Этика Плотина.

Основные понятия:неоплатонизм, Провидение, Благо, Божественное, самовоспитание.

Плотин (III в.) является крупнейшим представителем не­оплатонизма — течения, которое часто рассматривается как переходное от античности к средневековью. Но хотя концеп­ция Плотина строится на принципах, характерных для антич­ной философии, по своей сути его учение закладывает основы нового, христианского мировоззрения и, соответственно, но­вой этики. Поэтому мы полагаем правомерным рассматривать его в комплексе религиозно-мистических учений средневеко­вья, как непосредственного предтечу учения Августина Авре­лия (Блаженного) и других «отцов» христианской церкви.

Плотин различает два вида добродетели. Первый вид — это общественные или признаваемые обществом добродетели: здравомыслие, справедливость, мужество, воздержанность — они призваны сдерживать порождаемые телом страсти и регу­лируют наши отношения с людьми (в человеке существует не­кий «составной элемент», т е. часть нас, которая представляет собой некую смесь души с телом, — пишет он, — на этом уровне возникают страсти, опасения, желания, горести, удо­вольствия — низшие добродетели как раз и направляют дея­тельность этого составного элемента). Похоже, с нашей точки зрения, заповеди Моисея и служат укреплению именно такого рода добродетелей (этика закона, по Бердяеву). Но подлинный мудрец, отмечает Плотин, отказывается уподобиться только составному элементу. Он знает, что над общественными доб­родетелями есть иные, очищающие божественные добродете­ли; они способствуют полной трансформации внутренней жизни: вся духовная энергия обращается внутрь и вверх. Именно с такой позиции Плотин рассматривает вопросы вос­питания человека, которые формулируются им прежде всего как проблема самовоспитания, духовного самоусовершенствования: «Обрати свой взор внутрь себя и смотри: если ты еще не видишь в себе красоты, поступай как скульптор, придаю­щий красоту статуе — он убирает лишнее ... подобно ему из­бавляйся от ненужного, пока не засияет божественный блеск добродетели». И он приводит пример собственных ощущений как результата самовоспитания. «Часто, — пишет он, — я пробуждаюсь от своего тела к себе самому, я становлюсь не­досягаем для внешнего мира, я внутри себя. Я вижу красоту, исполненную величия, тогда я верю: я принадлежу прежде всего к высшему миру, жизнь, которой я живу в эти моменты, лучшая жизнь, я сливаюсь с Божественным, живу в нем». Воспринимать свою духовную жизнь адекватно нам меша­ет, по его мнению, не просто наша жизнь в теле, а прежде всего наша забота о собственном теле. Часто мы находимся во пласта пустой суеты, напрасных тревог. Нужно по мере сил отгородиться от всякого постороннего шума и сохранить в чистоте силу восприятия души, дабы она могла слышать голо­са свыше. Надо сконцентрироваться внутренне и сосредото­читься, чтобы быть готовыми к принятию Божественного при­сутствия, когда оно проявится вновь. Это огромная работа, направленная на внутреннее очищение, опрощение и воссо­единение. Такова задача добродетели, делает он вывод, и пе­реходит к анализу вопросов морали, которым посвящены почти все труды, написанные Плотином в конце жизни. Он стремится показать, как добродетель, которая появляется в нас как плод опыта соединения с Богом, преобразует все существо человека, как она становится основополагающей мудростью: «Вернувшись с Божественных высот, душа находит в себе Божий след, уподобляющий ее Господу — добродетель, уп­ражняясь в которой, она снова может возвыситься до Ума, т.е. в жизни чисто духовной» Такое учение ближе к учению Иисуса Христа (этика благодати, по Бердяеву). Хотя и у него много противоречий.

В конце античной эпохи философия — это прежде всего образ жизни, а философ — духовный руководитель, духов­ный наставник. Поэтому он решает главный вопрос: как жить? Он продолжает традиции исследования соотношения добра и зла в жизни человека: «Зачем суждено было чтобы мы имели тело и нам суждено было с ним расставаться? За­чем существует материальный мир с его муками и борьбой, терзающими человека? Где корень зла?» В ответе он в ос­новном использует мысли Платона и трактата стоиков о Провидении: «Добро и Зло, награда и возмездие, — в по­рядке вещей, которые есть Божественный порядок». При этом Плотин использует и миф Платона о людях как игруш­ках в руках Богов. «Люди — не более чем игралища судьбы: они принимают всерьез свои игрушки и не знают, что сами они — игрушки... Да, все происходит, как на подмостках те­атра (в театре со множеством сцен — на земле): убийства, трупы, захват и разграбление городов. Все это — игра акте­ров, в которой принимает участие лишь внешняя человече­ская оболочка, а не находящаяся в нас душа. И тем не менее — это Божественная комедия. Драма Вселенной предна­чертана Провидением — каждому суждено сыграть в пьесе свою роль, единственную роль. При этом в звучании хора прекрасен и диссонанс, отмечает он. Даже то, что кажется противоестественным, в масштабе Вселенной согласуется с природой (злой палач не нарушает порядка хорошо управ­ляемого города). С этими взглядами соотносятся и следую­щие его мысли: «Человек умирает одиноким, — поступай же так, как если бы ты жил один». Что есть благо для человека, — благо для него — он сам, истоки этого блага в нем, — трансцендентное запредельное благо. Таково будет мнение мудреца, который уверен, что «смерть лучше, чем жизнь в своем теле» (эти слова повторит потом умирающий Авгу­стин Блаженный). А собственные страдания мудреца? — размышляет он — «когда они будут сильны, он будет переносить их сколько сможет, когда они превзойдут меру — он умрет. И даже если бы мудрец находился бы в быке Фаларида (тиран Фаларид сжигал свои жертвы в бронзовом быке), то он не отрицал бы, что страдает, но муки его тела затраги­вали бы только его низшие части — душа его, повернувшись к Богу, не отвлекается на низший уровень, захваченный страданием». И мудрец, по его мнению, не будет избегать страдания, он даже пожелает приобрести опыт его. В любом случае, смерть, по его мнению — не зло: когда она приходит, нас уже нет (эта мысль была выражена у материалиста Эпи­кура), а если ты платоник и веришь в существование после смерти, то она еще и Благо. («Активность души возрастает, когда она освобождается от тела. А если душа терпит нака­зание в царстве Аида, то тогда снова плоха не смерть, а жизнь, которая была дурна»).

В целом мудрец живет на предельной возможной для него высоте, уделяя низшим уровням лишь необходимое для сохранения жизни внимание. Моральное усилие — уже не борь­ба, а победное восхождение. Вещи низшего порядка теряют для мудреца свой интерес, не составляют проблемы — на них не обращают внимание. Мудрец не живет человеческой жиз­нью — вся деятельность его направлена к Богу. Так что есть истинная добродетель? — спрашивает он. То, что получает душа от слияния с Богом. Так что же это? Созерцание, как пе­реживание слияния с Богом, — таков его ответ. В этом состоянии душе кажется, что она приобщилась к высшей жиз­ни, — она испытывает чувство доверия, блаженства, наслаж­дения в этом мистическом союзе — высшее благо. Это «бла­го» — одновременно возлюбленное существо и любовь. Вроде бы он близок учению Иисуса Христа, и в это же время звучит мотив фатализма, но следует подчеркнуть, что он выделяет одновременно и практический активный аспект жизни и эле­менты свободы, хотя и увязываемые опять-таки с Божествен­ным провидением. Божественное провидение, по его мнению, не должно поступать так, чтобы мы превратились в ничто — чему нечего было бы делать». Зло, по его мнению, устанавли­вается самим Богом: знакомство со злом, считает он, облегчат понимание добра для людей, чьи силы слишком слабы, что­бы постичь зло, не встретившись с ним. Моральное зло, приносит пользу всему свету: оно позволяет проявиться Боже­ственной справедливости Оно также заставляет людей сохра­нять бдительность, проявлять активность в борьбе за Добро: «Не дело Бога сражаться вместо тех, кто не хочет драться... Чтобы получить урожай, надо не молиться, а возделывать почву... Если пренебрегаешь своим здоровьем — будешь бо­леть... Если злые люди стоят у власти, то это всегда из-за тру­сости их подданных. Такова справедливость и обратное было бы несправедливо». Здесь уже мы видим призыв к противле­нию злу. Самая великая сила, по Плотину, умение извлекать пользу из зла. Плотин не признает мнение, в отличие от Пла­тона, что есть души изначально дурные: по существу своему, пишет он, душа добра. Эта первооснова души не несет ответ­ственности за страдания, которые человек приносит другим или терпит сам. Последнее происходит лишь на уровне жи­вотного, смешанного начала в человеке. «Зло, страдания, страсти не властны над нашим истинным «Я». Тот, кто живет на высшем уровне своего существа, управляет своей судьбой; живущий же на низшем уровне зависит от светил и представляет собой лишь частичку Вселенной, т.е. подвержен влиянию природных закономерностей. Если философствовать — значит учиться умирать, то в минуту своей смерти Плотин совершил высший философ­ский акт, отмечает П. Адо: «Стремлюсь вознести Божествен­ное во мне к Божественному во всем», — это его последние слова. Такова мудрость Плотина — мистическая мудрость, не имеющая смысла для того, кто не испытал союза с Богом, пишет П. Адо. Он называл себя гражданином мира и сыном Бога.