечно, борьба со смертью, хотя ее и не побеждающая, но все же отдаляющая, остановиться перед тем, чтобы не исторгать из когтей смерти еепреждевременные жертвы?" [ 7 ] В борьбе со смертью, по сути дела, заключается нравственная сверхзадача медицинской науки и врачевания. Стремление решить эту сверхзадачу, несмотря на ее неразрешимость, всегда вызывало в обществе уважение и доверие к врачу. Сохранит ли медицина свои социальные позиции, когда система здравоохранения "породит" систему смертеобеспечения? Не чреват ли отказ от последовательного исполнения принципа сохранения и поддержания жизни изменением моральных основ врачевания, от которых в немалой степени зависит результативность врачебной деятельности? Не обречены ли врачи, обеспечивая "достойную смерть" пациенту, на резкое умаление своего собственного достоинства, участвуя в сознательном убийстве пациента? Либеральные идеологи пытаются уйти от использования слова "убийство". Они даже утверждают, что действие , приводящее к смерти пациента по его просьбе и с его согласия не может быть названо "убийством". Но как оно может быть названо? И как симптоматично для нас, что в языке, по крайней мере в русском, нет слова, обозначающего такое действие - убийство остается убийством, сохраняя всю тяжесть преступления заповеди "не убий". А эвтаназия, какие бы благовидные маски она ни принимала, была и остается превращенной формой убийства и самоубийства одновременно.
Социальное и юридическое признание эвтаназии не сможет освободить человечество от болезней и страданий. Но стать мощной и самостоятельной причиной роста самоубийств, и не только по мотиву физических страданий, может.
Библейское "не убий" неразрывно связано с отрицательным отношением христианства к самоубийству. Церковь говорит об обреченности самоубийц на вечную гибель, отказывает им в погребении по христианскому обряду. Жесткость христианского отношения к самоубийству вообще и к эвтаназии в частности связана с жизнеобеспечивающими основаниями социального бытия человека. Даже такой противник христианства, как Ф.Ницше, признавал, что одна из причин социального признания христианства коренилась именно в его бескомпромисной борьбе с "неуемной жаждой самоубийства, ставшей столь распространенной ко времени его (христианства - И.С.) возникновения" [ 8 ].
Язычество, буддизм и атеизм "питали" эту жажду. Тит Ливии описывал то величавое спокойствие, с которым галльские и германские варвары кончали собой. В языческой Дании воины считали позором закончить свои дни от болезни в постели. Известна истории и готская "Скала предков", с которой бросались вниз немощные старики. Об испанских кельтах, презирающих старость, известно, что как только кельт вступал в возраст, следующий за полным физическим расцветом, он кончал жизнь самоубийством. Обычаи, которые предписывали престарелому или больному человеку покончить с собой, в случае их неисполнения лишали его уважения, погребальных почестей и т.п. Это "свободное", на первый взгляд, действие было на самом деле достаточно жестко регламентировано в языческих сообществах. Исследуя явление самоубийства в древних культурах, Э.Дюркгейм приходит к выводу о его чрезвычайной распространенности, при этом на первом месте среди всех возможных мотивов самоубийства стоит самоубийство по причине преклонного возраста и болезней [ 9 ].
В буддизме же, где отречение от жизни само по себе считается "образцовым", возрастные и физиологические "критерии" для самоубийства практически отсутствуют. Самоубийство в буддийской культуре является видом религиозного обряда, и это не удивительно, ибо высшее блаженство и желанная цель жизни находится вне этой жизни - в "небытии" (нирвана). Виды самоубийства, принятые в буддийской культуре, различны. Их выбор зависит от конкретной секты, страны, эпохи. Это и голодная смерть, и утопление в водах "священных рек", и вспарывание живота своего своими собственными руками.
Атеизм - еще одна мировоззренческая система, находясь в рамках которой невозможно не признать правомерность самоубийства, если строго следовать ее исходным принципам. Среди них: человек создан для счастья, исполнения желаний, наслаждений и т.п., человек не должен страдать. В условиях невозможности их реализации трудно отказать человеку в праве на самоубийство. Тем более, что человек - самодержавный властелин собственного тела. А его право на предельную самодетерминацию - высшая ценность атеистического мировоззрения. Принцип "прав человека" не содержит никаких препятствий, которые сдерживали бы людей от самоубийства. Современное атеистическое мировоззрение определяет себя как прогрессивное. Но в случае с "правом на достойную смерть" это прогрессивное "движение вперед" явно меняет свое направление, возвращаясь к языческим, варварским принципам "достоинства". Выход самоубийства с уровня более или менее часто повторяющихся индивидуальных случаев на уровень морально допустимой социальной практики в рамках социального института здравоохранения может принять эпидемические параметры, особенно, если принять во внимание известную всем культурам "заразительность" идеи самоубийства.
При этом нельзя не учитывать ту динамику, с которой возрастает число самоубийств в современном прогресивном обществе. Э.Дюркгейм сообщает, что за 50 лет (2-й половины XIX века) оно утроилось, учетверилось, даже упятерилось, смотря по стране. Он полагает, что можно зафиксировать "связь между прогрессом просвещения и ростом числа самоубийств, что одно не может развиваться без другого" [ 10 ]. Анализируя статистику самоубийств, он приходит к выводу, что общепринятые предполагаемые мотивы самоубийств (нищета, семейное горе, ревность, пьянство, физические страдания, психические расстройства, отвращение к жизни и т.п.), которым приписывается самоубийство, "в действительности не являются его настоящими причинами" [ 11 ]. К настоящим причинам, превращающим человека в добычу монстра самоубийства, Дюркгейм относит вполне определенные черты общества, а именно: состояние морального распада, дезорганизации, ослабление социальных связей человека, разрушение коллективного состояния сознания, т.е. религиозности.
Христианское вероисповедание, а также иудаизм и ислам дают меньший во всех отношениях процент самоубийств. При этом среди самих христианских вероисповеданий характерны такие числа: "Католические кантоны независтмо от национальности их населения дают в 4 или в 5 раз меньше самоубийств, чем протестантские. Следовательно, влияние религии так велико, что превышает всякое другое" [ 12 ]. При этом Дюрктейм объясняет это число не степенью интенсивности веры в Бога или бессмертие души. Определяющими оказываются два фактора: интенсивность организации церковной коллективной жизни (в протестантизме она практически сведена к минимуму) и принцип автономии и личной свободы ( в протестантизме он явно доминирует не только по отношению к индивидуальной мысли, но и по отношению к индивидуальной воле, к установившимся обычаям).
В 1925 году А.К.Горский и Н.А.Сетницкий в работе "Смертобожество" пришли к выводу, что "вообще же в вопросе о жизни и смерти возможно или совместное с жизнью наступление на смерть, или индифферентное отступление от жизни". Степень и мера отступления - различны в разные времена и в разных странах. Исторический же путь отступления схематично выглядит так:
от православия - католицизм, от Церкви - протестантизм, от Христа - мистика и рационализм, от религии - атеизм,
от всякого долженствования - аморализм, от самой жизни - самоубийство.
Постепенный отказ от общего дела человечества по борьбе со слепыми силами распада приводит к "окончательной стадии отступления", коей является "принципиально провозглашаемое индивидуальное или коллективное самоубийство как отказ отжизни" [ 13 ].
Не является ли современная либеральная борьба за социальное и юридическое признание эвтаназии если не формой "коллективного самоубийства", то по крайней мере формой влияния на человеческую волю, внушая человеку, что жить надо возможно меньше? Не призвано ли современное религиозное возрождение Православия в России если не остановить, то по крайней мере сдержать натиск надвигающейся "духовной эпидемии" "рацио-гуманно-милосердных" форм (приемов) оправдания "права на достойную смерть"(?) и спасти по крайней мере своих чад? "Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вы же берегитесь" (Мк. 13, 22). Между словами Симеона Богоприимца "Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром" (Лк. 2, 29) и требованием современного либерала "права на достойную смерть" - дистанция огромного размера. Речь идет прежде всего не о исторической, а о смысловой дистанции. Но именно история помогает нам понять происходящую в современной культуре подмену смысла "мирной и непостыдной" смерти "правом на достойную смерть" Сделать это не всегда просто. Как же отличить подлинное милосердие от либерального суррогата?
Подлинное милосердие и сострадание - всегда "по слову Твоему", либеральное - всегда по "праву на предельную самодетерминацию личности".

Библиография

1.	Быкова С., Юдин Б., Ясная Л. Эвтаназия: мнение врачей. - "Человек", № 2, 1994, с.148.
2.	"Право умирающего человека на прекращение жизни". - JAMA, октябрь,1992, с.48.
3.	Там же, с. 48.
4.	Соловьев Вл. "Три разговора о войне, прогресс и конце всемирной истории". Соч. в 2-х томах, т. 2, М. 1988, с. 708.
5.	Харакас С. Православике и биоэтика. - "Человек", № 2, 1994, с. 96.
6.	Несмелов В.И. Наука о человеке. Казань. 1994, т. 1, с. 387.
7.	Булгаков С. О чудесах евангельских. М. "Русский путь", 1994, с. 64.
8.	Ницше Ф. Веселая наука. - Стихотворения и философская проза. СПб. 1993, с.380.
9.	Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. М. 1994, с. 197.
10.	Дюркгейм Э. Самоубийство. М. 1994, с. 363.
11.	Там же, с. 128.
12.	Там же,с. 123.
13.	Горский А.К. Сетницкий НА. Смертобожество. - "Путь", Кн. 2, 1992, с. 272-273.